Хроники Духов Меча

Ветер с пустошей несёт пыль и пепел — остатки сожжённых деревень, обломки забытых клятв, шёпот тех, кто умер, не дождавшись правосудия. На краю этого мира, где дорога кончается, а земля становится дикой, стоит таверна «Усталый Пёс» — низкая, покосившаяся, с вывеской, что скрипит, как кости на виселице.

Внутри — дым, гнилое пиво и мужчины, что продают свою жизнь за монету, среди них — он. Саймон - наёмник без герба, без земли, без имени — кроме того, что шепчут в страхе те, кто видел его в бою. Его плащ потрёпан, сапоги в грязи, а на поясе — ржавый меч, будто выкопанный из могилы. Но глаза… глаза не принадлежат наёмнику. В них — пепел погребённого дома, огонь утраченной чести, тишина изгнанника, что слишком долго молчал.

Он только что проводил караван через болота. Три серебряных монеты — и всё.Но пока он пил разбавленное пиво, к нему подошёл старик — сгорбленный, с лицом, изрезанным годами, как кора дуба. Без слов он положил на стол листок пергамента, запечатанный воском с полумесяцем и двумя переплетёнными змеями — символом, что Саймон не видел с детства.

«Если ты ещё жив, Саймон из дома Вейнхарт… приходи в Ординскую башню на закате. Там знают, кто стоит за смертью твоего отца. И они ждут тебя».

Подпись — отсутствовала. Но печать… Печать была родовой.Той самой, что сожгли на площади, когда его изгнали. Саймон сжал пергамент так, что бумага захрустела, как кости под сапогом. Месть, она жила в нём дольше, чем память о матери. Дольше, чем запах дома. Дольше, чем имя. Он не раздумывал, не торговался, не искал ловушек.

Потому что наёмник, что потерял всё, уже не боится смерти. Он боится умереть, не отомстив. Башня стояла на утёсе, окутанная туманом, будто сама земля стыдилась того, что здесь произошло. Камни её стен были покрыты мхом и трещинами — старыми шрамами, как у воина, что пережил слишком много битв. Ворота — приоткрыты. Ни стражи. Ни псов. Ни звука. Лишь ветер, гудящий в щелях, как плач забытых душ. Саймон вошёл. Внутри — полумрак. Пыль танцевала в лучах закатного света, пробивающихся сквозь разбитые витражи. На полу — следы крови, свежие и… его герб.

На обломке щита, брошенного у лестницы, выгравирован дом Вейнхарт: волк под полумесяцем. Тот самый герб, что сожгли на площади, когда его изгнали.Сверху донёсся голос — тихий, женский, но твёрдый:

— Я знала, ты придёшь, Саймон. Даже если бы ты стал святым… месть всё равно привела бы тебя сюда.

Он поднял глаза, на верхней площадке — женщина в чёрном плаще, лицо скрыто капюшоном. В руке — кинжал с его именем на лезвии. Не выгравированным. Вырезанным ногтями.

— Ты помнишь меня? — спросила она. — Я была там, в ту ночь. Я видела, как твоего отца предал… его собственный брат.

Саймон не двинулся, не выхватил меч, не закричал. Он отступил на полшага. Потому что наёмник знает: слишком много совпадений — это не удача. Это ловушка.

— Слишком удобно, — сказал он, голос низкий, как скрежет стали по камню. — Кровь на полу, мой герб, даже кинжал с моим именем… Кто ты такая, чтобы знать всё это? И почему ты решила, что я поверю тебе?

Женщина не дрогнула. Но капюшон слегка повернулся — будто она смотрела ему прямо в душу.

— Потому что ты уже веришь, Саймон, — прошептала она. — Иначе бы не пришёл. А если бы не верил — уже выхватил бы меч. Ты отступил… потому что боишься, что я скажу правду, которую ты не готов услышать.

В этот миг амулет на его груди вспыхнул теплом — не болью, а тревогой. Он почувствовал: за ним кто-то есть. Не в башне, снаружи скрип сапога по гравию. Шелест тетивы. Лучник и, судя по всему, не один. Женщина улыбнулась — он видел это по изгибу её губ в тени капюшона.

— Они следили за тобой с таверны, — сказала она. — Думали, ты придёшь сюда один. И они правы… почти, но теперь у тебя выбор: довериться мне — или умереть в одиночку.

На краю выбора Саймон стоял между тенью и светом. Между прошлым и местью. Между словом женщины и сталью за спиной. Он знал: если крикнет — лучники выстрелят.Если бросится вперёд — женщина может оказаться ловушкой. Если убежит — упустит последний шанс узнать правду.

Но он был Саймоном Вейнхартом. Изгнанником, наёмником, сыном, что не забыл. Он встал прямо, отбросил плащ с плеч — пусть видят его лицо. Пусть узнают имя, которое стирали с карт.