Хозяин Сибири 2

— Вы правы, — начал он тихо, чтобы не слышали остальные, поглощённые работой. — Обрушение Университета не было несчастным случаем. Это был... побочный эффект. Мы были так близки. Мы нашли способ стабилизировать микроразлом. Создать управляемый портал в иную реальность, источник той самой энергии, что наполняет теперь ваш котёл.

Он умолк, глядя куда-то в прошлое.

—Я возглавлял проект. «Икар». Мы были гениями, гордецами... и слепцами. Мы думали, что приручили молнию, но лишь ткнули палкой в гнездо шершней. В день эксперимента... что-то пошло не так. Вернее, всё пошло слишком правильно. Портал открылся. Но не туда, куда мы рассчитывали. Не в источник силы. А в... поглотитель. В пустоту, что жаждет лишь одного — насытиться.

Он сглотнул, и его горло сжалось.

—Он вошёл в наш мир. Не монстр, не тварь. Нечто большее. Бездна, обретшая сознание. Он не разрушал. Он пожирал. Не плоть, не материю. Саму суть вещей. Память, запечатлённую в камнях здания. Знания, хранящиеся в книгах. Жизненные силы всего живого, что было поблизости. Университет, люди... всё превращалось в пыль, в прах, в пустую оболочку. Я был в эпицентре. Я видел, как мои коллеги, самые блестящие умы эпохи, рассыпались, словные пепел, от одного его прикосновения.

— Почему вы выжили? — спросил я безжалостно.

— Потому что я был глуп и жаден! — его голос сорвался на хрип. — Я не побежал. Я попытался измерить его, понять, запечатлеть! Я направил на него все сенсоры, всё оборудование... и он обратил внимание на меня. Не для того, чтобы уничтожить. Он... скопировал меня. Считал информацию. Мои знания, мои мысли, мою личность... и забрал себе. А то, что осталось... — он развёл руками, смотря на своё тело, — это бледная тень. Эхо. Отпечаток на плёнке, которому чудом удалось сохранить форму. Я не жив, Владимир. Я — ходячее воспоминание о человеке по имени Лев Красин. Моё сердце не бьётся. Кровь не течёт. Я не сплю, не ем, не старею. Я просто... есть. И я чувствую его. Всегда. Где-то там, на краю восприятия. Он — причина Разлома. Он — та самая «пустота», что смотрит на нас из леса. И он хочет вернуть своё имущество. Добрать то, что не дожрал тогда. Начать с меня... а закончить всем, что несёт в себе хоть искру жизни и знания.

Он умолк, и тишина повисла между нами, густая и тяжёлая. Его история была чудовищна. Она объясняла всё — его неестественность, его жажду знаний, его страх и его отвагу.

— И зачем ты пришёл сюда? — спросил я наконец. — Чтобы спрятаться?

— Чтобы бороться! — в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что горел в них, когда он говорил о котле. — Он считает меня вещью. Частью коллекции. А я... я хочу доказать, что даже эхо может устроить такое эхо, от которого содрогнётся сама бездна! Ваш котёл... это не ересь. Это надежда. Примитивная, грубая, но это единственное, что может ему противостоять. Он пожирает энергию, смысл, жизнь. А мы можем создавать её из ничего! Превращать хаос в порядок! Ржавчину — в сталь! Он — энтропия. А мы — негэнтропия. Жизнь, вопреки всему! Я хочу помочь вам не просто выжить. Я хочу помочь вам дать ему по зубам!

Он выдохнул, исчерпав весь свой пыл. Его «неживая» грудь тяжело вздымалась, словно он по-прежнему нуждался в воздухе.

Я смотрел на него. На этого призрака, эту пародию на жизнь, в которой горела такая яростная, такая человеческая воля к сопротивлению. Он был опасен. Он был бомбой замедленного действия. Но он был на нашей стороне. Потому что у него не было другой.

— Хорошо, Лев, — сказал я тихо. — Работаем вместе. Но помни: твой «покровитель» не получит тебя. И не получит наш котёл. Если придёт час... я уничтожу и то, и другое сам.

Красин улыбнулся своей безжизненной улыбкой, но в ней теперь читалось странное облегчение.

— Честнее условия ещё никто не предлагал. Теперь, раз уж мы стали откровенны... можете сделать вот этот шов прочнее? А то он выглядит подозрительно.

Я кивнул и положил руку на указанное им место. Энергия потекла из меня, спаивая молекулы в единое целое. Мы снова стали командой.

Теперь, когда история Красина обрела живые контуры, я решил заняться давно отложенным занятием — походом до мистического храма в лесу. Оставив своего деревянного соловья на страже в небе, я двинулся в указанном мне ранее направлении.

—Ладно, Эхо. Я пошёл. В лес, к тому храму. Ведёшь себя прилично, пока меня нет. Не пожирай ничью сущность без спросу и не открывай порталов в иную реальность в мое отсутствие. Договорились?

Лев задумался.

—А если очень захочется?

—Тогда хотя бы убери за собой.

Пожав ему руку, на ощупь похожую на набитую прохладным песком перчатку, я вышел из мастерской.

Мой деревянный соловей, исполняя функции воздушного наблюдателя, описывал в небе аккуратные круги. Я махнул ему рукой, и он ответил короткой трелью, что означало: путь свободен.

Дорога в лес не была долгой, но и приятной прогулкой её назвать было нельзя. Разлом сделал природу... нервной. Деревья местами росли под неестественными углами. Воздух периодически звенел тихим, высокочастотным гулом.

Вскоре показался храм. Он не выглядел древним или величественным. Скорее, он выглядел как сарай, построенный очень впечатлительным плотником после прочтения сборника мистических хайку. Кривой, покосившийся, он был сложен из тёмного камня, а вместо двери в нём зияла дыра, в которую, казалось, провалился весь свет.

— Ну что ж, — пробормотал я себе под нос. — Или найду там секреты мироздания, или скидочный купон в местную лавку мистических сувениров. Либо то, либо другое.

Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь.

Там пахло пылью и чем-то сладковато-металлическим, что щекотало ноздри. Внутри было всего одна комната, посреди которой стоял каменный постамент. А на нём...

Лежала книга.

Один-единственный фолиант в потрёпанном кожаном переплёте. Ни надписей, ни узоров. Я потянулся к ней, ожидая, что вот-вот сработает какая-нибудь ловушка, запоют хоры ангелов или хотя бы зашипит из темноты «положи на место, смертный!».

Но ничего не произошло. Я взял книгу. Она была тяжёлой.

Я открыл её на случайной странице. Бумага пожелтела, чернила поблёкли. Я всмотрелся в строки, пытаясь разобрать выцветший текст. Это были схемы, формулы, расчёты...

И прямо под схемой передачи энергии был нарисован крошечный, но очень узнаваемый смайлик. Рядом с ним чьим-то аккуратным почерком было выведено: «Проверено лично. Работает! Не забудь поблагодарить кота, если встретишь».

Я замер. Кто и зачем оставил это здесь? И при чём тут кот?

Внезапно снаружи раздался пронзительный свист моего соловья — сигнал тревоги. Я сунул книгу за пазуху и выскочил из храма.

Глазами-бусинками воробья я уже успел увидеть, кто меня ждал на опушке. Но увидеть своими глазами было привычнее.

Меж деревьев в высоту трёх метров вытянулась огромная змея с раскинувшимся на пару метров чёрным воротником. Её чешуя отливала маслянисто-радужным блеском, а узкие, вертикальные зрачки были прикованы ко мне. Кобра. Но не простая — порождение Разлома, искажённое и увеличенное до чудовищных размеров.

Она не шипела. Вместо этого раздавался тихий, непрерывный шелест, словно по её телу перекатывались тысячи сухих горошин. Воздух вокруг неё дрожал и струился, и с каждым её движением трава под ней чернела и скручивалась, теряя цвет и жизнь. Она не пожирала плоть — она высасывала самую суть, как и её хозяин.

Мой деревянный соловей, верный страж, с яростью пикировал на неё, стараясь выклевать глаза, но змея лишь лениво отмахивалась бронированной головой, словно от назойливой мухи. Его клюв с глухим стуком отскакивал от чешуи.

Я замер, оценивая расстояние. Десять шагов. Пять. Она медленно извивалась, приближаясь, в её движениях была гипнотическая, смертельная грация.

— Эй, чешуйчатый! — крикнул я, пытаясь отвлечь её от соловья. — Твой хозяин передавал, что ты осталась должна ему за прошлый месяц! За аренду норы!

Вертикальные зрачки сузились ещё сильнее, сфокусировавшись на мне. Шелест стал громче. Казалось, она поняла шутку. И не оценила.

Она резко рванула вперёд. Не для укуса — её пасть даже не раскрылась. Она попыталась обвить меня, сжать в смертельных объятиях, чтобы высосать всё разом.

Я не стал отскакивать. Вместо этого я прыгнул навстречу, пригнувшись, и с разворота ударил клинком по её туловищу чуть ниже головы.

Раздался звук, словно я ударил по наковальне, покрытой резиной. Искры энергии, которые я вложил в удар, вспыхнули ярко-синим заревом на её чешуе. Тварь дёрнулась и издала первый звук — не шипение, а тихий, леденящий душу визг, больше похожий на скрежет металла по стеклу.

Она отпрянула. На месте удара осталось чёрное, обугленное пятно, от которого расходились паутинки трещин. Моя энергия ей вредила.

Но, кажется, мой удар только сильнее разозлил её, не причинив боли.

Воротник раскрылся ещё шире, превращаясь в устрашающий тёмный ореол. Воздух вокруг неё загустел и задрожал. Я почувствовал, как моя собственная сила, моя воля к жизни начали медленно, но верно утекать в эту чёрную воронку. Рука с клинком стала тяжелеть.

Мой соловей, видя это, с отчаянной трелью спикировал прямо ей в «лицо», отвлекая её на долю секунды. Этого было достаточно.

Я воспользовался моментом. Вместо того чтобы бить снова, я упёрся свободной рукой в землю и высвободил заряд энергии прямо в почву. Не для разрушения, а для созидания.

Прямо перед змеёй из земли с треском взметнулась стена густого, колючего кустарника, сплетённого из мгновенно выросших и переплетённых лоз. Это был грубый, энергозатратный трюк, но он сработал. Тварь врезалась в него, запуталась и снова завизжала от ярости.

Я уже был на ногах. Бежать? Нет. Бежать — значит показать спину. Значит позволить ей снова преследовать.

Я перевел дух, чувствуя, как от того всплеска энергии слегка кружится голова. Кустарник трещал и ломался под мощными сокращениями мускулов змеи. Она не была ранена — лишь в ярости. Через пару минут она высвободится.

Соловей уселся на плечо, издавая тихое, тревожное пощелкивание.

— Вижу, друг, — пробормотал я. — И мне не нравится.

Мой клинок снова вспыхнул синим заревом. Я бросился вперёд, пока она была занята, нанося быстрые, точные удары по тому же месту на её шее. Тык-тык-тык — звучало, будто я долбил кайлом по мерзлой земле. Чешуя трескалась, испуская едкий дым, но пробить её не удавалось. Она была слишком крепкой.

Змея рванулась, высвобождаясь из остатков кустарника. Её хвост, словно бич, со свистом рассек воздух и ударил меня по груди. Удар был чудовищной силы. Я отлетел на несколько метров, больно шлёпнувшись о землю. Воздух вырвался из лёгких с хрипом. В глазах помутнело. Клинок выскользнул из руки.

Ее вертикальные зрачки снова нашли меня. Воздух снова загудел, и та тошнотворная слабость стала растекаться по моим конечностям. Она применяла свою способность целенаправленно, фокусируя ее на мне.

Она двинулась вперед, уже не пытаясь обвить, а просто плывя по воздуху, неотвратимая и безжалостная, как сама смерть. Ее пасть приоткрылась, и я увидел не клыки, а бездонную, мерцающую черноту. Именно оттуда исходила эта высасывающая сила.

Мой деревянный соловей, верный до конца, снова атаковал. Он впился коготками в повреждённую чешую на её шее и принялся долбить клювом, отчаянно стараясь найти уязвимое место. Змея в бешенстве затрясла головой, пытаясь сбросить назойливого защитника. Дерево трещало под напором её мощи.

Этот момент её отвлечения был моим шансом. Я не пытался встать. Вместо этого я перекатился на бок, упёрся ладонями в почерневшую, мёртвую землю и заставил свою внутреннюю энергию течь снова. Не вспышкой, а постоянным, мощным потоком. Я вливал в землю жизнь, чтобы противостоять её смерти.

Трава вокруг моих рук позеленела, и из земли проросли толстые, цепкие корни. Они обвились вокруг тушки змеи, сковывая её движения, впиваясь в щели между чешуйками. Это был не удар, а удушающий захват. Тварь завизжала, изгибаясь в попытках разорвать путы. Корни чернели и ломались под её ядовитым прикосновением, но я вливал в них всё новую и новую силу, заставляя их расти снова.

Это была битва на истощение. Я чувствовал, как опустошаюсь, каждая секунда стоила мне невероятных усилий. Пот заливал глаза, сердце колотилось где-то в горле. Змея тоже слабела — её движения становились менее координированными, чёрный воротник мерцал.

Мой соловей, воспользовавшись моментом, в последнем отчаянном пике вонзил клюв прямо в центр повреждённого участка на её шее. Раздался сухой, противный хруст.

Это был переломный момент. Визг змеи стал пронзительным, полным боли и ярости. Она судорожно дёрнулась, разрывая последние корни, и её пасть наконец распахнулась, чтобы издать беззвучный, но от этого ещё более жуткий крик.

Я поднялся на одно колено. Клинок лежал в паре шагов. Но времени не было. Она уже поворачивалась ко мне, её глаза полные пустоты, полные ненависти, были устремлены на меня.

Я собрал остатки сил в комок в груди. Всю ярость, всю боль, всю волю к жизни. Я не направил её в землю. Я не вложил в клинок. Я выдохнул её. Сгусток чистой энергии, превращающей хаос в порядок, ржавчину в сталь, вырвался из моих рук и ударил прямо в рану на её шее, которую проделал мой соловей.

Голова чудовища, почти полностью отделённая от туловища, откинулась назад на тонкой полоске плоти. Маслянисто-радужное тело затрепетало в последних судорогах и рухнуло на землю, всё ещё пытаясь извиваться. Воздух перестал дрожать. Шелест прекратился.

Я стоял на коленях, опираясь на руки, и тяжело дышал. Всё тело гудело от перенапряжения и усталости. Передо мной медленно рассыпалось в чёрный пепел огромное тело, оставляя после себя лишь пятно мёртвой, выжженной земли. А на земле я сумел разглядеть пару крупных бусин мирила. Мне они были очень кстати сейчас.

Мой деревянный соловей, покорёженный и потрёпанный, с отломанным одним крылом, подлетел ко мне и уселся на плечо, издав тихий, вопросительный щелчок.

— Всё... Всё в порядке, друг, — выдохнул я, с трудом поднимаясь. — Справились. Еле-еле, но справились.

Я подошёл к тому, что осталось от змеи, и поднял свой клинок и мирил, запрятав его во внутренний карман.

Пожав плечом, чтобы проверить, держится ли соловей, я развернулся и медленно, превозмогая усталость, побрёл назад к деревне.

Никогда дорога обратно к дому мне не казалась столь долгой и утомительной. Я, наверное, шёл целую вечность прежде, чем заметил знакомые очертания частокола и домов за ним.

От большого количества потерянной энергии я ощущал холод и голод, потому я в первую очередь планировал перекусить чем-нибудь горячим.

Ноги сами меня пронесли по улицам деревни. Но совсем незамеченным мне не удалось пройти. Ко мне тут же подбежал Лешка.

— Ваше сиятельство, в одном из дворов я слышал, как шепчутся двое… Говорили, что дело к осени, а князь совсем не занимается утеплением домов, — затараторил он.

Я устало кивнул. Мне стоило для начала отдохнуть, а уже после думать об утеплении деревенских домов. Хотя, как по мне, крестьянин должен сам заботиться о таких вещах.

— Вы неважно выглядите, ваше сиятельство, — только сейчас заметил Лешка. — Может мне Маврушу позвать?

— Не надо, не отвлекай их от работы, — отмахнулся я. — Отдохну, поем и вновь буду свеж и бодр. Лучше беги вперёд и разогрей мне вчерашнюю похлебку.

Лешка кратко отсалютовал мне и побежал в сторону дома, я следом, не спеша, завалился за ним. Печь уже была растоплена, и котелок с похлебкой грелся.

Я устало плюхнулся на койку, достал книгу и раскрыл её. Первые же попавшиеся мне строки заставили меня напрячься.

От автора