Хранитель света. Наследие павших (Эймарские хроники. Том 6)

Ночью дворец Императора казался вымершим. Огонь красных занавесей не мог согреть безлюдные залы, а в окна порывами стучался ветер, напоминая, что даже в зимней непогоде жизни больше, чем внутри.

Лиотар спешил миновать парадные анфилады комнат, безотчетно ступая крадучись, чтобы не потревожить тишину, такую же темную, как и мрак перед его слепыми глазами. В величественной тронной зале осторожные шаги Лиотара и шорох его трости разбудили коварное эхо. Он остановился и поклонился в уверенности, что трон перед ним не пустует.

– Ваше Величество?

Голос в пустом холодном пространстве прозвучал дерзко и неуместно. И все же в зале был некто живой, умеющий дышать. Или нечто живое. Испуганный собственной смелостью, Лиотар приблизился к трону и неуверенно поднялся на три полукруглые ступени, возвышающие престол Императора над полом. Протянув руку, он дотронулся до теплого тела, сидящего в золоченом кресле. Оно не пошевелилось. Лиотар положил трость на пол и сделал немыслимое – ощупал лицо Императора чуткими пальцами слепого.

– Король Северон, посмотрите на меня, – шепнул Лиотар, вглядываясь в темноту перед своими глазами.

Ответного взгляда маг не чувствовал, словно разговаривал с ожившей куклой без души. Но Лиотар не терял надежды. Обхватив руками голову человека, стиснутую у висков золотой короной, Лиотар призвал на помощь всю магию, отпущенную ему природой.

– Я здесь. Слышите меня? Услышьте меня ради всех живущих на этой земле!

Человек на троне глубоко вздохнул. Так вздыхают, просыпаясь от кошмара, – с облегчением, что он закончился. Еще чуть-чуть, и король очнется... Еще никогда Лиотар так не сожалел о потерянном зрении!

– Чем вы заняты, мэтр?

Поглощенный опаснейшим делом, Лиотар не услышал шагов и вздрогнул от неожиданности. Человек на троне обмяк, и Лиотар отпустил его голову. Почти ничего страшного. В тронный зал зачем-то заглянул мэтр Долгон, арий-харматанец, так и не научившийся мягко выговаривать эймарские слова.

– Мне показалось, что Императору стало дурно.

Лиотар подобрал трость и неловко спустился с тронного пьедестала, не опираясь на нее, чтобы дрожь руки не выдала его испуг.

– «Показалось» незрячему?

– Я вижу не только глазами, мэтр.

– Возможно, наш Повелитель просто присел отдохнуть?

– Возможно.

– И вы бросились его спасать от сна по доброте душевной? Кстати, как поживает ваш рыжий щеночек?

От невинного вопроса Лиотар в ужасе похолодел: у происшествия в зимнем саду не было других свидетелей, кроме...

– Нижайше прошу: помилуйте меня, Ваше Величество!

Лиотар рухнул перед мэтром Долгоном на колени, и распластался на ледяном паркете локтями и лбом. Император в теле ария оставил иронию и обвинил прямо:

– Тебе было приказано явиться на второй срок после полуночи. Ты пришел раньше с умыслом!

– Без умысла, Ваше Величество! Я определяю время на циферблате на ощупь! Я ошибся!

– Я создавал твою расу по своем образу и подобию, а ты оскорбляешь мое творение своим ничтожеством. Встань и посмотри на меня!

Лиотар поднялся и безошибочно нашел куда смотреть, теперь уже благословляя свою слепоту – взгляд Императора для незрячих глаз менее губителен.

– Я выжгу твои белесые глаза и буду жечь, пока не прожгу голову насквозь. Я могу утопить тебя, размозжить твое жалкое тело камнями, прошить сталью насквозь, поднять ветром над городом и сбросить вниз, на мостовую или на шпиль собора в назидание всей Аверне: сила всех стихий послушна мне, а ты пытаешься подчинить себе бездушную оболочку, еще более ничтожную, чем ты сам!

Лиотар почувствовал на лице жар: это метр Долгон поднял пылающую ладонь.

– Ваше Величество, я лишь проверил, дышит ли существо на троне! Я сделал это для вас и во имя вас, Создатель!

– Хорошо. Поддержите человека, Лиотар. Моя божественная сущность для смертного – тяжелый груз.

Пламя у лица погасло. Мэтр Долгон покачнулся. Уронив трость, Лиотар подставил арию плечо и помог удержаться на ногах. Воистину, Император мог бы сделать с магом эри что-угодно, кроме одного, – заглянуть к нему в душу и понять: а не врет ли он?

– Уберите от меня свои грязные руки!

Мэтр Долгон пришел в себя и с отвращением отбросил слепого прочь. Лиотар упал и ощупывал пол в поисках трости. Арий пнул ее, попав Лиотару по лицу лакированным деревом. Со стороны трона раздался ободряющий смех.

– Вон отсюда, презренный гайлу! – приказал Долгон с заметным харматанским акцентом.

Император бодро спустился с пьедестала.

– Не спешите прогонять Лиотара, мэтр. Сегодня нам пригодится его гадкая способность прилипать и вынюхивать. Лиотар, признайтесь, неужели мастер Киндар ланн Инья никогда не намекал вам, насколько вы похожи на белую крысу? Чисто по-дружески?

– Не намекал, Ваше Величество, – вынужденно ответил Лиотар, вставая с пола за ночь унижений в очередной раз.

– Он щадил вас. А теперь сойдите с нарядной дорожки к трону, которую вы определяете по звуку шагов. Быстро!

Император и арий молча наблюдали, как Лиотар простукивает пол тростью, не представляя, какое новое испытание его ждет. Эхо поймало хрустальный звон сферы, а потом еще и еще одной, как будто в пустой зале раздался звон бокалов. Лиотар потрясенно озирался: внутреннее зрение подсказывало ему целое поле обреченных душ.

– Сюда перенесли Велеградское хранилище?! – воскликнул Лиотар.

– Не целиком, конечно, но на поздний ужин хватит. Вы голодны, мэтр Долгон?

– Я почту за честь принять бесценный дар от вас, Император.

В глубоком поклоне Долгон хрустнул золотым парчовым кафтаном.

– О, я накормлю вас дарами досыта. Лиотар, ваша задача – выбирать только огненные сферы. Не задерживайте мэтра, все харматанцы нетерпеливы.

Лиотар протянул ладонь к случайной сфере. Она поддалась на уговоры открыть суть не сразу, как не тотчас люди раскрывают души перед незнакомцами. Но маг эри покупал чужое доверие, раскрываясь в ответ сам, и, видит истинный Создатель, за долгие годы в его душе накопилось много страдания. Он обещал разделить пополам любое горе, но обманом обрекал душу на вечную смерть.

– Кидайте, Лиотар, кидайте!

Лиотар не видел, как в тронной зале беззвучно сыпятся искры и полыхает пламя огненных ариев в агонии перед гибелью. Убитые сферы Император бросал оземь, и они раскатывались, глухо стукаясь друг с другом.

– Мой господин, смилуйтесь, я больше не выдержу!

О милости просил не Лиотар, а Долгон, не понимая, что Император ко всем равно безжалостен.

– Выдержите, мэтр, все вы выдержите! Смерть для вас – непозволительная роскошь; на огонь вашей магии возложена великая миссия – выжечь северное восстание дотла. Вы ненавидите Харматан, страну, отвергшую вас? Принесите мне обугленное тело Меча Хармы, порадуйте вашего господина примерной службой. Лиотар, сферу!

Лиотар хотел положить душу мага воды обратно, но передумал и бросил ее Императору. Раздался всплеск и шипение, как будто водой плеснули на раскаленные угли, а затем – долгий крик боли.

– Лиотар, вы нарочно это сделали? – подозрительно спросил Император.

– Я всего лишь поторопился, Ваше Величество.

– Значит, будете наказаны. Приберитесь здесь. Приятно оставаться, мэтр Долгон. Приказываю вам к утру быть в добром здравии.

Император покинул залу, беспечно насвистывая. Лиотар вернулся к арию, хотел помочь ему встать и вляпался в нечто теплое и липкое. Обессилевший Долгон валился обратно.

– Вставайте же! Или не вставайте. Оставайтесь валяться здесь в своей крови и рвоте, пока вас утром не найдут! Вы станете всеобщим посмешищем задолго до победы над севером и останетесь после нее, потому что в гнилой клоаке Аверны не умеют забывать чужие промахи. Что вы нашли в Эймаре, чего в Харматане вам не хватало? Или встаете, или я ухожу!

– Будь ты трижды проклят, гайлу, – простонал мэтр Долгон, принимая помощь презираемого им эри.

Лиотар довел харматанца до его покоев и оставил, не дождавшись благодарности.

– Я кое в чем тебя сильнее, заносчивая марионетка, – в меня демон вселиться не может! – сказал он, закрывая за собой дверь, однако так тихо, чтобы арий не услышал.

***

Стон и стук разбудили Фиону, спящую в гостиной на продавленном диване, щетинившимся конским волосом набивки сквозь дыры в серо-голубом шелке. Лиотар рухнул за стол, на пол упала его палка. Добродушная Лили подбежала к Фионе поздороваться и осталась рядом, настолько скупой на ласку хозяин ей надоел.

– Все пропало...

Лиотар уронил голову на грудь и замолчал, не собираясь объяснять.

– Все осталось на своих местах. Это ты где пропадал целых три дня, нудила?

– После очередного укола молодости я существовал в мире невыносимой боли и дорогих сердцу видений, но бессердечной тебе этого не понять.

– Прекрасно!

Фиона оживилась и вскочила. Она гремела чем-то, расставляла на столе нечто, а Лиотар не мог угадать, что происходит.

– Чем ты занята?

– Готовлю для вас завтрак, дорогой мэтр! Приятного аппетита!

Фиона пододвинула к Лиотару миску оладий, разогретых на пышущей жаром печке и звякнула фарфором, разливая какой-то напиток. Лиотар не мог видеть жуткую сервировку, центральное место в которой занимал кинжал, а не еда, словно Фиона готовила убийство.

– Это мой сервиз?

– Ваш. Расскажете, отчего он такой непристойно-розовый среди сплошь серых вещей вашего унылого интерьера?

– Я заказал расписать финиорский фарфор пионами, как в столовой на озере Инья.

– Оказывается, на этом свете остался эри, вспоминающий дурной вкус Гвервиля с нежностью. Я спихнула Бритту с кровати ни свет, ни заря, чтобы накормить тебя досыта. Что смотришь без толку? Ешь, пей!

Лиотар послушался: нащупал чашку и запустил руку в блюдо с оладьями. Сама Фиона не ела.

– Вкусно было? – спросила она, когда блюдо опустело.

– Очень, – признался Лиотар, – ты запомнила, что после уколов эликсира всегда просыпается аппетит?

– Ха-ха! Ты всерьез подумал, что я заботилась о тебе? Появись ты позже, съел бы заплесневелое, как миленький!

– Тогда – почему? Ты отравила меня чем-то? Чтобы помучить?

– Ты пока в неведении, кто тебя по-настоящему мучил. А когда узнаешь, станешь самым несчастным существом на свете.

– Ты пугаешь меня.

– Ох, не меня бояться нужно было.

– А кого? Императора? Все пропало! Фиона, он бессмертен!

– Тоже мне новость. Он ведь демон.

– Ты не понимаешь! Пока на земле остается хоть один истинный арий, Император будет менять тела и править! Он подчинил себе души магов и магию всех возможных стихий! Он непобедим! Мы взялись потягаться могуществом с Богом, с Создателем... Мы погибнем. Все погибнем. Этот мир погибнет...

Прикрыв лицо рукой, Лиотар разрыдался.

– Добро пожаловать, банши. Мы тебя ждали.

– В тебе нет ни капли сочувствия!

– Во мне сострадания целое озеро, мэтр. Пить хочешь? Вот, бери.

Не тревожа финиорский фарфор, Фиона дала Лиотару сразу флягу, и он не смог остановиться, пока не выпил ее наполовину.

– И как вода? Освежает?

Лиотар не мог говорить – его душили слезы. Они текли из незрячих глаз потоками по щекам, и как будто вызывали жажду своей солью. Мэтр пил воду, пока фляга не опустела.

– Еще питья?

– Да, пожалуйста! Я чувствую, как моя иссушенная одиночеством душа оживает вновь! Фиона, ты спасаешь меня!

Лиотар протянул руку, и Фиона вложила в его ладонь сухое соцветие растения.

– Что это?

– Это редкий и страшный яд, отвратительный на вкус, однако в сочетании со сливочным маслом он становится безвкусным. Его первая капля вызывает слепоту, вторая лечит слезами, а третья делает рабом навсегда. Ты вспомнил, что на Инья плакала банши? На озере рыдал ты сам, мэтр. Мастер Киндар добавил сок ядовитого растения в твой эликсир. Он не любил тебя, он безжалостно тебя травил.

– Нет, невозможно! Я помню другое!

– Ты «помнишь» то, что тебе Мастер внушил. Жажда банши питается слезами; не принимая отраву, ты терял зрение медленно-медленно, пока не ослеп совсем. Все просто. Думая на эликсир молодости или особенную воду Инья, ты искал в неправильном месте.

Лиотар сжал некрасивое, мертвое растение, и оно раскрошилось с сухим треском.

– Откуда тебе стало это известно?

– «Справочник аптекаря. Расширенное издание, Гадара, 3112 год».

– Год смерти короля Эдгара и моего появления на озере Инья... Больше ста лет прошло...

– В библиотеке Госпиталя хранится много редкостей.

– Я прозрею?

– Не знаю, способен ли ты на прозрение, мэтр! Скули, вой, рыдай громче: вдруг, поможет? Твоя месть за Киндара больше не имеет смысла, когда твои «дорогие сердцу» воспоминания – сплошная ложь.

Лиотар утер слезы платком.

– Я заслужил вашу ненависть. Фиона, я прощаю тебя. И Киндара прощаю. Император заплатит за щедрое лето на озере Инья, и за все счастье, которого со всеми нами не случилось. Ты мне веришь?

Фиона беззвучно задвинула кинжал на столе обратно в маленькие ножны.

– Ты уже начал видеть яснее, осталось вернуть твои глаза. Я заварю отравы еще. Только Мастер Киндар знал, сколько нужно было.

***

«Императорская Академия гвардии боевых магических искусств» – вот так солидно теперь называлась школа магии, переехавшая в Аверну из разрушенного Велеграда. Длинное трехэтажное здание бывшей тюрьмы, наряженное в свежую бордовую краску и белые мраморные украшения, смотрело на площадь «Семи повешенных» свысока, выдвигая вперед статую решительного мага с посохом в развевающихся на ветру каменных одеждах. На посохе горел неугасимый фонарь, а сам маг отражался в беспокойных водах питьевого фонтана у подножья постамента. Наверняка подразумевалось, что, покорив все четыре стихии, талантливый арий рванул к новым свершениям.

Древний эймарский обычай изображать в камне мертвецов, знаменитых похвальными деяниями при жизни и устанавливать статуи исключительно в храмах или на кладбищах смущал горожан. На мага поглядывали с недоверием, гадая, чем же он успел отличиться и когда успел помереть, пока некто находчивый не назвал статую понятно и просто «Создатель». Как выглядит Создатель, поди разберись... Знающие люди утверждали, что точно также, как и сам Император, который вечно жив, ибо Боги не умирают.

Вербовщики обещали принять в Академию любого желающего мужского пола, имеющего две руки, две ноги и могущего на них стоять, а статус ария гарантировал немедленный взлет вшивого нищеброда до вершины правящего класса. Бродяги со всей страны стекались в Аверну толпами и взирали на красное здание с тоскливым вожделением: по какой-то досадной ошибке в арии брали не всех.

Метр Нейли, арий Ордена Ледяной воды и бессменный заведующий Академии вышел из дверей заведения в седьмом часу вечера. От ужина в обществе дорогой проститутки в теплом уюте авернского дома его отделяло пространство площади, тесная карета и толпа нищих, не принятых в маги в этот рабочий день.

– Милости, мэтр!

– Милости, милости!..

Мэтр Нейли поморщился. Приказа разгонять сброд Император не давал, пришлось открыть рот и говорить в морозный воздух снова одно и то же:

– Прием в арии осуществляется сугубо по достижении семнадцати лет и до предела тридцати трех; прочие дети и мужчины старшего возраста пока не принимаются.

В предписании официального ответа пряталась одна малюсенькая лазейка – слово «пока», которое мэтр Нейли пытался зажевать или, наоборот, выплюнуть неразборчивой скороговоркой с одним и тем же результатом: это противное «пока» неизменно замечали.

– А завтра с утреца уже никак приниматься начнут?!

– Нет, не начнут. Поезжайте в Гадару, там принимают всех.

– Далеко Гадара, так и околеть в пути можно!

– А если до послезавтра подождать?

– А через день?.. А через два?

– Впустите в арии, ибо холодно! – заорал кто-то отчаявшийся.

– И голодно!

– Милости, мэтр!

– Милости, милости!..

Мэтр Нейли полез в карман. Для милостыни выделялась отдельная статья императорского бюджета. Не свое, не жалко, зато противно. Вытащив пригоршню мелких серебряных монет, мэтр оглядел поле рук, протянувшихся к нему чашами: грязных, замерзших, обветренных, изувеченных старостью, работой, болезнями, а то и всем вместе; в струпьях, в язвах, в волдырях...

Среди них выделалась одна ладонь без дрожи и без увечий, чистая и гладкая. Не раздумывая, мэтр Нейли положил все монеты в нее. Рука как знала о щедрости мэтра заранее: не выронив ни одной монеты, быстро сжалась в кулак, а ее владелец шмыгнул в толпу, успев заговорщицки подмигнуть арию светло-карим глазом.

Подаяние досталось вору, как пить дать, но мэтру было плевать. Ударив посохом оземь, Нейли взорвал лед замерзшего фонтана под статуей, осыпая сброд осколками и леденящими каплями воды. Раздался дружный вой ошпаренных холодом, люди бросились врассыпную, позволив мэтру дойти до своей кареты без помех. Можно было бы обойтись и без подаяния, но предписание – есть предписание.

Четверть срока мэтр Нейли слушал грохот железа подков о речную гальку мостовой, а когда он вышел из кареты у крыльца своего дома, успело стемнеть.

– Постучать вам, мэтр? – услужливо предложил приятный голос, и уже знакомая рука протянулась откуда-то из-за плеча ария и дважды стукнула дверным молотком – головой змеи.

– Денег не дам! Что тебе нужно? – неприязненно спросил мэтр.

– Примите меня в арии, учитель Нейли.

– Прием в арии осуществляется сугубо по достижении семнадцати лет и...

– Слышал-слышал. Мне семнадцать.

Пришлось-таки мэтру Нейли взглянуть просителю в юное мальчишеское лицо и отодвинуться от него подальше на всякий случай: а вдруг, вшивый?

– Тебе меньше. По достижении...

– Осторожнее, мэтр!

Каким-то чудом мальчишка успел предотвратить трагедию – удар входной двери мэтру по лбу. Приняв толчок локтем и всем телом, он ушибся сам, но мужественно промолчал.

– Я же предупреждал не делать резких движений в моем доме! Получишь половину жалования в расчет! – разбрюзжался мэтр на своего слугу в передней.

Его спаситель остался на крыльце, не навязываясь.

– Ей, ты! Зайди!

– Неужели я?

– Ты! Живо.

Мальчишка юркнул в тепло освещенной лампами передней, дернув за собой тяжеленую дверь и прикрыв ее бережно и аккуратно, без малейшего стука. Мэтр Нейли потратил полгода на выговоры, чтобы этот треклятый кусок дерева запирали именно таким образом!

– Почему ты добрался до моего дома настолько быстро? Бежал?

– Нет, мэтр, я доехал вместе с вами: вы в карете, а я – под ней.

Представив эдакий способ передвижения, мэтр не удивился, он и в принципе удивлялся весьма редко.

– Ты карманник?

– Я бывший храмовый служка. Красть грешно.

– Сколько тебе лет на самом деле?

– Шестнадцать.

– Нет.

– Пятнадцать.

В эту цифру можно было бы поверить, но оглядев фигуру подростка в монашеских обносках внимательнее, мэтр Нейли понял – тот снова соврал. Раньше в школу магии принимали с тринадцати, и учитель насмотрелся на этих вечно-голодных, неровно растущих будущих людей: например, из этого грозило вырасти нечто высокое, статное и внешне породистое.

– Имя?

– Сайдерис.

– Ты авилеец?

Сайдерис заметил гримасу неудовольствия на лице метра и поспешил оправдаться:

– Терпеть не могу южных болтунов. Я в Аверне родился. А еще я эри, мэтр. Извините за это.

Точно, мальчишка – не человек! Отсюда и ощущение породы. Мэтр Нейли принял решение:

– Мне нужен слуга и помощник. Плачу едой и платьем. За воровство заморожу руку и разобью.

Побледнев, Сайдерис спрятал обе руки за спину и повторил:

– Красть грешно. Создатель покарает.

– Ты знаешь молитвы?

– Как бы да... – удивился вопросу Сайдерис.

– Будешь мне их шептать. Иногда. Успокаивает.

– Как прикажете, мэтр.

– Переночуешь на кухне. Приступишь к своим обязанностям завтра.

– Буду спать с нетерпением, мэтр.

– Ждать с нетерпением, – поправил Нейли, опознав в шутке только оговорку.

– Спасибо за науку, мэтр. Именно это я и имел в виду, – ответил Сайдерис, не моргнув глазом.

Хорошее приобретение, как будто с рождения лично для мэтра вышколенное.

– Да, однозначно, хорошее приобретение, – сказал мэтр Нейли вслух, поднимаясь по лестнице в свои покои на втором этаже.