Хозяйка Перевала

Легенду о Хозяйке Перевала Ледяной Вздох Дэн услышал в семь лет, притаившись на ступеньке старой деревянной лестницы. Внизу, в гостиной, пахло дымом, виски и мокрой собачьей шерстью. Собрались друзья его отца, бывалые альпинисты, чьи лица были изрезаны морщинами и ветром, как ледниковыми трещинами.

Разговор, до этого гулкий и веселый, вдруг понизился до таинственного шепота. Самый опытный из собравшихся, Григорий Ильич, у которого не хватало двух пальцев на правой руке, поправил очки и сказал:

— На Ледяном Вздохе законы писаны не людьми. Там свои правила. Вернее сказать, Её правила.

В комнате стало тихо, слышно было только потрескивание поленьев в камине.

— Чьи это? — спросила мама, наливая чай.

— Хозяйки. Это дух перевала, что ли… Странное явление… Не знаю, как назвать. Видели её единицы. А те, кто видел и вернулся, рассказывают одно и то же. Является она в самый критический момент, когда смерть тянет за собой так, что нет сил сопротивляться. В облике женщины. Высокой, стройной, в длинном меховом плаще с капюшоном, белом, как первый снег. Лица не разглядеть, но чувствуешь — прекрасна. И решает она: забрать путника с собой в вечную метель или даровать ему жизнь.

Кто-то скептически хмыкнул, но Григорий Ильич поднял свою изувеченную ладонь.

— Не смейся. В девяносто втором году на северном склоне нас настигла пурга. Белая тьма. Я отстал, провалился в бергшрунд. Ребро сломано, сил нет. Замерзал. И уже видел сквозь пелену снега лица своих ребят, погибших ранее… Вдруг… тишина. Снег как будто перестал падать. И она появилась. Просто стояла и смотрела. Я не видел её глаз, но чувствовал взгляд. Он показался мне жестким, как сами горы, и холодным, как лёд. Я замер. А она… повернулась и ушла. И в ту же секунду ветер стих, и я услышал крики товарищей, которые уже шли искать моё тело. Они передвигались цепочкой в метре от трещины и точно прошли бы мимо, не заметили бы меня за сугробом! Но какой-то необъяснимый порыв заставил Сашку Терещенко обернуться и посмотреть именно туда. Так я выжил. А на следующий год сильнейшая лавина накрыла группу японцев на том же месте. Все погибли. Говорили, один из них перед смертью по рации успел прошептать: «Белая женщина… махнула рукой…»

Дэн, затаив дыхание, сидел на холодной ступеньке, и по спине у него бегали мурашки. Он не до конца понимал все слова, но образ — прекрасная, неземная женщина, решающая судьбы людей среди вечных льдов, — навсегда врезался в его сознание, постепенно меняя статус с детской фантазии на волнующее желание покорить коварный перевал Ледяного Вздоха.

Прошли годы. Дэн повторил путь отца, став одним из лучших альпинистов-высотников. Он покорял пики по всему миру, но тень Ледяного Вздоха, того самого перевала из легенды, всегда маячила где-то на горизонте его мыслей. Это был вызов. Миф, который хотелось проверить, волшебная сказка, с которой спорил холодный, рациональный ум исследователя.

И вот его команда оказалась у подножия того самого хребта. Погода, предсказанная как стабильная, резко испортилась. Начался снежный шторм. Они шли с опережением графика и решили не разбивать базовый лагерь на привычной седловине, а пересечь перевал Ледяного Вздоха за один световой день. Это стало роковой ошибкой.

Ветер выл, пробираясь под одежду. Видимость упала до нуля. Дэн, шедший первым, прощупывал палкой путь под снегом. И в какой-то момент снежный мостик над невидимой трещиной под ним провалился.

Он не вскрикнул, лишь почувствовал ледяной удар в грудь и полетел в белую ревущую пустоту. Удар о скальный выступ пришелся в ногу, и Дэн с ужасом услышал сухой хруст, отдавшийся в костях. Боль, острая и невыносимая, на мгновение вызвала шок.

Он скатился в глубокий снег у основания скалы, беспомощный, как слепой щенок. Рация трещала от воплей напарников, но он не мог дотянуться до нее. Нога отказывалась слушаться, превратившись в пылающий болью бесполезный придаток. Буран усиливался, заметая его снежной пеленой. Дэн понимал: сегодня его не найдут. А к утру от него останется лишь аккуратная снежная могилка.

Холод начал медленно и методично вытягивать из него жизнь. Сначала он дрожал, стуча зубами, потом дрожь прекратилась, сменившись странным, обволакивающим спокойствием. Ему стало тепло. Сознание поплыло, пронесясь чередой ярких, бессвязных образов: лицо матери, смех отца, карта гор в его комнате… Легенда… Белая женщина…

«Так вот как это происходит», — промелькнула последняя внятная мысль.

А потом он увидел Её.

Сквозь занавес снега, в кромешной тьме бури, возник силуэт. Высокий, стройный, закутанный в длинный, струящийся мех белее самого чистого снега. Капюшон скрывал лицо, но Дэн знал — это Она. Хозяйка Перевала. Он не испугался. Напротив, его охватила странная, всепоглощающая благодарность. Конец будет красив. Не так, как он представлял — в агонии, с криком, — а тихо, мистически, в компании древнего духа.

Фигура приблизилась беззвучно, не оставляя следов на снегу. Он ждал её решения. Ждал, что она махнёт рукой, приглашая в последний путь, или отвернётся, обрекая на одинокую смерть, или...

Но Она наклонилась над ним. Из складок капюшона на него пахнуло теплом и запахом, которого не могло быть среди этих льдов: дикого горного меда, тёплой хвои и чего-то неуловимо древнего, первозданного, как пар от земли весной. Холодная, невесомая рука прикоснулась к его щеке. Прикосновение было обжигающе тёплым.

— Ещё не время, — прозвучал голос. Он был тихим, как шелест снежинок, и в то же время глубоким, как гул горных обвалов вдалеке. — Твоё пламя ещё не должно угаснуть.

Она легко подхватила его на руки, словно он был не взрослым мужчиной в альпинистском снаряжении, а ребёнком. Дэн, потерявший связь с реальностью, не сопротивлялся. Он лишь уткнулся лицом в её мех, вдыхая спасительное тепло, и погрузился в забытьё.

Очнулся он от теплого, ровного сияния. Боль в ноге утихла, сменившись приятной, целительной теплотой. Он лежал на чем-то мягком, укутанный в невесомые, но невероятно тёплые шкуры. Воздух был напоён тем же волшебным ароматом — мёда, хвои и камня.

Он увидел, что находится в маленькой уютной пещере или, скорее, в домике, искусно встроенном в скальную нишу. Стены были гладкими, отполированными временем и руками и покрытыми причудливыми рисунками — не резьбой, а скорее словно выросшими из самого камня переплетением ветвей, бегущими оленями, звёздами. В центре домика горел очаг — не костёр, а некая прозрачная голубоватая плазма, танцующая над плоским чёрным камнем. Она не дымила, а лишь излучала ровное, ласковое тепло и мягкий свет, отражавшийся в тысячах ледяных кристаллов, свисавших с потолка, словно люстра.

На полках, вырубленных в стене, стояли странные сосуды из матового стекла и тёмного дерева, склянки с кореньями и сушёными ягодами, лежали пучки засушенных трав. В углу на толстом ложе из шкур и мха полулежала Она.

Её плащ был сброшен. На ней было простое платье из струящегося серебристого материала, перехваченное на талии простым шнуром. И теперь он видел её лицо.

Оно было прекрасным не по земным меркам. Высокие скулы, прямой нос, губы, будто высеченные из розового мрамора. Но главное — глаза. Огромные, миндалевидные, цвета тёмного янтаря, в которых плавали золотые искры. В них читалась мудрость тысячелетий, спокойная сила и тихая, всепонимающая грусть. Её волосы, цвета воронова крыла, длинные и вьющиеся, рассыпались по светлым мехам.

— Ты жив, — произнесла она, и её голос был музыкой.

— Ты… настоящая, — выдохнул Дэн, и его собственный голос показался ему сиплым и чужим.

— Я такая, какой ты меня видишь, — ответила она, приближаясь к очагу. Её движения были плавными, словно танец или плеск воды. — И такая, какой ты меня помнишь.

Она поднесла к его губам чашу из причудливо изогнутого корня. Тёплая жидкость с терпким цветочным вкусом обожгла горло, разливаясь по телу живительным пожаром. Слабость и боль отступили, уступая место нарастающему странному возбуждению. Он чувствовал каждый мускул, каждую клеточку своего тела, оживающую под её взглядом.

Она села на край ложа, и её пальцы коснулись его груди, расстёгивая молнию на спасательном костюме. Её прикосновения были лёгкими, как дуновение, но каждое оставляло на коже след-воспоминание, тлеющий уголёк. Он не сопротивлялся, захлёбываясь в накатывающих чувствах. Это было сновидение, галлюцинация, бред — ему было все равно.

Её пальцы скользнули по его рёбрам, животу, разглаживая зажимы и согревая окоченевшие мышцы. Дэн вздохнул, и этот вздох впервые был сделан полной грудью, без привычной ледяной колкости в лёгких. Он парил. Он тонул. Он оживал.

Он потянулся к ней, и его собственная рука, сильная и мозолистая, показалась ему грубой и неуклюжей на фоне её изысканной красоты. Но она приняла его прикосновение, прижав его ладонь к своей щеке. Кожа была удивительно нежной и тёплой.

Их губы встретились. Её поцелуй был вкусом талого снега на первой весенней проталине, сладостью диких альпийских ягод и той самой древней, дикой силой, что двигает континенты и расталкивает облака. В нём не было ничего человеческого, суетного. Это был поцелуй самой жизни, природы, принимающей его, удостаивающей его своей милости.

Дэн забыл о сломанной ноге, о шторме, о товарищах, о времени. Весь мир сузился до этого грота, до танцующего пламени над черным камнем, до Неё. Он сбрасывал с себя оковы одежды, и она помогала ему, её движения были неторопливыми и полными неземной грации.

Он видел её тело в голубоватом свете — совершенное, словно выточенное из слоновой кости, с длинными линиями и плавными изгибами. Он касался её, боясь повредить, расплавить это хрупкое совершенство, но под тонкой кожей он чувствовал стальную упругость и невероятную, бьющую через край энергию.

Она опустилась на него, и мир взорвался. Это не было похоже на обычную близость. Это было слияние, растворение, полное забвение. Он чувствовал, как жизненная сила, чистая и необузданная, переливается из неё в него, заполняя каждую клеточку, залечивая переломы, согревая окоченевшие конечности, прочищая разум. Он парил над горами, он видел всю землю как на ладони, он был ветром, скалой, звездой. Он был жив, как никогда не был жив прежде.

Он не знал, сколько длилась эта ночь. Вне грота, возможно, всё ещё бушевала пурга, а может, уже светило солнце. Время потеряло смысл.

Он лежал, обняв её, чувствуя неземное блаженство, слушая ровное биение её сердца, которое казалось ритмом самой вселенной. Он был полон сил, переполнен ими, всемогущ! Он чувствовал, что может свернуть горы, взлететь на самую высокую вершину без страховки, обогнать ветер. Его тело, ещё недавно разбитое и замёрзшее, теперь обладало бешеной энергией, каждый нерв пел.

Он притянул её к себе, прижался губами к её шее, вдохнул её дивный аромат.

— Я не знаю, кто ты… — прошептал он, и слова казались такими жалкими и неуместными. — Но я… я люблю тебя. Я останусь с тобой. Возьми меня. Навсегда.

Она медленно повернула к нему голову. В её янтарных глазах плескалась бездонная печаль. Она провела пальцами по его губам, заставляя его замолчать.

И в этот миг из-за пределов их волшебного убежища, сквозь толщу скал, донёсся далёкий, искажённый, но такой родной и земной голос:

— Живой! Не время ему ещё, значит!

Её глаза расширились. В них мелькнула тень… досады? Скорби? Сожаления? Она наклонилась и поцеловала его в последний раз. Этот поцелуй был горьким, как полынь, и прощальным.

— Помни, — прошептала она. — Твой огонь не должен погаснуть…

И мир рухнул.

Резкий, режущий свет. Грохот. Холодный ветер бьёт по лицу. Голоса, взволнованные, перекрывающие друг друга.

— Дэн! Чёрт возьми, Дэн! Дыши, браток!

— Идите быстрее! Кажется, он в сознании!

Он заморгал, пытаясь привыкнуть к яркому солнцу, слепящей белизне снега. Над ним склонились заиндевелые лица спасателей. Его товарищ Миша, с обмороженными щеками, плакал и смеялся одновременно.

— Мы тебя нашли, Дэн, братишка! Мы уже думали… Господи, мы тебя уже почти откопали, ты был синий, не дышал… И вдруг ты вздохнул! Так глубоко! И сердце забилось! Как будто…

Дэн беспомощно озирался. Он лежал в снегу у подножия скалы. Никакого грота. Никакого волшебного домика. Лишь нависающая скальная глыба, под которой образовалась небольшая ниша, почти полностью занесённая снегом. Его нога, туго перевязанная шиной, ныла знакомой земной болью.

Его грузили на носилки, кутали в тёплое одеяло. Он цеплялся взглядом за скалу, вглядывался в каждую тень, искал хоть намёк на проход, на вход, на чудо.

И вдруг его взгляд упал на небольшой выступ у самого основания скалы. Там, присыпанная снегом, лежала маленькая, засохшая веточка вереска. И на ней, вопреки всему — морозу, высоте, времени, — распускалась одна-единственная, крошечная фиолетовая почка.

Спасатели понесли его вниз, к вертолёту. Дэн закрыл глаза, чувствуя под пальцами в кармане странную шероховатость. Он засунул руку внутрь. Там лежал маленький, гладкий камень цвета тёмного янтаря, которого раньше не было. Он был тёплым…

Что же это было? Галлюцинация от гипоксии? Околосмертный бред замерзающего мозга, подаривший ему красивую сказку для утешения? Или…

Он сжал камень в ладони, чувствуя его необъяснимое тепло, и посмотрел на уходящий ввысь, ослепительно белый под солнцем перевал Ледяного Вздоха. И тихо, чтобы никто не услышал, прошептал в свист ветра:

— Помню…