Хранители чащи

Эва Мис и Джейн Галахад

☽ ⋆⁺₊⋆ ОХОТНИЧЬЯ ЛУНА⋆₊⁺⋆ ☾

Говорят, лес дышит чужими голосами, живёт украденными душами. Он зовёт тех, кто слаб духом, и забирает тех, кто слишком смел. Так повелось с тех пор, когда мир был молод, а звёзды ещё не получили имён. С древних времён люди обходили лес стороной, потому что в мрачной глубине его животной тьмы слышны шаги — лёгкая волчья поступь. Их называли духами, заключёнными в плоть, тенями нарушенных клятв, сосудами для тёмной магии, порождениями бога войны и крови.

Их шерсть впитывала тьму, глаза отражали грех, а шаги не оставляли следов. Вой пробирает до мурашек и звучит подобно тем, а души – ледяные, как тени зимы. Магия внутри них чёрная, как лунная бездна, настолько сильная, что даже опытным ворожеям не под силу убить и одного волка.

Так говорила матушка, когда маленькая Селин слишком долго засматривалась на лес.

— Не ходи туда, волки сожрут, а тельце твоё сухенькое подвесят на дереве, чтоб сушилось и вялилось.

А отец потом подтверждал, что у волков даже коптильни есть. Ими чёрные ведьмы заведуют. Так что Селин эдак к годкам пяти лишилась хоть какой мысли войти в лес одной и по своей воле. Тем более, когда матушка каждую ночь рассказывала жуткие сказки, где волки забирали души заблудших и скармливали их своим сородичам.

— Под корнями ясеня волки гадают на костях, чтоб узнать, когда деревня уснёт, и тогда, тогда… – матушка говорила со сбивчивым придыханием, словно упивалась страхом Селин и братца.

— Жрут любого, кто не спит!

Братец заплакал.

— Альбус!

Но отец тихо рассмеялся и продолжил строгать из полена плошку для сына.

Мамин взгляд смягчился, она взяла на руки братца, и погладила по голове, расцеловала щёки и крепко обняла, отчего братец звонко засмеялся. И тогда матушка, усадив его на колени, продолжила рассказ.

— Пушто ночь их время — опасное, плохое время. Люди не должны бодрствовать. Можно ведьму встретить, а то и фею. Тогда беде быть.

Селин вспомнились обережики на косяках хлева и курятника. Крохотные связки из палочек и трав свисали по бокам дверей и охраняли скот от фейской ворожбы. От этого тайного знания девочка чувствовала себя взрослой, почти равной родителям. Ибо такое знали только взрослые дети, которые по хозяйству помогали. А Селин взрослая. Ей целых пять годков.

Мама продолжала рассказывать.

— Именно потому в лес никто не ходит. Там ночь приходит быстрее. А если заблудишься — всё. Останутся от тебя вершки да корешки. Потому мы с батюшкой так хотим, чтоб вы нас слушались, – она щёлкнула брата по носу и разулыбалась.

— А если в лес всё-таки надо идти? – не смогла удержаться Селин.

Мама повернулась к ней и склонила голову в задумчивости. Она так тщательно обдумывала свои слова, что взялась за подбородок и упёрла взгляд в пол. Но ответила так, что у девочки мурашки пошли по коже.

— Для этого есть своё время и свои правила, лапушка. Будет время – расскажу. А сейчас запомните: никогда, никогда не идите в лес!

— Почему?..

— Лес — их земля. Могут делать там что хотят: запутать, убить, измучить. Феи, как сойки, голоса подделывают, чтоб поиграть. Волки перекидываются ради охоты. И клятв. Хитрые твари, с ними тоже говорить нельзя. И тем более отвечать. Ответишь — в чём-нибудь им клянёшься. И никогда не станешь прежней.

У Селин по коже теперь не бежали мурашки — кажется, её сковал ужасный холод. От страха она даже уснуть не могла, только задремала под утро, всё время думая: вот сейчас за ней волк придёт и сожрёт с потрохами-костями.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Селин росла как все девочки и училась всему, что нужно. Так она стала хорошей девушкой, к которой сватались и сын мясника, и сын пекаря. Только внешностью она не вышла, но матушка всегда говорила: выйдет замуж, так краше станет. У Селин с возрастом потемнели волосы, кожа побледнела, будто у мёртвой. А вот глаза как были голубыми, так и остались. По словам сына пекаря, они «точно озеро ранним зимним утром». Этот дурачок очень любил петь и сочинять, так что Селин не удивилась его словам. Скорее сжалась от смущения и сказала робкое «спасибо». Весь оставшийся день она чувствовала, как чешутся алые уши под мягким платком.

Такой была её жизнь, и такой бы она и осталась, не случись плохого.

А плохое всегда случается осенью. Так все говорили, даже старая знахарка.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

То была её семнадцатая осень, когда она с братцем, что вырос в ладного юношу со светлыми кудрями и такими же светлыми глазами, вознамерились пойти с матушкой по грибы да ягоды. Как раз должны были появиться опята и рыжики, а из ягод — поздняя ежевика и шиповник, как раз в травяных сборах можно использовать. Когда Селин представила терпкий вкус отвара, да ещё если заедать его оладушками с мёдом… вкуснота!

Так что, взяв корзинку в руки и поцеловав отца на прощание, она вышла за порог. Там её ждали брат и мать, с корзинами и сумками с едой.

— Ну сколько тебя можно ждать? – весело прикрикнул братец, размахивая пустой корзинкой. Вроде и вырос, а остался таким же ребёнком. Селин предпочитала думать, что именно поэтому мама не отпускала их одних по грибы и ягоды.

Улыбнувшись непоседливому братцу, она спустилась с порожка и поспешила вслед за ними. И всё же Майло был прав: нужно было успеть до вечера, иначе маленькая семейная прогулка могла обернуться чем-то плохим.

В лес разрешалось ходить только осенью. Считалось, что в это время волки набивали брюхо к зиме и меньше колдовали, а по земле ходили умершие и оберегали живых. Все, кто бывал в лесу, проходили обряд очищения в храме и исповедовались. И от этой мысли на душе всегда становилось легче. Как бы ни было красиво в лесу, а очиститься от зла — всегда хорошо.

А вот в какое время в лес нельзя — зимой. Туда ходили только охотники, люди пограничья, способные без помощи храмовников защищаться от зла.

Так что, приближаясь к лесной кромке, Селин сперва увидела домик егеря и его семьи. Странные люди, но надёжные — не обманывали, не скрывали, а если что-то у них просить — делали по совести. Отец Селин из их породы. Именно потому он умел плести обережики и знал пару заговоров от зла. Его руки светились тусклым солнечным светом, когда отец делал новый амулет, а горели ярким жёлтым светом, когда матушка рожала брата. Селин никогда не забудет того жара, что исходил от отца.

Нет, ей стоило поменьше думать о волшебстве. Лучше думать о грибах и ягодах.

Подойдя ближе к охотничьему домику, она увидела, что неподалёку стояла семья мясника: жена и сын. Под ложечкой вмиг засосало. Как бы Селин ни отбрыкивалась, сын мясника её пугал. Огромный во всех смыслах, с большими стопами. Когда он брал руки Селин в свои, она с ужасом смотрела, как её крохотная ладошка утопала в широкой мужской лапе. Единственное, что её успокаивало — матушка ещё не наседала о замужестве. Говорила, но не заставляла насильно идти под венец. Да, в семье мясников всегда будешь сытой, но что-то останавливало Селин, что-то в нём было не так, и она не могла объяснить почему.

Он стоял рядом с матерью и о чём-то говорил с егерем, но, когда увидел Селин с семьёй, вдруг посветлел и помахал руками. Матушка с братом поспешили навстречу, только Селин плелась где-то сзади. В груди у неё затеплилось плохое предчувствие. Оно окрепло, когда девушка взглянула на темную стену чащобы — ветер трепал деревья, а в небе летала стая чёрных птиц.

Жуткое зрелище. Селин поёжилась.

Стоило подойти, сын мясника кивнул ей в приветствии и сказал матери:

— Ма, я всё-таки провожу тебя.

Тощая, усталая женщина рассеянно кивнула и, словно не замечая подошедшую Селин, сказала:

— Идёмть. И так припозднилися.

Как и думала Селин, сын мясника быстро поравнялся с ней и забрал её корзинку. Она опустила взгляд на свою пустую ладошку, потом на занятые руки юноши, но не сказала ни слова. Лишь понадеялась, что вскоре они разойдутся, и ей снова удастся проникнуться излюбленным сбором ягод.

Люди приноровились бродить с корзинками по подлеску, который отгораживал деревню от кошмаров волчьей магии. Это было не так опасно, как длинные тропы в густую чащу. Наверное, как сидеть на берегу резвой речушки.

Подлесок начинался сразу за старой изгородью, где редкие доски давно прогнили, а мох покрыл их пушистым одеялом. Она совсем не защищала, скорее просто ограничивала два совершенно разных мира. Низкие кусты, кривые берёзки и редкие ели, чьи корни выползали наружу, тянулись узкой полосой вдоль деревни. Земля под ногами была мягкой, укрытой опавшей, желтоватой листвой, а воздух — влажным, с терпким запахом уставшей зелени и поздних ягод. Тропинки, вытоптанные поколениями, петляли между зарослями, но никогда не вели вглубь. Нечего туда ступать — сам лес об этом говорил. Даже дети, играя, не забирались за валежник. Там начиналась тень. Вот только не от деревьев, а от чего-то другого. Чего-то более страшного и опасного.

И всё же, если закрыть глаза, можно было поверить, что всё вокруг живое. В подлеске щебетали птицы, шуршали мыши под листвой, а насекомые мерно жужжали.

Селин замедлила шаг, надеясь, что Крайт уйдёт вперёд или остановится, чтобы подождать свою матушку. В сторонке уже было лучше, но не подарив сестре и секунды тишины, голос подал Майло:

— Не отставай, – он обернулся, взмахнув корзинкой. — Сопли не жуй.

Селин покачала головой. Снова он за своё. Сколько раз уже они ругались об этом, всё никак не придут к чему-то общему.

Селин глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Вдох-выдох, и желание вцепиться в курчавые патлы чуточку поутихло.

Не встречался ей ещё в деревне человек, который также бы любил наблюдать. Казалось, она одна видела вместе с лесным мраком сияние солнца сквозь листву. Казалось, только она слышит пение птиц, что так похоже на свист бардовской флейты. Только волчий вой пугал. Но сейчас его не услышать.

Не услышать, она уверена в этом.

Будь её воля, слушала бы и слушала соловьиный щебет, глядела, как по кустам дикой малины взбираются жуки. Это же красиво. Красиво, как сказки старушек и кормящих матерей. Прелестно, как рассказы о мире от бродячих торговцев. Как раз скоро праздники, в деревню кто-нибудь да придёт из внешнего мира. Принесёт вместе с тканями и бочками монастырского вина интересные истории. Хотя надо быть честной, как бы она ни любила слушать истории про искателей приключений, ей бы не хотелось стать одной из них. Любая такая история начинается с трагедии и дай бог кончится хорошо. Нет, дома, в родной деревне правильнее. Если всё делать как надо, ничего плохого не случится.

Подлесок кончался, раскрывая всё больше полян и узловатых корней из-под земли. Что здесь хорошо — много кустарника: здесь облепиха, а если зайти дальше, то и клюкву найти можно. Оперевшись о ствол старого вяза, Селин принялась собирать рыжеватые облепиховые гроздья в корзину и совсем не заметила, как к ней подошли.

— Селин, – окликнули её. В сердце что-то ухнуло. Кто угодно, даже Майло, она бы стерпела даже его, но точно не…

— Сели-и-и-ин, – повторили слишком по-свойски, будто они уже ближе, чем приятели.

Она не ответила. Тогда большая ладонь коснулась тонких пальцев. Селин вздрогнула и наконец опомнилась. Прижала ладони к груди, покосилась на сына мясника. Приходилось поднимать голову, чтобы рассмотреть его лицо, так сильно отражавшее странное, пристальное внимание, от которого становилось не по себе.

— Крайт, – имя отдалось на языке неприятным ощущением скорой беды. Краем глаз она увидела, как матушка с братом ушли вперёд. Плохое чувство только усилилось. — Что-то случилось?

— Ягоды собираешь, да?

Селин неуверенно кивнула. Что ему вообще надо?

— Дальше их мало будет.

— Разве? Тут ещё грибы есть, я видела, их тоже соберу.

— Не везде, – довольно хмыкнул Крайт. — Пойдём, я видел тут клюкву. Тут недалеко.

Селин молчала и наблюдала. Ей не нравилось, как на рябом лице то и дело появляется тень улыбки, а чёрные глаза-бусины смотрят пристально в ответ. Не стесняясь, не таясь.

— Нет, пойдём к остальным. – Она приподнялась с колен, но тяжёлая рука мигом опустила её обратно. Крайт возвышался над ней горой, и именно тогда паника наконец захлестнула её волной. Селин не дура, она знала, что надо юношам от девушек, оставшихся без присмотра.

Он смотрел на неё снизу вверх, и в полумраке его взгляд казался… голодным. По спине пошли мурашки.

Он опустился перед ней на колени и коснулся волос — неожиданно мягко, неожиданно нежно.

— Я тебя напугал?

Шершавая поверхность коры неприятно царапала спину даже сквозь платье, под пальцами — рыхлая, холодная земля, а в ушах звенело. Ужас пульсировал в её груди в такт сердцу.

Она знала, что убежать не получится. Он сильный, вот уже касается пальцами её юбки и посматривает выжидающе. Зачем ему разрешение? Зажал её здесь специально, подождал, пока все уйдут, но ничего больше не делает.

Думай, Селин! Думай!

— Все знают, что тебе замуж пора. Думаешь, с пекарем у тебя будет сытая жизнь? Нет-нет. Только у нас есть мясо, только мы можем разделать тушу правильно. Моя мать никогда не голодала и хорошо одевалась. Я хочу тебе того же. Я… я уже сказал отцу, что хочу забрать тебя к себе. Хочу, чтоб ты была моей. Будешь?

А ответить не получалось, так страшно было.

Крайт посчитал её молчание согласием и опустился ещё ниже, к губам, а руки опустил на бёдра.

Наверно, именно тогда мир раскололся надвое, а небо зарыдало навзрыд.

Селин не поняла, что случилось – так быстро всё случилось. Не то крик, не то вой разрезал воздух, Крайт вмиг отпрянул, заоглядывался и бросился наутёк. С неба посыпались холодные, большие капли, и от воды земля размякла, разбухла. А Селин всё сидела на земле, а вода смывала её ужас. Но ужас не уходил, ибо как не бояться, если где-то рядом кто-то подвывает, а вдали – кричат? Только когда дождь обратился ливнем, Селин смогла подняться. Сквозь слабость и ужас.

Оглянувшись по сторонам, вдруг поняла, что осталась совсем одна.

Лес потемнел, обступил толстыми кронами, тёмно-серое небо опустилось, и вместе с ним пришла и мгла. Сквозь пелену воды ничего не видать, не услышать, но Селин кричала. Надрывала глотку. Орала до хрипоты, как никогда.

Но никто её не слышал.

И тогда Селин просто села около вяза, где недавно умирала от страха. Теперь же она умирала от отчаяния.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Она сидела так долго, что не заметила, как к ней подошли. Снова. Не заметила. Да когда же она будет смотреть по сторонам?! А ведь так хвалилась своей любовью наблюдать.

Но к ней подошли. Тихой, едва заметной тенью. Белой тенью.

Она приоткрыла глаза и снова закричала. Но это уже не крик, а сиплый хрип.

Перед ней сел юноша. В черноте осеннего леса его светлые одежды походили на шутовской костюм: серый плащ, обитый волчьим мехом, позолоченный белый кафтан, обтянутый широким поясом, а сапоги алые, как девичий платок.

— Пойдём. Я отведу тебя домой.

Он выглядел как не из этого мира. Дух смерти пришёл по её душу. Как повинуясь странному порыву и доверию, Селин послушалась. Поднялась, как-то отряхнула юбку от жидкой грязи и хотела бы выжать туфли от воды, но снова замерла. На её плечи опустилось что-то очень тяжёлое, но очень мягкое.

Плащ.

Плащ пах волчьей шерстью.

Она взглянула на юношу ещё раз, и теперь ясно видела: перед ней не человек, а кто-то другой. Люди не бывают такими красивыми, у мужчин не бывает таких светлых и длинных волос, а такая бледная кожа — только у мертвецов.

Но она не колеблясь вложила свою руку в его ладонь и не испугалась, когда он повёл её по тёмным тропам меж кряжистых дубов и древних сосен. Ибо нельзя противиться духу смерти, если он пришёл и ведёт за собой.

Но юноша вёл и вёл, меж кустарника клюквы, по зарослям и гнилому бурелому, всё ближе к свету, всё больше по широким тропам. Такими тропами никто не ходит, но именно они привели Селин и её провожатого к…

Деревне.

Она стояла у кромки леса, откуда начинала свой путь.

И когда Селин поняла это, оглянулась к светлому юноше.

Но рядом уже никого не было. Только шорох в листве и уханье вечерних птиц были ей ответом на непроизнесённое.

Кто же это был?

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Встречали Селин слезами, молитвами и криками, но что её удивило сильнее всего – брат обнял её так крепко, что хрящи затрещали.

— Не пущу никуда больше, — прошептал он с жаром на ухо, и Селин услышала тихий-претихий всхлип.

Её отогрели у очага, откормили капустными пирожками, напоили травяным сбором, из-за которого Селин разморило, а потом уложили спать на печку, укутав в одеяло как дитёнка. Селин ощущала себя как в детстве, когда болела, только рядом не оказалось лекаря и жреца.

Потому что лекарь и жрецы ждали её на утро. Матушка бы отвела её на рассвете в храм отмываться от грязи и греха, но Селин заколотило в лихорадке, от которой она не говорить, не дышать нормально не могла. Что ещё хуже — подошли регулы, и ни жрец, ни брат, ни отец не смели её касаться. Казалось, лесные боги уже заявили права на Селин и готовились её забрать. Ведь жрец заметил на её шее лунницу, а то недобрый знак.

Но Селин медленно, но выздоравливала. Регулы прошли, кашель превратился в хрип, а от жара не осталось следа, только тогда жрец очистил девушку молитвой и волшебной чистой водой.

Да только поздно уже. В деревне уже все давно знали, что Селин испачкалась в лесной магии, а Крайт добавил, что видел, как она в лесу что-то делала под кустом облепихи.

— Хотел её остановить, а она как закричит, заколдует! Мне страшно, но это не мой страх, я хочу остановить её, а бегу прочь!

Часть народа поверила, часть — нет.

Но зерно уже было посеяно.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

С того похода по ягоды и грибы прошло несколько дней.

Все её невыплаканные слёзы впитывала подушка холодными ночами. После рыданий ей всегда снился Крайт, весь тёмный, словно соткан из чёрного дыма; он преследовал её, сжимал в тиски, нависал, как гора. Но всегда такие сны кончались его вкрадчивым «Я тебя напугал?». Тогда Селин с криком просыпалась и тряслась в неистовой панике, одна или в объятиях брата.

И всегда, каждую такую ночь, после ей снилось что-то светлое и нечеловеческое. И пахло оно как обитый волчьей шерстью плащ. Блестело желтизной звериных глаз. Что-то белое и мягкое обнимало её точно мама в далёком детстве и укачивало, пока Селин не проваливалась в сон без сновидений.

Селин не говорила, что случилось на самом деле в лесу. Ей хватило того, что ей рассказали в день её возвращения.

Как оказалось, она вышла из леса грязная и тёмная, как злой дух, промокшая до нитки и, что самое главное, спала на ходу. Когда её коснулись, Селин вздрогнула и проснулась. Но Селин отлично помнила, что в тот плохой день она то дремала, то бодрствовала, и многое просто ускользнуло из её памяти.

Жрец назвал это лесной магией. Кто-то или что-то наложил её на Селин и через неё хотел пронести заразу в деревню. Именно поэтому этот кто-то или что-то повесил на Селин лунницу, чтобы проклятье продержалось дольше, чем обычно. Но сейчас всё хорошо, она очищена от скверны и зла, и ничего ни ей, ни деревне не угрожает. А лунница стала самым обычным украшением, который жрец сжёг в знак полного очищения. Но он не знал, что когда огонь потух, лунница оказалась не тронута. Селин закопала её за домом и молилась, чтобы вместе с этим амулетом в землю ушло все слухи и сплетни.

Но сначала нужно найти её оберег. Тот самый, который остался в чаще.

И в один из дней она решилась на безумство. Но что не сделаешь ради того, чтобы вернуть былое?

Селин сидела перед начищенным медным зеркалом, и отражение в крохотном зеркале было совсем бледным. Деревянный гребень бездумно проходил через тёмные локоны. Девушка тяжело вздохнула, отложила расчёску, убрала волосы за уши. Из зеркала на неё смотрела уставшая, измученная незнакомка, но взгляд, взгляд был другой. Полный решимости.

Когда последние всполохи огня в очаге потухли, а домашние крепко спали, Селин накинула старый материнский плащ и вышла за порог.

Ночь оказалась безоблачной и светлой. Звёзды-крупицы поблёскивали в темноте, точно камешки в свадебных бусах, а огромная белая луна походила на расписное блюдо. Дул лёгкий, но ледяной ветер, и Селин пожалела, что не взяла платок. Но возвращаться уже нельзя. Раз решилась, надо делать. И откуда у неё такие мысли и столько душевной силы?

Она пошла долгим, но понятным путём — через заросли, которые сейчас медленно превращаются в перегной. Сухая трава и ветки шуршали под ногами, но Селин не боялась, что её заметят — дома стояли «спиной» к этой дороге. Именно на этом пути Селин раньше встречалась с Крайтом и подружками, чтобы что-то обсудить. А сейчас она одна шла в ночи к лесу, чтобы вернуть отцовский подарок.

Как будто она точно знала, что лес вернёт то, что забрал. Странная мысль, но она давала сил идти дальше.

И вот она идёт мимо дома охотника. До чащи рукой подать, а страха так и нет. Наверное, так себя чувствуют воины, идущие на смертный бой. У них нет выбора вернуться. Только вперёд. Навстречу судьбе и смерти.

Но зачаток страха появился, когда она подошла к лесной кромке. Ибо там начиналась тьма. Если сейчас она стояла под лунными лучами и яркими звёздами, то в лесу начинался непроглядный мрак. Густой и какой-то… живой.

Она сделала вдох. Выдох.

И вошла в беспросветную чащобу.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Селин шла долго. На ощупь, постоянно спотыкаясь и падая. Но шла. Мимо кустов малины и ежевики, тонкого ручейка и бурелома. Она шла точно слепая старуха, ориентируясь только на слух, запах и касание. Что-то ухало над головой, пыхтело слева и шуршало справа. Страх догнал её только когда её догнал чей-то вой. Не то звериный, не то человеческий. Тогда паника сковала её, всполошила дурные мысли. Зачем она пошла сюда? Только ради оберега? Что за дура, дура! Могла бы уже спать добрым сном, но нет. Злой дух точно её дёрнул пойти в этот проклятый лес.

А возвращаться уже нет смысла. Сгинет в какой-нибудь рытвине и всё. И никто её искать не будет.

Думая об этом, Селин совсем не заметила света. Маленького и оранжевого, такого тёплого и знакомого.

А когда заметила — не поверила глазам. Радость и облегчение вспыхнули в сердце, и Селин прибавила шагу, благо вышла она на ровную дорогу.

Огонь плескался в маленьком костерке, над огнём — котелок, а вокруг — трое: двое мужчин и одна женщина. Хотя почему-то они оставили место для ещё одного. Кто-то четвёртый? Но его нигде не видать.

Женщина что-то перемешивала в котелке, а мужчины что-то обсуждали. Только подойдя совсем близко, Селин услышала, что именно: охоту и дичь. Охотники. Это охотники, а значит, они могли ей помочь!

Первой её заметила женщина.

— Девочка, ты чья?

От её вопроса двое мужчин вздрогнули и мигом обернулись. От этого синхронного движения на душе стало как-то жутко.

— Ты откуда взялась? — спросил один мужчина, что старше на вид.

Второй же молчал и пристально её разглядывал, и этот взгляд внезапно напомнил тот, о котором вспоминать не хотелось. Селин передёрнуло, она помотала головой, чтобы сбросить неприятные ощущения, а потом ответила:

— Я из деревни. Что на западе. Вон там. — Она указала на дорогу за спиной.

— А пришла зачем? — наконец-то подал голос второй. От огненного света его глаза странно блестели. Какой-то странной желтизной.

— Я…я недавно заблудилась здесь. И потеряла одну вещь. Хочу её вернуть. Поможете? Пожалуйста.

— Что лес забрал, то его. Всегда так было и будет, — ответила женщина и снова занялась котелком.

— А если я попрошу? Или что-то обменяю?

— Ну, если обменять… — сказал первый мужчина и задумался. — Но тогда оно должно быть равноценным.

— У меня есть это, — Селин вытащила из-за пазухи лунницу. Дерево и шнурок испачкались в земле, и даже оттерев часть грязи плащом, что-то да осталось. Именно поэтому Селин была так уверена, что подарок отца ей удастся вернуть. Равноценный обмен уважаем всеми.

— Откуда это у тебя?! — ахнула женщина не то в ярости, не то в ужасе и подорвалась с места, и Селин от внезапной перемены запаниковала и отступила на шаг. И на кого-то наткнулась спиной. Она наступила на чьи-то ботинки, опёрлась о чью-то грудь.

Женщина сразу заметила подошедшего и тоже замерла. Медленно склонила голову и подняла. Тихо поздоровалась и уселась обратно на место.

— Привет. Прости, хотел селки перепроверить. А что это тут у вас?

Миг узнавания принёс неведомое доселе чувство. Что-то на грани страха, благоговения и искренней радости. Селин обернулась и увидела его. Те же светлые волосы и белая с позолотой одежда. То же бледное лицо и тот же самый обитый мехом плащ. Он смотрел на неё сверху вниз как Крайт, но взгляд, глаза совсем другие. Незнакомец смотрел на неё с любопытством, ожиданием и неожиданным дружелюбием.

— Привет. Ты откуда здесь взялась?

И Селин повторила то же, что рассказывала троим у костра, и также показала лунницу.

— А… припоминаю. Нет, оберег вернуть ты не можешь. Что лес забрал, то его по праву. А этот — подарок. Мой тебе. И его тоже обменивать нельзя. Потому что, – он взял лунницу, — это знак нашего с тобой знакомства, — и повесил амулет на шею Селин. — Понятно?

Она нехотя кивнула.

— Тебе не стоило приходить. Я провожу тебя домой.

— Но…!

Он не ответил. Лишь взгляд ненадолго переменился, и Селин снова стало жутко. Оставалось только согласится.

Дорога до деревни почему-то оказалась короче той, что девушка шла до костра. Они снова брели по неведомым тропам, и, что странно, такими, где деревьев меньше всего. Луна со звёздами освещали их путь, и в этом бледном свете Селин смогла полностью разглядеть своего провожатого. Он красив, высок и ненамного старше её, но без бороды и усов. Он выглядел как принц из сказки — такой же статный и прекрасный. Каждый его шаг — чёток и звонок, а движение — плавное. Но говорить с ним не хотелось. Тишина, что нависла над ними, походила на мягкое покрывало, которое греет долгими морозными ночами, а поутру вылазить из него не хочется.

Они заговорили уже на выходе из леса.

— Не снимай это. Никогда. Это знак, что ты связана со мной. А это – знак, что я связан с тобой.

И он показал ей её потерянный оберег. Деревянное солнце, пронзённое железной стрелой. И на Селин нахлынула такая сильная, гремучая и горячая ярость, что она даже не попрощалась. Просто вырвала руку из его и побежала к дому. Дорогу она не видела – всё застилали невыплаканные горькие слёзы.

Селин радовало, что никто не заметил её пропажи. От этой мысли на душе становилось спокойнее. Меньше слухов, ещё меньше сплетен. Быть может, однажды все забудут, что с ней что-то случилось.

Лунницу она сняла, едва переступила за порог. Но каждую ночь перебирала в руках и не могла успокоиться. Что значат слова незнакомца? Что благодаря оберегу он её найдёт? Что оберег защищает от чего-то? Но он не просто подарил ей амулет, он обменялся с ней.

А обмениваются личными вещами только молодожёны. Женщины обычно отдают гребень или платок, а мужчины — нож или рубашку.

Что-то внутри подсказывало — если свадьба и случится, то только по большой удаче. А свадьбы очень хотелось, как и хотелось снова стать нормальной.

Тогда Селин решилась на новый шаг.

Снова вошла в лес глубокой ночью. И луна со звёздами были тому свидетелями.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Закутавшись в длинный плащ, Селин вышла из дома и направилась к лесной тропинке. Она старалась думать о хорошем: вот сейчас найдёт тот костёр, потом незнакомца и заберёт оберег. Тогда всё наладится. Тогда всё будет хорошо и навсегда.

Селин быстро преодолела старую изгородь, прошла дом охотника и внезапно нашла себя в каких-то кустах. Она совсем не помнила, как вошла в лес. Обняв себя за плечи и заглядывая под каждый листик, она долго так бродила. С каждым шагом ей становилось всё страшнее и страшнее.

Споткнувшись о корень, она чуть не разодрала ладони об опавшие ветки. Уже совсем отчаявшись, она так и осталась сидеть на коленях, но всё же заглянула под ближайший куст, бережно отодвинув его ветки.

Внезапно за её спиной раздался тихий, бархатный голос:

— Что-то потеряла?

Селин замерла, чувствуя холодные мурашки, ползущие по коже.

Крепко зажмурившись, Селин попыталась выровнять дыхание. Почему-то теперь этот голос её пугал, а не странно волновал. Она очень медленно повернула голову в сторону говорящего.

Перед ней стоял он. Бледный как мертвец, но живой, и его позолоченный кафтан странно сиял в белёсом лунном свете. Длинные пепельные волосы путались в меховом воротнике, янтарные глаза смотрели с любопытством и озорством. Мягкая улыбка на тонких губах почему-то напоминала волчий оскал.

Селин чувствовала одновременно страх и странное спокойствие. Она неотрывно смотрела на своего провожатого, с трудом понимая, что ей делать: бежать, говорить, оправдываться, просить прощения?

Челюсть подрагивала не то от страха, не то от волнения. Сердце выстукивало бешенный ритм, разбиваясь о грудную клетку. Подсознание кричало от страха, но, открыв рот, Селин удалось выдавить:

— Кто ты?

Незнакомец молчал. Селин только сейчас заметила, как ярко светились его глаза. Казалось, он специально не двигался, чтобы не спугнуть её. Тихий вздох сорвался с её губ, когда он успокаивающе заговорил.

— Я не причиню тебе вреда.

Что-то мало верилось.

— Верни, что забрал.

— Не могу.

— Почему?! — вспыхнула Селин, и весь страх, тревога, отчаяние и обида полились вместе со слезами и словами. Она рассказала всё. О лихорадке, сплетнях, желании снова стать нормальной, желанной свадьбе, любви и страхе быть… ненужной.

А незнакомец слушал. Потом взял её за руку и просто повёл вперёд. И они просто шли. А Селин всё говорила-говорила, не могла остановиться, словно неведомая сила вытаскивала из неё всё дурное и больное, что нельзя держать внутри, а она держала и скрывала. Словно прятала чумные волдыри под мантией от чумных докторов.

Их дорогой стала мягкая подстилка из опавших иголок, что пружинила под ногами. Селин и он дышали густым смолистым воздухом. Пахло сырой корой и чем-то терпким, как перегнившие ягоды и листья.

Селин говорила и говорила, а ночные птицы поддакивали ей своим гулким пением. Лес, его жители слушали её как никто другой, не перебивали, но украшали её рассказ то шуршанием, то щебетом. И в какой-то момент рассказ перетёк в неспешный разговор. А разговор — в приятную беседу, словно Провожатый был старым другом, что знал Селин всю жизнь. Оказывается, его звали Хати, как древнего духа из старых легенд. Матушка как-то рассказывала историю, что однажды, когда небо расколется надвое и заплачет алым, появятся два духа — Сколь и Хати, и их появление изменит мир навсегда.

— … имя лунной богини. Почему так назвали?

— Чтобы злые духи не тронули. — Селин пожала плечами. — Наверное поэтому я здесь.

— Кто знает, кто знает.

Они шли ещё какое-то время, пока не вышли на знакомую поляну.

Он привёл её к знакомому костру. Там сидели всё те же люди, что в прошлый раз. Женщина всё так же варила что-то в котелке, а двое что-то обсуждали. Но на этот раз со стороны костра шёл приятный запах чего-то съестного. И Селин вдруг поняла, как сильно хотела есть.

Хати усадил её рядом с собой и накрыл её ноги своим плащом. А потом проговорил:

— Это моя семья. Отец, брат и сестра.

Младший назвался Фреки, а женщина — Сколью. Отец имени не назвал, но протянул руку для знакомства, как обычно здороваются мужчины и девушке пришлось поздороваться так. Их тоже удивило её имя, но более ничего не спрашивали, кроме одного:

— Есть будешь?

— Если можно, — ответила она нерешительно, но урчащий живот выдавал её с потрохами.

Женщина улыбнулась, и Селин поняла, что она не так уж и взросло выглядела. Как Хати и Фреки, ненамного старше её самой. А может, это игра света и мрака?

Ей выдали миску с наваристой похлёбкой, и она оказалась вкуснее любого мясного пирога и бобовой каши, всякой праздничной еды. Кусочки мяса такие нежные, что можно не жевать, а бульон такой горячий и жирный, что тело вмиг согрелось. И сил вдруг стало так много, что, кажется, Селин под силу вспахать целое поле.

— Согрелась? Надо бы тебе возвращаться. Светает.

И как он понял, что ночь кончается?

Они возвращались короткими тропами, и пусть путь был недолог, Селин вскоре тоже поняла, что небо потихоньку светлеет, а луна со звёздами всё бледнее и бледнее.

И во второй раз, стоя на выходе из чащи, хотелось сказать очень многое. Но теперь что-то поменялось. Злость сгорела и обратилась пеплом, а что-то хорошее, мягкое зарождалось в груди.

— И всё же, почему амулет не вернёшь?

Хати прикрыл глаза и шумно вздохнул. А потом вдруг засмеялся.

— Ладно, скажу как есть. Если бы я не забрал его, лес бы тебя забрал, и от тебя бы даже костей не осталось. А так, — он вытащил солнечный оберег из-за воротника, — теперь и я, и ты можем приходить друг к другу. Пустишь, если приду?

У Селин захватило дыхание. Ей удалось лишь выдохнуть короткое, но такое понятное:

— Да.

⋆─────⋆⁺₊⋆ ☽⦿☾ ⋆₊⁺⋆─────⋆

Через три дня Хати пришёл к дому Селин. Глубокой ночью сел у порога и поскрёб дверной косяк точно кот, а девушка словно знала, не могла уснуть, и когда услышала скрежет, сразу открыла дверь. С тех пор они каждую ночь наведывались в лес, бродили по тропам, говорили, изредка ужинали вместе с отцом Хати, Сколью и Фреки. Впредь ей больше не чудились хищные тени, прячущиеся в темноте, ни «живых» ветвей, что тянули к ней когтистые лапы.

Лес стал ей другом. Немногословным, но честным. Здесь не оказалось ни ведьм, ни магических ловушек и даже волков-оборотней. Но он испытывал её ловкость и аккуратность, проверял внимательность и чуткость слуха и глаз. Один раз она попала в охотничьи силки, и Хати ещё долго смеялся над ней. Потом чуть не провалилась в рытвину, но вовремя заметила резкий спуск. Хати учил её слушать и слышать, искать и быстро бегать. И с каждой ночью Селин всё больше видела в нём живого человека, чем неведомое существо. Он такой же, как и она, из плоти и крови. Он не распускал о ней слухи, не обманывал, не пытался навредить. Почему она должна его бояться?

Но всё хорошее, как и плохое, всегда кончается.

Так вышло через месяц. Селин снова услышала, как скребётся Хати, и встала, чтобы выйти, как и всегда, но в темноте выросла огромная фигура и сама отворила дверь. Это отец встал и открыл дверь, разбуженный и злой.

Селин увидела, кто стоял на пороге.

Огромный белый волк сидел на пороге её дома и глядел прямо на неё знакомыми жёлтыми глазами. Ужас сковал её тело ледяными цепями, а паника помутила мысли.

Нет, такого не может быть. Или может? Конечно может, а она, дура, не думала. Не думала, как и всегда. В лесу водятся волки-оборотни хитрые твари, с которыми нельзя ни говорить.

Ибо если ответишь им – в чём-нибудь поклянёшься и больше никогда не станешь прежней.

Но Селин не отвечала им, не клялась.

Нет.

Обмененные амулеты. Знак помолвки, клятвы вечной любви.

В какую же беду она попала.

Та ночь пролетела быстро — отец созвал всех мужчин деревни, и общими силами погнали волка прочь из деревни, а на утро позвали жреца, чтоб тот очистил землю от магии и поставил обереги. Но он не спешил этого делать — когда услышал всю историю, проговорил неожиданное:

— Волк пришёл к вашему дому, Альбус. А вы знаете, что это значит, особенно когда близится Ночь Всех Мёртвых. А ты, Селин, подойди.

Он не просил её встать на колени, не потребовал исповеди.

— Покажи, что прячешь.

И земля под её ногами словно дрогнула и пошла ходуном. А жрец всё понял и ещё больше нахмурился.

— Альбус, ваша дочь — волчья невеста. Я неверно расшифровал заклятье на луннице. Это моя вина, только моя. Иди, девочка, собирайся. Тебе здесь больше не место.

Провожали её все, даже охотники и жрецы из соседних деревень, но так положено. Разодели в свадебное бело-алое платье, обвесили украшениями, а приданое уложили в маленькую прогнившую тележку. И когда тележка пересекла невидимую границу, народ остановился и смотрел ей вслед. Злые, обиженные, печальные взгляды, кто-то смотрел с ужасом, кто-то — облегчением.

Прокажённая.

А Хати встретил её спустя пару мгновений, как она переступила за кромку. Тоже одетый в свадебное, он взял её под руку и повёл за собой. Только когда лес замкнулся за их спинами, отрезая от мира людей, Селин вырвалась из его рук и закричала:

— Как ты мог?! Почему обманывал? Ты всегда был честен, почему соврал? Я… я… я доверяла!

— А я и не лгал. Это — я. И это — тоже я.

Он переступил через поваленное дерево, и Селин увидела того самого волка. А потом волк переступил ещё раз, и перед девушкой снова стоял юноша.

— Мне незачем тебе лгать.

— Почему тогда я тебя… таким не видела?

— Сказал же. И тот, и этот — всё я. — Он покачал головой. — Идём.

— Не пойду.

— Как хочешь, — внезапно ответил он… и ушёл. Она даже не заметила, когда его бело-позолоченная фигура скрылась из виду в лесном полумраке.

А Селин так и стояла на тропинке с поклажей. Бусы и ожерелья тяготили шею и голову, платье неприятно липло к телу, а туфли жали ноги.

А что ей мешало всё это снять? Хати ушёл, в деревне её не ждут. Она одна здесь. И раз лес ей стал другом, то пусть забирает всё, что она принесла. Как подарок друга другу. Она сорвала с себя всё, что мешало, разорвала юбки, сбросила туфельки и, собрав всё это в тележку, пошла куда глаза глядят. Куда-то, где можно всё это оставить.

Путь её не был долог, хотя склонившиеся над ней тяжёлые ветки деревьев говорили о другом. Они напоминали не лесное покрывало, а руки, тянувшиеся из болота. Мысли ускользали, и Селин совсем не осознавала дороги, пока не набрела на старую хижину, которой точно никогда не видела. На пороге стояла женщина. Её светлые, почти пепельные волосы напоминали Селин кого-то другого. Не человек, а такое же создание леса. Она улыбалась брошенной невесте, а спустившись со ступенек крыльца, протянула руку, без слов попросив подойти ближе.

— Долго же ты шла, — посетовала она.

Селин ничего не ответила, просто смотрела в горящие магией этих мест глаза. Подсознательно она понимала, кто эта женщина, но недавняя обида застилала взгляд.

— Прости его. Он не хотел причинить тебе зла, — женщина успокаивающе поглаживала тонкую нежную ладонь. — Всё наладится, но как прежде не будет. Идём.

Внутри хижины пахло травами и уютом. Войдя внутрь, Селин подумать не могла, что так сильно устала. Коснувшись заботливо приготовленной для неё подушки и укрывшись мягким шерстяным пледом, тяжёлые веки тут же закрылись, а магия этих мест наслала на Селин сны, осторожные и светлые. Чтобы она наконец поняла, что больше не создана для мира людей. Что теперь она — часть жителей леса.