Хранители спящих зеркал

Жил да был мальчик по имени Костя. И однажды ночь распахнула перед ним врата чуда. Он лежал в кровати, чувствуя, как зыбкими становятся очертания привычного мира. Воздух в комнате налился густотой и сладостью сиропа, а звуки за окном потекли, вытягиваясь в длинные хрустальные нити. Обычное зеркало в резной раме, днем лишь отражавшее его лицо и пижаму, сейчас мягко светилось изнутри лунным серебром. Казалось, за стеклом плескалась тихая волшебная заводь, манящая в гости. Костя понял: сегодня зеркало зовет его в свой зачарованный мир.

Оказалось, он не единственный, кому открылся этот секрет. Во дворе жили два верных друга, познавшие ту же тайну. Лиза – рыжая бестия с россыпью веснушек и искрой авантюризма в глазах. И Ваня – тихий гений в огромных очках, чей мир был соткан из знаний, почерпнутых в книгах: от древних мифов до законов мироздания. Вместе они образовали команду – «Хранители Зеркал».

Чтобы проникнуть в Зазеркалье, нужно было заснуть, крепко сжимая в мыслях мечту или мучительный вопрос. Тогда зеркальная гладь теряла твердость, становясь податливой и вязкой, словно пленка мыльного пузыря, сквозь которую можно было шагнуть прямо в иную сказку.

За время своих странствий друзья увидели множество диковинных миров! Однажды они очутились в Стране Поющих Деревьев, где трава была мягче бархата и переливалась всеми цветами радуги. Вековые деревья тихонько напевали мелодии, напоминающие мамину колыбельную, а с их листьев сочился не сок, а душистый мед. В другой раз они попали на Летающие Острова, парящие в небесах на пушистых облаках, где местные жители, такие же мальчишки и девчонки, летали верхом на огромных, словно сотканных из витражного стекла, бабочках.

Но не все зеркальные миры были благосклонны. Случалось попадать и в мрачные обители. Например, в Серый Лабиринт, чьи стены были сложены из исписанных старых школьных досок, на которых сами собой возникали обидные слова, некогда брошенные злыми языками. Или в Болото Тихой Грусти – сиреневое и туманное, высасывающее радостные воспоминания.

А в самом дальнем уголке их снов, в заброшенном старом доме на краю города, обитало Самое Страшное Зеркало. Днем оно выглядело просто грязным и растрескавшимся. Но по ночам, для Хранителей, оно превращалось в абсолютно черный прямоугольник. Не просто темный, а густой, как сажа, как прореха в самой ткани неба. От него веяло ледяным холодом потустороннего мира.

Как-то раз, изучая раму, Ваня произнес тихо, но так, что слова повисли в воздухе тяжелым предостережением:

– Это не портал. Это печать. Или, скорее, склеп. Здесь что-то похоронено. Или кого-то… заперли. И он голоден. Его голод – это тишина между ударами сердца.

Лиза, обычно бесстрашная, поморщилась:

– Значит, просто не будем в него смотреть, и все.

– Страх – его пища, Лиза, – покачал головой Ваня. – Не взгляд, а именно страх. Чем сильнее боимся, тем крепче замок… или тем заметнее для него ключ.

Однажды Костя пережил тяжелый день: поссорился с другом и получил двойку. Засыпая, он ощущал лишь обиду и тоску. Его сердце, против его воли, потянулось к тому черному зеркалу – спрятаться от всего мира. В ту ночь он провалился в Зал Теней.

Это была бесконечно большая комната, и все в ней – пол, стены, потолок – было сотворено из черного зеркала. Костя видел вокруг себя тысячи своих отражений: маленьких, испуганных, потерянных. В центре, на троне, сколоченном из сломанных игрушек, разорванных книг и погнутых велосипедов, восседал Хозяин Тьмы. Его облик постоянно менялся, подстраиваясь под страхи мальчика.

– Свежий… – прошелестело в самой глубине сознания, голосом, похожим на шорох пепла по стеклу. – Такой юный страх. Еще не закаленный цинизмом, не разбавленный забывчивостью. Настоящий. Я давно не вкушал подобного.

Костя был словно парализован ужасом. Из его груди тонкими серебристыми нитями вытягивались его страхи. Жнец (так Костя мысленно окрестил его) жадно втягивал их.

– Ты… кто? – с трудом выдавил Костя.

– Я – эхо твоей одинокой темноты под кроватью, – послышался ответ, теперь уже звучавший голосом самого строгого учителя. – Я – холод в спине, когда ты оборачиваешься в пустой комнате. Я – то, что ждет, когда гаснет свет. А теперь… стань моим светом. Стань моей пищей, и я вырвусь погреться в твоем мире.

«Он питается мной! А когда наестся, он вырвется отсюда!» – с ужасом осознал Костя.

Вдруг в одном из черных зеркал-стен Костя увидел не свое отражение. Там были Лиза и Ваня! Они пришли на помощь! Ваня что-то быстро чертил в воздухе пальцем, и за ним тянулись светящиеся линии, сложные и геометричные. Лиза, сжав кулаки, крикнула в отражение, и ее голос донесся будто издалека, сквозь толщу воды:

– Костя! Держись! Он боится только одного – быть узнанным! Он – тень без источника!

От ее слов Жнец на миг съежился, и хватка его ослабла. Этого мгновения оказалось достаточно! Костя упал на колени и увидел в черном полу свое отражение. Но не плачущее, а другое – с глазами, в которых страх начал уступать место ясности. И его озарила мысль, простая и страшная.

Он поднял голову и посмотрел прямо в клубок тьмы.

– Ты сказал, что я – твой свет, – голос Кости дрожал, но не срывался. – Значит, без моего страха ты – ничто. Так бери. Бери не украдкой, а при всех. Вот он!

Вместо того чтобы сопротивляться, он распахнулся навстречу. Он вытащил наружу ВСЕ свои страхи: мелкие и огромные, детские и почти взрослые – и швырнул этот ком прямо в сущность Жнеца. Тот, опьяненный неожиданной щедростью, начал жадно поглощать поток, его форма теряла очертания, расплываясь.

– Костя, сейчас! – это был голос Вани, четкий и спокойный, как команда. – Он потерял форму! Его природа – пустота, жаждущая наполниться! Дай ему то, что он переварить не сможет!

– Дай ему! – крикнула Лиза. – Всю нашу весну! Все наше лето! Все самое настоящее!

Костя, почти обессиленный, ухватился за последнее, что у него оставалось. Не за великую радость, а за маленькое, но нетленное счастье: первый снег за окном, доверчивая улыбка младшей сестренки, чувство, когда после долгой дороги видишь в окне свет родного дома. Это был крошечный, но невероятно плотный шарик чистой, неподдельной теплоты. И Костя, собрав остатки воли, бросил его прямо в середину разбухшей черной тучи.

Раздался не грохот, а звук, напоминающий глубокий вздох вселенной. Свет и тьма, встретившись, нейтрализовали друг друга. Жнец не закричал, а издал тонкий, бесконечно удивленный звук, будто впервые познал боль.

– Рубеж! – мысленно, но с невероятной силой проскандировал Ваня. – Свет – ключ! Моя печать – скважина! Твоя воля, Лиза, – сила, что повернет его!

В отражении Лиза, стиснув зубы, сделала резкий, будто рубящий жест рукой. Костя, лежа на ледяном полу, повторил его. И в ту же секунду все трое, каждый в своей кровати, прошептали не просто слово, а обет, который дали когда-то:

– СВЕТОСИЛА НАВЕК!

Пространство Зала вздрогнуло и стало схлопываться. Стекла-стены трещали, сбегались к центру, превращаясь в пыльную деревянную раму. Черное зеркало стало матовым, серым и абсолютно не отражающим. Последним, что услышал Костя, был не крик, а шепот, полый и пустой:

– …зачем?..

На следующее утро они встретились у старого дома. Солнце слепило глаза, мир благоухал свежим асфальтом после дождя и пирожками из соседней пекарни. Они молча вошли внутрь. Зеркало висело на своем месте. Теперь в его центре красовалась аккуратная звездочка-трещинка, а само оно не отражало ничего, кроме тусклого серого свечения, будто дремало.

– Кончено? – спросила Лиза, не отпуская руки Кости. В ее голосе звучала не тревога, а требовательность ответа.

– Нет, – честно ответил Ваня, подойдя ближе и внимательно рассматривая трещину. – Не кончено. Его природа не уничтожена. Он… усыплен. Заперт в собственной пустоте. Эта трещина – наш замок.

– Надолго? – тихо спросил Костя.

– Пока мы помним, кто мы, – Ваня обернулся к друзьям, и в его очках отразилось утреннее солнце. – Пока мы не предаем свой свет. Он питался страхом одиночества. Наше братство – его антидот.

Костя вздохнул, и казалось, с этим вздохом из него вышла последняя льдинка пережитой ночи.

– А что с ним теперь будет там… в этой пустоте?

Ваня на секунду задумался.

– Он будет грызть кости своих старых страхов. А их, я думаю, за эпохи его существования накопилось немало. Это справедливо.

Они вышли на улицу, где жизнь кипела, не подозревая о ночной битве. Их мир был прочным, шумным и бесконечно дорогим.

Но в их взглядах, когда они переглянулись, читалось новое, взрослое понимание. Сон – это не убежище. Это фронт. И у них, у Хранителей Сонных Зеркал, теперь была не игра, а долг: быть маяками в зеркальных глубинах и стражами у тонких границ. Потому что за каждым отражением может скрываться бездна, а за каждой бездной – голод. И их путешествие, как и их бдение, только начиналось.