Хозяин Сибири

— Сюда! Скорее! — приглушенно донесся до меня крик Ван Ду. Если суровый молчаливый боевой маг, прошедший через множество битв, так звал на помощь, значит дело было плохо.

Очередное тело подвело, не выдержав чудовищного напора магии, что я пропускал через себя. Сейчас, когда я запустил финальный этап регенерации ткани пространства в последнем разломе, плоть решила, что с неё хватит. Я рухнул без чувств, но сознание меня пока не покинуло — оно зависло в подвешенном состоянии, привязанное к истлевающей оболочке. Я чувствовал всё: холод камня под спиной, зловещее гудение незатянувшейся раны мира и нарастающий в теле распад. Близость закрывающегося разлома ускоряла процесс деградации.

— Надо оттащить его! Хотя бы на тысячу шагов, — сухо распорядился инженер по переносу сознания. — Энергетический фон запредельный, душу может распылить!

— Не успеем! Он истлевает! — кратко оценив мое состояние, возразил врач.

Моё внутреннее зрение улавливало мерцание света — это Ван Ду устанавливал энергетические щиты, чтобы снизить влияние магии разлома.

Наступила секундная тишина, наполненная лишь свистом внепространственного ветра.

— Тащите капсулу, — наконец тяжело вздохнул инженер. — Быстро. И... молитесь, чтобы сработало.

***

— Да мёртв он, я тебе говорю! — услышал я хриплый, прокуренный голос.

Но он не был похож ни на один знакомый мною.

— Глянь-ка на отделку, — возражал другой, голос молодой и дрожащий. — Богато. Такие просто так не умирают. Может, очнется?

Конечно, очнусь. Мне не впервой переносить своё сознание. Но впервой попадать на каких-то истуканов, желающих разуть и раздеть меня. Я бы с удовольствием полежал ещё, да ведь чего гляди — и правда голым оставят.

— Пустое! Дышит? Не дышит. Пульса нет? Нет! Холодный. Хватит трястись, давай быстрее, пока никто не заметил!

Я ощутил грубые руки, дергающие за сапог, а затем давление пальцев, шарящих у меня за поясом. Это физическое вторжение стало тем якорем, который завершил перенос сознания, установив полный контакт сознание-тело. Я открыл глаза и с усилием приподнял голову. Тело, кажется, пролежало тут ни один день, пока его не нашли эти крестьяне.

Обычно, новое тело заранее заготавливали для переноса, а тут… полный рандом и походу не в мою пользу.

Двое мужчин в засаленных, пропахших потом рубашках замерли в неестественных позах, выхваченные моим пробуждением как на картине.

— … Ожил! — залепетал младший, судорожно крестясь костлявыми пальцами.

Но старший, коренастый и бородатый, с маленькими, глубоко утопленными глазками-щелочками, опомнился быстрее. Его страх тут же сменился злобной, отчаянной решимостью. В его взгляде я прочитал простую и четкую логику: свидетель ограбления жив — значит, или он, или я. Иного не дано.

— Мертвец окаянный! А-а-а! — его вопль, хриплый и дикий, разорвал лесную тишину.

Он, как медведь, рванул ко мне, срывая с плеча тяжелую дубину, обмотанную у набалдашника грязной тряпицей.

Адреналин ударил в кровь, и время замедлилось. Я не думал — сработали инстинкты, отточенные в сотнях дворцовых интриг и настоящих сражений моего прошлого воплощения. Резкий перекат в сторону и я почувствовал, как воздух рассекает свист дубины. Глухой, тоскливый удар пришелся в землю, оставив вмятину точно там, где секунду назад была моя голова.

За такой перенос сознания, руки инженеру оторвать мало! Простым лишением премии он у меня не обойдется.

Я попытался вызвать изнутри хоть искру собственной мощи, малейший сгусток энергии, чтобы повязать этих балванов ветками сосен. Но там, где раньше бушевала бездонная сила, сейчас зияла ледяная, безжизненная пустота. На этот раз перенос истощил все до капли. Тело было слабым, непригодным. Я был как дракон, запертый в теле ящерицы. Восстановление потребует времени, и немало.

А времени мне не давали. Озверевший крестьянин, с трудом выдернув дубину, снова пошел в атаку. Его товарищ, трусливо пританцовывая на заднем плане всё же не позволял сбрасывать его со счетов.

Я отскочил еще раз, чувствуя, как ноют мышцы. Только уворачиваться было нельзя — рано или поздно дикарь меня достанет.

Когда дубина в очередной раз описала дугу, я сделал резкий выпад вперед, внутрь него, под руку с занесенным оружием. Память мышц подсказала движение — короткий, хлесткий удар снизу в подбородок. Но то, что в прошлом теле было сокрушительным апперкотом, здесь оказалось всего лишь чувствительным тычком. Мужик аж подпрыгнул на месте, захрипел, отплевываясь кровью, но не упал. Его челюсть уцелела, в отличие от моего кулака.

Кажется, прежний владелец тела не принуждал себя физическими нагрузками.

Пока старший тряс головой, приходя в себя, молодой, поддавшись стадному инстинкту, решил проявить «доблесть». С визгом, похожим на писк затравленного зайца, он выхватил из-за голенища короткий, засаленный ножик и принялся нелепо размахивать им перед собой.

— У-у-у-у! Не подходи! — его голос срывался на фальцет.

Комичность ситуации меня позабавила. Я усмехнулся.

— Что, герой? — голос мой звучал хрипло, но я нарочно вставил в него уничижительные нотки. — Так и будешь с этим пёрышком вальс танцевать? Или уже решишься? Я постарею, пока жду.

Провокация сработала идеально. С криком он сделал неловкий выпад, ткнув ножом в мою сторону. Я пропустил его руку мимо груди, движением, отточенным до автоматизма, перехватил за запястье и, используя его же импульс, перекинул через бедро. Он тяжело шлепнулся на землю, воздух с шумом вышел из его легких.

Не давая опомниться, я наступил ему на руку с ножом и, нажав, вывернул кисть. Раздался неприятный хруст, не сильный, но достаточный. Он завопил от боли, разжимая пальцы.

Убивать? Нет. Это было бы глупо и ниже моего достоинства. Они — всего лишь шестеренки в механизме, жадные и трусливые.

Пока я удерживал молодого, старший окончательно пришел в себя. Увидев товарища в плачевном состоянии, он с ослиным упрямством схватил дубину и с ревом пошел на меня. В его налитых кровью глазах читалась уже не жадность, а чистая, неистовая злоба.

На этот раз я не стал уворачиваться. Сделав шаг навстречу, я изо всех сил пнул его ногой в живот. Удар вышел не самым сильным, но точным. Он словно наткнулся на невидимую преграду. Дубинка вылетела из рук, он сложился пополам, издавая клокочущие звуки, и рухнул на колени, давясь кашлем и слюной.

Тишина. Слышно было лишь тяжелое хрипение бородача и сдавленные всхлипы молодого. Я выпрямился, с трудомпереводя дыхание. Это тело слишком мало тренировали. Дыхалка ни к черту.

Я подошел к молодому, все еще лежавшему в пыли, и присел рядом. Он зажмурился, ожидая удара.

Жалкое и смешное зрелище.

— Расслабься, я не твой палач, — сказал я спокойно. — Теперь будешь отвечать. Где мы находимся? И в какой стороне дворец его Величества?

Он смотрел на меня расширенными от страха глазами.

— Говори, — мои слова прозвучали тихо, но весомо. — Пока твой друг не очухался. Мне не нужны ваши жизни. Мне нужны ответы.

— З-за Стеной… — выдавил он, сглатывая.

— За какой Стеной?

Не помню, чтобы я строил какие-то запоминающиеся стены. Хотя для простого крестьянина и стена вокруг моего дворца могла показаться чем-то монументальным и запоминающимся.

— З-за Великой Стеной… — он поморщился от боли. — А с той стороны… Российская империя, как же…

«Российская империя». Название ничего не говорило моей памяти. Ни в одной из хроник моих прежних владений, ни в одном из известных мне миров не было такой державы. Я механически запомнил его, как запоминают случайную надпись на чужом языке.

Я на мгновение закрыл глаза, пытаясь прислушаться к глубинным слоям сознания, к памяти этого тела, надеясь на вспышку узнавания, на хоть какой-то ориентир. Но в ответ — лишь пустота.

Следов прежнего хозяина не осталось. Ни мыслей, ни чувств, ни знаний. Точнее они, безусловно, были, но сейчас доступ к ним блокировался моим собственным сознанием. Временное неудобство, которое стоило переждать.

Придется пока действовать, полагаясь только на свой старый опыт и осторожность. Кажется, меня выкинуло дальше, чем я предполагал заранее - куда как дальше границ тех миров, которыми я правил.

— Почему Стена? — продолжал я допрос. — И что вы тут делаете?

— Охраняем… — он попытался пошевелиться и застонал. — От… от того, что по ту сторону. Ходим в дозор… ну и за добычей. Дичь, шкуры… — он нервно посмотрел на своего товарища. — А вас… мы подумали, вы мертвый. Решили, раз уж все равно не надо… вещички прибрать. Грех такой навар в лесу оставлять…

Примитивная, но четкая логика маргиналов. Понятная и прямолинейная.

— А по ту сторону Стены? Кто живет?

— Деревни есть… такие же, как наши… но люди там нелюдимы. Боятся. Редко кто к нам идет. Мы к ним — тоже.

Картина прояснялась. Глухомань. Пограничье. Зона отчуждения, где живут такие же отбросы, как и эти двое. Идеальное место, чтобы затеряться.

Мысль созрела мгновенно и четко. Тащиться сейчас к этой Стене, в неизвестную «империю» — чистейшее безумие. Там наверняка есть стража, чиновники, законы. В моем нынешнем состоянии — без сил, без знаний, без денег и связей — я мгновенно попаду под подозрение. Меня могут арестовать, задержать, начать задавать вопросы, на которые у меня нет ответов. Нет, сначала нужно восстановить силы здесь, в этой глуши, изучить местные нравы, понять, как все устроено. А уж потом, окрепнув и подготовившись, решать, куда двигаться дальше.

— Понятно, — мои слова прозвучали как приговор. — А где тут ближайшее поселение? Ваша деревня?

— Там… — он мотнул головой в сторону узкой, утоптанной тропы. — По тропе… километра три… Заречная называется…

Я поднялся, отряхнул колени. Бросил последний взгляд на обоих: один все еще давился кашлем, второй смотрел на меня с животным страхом.

— Передай своему другу, — сказал я тихо и очень четко, — Что если я увижу вас где-нибудь на горизонте, в следующий раз мы не закончим на вывихе. Понял?

Он закивал с такой готовностью, что, казалось, вот-вот сломает шею. Я развернулся и пошел по указанной тропе, не оглядываясь.

Лес стоял тихий и угрюмый. Сосны теснились по обе стороны тропы, их стволы были темными и мшистыми. Воздух был свеж и пах влагой, хвоей и прелой листвой.

Я шел, и мысли лихорадочно работали, пытаясь осмыслить свое новое положение. Я, некогда повелитель миров, верховный маг, чья воля была законом для миллионов, теперь был слаб, беспомощен и одинок в незнакомом месте. Я был голым королем в самом буквальном смысле — у меня не было ничего, кроме одежды и огромного опыта, который пока что плохо применим в этом жалком теле.

Это было унизительно. Но в этой унизительности таилась и свобода. Здесь меня никто не знал. От меня ничего не ждали. Я мог начать все с чистого листа. Сначала — выжить. Потом — освоиться. Затем — искать путь к силе.

Вскоре сквозь деревья показались крыши. Низкие, приземистые избы из темных бревен, кривые заборы из жердей. С деревни потянуло дымом — не едким, а сладковатым, печным, пахнущим домашним очагом и пищей. Мой желудок отозвался на этот запах мучительным, сосущим спазмом. Силы были на исходе. Нужно было есть, пить и отдыхать.

Я обошел жалкий частокол, скорее обозначавший границу, чем защищавший от кого-либо, и вышел на улицу. И мгновенно почувствовал на себе взгляды.

На мое появление отреагировали мгновенно. Казалось, сама деревня затаила дыхание. Из-за ворот, с крылечек, от колодца медленно, недоверчиво выползали люди. Женщины в выцветших платках и потертых сарафанах, старики с палками, босоногие, испуганные дети. Они выстраивались в немую, завороженную цепь, уставившись на меня. Шепоток, похожий на шелест сухой травы, пробежал по толпе. Чужака здесь не ждали.

Я остановился, принимая их молчаливый суд. Мне нужны были еда, кров и покой. Все остальное — вопросы политики, империй и стен — могло подождать.

Наконец, вперед выступил тот, кто, судя по всему, был здесь главным по силе. Верзила под два метра, с плечами, в которые бы не во всякую дверь вошли. Лицо обветренное, бесхитростное, с налитыми кровью глазами. В его жилистых руках, сжимающих рукоять тяжелой кузнечной кувалды, заключалась вся местная концепция власти и порядка.

Он тяжело ступил вперед, преградив мне путь, и его голос пророкотал низко и гулко, как набат:

— Стой, проходимец! Кто такой будешь?

Как вовремя решила очнуться память предыдущего хозяина этой оболочки. Поэтому мне не пришлось выдумывать имя или раскрывать своё настоящее.

— Князь Владимир Ермаков, — прозвучал мой голос, ровный и уверенный, без тени вызова, лишь констатация факта.

Я остановился в двух метрах от громилы — на дистанции смертельного для него рывка и безопасного для меня отскока. Именно так и надо было работать с такими: уважать их силу, превосходить их скорость. Глупость и мощь всегда предсказуемы.

— В лесу князей нет, — отрезал громила. — Зачем пришёл? — прорычал он, и его маленькие, глубоко посаженные глаза сверлили меня, пытаясь найти слабину или страх.

Внутри меня что-то едва уловимо шевельнулось — обрывок памяти, не мой, а прежнего владельца. Схожая ситуация. Крики. Вспышка боли. Запах крови и пороха. Я отринул призрак. Здесь и сейчас правила устанавливал я.

Мой разум оставался ледяным айсбергом, но тело, чужое и еще не привыкающее ко мне, мгновенно среагировало: мышцы живота напряглись, ноги чуть согнулись в коленях, приняв устойчивую стойку. Адреналин, острый и знакомый, выплеснулся в кровь, но не затуманил сознание, а лишь отточил его до бритвенной остроты.

— Мое имя ты уже знаешь, но прежде чем спрашивать, назови свое, — потребовал я, слегка склонив голову набок, как бы изучая незначительную помеху.

Мой тон — не высокомерный, но не допускающий возражений — сработал. Его уверенность дрогнула, в глазах мелькнуло недоумение. Он ожидал страха, заискивания, может, угроз. Но не холодной, почти скучающей уверенности.

— Кузнец я здешний, Всеволод меня звать, — ответил он, и в его голосе впервые проскользнула неуверенность.

— Ты здесь главный? — уточнил я, бросая взгляд на его заскорузлые, покрытые ожогами и старыми шрамами пальцы, сжимающие рукоять кувалды.

— Нет, — отрубил он, и его мясистое, обветренное лицо исказилось гримасой боли и злости.

— Я хочу говорить с главным.

— У нас здесь главных нет. Был один да сгинул.

— И что же с ним произошло? — холодно поинтересовался я, всё ещё чувствуя напряжение, витающее между нами, словно натянутая струна. — Неужели решил помериться силой со мной, кузнец? Сила — инструмент, а не цель. Уж поверь, для тебя оно того не стоит.

Лицо Всеволода перекосило. Он был прост, как его кувалда, и так же прямолинеен. Отказ от силового решения он мог воспринять только как слабость.

— Лес убил его, — проскрежетал он, и в этих словах прозвучала вся безысходность этого места. — И тебя прикончит, не сомневайся.

— Как видишь, я живой и вполне могу постоять за себя.

— Это ненадолго, если не ответишь зачем пожаловал.

Встречал я подобные селения. На краю цивилизации, на границе с хаосом уважают только силу. Чистую, примитивную, неоспоримую. Я мысленно вздохнул. Мне претила эта показуха, это расточительство энергии. Но правила диктует игровое поле.

— Понимаю, — утвердительно кивнул я, и в глазах кузнеца мелькнуло удовлетворение. Он решил, что я сдаюсь. Ошибка.

— Насколько крепок твой молот? — спросил я почти задумчиво, словно оценивая качество стали.

— Достаточно, чтобы размозжить голову! — он взревел, поднимая тяжёлое оружие над головой, демонстрируя мощь своих бицепсов.

Решение было принято машинально. На опыте. Я не люблю драться. Но я умею заканчивать драки. Быстро.

Я тяжело вздохнул, сделав вид, что устал от этой бессмыслицы. Внутри же, в глубине источника, уже заструилась тонкая, едва ощутимая нить энергии. Её было мало, капли, собранные по крупицам с момента моего пробуждения в этом теле. Тратить их было расточительством. Но инвестиция в авторитет всегда окупается.

Я поднял руку. Не резко, не угрожающе, а плавно, словно указывая на что-то за его спиной. Палец был направлен на массивную железную голову кувалды. Я сконцентрировался. Мир сузился до точки — до металла, который предстояло уничтожить. Я ощущал его структуру, грубую, пористую, напитанную жаром кузничного горна и потом кузнеца. Я направил туда импульс, крошечную, но невероятно точную волну разложения. Не физическую силу, а приказ. Приказ состариться и рассыпаться.

Энергия выплеснулась из меня, словно выдох, оставив за собой лёгкую пустоту. Но эффект был мгновенным.

Тихий, сухой треск, похожий на раскалывание сухого полена. От массивного боевого навершия пошли паутинки трещин. Затем оно вздулось, почернело и прямо на глазах у изумлённой толпы и онемевшего Всеволода рассыпалось в мелкую, ржавую труху, которая с тихим шелестом осыпалась на землю, оставив в его руках лишь беспомощную деревянную рукоять.

Тишина стала абсолютной. Даже ветер в соснах замер. Всеволод смотрел то на меня, то на обломок держака в своей руке, и его лицо выражало чистейшее недоумение, сменяющееся животным страхом.

Я не стал упиваться моментом. Власть не нуждается в злорадстве.

— А теперь накормите и дайте отдохнуть путнику с дороги, — сказал я спокойно, обводя взглядом остолбеневшую толпу. Мой голос прозвучал как гонг, разбивая тишину.

Люди зашептались, отступая назад. Никто не решался сделать шаг. Пока из толпы не вышла молодая девушка с волосами цвета спелой пшеницы, заплетёнными в тугую косу. Простое платье из грубой ткани не могло скрыть её стройности и внушительной груди. Но больше всего меня поразили её глаза — широко расставленные, цвета летнего неба, в них не было страха. Было любопытство и твёрдая решимость.

Знавал я таких в прежней жизни и ни раз. Упивался их красотой и молодостью, пока сам был молод. Но, когда живешь две сотни лет, то невольно охладеваешь к девушкам.

Сейчас же я явно был в молодом теле, бурно среагировавшем всплеском гормонов на красавицу. Однако желание отдохнуть и вкусно поесть сейчас все же перевешивало.

— Идите за мной, — произнесла она, и её голос, чистый и звонкий, прозвучал как вызов этой всеобщей апатии.

— Не стоит, Мавруша, — качнулся вперёд Всеволод, уже без кувалды выглядевший потерянным и жалким.

— Пусти, Всеволод, — она не повысила голоса, но её слова прозвучали окончательно. — Чужак доказал своё право быть здесь. Или ты прогонишь его силой?

Великан недовольно поморщился, но отступил, убирая руку. Верное решение. Повторять фокус мне бы не хотелось. Пришлось бы действовать более… убедительно.

Мавруша кивком показала мне следовать за ней. Её дом ничем не отличался от других — такая же низкая, приземистая постройка, вросшая в землю и стоявшая в двух шагах от зловещей стены деревьев. Граница между миром людей и миром… чего-то иного.

Внутри пахло дымом, сушёными травами и чем-то простым, домашним. Земляной пол, грубо сколоченный стол, пара табуретов, две узкие кровати, застеленные потертыми пледами, и печь, занимавшая пол-избы. Минимализм, граничащий с нищетой, но в нём была своя, аскетичная чистота.

Я сел за стол, на котором стоял, как назвала его девушка, самовар. Сейчас в теле чувствовалась усталость, пробивавшаяся сквозь барьер концентрации.

— А муж не будет против? — спросил я скорее из вежливости, хотя уже догадывался об ответе. Все же она не знала, что за этим молодым телом скрывался император.

— Нет у меня мужа, — она подошла к печи и стала ловко разводить огонь. — Как год назад ушёл в лес, так и не вернулся.

В её спокойствии была не черствость, а принятие. Здесь, видимо, смирялись с неизбежным быстро, ибо медленное смирение вело к безумию.

— И часто у вас так люди пропадают? — спросил я, впитывая информацию, как губка.

Каждый факт, каждая деталь были кирпичиками в фундаменте моего понимания этого мира.

— Часто, — она обернулась, и на её лице появилась добрая, но безрадостная улыбка. — Здесь, в лесу, всякая нечисть водится. А мой муж, к тому же, был охотником. Рисковал больше других. Даже ожерелье мне однажды притащил со своей охоты.

С этими словами она вдруг подорвалась, словно вспомнив что-то важное, и скрылась за низким проёмом в дальнем углу комнаты. Вернулась она, держа в руках массивное ожерелье. Оно было грубой работы — кожаный шнур, на который были нанизаны странные, матово-чёрные бусины, отливавшие на огне глубоким фиолетовым.

Моё сердце на мгновение замерло, а затем забилось чаще. Я узнал этот материал. Мирил. Крайне редкий и ценный магический проводник, артефактная кость, что образуется в телах существ, извращенных энергией раскола. В моём мире за крошечный слиток этого вещества убивали целые кланы. А здесь из него делали безделушки для жён охотников.

Это был ключ. Пока не к былому могуществу, но если правила магии работали здесь так же, пусть и в иной форме, значит, я был не просто скитальцем, заброшенным в чужую реальность. Я был… специалистом.

Я взял ожерелье, делая вид, что изучаю работу местного ювелира. Кожаный шнур был грубым на ощупь. Но едва пальцы коснулись прохладных, гладких бусин, я ощутил слабый, но отчетливый толчок. Едва уловимая вибрация, тонкий поток силы, который моё существо, изголодавшееся по чему-то знакомому, тут же потянуло в себя, как растение тянется к солнцу. Энергия влилась в меня, смывая усталость и наполняя опустошённые резервуары. Я сдержал вздох облегчения невольно накатившийся на меня.

Мавруша тем временем поставила над огнём чугунный котелок. Кажется, местное поселение могло быть не дырой, а золотым дном, форпостом для добычи невероятного ресурса.

Она отёрла руки о фартук и принялась наливать похлёбку себе в миску. Я следил за её движениями и вдруг заметил странность. Чугунный котелок стоял прямо в углях, его ручка раскалилась. Но Мавруша взяла его голой рукой, не моргнув глазом, и налила суп. Металлическая миска в её руках тоже должна была быть обжигающе горячей.

Я, движимый любопытством, дотронулся пальцем до края своей миски и тут же отдёрнул руку. Обжог. Без магической защиты или привычки прикасаться к раскалённому металлу это было невозможно.

Мавруша, заметив это, тихо рассмеялась.

— Да вы не пытайтесь, князь, повторять за мной, — мягко сказала она, садясь напротив. — Я с самого рождения такая. Боли совсем не чувствую. Матушка говорила, что я проклятая, а местная знахарка, наоборот, утверждает, что я одарённая. Но мне всё равно на их домыслы.

Интересно. Аномалия. Или скрытый магический дар? Надо будет к ней присмотреться.

— Как у вас выбирают правителя? — спросил я, не выпуская из рук ожерелья, продолжая подпитываться его силой.

Не то, чтобы мне хотелось возглавлять местных изгоев. Я спрашивал скорее из любопытства.

— По праву сильного, — с той же удивительно твёрдой улыбкой произнесла девушка.

— И с кем надо сразиться?

Взгляд Мавруши на секунду застыл на мне, в нём читалось искреннее изумление.

— Тебе для этого надо будет завтра изъявить о своём желании на общем сходе. И если никто не решится бросить тебе вызов… будешь нашим старшим. Девушка слегка дёрнула плечами, как будто речь шла о выборе места для рыбалки.

Их подход мне определенно был по душе. Никаких тебе долгих дебатов или вырезания несогласного клана.

После ужина Мавруша указала мне на одну из кроватей, а сама взяла охапку сена и стала расстилать его на полу в той самой крошечной кладовой, вход в которую был таким низким, что туда приходилось вползать на корточках.

— Там у нас кладовая, — пояснила она на мой немой вопрос. — Она сейчас пустует, потому я там буду спать, — её смех прозвучал искренне.

Я кивнул, мысленно пообещав отблагодарить эту добрую и странную женщину при первой возможности. Комната, отведённая мне, была крошечной, кровати стояли так, что между ними можно было протиснуться только боком. Кладовая же и вовсе напоминала каменный мешок.

Перенос сознания в это тело и первый день в новом мире выдались на редкость насыщенными. Тело гудело от усталости, разум требовал перезагрузки. Пора было отключаться, чтобы завтра с новыми силами приступить к построению собственного плана.

Я улёгся на жёсткую постель, закрыл глаза, пытаясь упокоить рой мыслей — планы, расчёты, обрывки чужих воспоминаний о лесе, полном теней и звонкого металла… Привычная картина в голове при переносе, когда тело пытается вернуть равновесие.

Но поспать мне не дали. Посреди ночи меня разбудил странный шорох с улицы. Не ветер, не зверёк. Приглушённый, крадущийся звук. Я замер, замедлив дыхание, обостряя слух уже без помощи магии — лишь силой концентрации.

Потом — шёпот. Сдавленный, злой.

— …спит…

— … чужакам тут не место…

— …прирежем его, и все…

— Тише ты! Выманим сначала…

Голос Всеволода, густой и злобный:

— …я говорил! Из-за Стены! Такие всегда… на свои порядки… всю нашу вольность…

Второй голос, молодой и испуганный:

— Может, прогнать?

— Гнать — след оставит. Те, кто за ним придут, вопросы задавать будут. Скажем — не видели. Лес съел. Так и скажем. Чисто будет…

Так вот оно что. Не просто ксенофобия захолустья. Страх. Панический, животный страх перед тем, что я пришёл оттуда, из-за их рубежа, их Стены, чтобы поработить, изменить их убогий, но привычный мирок. И их решение было просто и окончательно: убить и сделать вид, что ничего не было.

Мысли помчались вихрем, холодным и безжалостным. Выбраться отсюда? Ночью, в лес, полный неизвестных угроз? Это самоубийство. Энергии на магию защиты почти нет, тело истощено. Дойти до Стены? Рискованно и бессмысленно — что я скажу тем, кто мог быть по ту сторону? Что я провалил миссию и едва сбежал от дикарей? Нет. Бегство равно смерти.

Значит, остаться. Но остаться, значит принять их правила. Их приговор.

Адреналин вновь ударил в голову, ясный и жгучий. Я бесшумно поднялся с постели. Если драка неизбежна — её нельзя вести в ловушке четырёх стен.

Я распахнул дверь и вышел в ночь, застав двух мужиков врасплох у самого порога. Всеволод с занесённым топором и его тщедушный подручный с ножом.

— Значит, так у вас вопросы в деревне решаются? Тихой сапой, по-воровски? — огорошил я их, и оба вздрогнули, отшатнувшись.

Их решимость была показной, рождённой страхом и темнотой. Выведенные на свет, они проявили неуверенность.

— Если пришли драться, давайте драться. Честно.

Я демонстративно встряхнул кистями, скинул напряжение с плеч. Движения были отточенными, смертельно опасными. Они это почувствовали.

Молодой заёрзал, глядя на Всеволода. Тот же, стиснув зубы, сделал шаг вперёд, но атака его была тяжёлой, предсказуемой. Удар топора — рубящий, в плечо. Я не стал уворачиваться до конца. Подставил предплечье, приняв удар на кость, гася его силу движением навстречу. Боль пронзила руку, но я уже был внутри его защиты. Левой рукой — жёсткий, короткий удар ребром ладони в солнечное сплетение. Воздух вышел из него со свистом. Топор глухо бухнулся на землю.

Я не стал добивать, развернулся ко второму. Тот, ошалев, ткнулся в меня ножом. Короткое движение запястьем — и я поймал его руку, выкручивая её вовнутрь. Хрустнули кости, нож упал. Я толкнул его от себя, и он, скуля, отлетел к стене дома, обхватывая сломанную руку.

Всеволод, откашлявшись, с рёвом бросился на меня снова, пытаясь схватить в медвежьи объятия. Я присел и встретил его мощным апперкотом в подбородок. Голова его откинулась, и он рухнул на спину, как подкошенный дуб.

Я стоял над ними, дыша ровно и глубоко, сжимая и разжимая онемевшую руку. Боль была острой, но терпимой. Я не стал их убивать. Мёртвые герои им были не нужны. Нужно было показать силу, но не жестокость. Пока.

— Завтра… соберём сход… — хрипел Всеволод, поднимаясь на локоть. — Решим… Выгоним. Официально. По решению мира. А не захочешь уходить… сами знаем, что делать.

В его глазах читалась уже не просто злоба — торжествующая уверенность. Они изгонят меня «законно», всем миром. И если я окажу сопротивление — тогда да, тихо и без свидетелей. Их правота будет подтверждена решением общины.

Я молча развернулся и ушёл в дом, спиной чувствуя их ненавидящие взгляды.

Вернувшись на постель, я уставился в потолок, сплетённый из жердей. Мысли бились, как мухи в стеклянной ловушке. Выгонять собрались, значит? Либо на верную смерть в лесу, либо на столкновение со Стражей у Стены. Оба варианта вели к гибели. Моих сил, даже с мирилом, надолго не хватит.

Остаться силой? Против всей деревни? Почему бы и нет. Я не для того прошёл через всё это, чтобы сгинуть в дыре у чёрта на рогах.

Решение пришло быстро. Острое, как бритва, и безумное, как прыжок в пропасть. Они боятся, что я пришёл наводить свои порядки? Что я угроза их «вольности»? Что ж. Они сами подсказали мне роль.

Если нельзя избежать изгнания — нужно возглавить изгоняющих. Если они боятся моей власти — я дам им её. Полностью. Окончательно.

Они собирают сход? Прекрасно. Я явлюсь на него. Но не как обороняющийся, а как обвинитель. Как претендент. Как князь.

Я закрыл глаза, уже строя в голове планы. Завтра я поставлю всё на кон. Или обрету власть над этой дырой, или сгину в лесу. Другого пути нет.

С рассветом я пойду ва-банк.