Хроники Гремящего

ПРЕДИСЛОВИЕ:

Параллельная история. Технологический прогресс в 19 веке остановился на

эпохе пара.

В 1832 году Томас Эдисон при исследовании эффектов электричества открыл

новый элемент "айперон", который при нагревании раскаленным паром способен

влиять на окружающую гравитацию, почти не теряя своей рабочей

массы. А его последователь Никола Тесла развил эти идеи до совершенства,

попутно изобретя несколько технологий по беспроводной передачи энергии

на расстояние.

Обилие почти дармовой энергии спровоцировало золотую эру человечества.

За короткое время люди открыли для себя небо и бездонные глубины океана.

Воздух рассекали многотонные дирижабли-линкоры. По дорогам неслись

километровые паровозы, а волны рассекали броненосцы циклопических

размеров.

Но к 1930 году обнаружилось, что казалось бы бесконечные запасы айперона

стремительно подходят к концу. Проведенные исследования показали, что

этот элемент образовался на Земле всего лишь 200 лет назад, после

вспышки сверхновой звезды неподалёку. И после того как излучение звезды

угасло, айперон стал стремительно распадаться.

Неминуемый кризис привел к череде кровопролитных войн, завершившиеся

Великой Мировой Войной 1941-1951гг.

Цивилизация стремительно катилась к самоуничтожению, пока в 1951 году

группа ученых, во главе с Альбертом Эйнштейном не выяснила, что за

пределами Земли в астероидном поясе и некоторых спутниках залежи

айперона не распадались как на Земле. Видимо тут сыграла свою роль

гравитация, отсутствие магнитных полей и облучение космической

радиацией.

Обессиленные десятилетиями войн и найдя новый стимул человечество

устремляется в космос.

1952 - 1995 Эпоха экспансии Солнечной системы.

В 1995 году был открыт эффект Рудаковой-Танненбаума, позволивший с трудом, но путешествовать между звездами.

К началу событий нашего повествования человечеством освоено 22 звёздных системы в радиусе 12 световых лет от Солнца.

Большинство их них поделено между ведущими государствами Земли: Российский империей, Германской Империей, Французской республикой, Великобританией, США и более мелкими государствами. Но так же есть множество нейтральных поселений на спутниках, астероидах.

ЧАСТЬ 1: ДЕПЕША ИЗ ГЛУБИНЫ

2020 год. Система Ван Маанена. Форт "Надежда".

Сон капитана 3-го ранга Александра Васильевича Селезнёва был тяжёлым, как свинец. В нём не было ни уютной дремоты, ни ярких сновидений, лишь глубокая, усталая пустота, в которую он проваливался каждую ночь, словно в балластную цистерну. И именно в эту пустоту врезался настойчивый, металлический стук.

Сознание возвращалось мучительно. Горсть крепких, нецензурных слов сама собой сложилась на языке, но так и не сорвалась. Инстинкт, выработанный десятилетиями службы, заставил его резко подняться с койки. И тут же, с глухим костяным стуком, лоб капитана встретился с низко нависающей медной переборкой.

В глазах взорвался фейерверк из белых искр. Всё богатейшее наследие флотского лексикона, готовое было вырваться наружу, в один миг застряло где-то между широко распахнутым ртом и грудной клеткой, сжатой внезапной болью.

В тишине каюты, держась за наливающуюся жаром шишку на лбу, он на автомате сделал два шага и рывком открыл дверь.

В проёме стоял юный матрос, бледный как полотно. Его глаза были круглыми от ужаса.

— Господин капитан третьего ранга! Срочная депеша от губернатора! — выпалил он, залпом, словно боясь, что голос его подведёт.

«...Через мамины шканты да в клюз собачий...» — беззвучно выдохнул Селезнёв, машинально принимая плотный пакет из рук вестового.

— Вольно, матрос. Свободен, — его голос прозвучал хрипло, но спокойно. Не хватало ещё срываться на невиновного матросика.

Он захлопнул дверь и щёлкнул выключателем. Мягкий свет лампы озарил скромную каюту: аккуратно заправленная койка, потертый письменный стол, закреплённые на переборках книги, портрет Императрицы. Воздух пах кожей, махоркой и сладковатым дымком айперонового сердечника — знакомым запахом дома для того, кто провёл в космосе большую часть жизни.

Селезнёв подошёл к столу и повертел в руках конверт. Тяжёлая, тёмно-коричневая, почти шершавая бумага. Сургучная печать размером с золотой червонец. Оттиск — личная камея генерал-губернатора форта «Надежда». Сердце Селезнёва ёкнуло. Такие депеши не доверяют пневмопочте. Значит, на борт его эсминца её доставил фельдъегерь Специальной Имперской Канцелярии, чёрный жук в лакированной каске. Серьёзно. Очень серьёзно.

«Святые угодники, — пронеслось в голове. — Что могло случиться в нашей-то богом забытой дыре?»

Рука, привыкшая не дрогнуть ни при виде вражеского крейсера, ни при прохождении через метеоритный рой, предательски качнулась, когда он провёл по сургучу лезвием своего «канцелярского кортика» — массивного ножа с рукоятью из слоновой кости. Бумага шелестнула.

Предчувствие, холодное и липкое, как туман над болотами Венеры, накатило на него. Это конец. Конец размеренной жизни в глухой провинции Империи.

И друг его, Кирилл Никифорович, обращался к нему не по-свойски «Василич», а строго по уставу. Это значило лишь одно: за его плечом стоит кто-то, перед кем дрожали бы и они оба.

Господин капитан 3 ранга, Александр Васильевич, засим данной мне власть Императрицей нашей Екатериной Третьей я поручаю Вам в день сегодняшний 20го августа года 2020го начиная с 9 утра содействовать мне в организации в порту «Надежда» режима чрезвычайного положения. Все суда, что стоят у причалов переводятся на карантинный режим. Команды собираются с берега и находятся на борту. Контроль за исполнением проводят городовые и сотрудники специальной имперской канцелярии.

Вам же, милейший, я приказываю вывести ваш эсминец «Гремящий» на рейд и обеспечить недопуск стоящих там кораблей в акваторию порта. Пресечь возможные недовольства, так как купцы находящиеся там всенепременно будут возмущены простоем своим.

А самое главное, Александр Васильевич, прошу и требую, обеспечить беспрепятственный проход клипера «Трезубец» в порт, что прибудет между 12 и 14 дня. А также благополучный его отход, благ задержится он у нас не более часа. И после коего чрезвычайное положение будет снято.

Поверьте мне, мой дорогой друг, я не могу сказать с каких верхов мне пришло это поручение, но чуется мне, что оно будет самое важное в нашей жизни.

«...В клюз, — выдохнуло его многострадальное естество. Помолчало, подумало и добавило с ледяной ясностью: — ...трижды через бушприт и дядьке в пекло.»

Но странная вещь. Пока сознание цеплялось за последние обрывки спокойствия, тело, десятилетиями отточенное до состояния идеального механизма, уже выполняло алгоритм под кодовым названием «Одеться в капитана». Умывальник. Бритва. Пена. Стук в дверь — осторожный, вкрадчивый.

— Александр Васильевич, форму готовить? — в проём протиснулась голова денщика Степана, старого, как сам «Гремящий», морского волка.

— Да, Степан, живее!

Тот кивнул и скрылся, а через минуту, словно по мановению волшебной палочки, в каюте уже лежал безупречно отглаженный мундир, начищенные до зеркального блеска сапоги и кортик. Шельма! Не иначе всё с вечера приготовил, почуял беду старыми костями.

И вот из каюты вышел уже не поседевший, помятый старик с шишкой на лбу, а Капитан. Космический Волк Императорского Флота. Эполеты отливали холодным серебром, во взгляде, устремлённом вперёд, горел огонь, который годы рутины не смогли потушить до конца. Бакенбарды, фуражка, золотой кортик у бедра.

Он взлетел по трапу на мостик, и воздух содрогнулся от рыка вахтенного офицера:

— Смирно! Капитан на мостике!

— Вольно! — его голос прокатился по мостику. — Свистать общий подъём! Машинному отсеку — греть котлы! Готовность отдать швартовы через четверть часа!

Он обвёл взглядом молодые, испуганные и решительные лица своих офицеров: Старшего помощника, молодого лейтенанта Николая Орлова, недавнего выпускника Имперской Военно-космической академии; главного инженера прапорщика Алису Серову, чей ум был острее лезвия; вечно флегматичного навигатора-сангхита Арсения Велегорского и командира морской пехоты, коренастого и молчаливого Игоря Морозова.

— Господа, — сказал Селезнёв, и в уголках его глаз заплясали знакомые морщины, но сейчас в них читалась не усталость, а холодная сталь. — Нас ждёт увлекательнейший день.

ЧАСТЬ 2: СТАЛЬНОЙ ХИЩНИК НА РЕЙДЕ

Час спустя эсминец «Гремящий» был похож на пробудившегося зверя. Сквозь его стальные бока прокатился сокрушительный гул: это паровые котлы, раскочегаренные до предела, вдохнули жизнь в айпероновое сердце корабля. Сотрясаясь от нарастающей мощи, эсминец плавно, почти невесомо отошёл от причальной мачты Форта «Надежда». Из его дюз с шипением вырывались клубы перегретого пара, растворяясь в ледяной пустоте.

Капитан Селезнёв стоял на мостике, вцепившись в поручни штурманского пульта. Его взгляд, холодный и тяжёлый, как обсидиан, был прикован к гигантскому иллюминатору, за которым открывалась картина порта. Огни сотен судов — от потрёпанных «челноков»-контрабандистов до тяжёлых, неповоротливых грузовых транспортов — мерцали, словно рассыпанные по черному бархату бриллианты.

— Господа офицеры, доложите обстановку, — его голос прозвучал ровно, без нотки того утреннего раздражения.

Николай Орлов, бледный, но собранный, щёлкнул каблуками. В его осанке, в идеально застёгнутом мундире, всё ещё читалась вышколенность Академии, но в глазах плескалась тревога.

— Так точно, господин капитан! «Гремящий» занял позицию на внешнем рейде. Экипаж стоит по местам боевого расписания. Все береговые команды отозваны на суда. Порт на карантине. Городовые и представители Канцелярии обеспечивают порядок на причалах.

— И что наши «гости»? — Селезнёв кивком указал на скопление кораблей, застрявших по ту сторону воображаемой линии, которую охранял его эсминец.

— Возмущаются, — коротко и сухо ответил Орлов. — В основном на общем канале. Купцы с «Гермеса» и «Розы прерий» грозят подать жалобу в Торговую палату. Говорят о колоссальных убытках.

— Пусть говорят, — отрезал Селезнёв. — Болтовня – это то, чем они зарабатывают на жизнь. А вы, лейтенант, привыкайте. На флоте умение терпеть нытьё торгашей — искусство поважнее умения стрелять.

С другого конца мостика за своим инженерным пультом за ними наблюдала Алиса Серова. Молодая женщина в слегка замасленном комбинезоне, с пучком светлых волос, выбивающимся из-под небрежно нахлобученной фуражки, казалась полной противоположностью вылощенному Орлову. Её руки, привыкшие к точности, порхали над панелью, усеянной латунными циферблатами. Она крутила регуляторы, щёлкала тумблерами, считывая данные с десятков дрожащих стрелок манометров, термопар и айпероновых стабилизаторов.

— Энергоконтур стабилен, капитан, — её голос, спокойный и чёткий, контрастировал с напряжённой атмосферой мостика. — Но я бы не рекомендовала форсировать ход выше третьего. Старый «Громовержец» и так на нервах.

— До расчётного времени подхода «Трезубца» — три часа, господин капитан, — доложил навигатор-сангхит, не отрывая взгляда от матовой сферы айперонового гравискапа. Его глаза были чуть остекленевшими и невидящими — верный признак, что всё его существо настроено на тончайшую дрожь гравитационного поля, на поиск искажений, вносимых в идеальную кривизну пространства-времени.

Селезнёв лишь кивнул, скрестив руки на груди и медленно прошелся взглядом по мостику. Всё как должно быть. Экипаж работал как идеально смазанный механизм, и это радовало. Но глубоко внутри, под слоем профессионального удовлетворения, шевелилось что-то холодное и цепкое. То ли интуиция старого волка, то ли память о подобных «безупречных» операциях, что всегда оборачивались адом. Он отогнал мысли, сосредоточившись на показаниях приборов. Ожидание всегда было самой тяжёлой частью работы.

Шли минуты, растягиваясь в часы мучительного ожидания. Мостик погрузился в тишину, нарушаемую лишь ровным гудением систем, щелчками телетайпов и тихими докладами операторов.

— Цель на подходе, — прозвучал сухой голос Велегорского. — Внимание! Это не один «Трезубец». Вижу три контакта. Сходящиеся курсы. Будут вместе в точке рандеву согласно расчётного времен.

На тактическом планшете, подсвеченном матовым стеклом, загорелись три маркера, выведенные механическим пантографом. Зелёный — «Трезубец». Жёлтый и красный – неизвестные корабли.

— Три? — голос Селезнёва прозвучал резко, и все на мостике на секунду замерли. — Откуда ещё два? Арсений, классифицируй!

— На таком большом расстоянии их сигналы сливались... Теперь вижу чётче, — Велегорский крепче зажмурился, вглядываясь в тонкие, видимые лишь ему, линии гравитационных искажений. На лбу проступили капельки пота. — Вторая цель... вероятно, транспорт, большой тоннаж. Австрийской постройки. Секунду, опознаю... это «Нереида». Третья цель... газовоз. Американский. «Старая Молли».

Николай Орлов, стоя у своего поста, сжимал и разжимал руки в белых перчатках. Всего три месяца службы в этой богом забытой дыре — и вот, первый настоящий приказ, первое по-настоящему важное дело. Скучнейшая работа для выпускника Академии — стоять на рейде и пулять глазами в купцов. И всё же... что-то в этой депеше, в этой спешке, в этом таинственном «Трезубце» было не так. Слишком срочно. Слишком секретно. Его мысли метались между предстоящим событием и тенью дяди, Даниила Николаевича, чьи интриги в столице могли дотянуться и сюда, на самый край Империи.

— Дистанция двадцать километров, — доложил сангхит. — Замедляют ход. Ложатся в дрейф у входа в акваторию.

Три корабля замерли в зоне видимости, поджидая своего часа. «Гремящий» неподвижно висел напротив них, словно страж у врат. Суета в порту позади постепенно улеглась, сменившись зловещим, выжидательным спокойствием. Воздух на мостике стал густым, тяжёлым, наэлектризованным. Каждый чувствовал — что-то должно произойти.

Алиса первая нарушила тишину:

— Капитан! Со «Старой Молли»! Энергетическая аномалия! Черт возьми, это же... это же детонация!

Взгляд Селезнёва метнулся к тактическому планшету. Датчики газовоза зашкаливали, вырисовывая кривую взрывной волны, которой в принципе не могло быть у обычного транспортника.

Пространство вспыхнуло.

Невыносимо белая, ослепляющая вспышка поглотила «Старую Молли». Американский газовоз не просто взорвался. Его разорвало изнутри с неестественной, чудовищной силой. Огненный шар, рождённый в вакууме, на мгновение затмил все звёзды. И этот шар, эта волна чистого уничтожения, накрыла идущий рядом, беззащитный клипер.

«Трезубец» не успел даже подать сигнал бедствия. Он исчез. Превратился в груду искорёженного, плавящегося металла, в облако обломков, догоравших в ледяной пустоте.

— Матерь Божия... — кто-то из матросов на мостике прошептал эту молитву, полную отчаяния.

Но кошмар только начинался.

— С «Нереиды» заработал сигнальный прожектор! — крикнул вахтенный сигнальщик. Его голос, отполированный до блеска, полный ужаса и праведного гнева, дублировал увиденные сигналы, которые уже заполнили туманное пространство акватории порта.

— Мы атакованы Российским эсминцом! «Гремящий» открыл огонь по нейтральным судам! «Молли» и «Трезубец» уничтожены! Мы следующие! Помогите! SOS!!!

Ложь. Наглая, циничная, отточенная ложь.

Николай замер, чувствуя, как ледяная волна прокатывается по его спине. Он посмотрел на капитана. Селезнёв стоял неподвижно, его лицо, испещрённое морщинами, не выражало ничего, кроме холодной, стальной решимости. Он видел не катастрофу. Он видел чей-то блестящий план по уничтожению таинственного «Трезубца» и дискредитации флота Российской Империи.

— Слушай мою команду! Экипаж к бою! — его команда прозвучала спокойно, но с силой, не терпящей возражений.

Но было поздно. Навигатор, бледнея, поднял на капитана широко раскрытые глаза.

— Новые контакты, капитан! Три. Дальность более 100 километров. Курс на нас.

Из ниоткуда, из тени астероида, выплывали стальные силуэты. Стакатто семафора с головного корабля, жёсткое, безразличное и полное смертоносного спокойствия, пронзило пространство между кораблями, как холодный металл, ударяющий по тишине.

— Это Императорский военно-морской флот Германской Империи! Эсминец «Гремящий», немедленно прекратите сопротивление. Заглушите двигатели. Сложите орудия. Приготовьтесь к принятию абордажной партии для расследования военного преступления. Невыполнение приказа будет расценено как акт агрессии.

Мостик замер. Воздух стал густым и тяжёлым, им было невозможно дышать. Николай встретился взглядом с Алисой — в её глазах он увидел ту же растерянность, то же неверие, тот же животный ужас перед гениально подстроенной пропастью.

Ловушка захлопнулась. И они были в её центре.

ЧАСТЬ 3: ЛОВУШКА

Тишина на мостике «Гремящего» длилась, возможно, три секунды. Но для Николая Орлова она растянулась в вечность. Он видел, как гаснут экраны, фиксирующие обломки «Трезубца», перед глазами бежали слова лживой трансляции с «Нереиды» и немецкого ультиматума. В ушах стоял оглушительный звон, а в груди поселилась ледяная пустота. Предательство от тех, кого он считал союзниками Российской империи. Классическое, почти идеальное. Устроить провокацию, воспользовавшись тем, что все свидетели инцидента или мертвы, или подставные. И после... что после? Чего они добиваются? Дискредитации РИ в этом секторе, чтобы самим занять систему Ван Маанена? Или всему виной был таинственный клипер, который надо было уничтожить любой ценой, свалив вину на "Гремящий"? Всё слишком сложно, не хватало информации... Его взгляд метнулся к Алисе — она сжала пульт так, что костяшки пальцев побелели, но её глаза, полные ужаса, были при этом ясными и собранными. Она тоже анализировала ситуацию, искала выход там, где казалось его не могло быть.

Звенящую тишину разрезал низкий и ровный, как кортик, голос Селезнёва. В нём не было ни паники, ни гнева. Лишь холодная, отточенная ярость, превращённая в инструмент.

— Старший лейтенант Морозов! Приказываю взять на абордаж "Нереиду". Капитана - живьём, бортовые журналы, всё, что может быть доказательством. Они — наше единственное оправдание.

Игорь, чьё лицо всегда напоминало высеченный из гранита памятник, взял под козырёк - "Есть, господин капитан!". Не задавая больше никаких вопросов он развернулся и исчез с мостика, и через несколько секунд по кораблю побежала команда: «Десантная команда, к шлюзу абордажнего бота!»

— Господин капитан, — голос Николая дрогнул, но он заставил себя говорить. — Это самоубийство! Они расстреляют бот, как утку на охоте.

Селезнёв повернулся к нему. Его глаза были узкими щелями.

— Они рассчитывают на нашу панику, лейтенант. На нерешительность старого "бумажного тигра", который доживает век на затворках империи и способен только пугать купцов. На то, что мы, как честные служаки, подчинимся «законному» требованию «союзников». — Он с силой ткнул пальцем в тактический планшет, где три немецких корабля медленно, но неотвратимо сближались. — Они не знают, с кем имеют дело. Рулевой! Курс на сближение с германской эскадрой. Полный вперед! Форсировать ход. Дадим Морозову время.

Это был безумный ход. Один устаревший эсминец против трёх новейших кораблей кайзера. Но в этом безумии была железная логика. Немцы ждали капитуляции. Они не ждали, что им бросят вызов. Каждая секунда боя — дополнительная секунда для абордажной команды. «Гремящий» дрогнул, а затем, выбросив клубы белого пара, рванулся вперёд. Казалось, старый корабль, почувствовав волю своего капитана, сбросил с себя десятилетия рутины и вновь стал тем грозным хищником, каким был в дни своей молодости.

Николай стоял на мостике рядом с капитаном, вцепившись в поручни. Он чувствовал, как гигантский корабль под ним становится продолжением его собственного тела — дыхание мощнейшего парового сердца билось в унисон с его сердцебиением, каждый щелчок реле отзывался в нём самом, и это ощущение пробуждало в нём азарт. Не лихорадочный азарт карточной игры, а холодная, выверенная уверенность убийцы, вышедшего на охоту. Тот самый азарт, что смывает страх, как волна смывает песок с скалы, обнажая её несокрушимую твердь. Теперь он был не просто молоденьким лейтенантом, вчерашним выпускником, присланным в тихое местечко для выслуги — он был стальными нервами корабля, его спинным мозгом, превращающим приказ в действие. Каждая угроза была не поводом для ужаса, а сложной, но решаемой задачей, и предвкушение её решения заставляло кровь бежать быстрее.

— Господин капитан, опять семафор с головного, — доложил вахтенный наблюдатель, не отрывая глаз от окуляров стереодальномера, — всё так же приказывает лечь в дрейф и заглушить машины, иначе они открывают огонь.

— Приказалка у них ещё не выросла, — усмехнулся в усы Селезнёв, и почтительно обратился к сангхиту-навигатору. — Артемий Иванович, голубчик, будьте добры обрисуйте ситуацию: текущее расстояние до них и кто же такой дерзкий, что так смело приказывают Российскому Императорскому флоту в его территориальном пространстве.

Велегорский, до сего момента сидевший совершенно спокойно и безучастно, медитируя «на холостом ходу», подобрался. Сделав глоток из ажурного пиала, закрыл глаза и сосредоточился:

— Первый определённо — эсминец класса «Хабихт». Расстояние 118 километров. Скорость 120 узлов. За ним масса схожая с первой. Предполагаю: эсминец того же класса. Расстояние примерно 130 км. Точнее не скажу, ибо искажение от импеллеров головной цели мешает точной идентификации. Скорость аналогично первому. Оба идут встречным курсом. — Штурман открыл глаза и вытер пот со лба.

— Артемий, не тяни, мне весьма интересно, кто же скрывается там за ними вдали? — нетерпение в голосе капитана было подобно натянутому тросу.

Велегорский снова на миг сомкнул веки, его лицо исказилось легкой гримасой, будто он вглядывался в ослепительный свет.

— Третий... гораздо крупнее, — его голос стал глуше, словно бы доносился из глубины. — Сильная гравитационная тень. Идет позади, прикрываясь их полем. Это... легкий крейсер. Характерная сигнатура, масса... всё сходится на классе «Аахен». Дистанция... триста двадцать километров. Он только что вышел из-за гравитационной тени астероида B-7. Курс.. расходящийся. Держится на расстоянии.

На мостике вновь повисла тишина, но на этот раз — грозовая, тяжелая. Легкий крейсер. Не просто эсминцы-забияки, а настоящий хозяин системы, способный разнести «Гремящий» в щепки с дистанции, с которой тот даже не видел бы врага.

Селезнёв медленно кивнул, словно получил подтверждение давней догадки. В его глазах не было страха, лишь холодный опыт и расчёт.

— Так-так... «Аахен». Новейший проект его величества кайзера. Четыре 203-мм в двухорудийных башнях. Великолепная цейсовская оптика и таинственная система управления огнём "Адлер". Максимальная прицельная дальность почти 300км. Снайпер. Насколько я знаю, в ближайших системах такой может быть только один — "Дюссельдорф". Значит, кому-то мы покою не даём, если за нами такого зверя на травлю пустили. Что ж... — он повернулся к экипажу мостика, и по его лицу проползла тень той самой усатой усмешки. — Господа, вы слышите? Нам оказывают высочайшую честь. Нас удостоили персонального внимания флагмана местной эскадры. Негоже заставлять его превосходительство скучать. Рулевой! Право на борт, курс два-семь-ноль! Сближаемся с эсминцами, прикрываясь ими. Пусть их господин крейсер понервничает на задворках, пока мы будем вести светскую беседу с его свитой.

Орлов не сводил глаз с тактического планшета. Два немецких «Хабихта», лёгкие и быстрые, неслись навстречу, расходясь чуть в стороны, чтобы взять их в клещи. Насколько он помнил из курса «Тактико-технические характеристики флотов вероятного противника», эти эсминцы были типичными «стеклянными пушками»: высокая скорость, мощное 150-мм носовое орудие, сопряженное с современной системой управления огнём, позволяющее ему вести прицельный огонь на расстояние до 70км, но минимальное бронирование, особенно в кормовой проекции. Их сила была в первом, сокрушительном ударе. Задача «Гремящего» — в том, чтобы его пережить.

Расстояние всё уменьшалось. Велегорский как метроном отсчитывал: "Первый, опознан как "Штосхан", расстояние 70. Второй, опознан как "Фальке". Класс подтверждён — "Хабихт". Дистанция 75."

«Они уже на дистанции своей прицельной дальности», — пронеслось в голове Николая, — «сейчас начнётся...»

— Залп! — крикнул сигнальщик, следящий за приближающимися целями. Сноп ярчайшего пламени, видимый даже за десятки километров, вырвался из носового орудия «Штосхана».

— Девяносто право на борт! — молниеносно распорядился Селезнёв. Тяжелый корабль застонал, изгибаясь в гравитационных полях, резко меняя траекторию. Снаряд пронесся в считанных метрах от носовых окон мостика, ослепительно сверкнув в вакууме. «Гремящий» содрогнулся от близкого разрыва.

— Ещё залп со второго!

— Девяносто обратно! — второй снаряд яркой чертой пролетел в кабельтове от борта и взорвался в пустоте.

— Странно, ведут себя как дилетанты, - задумчиво проговорил Селезнёв. - Как бы они точно и далеко не стреляли, с такого расстояния снаряд летит больше минуты. Алиса, форсировать на полную. У нас три минуты, пока они перезарядятся.

— Александр Васильевич, есть форсировать на полную! Напоминаю, что в таком режиме наш старенький котёл развалится через 10 минут.

— Я всё помню, девочка. Но нам сейчас скорость важнее воздуха!

- Да, Александр Васильевич, отключу резервную систему охлаждения и подам всю энергию на основную. Это даст нам ещё несколько минут...

«Гремящий», исторгая вокруг себя клубы пара, продолжал рваться вперёд, сокращая расстояние. 120-мм орудия главного калибра старенького эсминца и его архаичная система управления огнём позволяли успешно попадать на дистанции всего лишь в 25км.

Минуты текли как густая патока. 60 километров... 50... 40...

- Залп с Штосхана! Залп с Фалько! - ноги сигнальщика дрожали от страха или возбуждения, но он не отрывал глаз от цели.

- Рулевой, 10 градусов право руля, - капитан переступил с ноги на ногу, вставая устойчивее. - От этого выстрела нам не уйти, господа. Проверим толщину брони нашего старичка. Готовимся встречать подарки с Рейна.

Два 150-мм снаряда, начинённые прессованным тротилом, почти одновременно попали в переднюю-левую часть Гремящего. Гостинец Шотскана по касательной скользнул по броневой юбке импеллера, сдетонировав уже далеко и не опасно за бортом. А вот с Фальке..

Взрыв сотряс корабль до основания. Взревели тревожные ревуны, свет на мгновение погас, а потом включилось красное аварийное освещение.

- Механник, доклад о поврежениях! - Селезнёв, как незыблемая скала стоял в центре мостика.

- Снаряд не пробил носовую броню, господин капитан! - Алиса сосредоточено принимала доклады от ремонтных команд по всему кораблю, а её руки порхали по инженерному пульту. - От контузионного удара отключилась дополнительная энергетическая установка. Перезапуск - уже.. сейчас. - Освещение ещё раз мигнуло и переключилось на основные лампы накаливания.

- Бог сегодня на нашей стороне. Рулевой, курс на Штосхан! Скорость, Алиса! Выжми как можно больше скорости! Следующего попадания мы не переживём. У нас меньше трёх минут. Орлов, на пульте канонира, внимание. Огонь по готовности, как только он войдёт в радиус поражения.

Хабхиты расходились по дуге от курса Гремящего, всё больше беря его в обхват. Ещё немного времени и нам придётся подставить борт одному из них. Но вместе с этим они так же подставляли и свои борта. Орлов, прильнув к окуляру тактического телескопа, держал в прицеле едва видимый контур немецкого эсминца. "Господи, какая доисторическая у нас оптика. Смешное расстояние, а я его едва вижу," - пронеслось у него в голове. В памяти всплывали таблицы расчётов упреждения, уязвимые места подобных противников. 30 километров. 3 градуса левее, немец как будто бы чувствует, что я смотрю на него. Начинает маневрировать. 27 километров. Вижу по дымам из паровых труб, что сбавляет скорость. Поправка на упреждение. 26 километров... Он разворачивается прямо на нас, скрывая борт. Нет времени ждать!

- Главное орудие - залп! - голос Николая чуть не сорвался на фальцет.

130-миллиметровое орудие Обуховского завода образца 2002 года, прозванное моряками «Единорогом», в честь старинных орудий за его мощь и надёжность, извергло из своего стального чрева двухпудовый снаряд. Это был не изящный выстрел, а глухой, сокрушительный удар, словно апперкот старого ветерана, приложившийся точно в челюсть зарвавшемуся юнцу. Дым и пламя на миг окутали носовую башню, а отдача прокатилась по всему корпусу, встряхнув даже мостик. Николай, не отрываясь от окуляра, затаил дыхание, следя за едва заметной траекторией смертоносного груза, летящего сквозь пустоту.

«Штосхан» рыскнул в сторону, уходя от снаряда и напрочь срывая себе прицеливание. Его собственный выстрел, громыхнувший мгновением позже, был лишь запоздалой и неточной реакцией — выстрелом в сторону, выстрелом от испуга.

— Залп с «Фальке»! — сигнальщик не успел закончить фразу, как второй снаряд, оставляя за собой искажённый след раскалённых газов, просвистел в считанных метрах от борта.

— Промах! — в голосе Селезнёва прозвучала низкая, хищная нота, и он, словно старый волк, почуявший слабину, облизнулся. — А теперь, господа, настал наш черёд. Орлов, беглый огонь по «Штосхану»! Покажем им, как воюют не на полигонах, а в штыковой атаке!

И «Гремящий» ответил. Да, его орудия были слепы и недальнобойны по меркам хваленой немецкой оптики. Да, их прицельные комплексы были архаикой, требующей глаза и чутья, а не вычислений машины. Но там, где у немцев был точный, выверенный укол шпаги, у старого русского эсминца был тесак — грубый, безотказный и невероятно скорострельный.

Сблизившись до беспощадных пятнадцати километров, «Гремящий» начал свою работу. Орудие главного калибра изрыгали стальной гром, отправляя снаряд за снарядом в сторону метавшегося «Штосхана». А следом вступал настоящий ад — частый, яростный стук скорострельных противоминных орудий калибра 100 мм. Они плевались градом стали, выстреливая по три снаряда в минуту, превращая пространство вокруг немецкого эсминца в кипящий котёл из разрывов.

На такой дистанции его хрупкий, аристократичный корпус был беззащитен. Один, второй снаряд впились в борт, вырывая клочья брони и выворачивая наружу клубящиеся внутренности. Третий разорвался у основания мостика, и «Штосхан», ещё секунду назад бывший грозным хищником, вдруг замер, окутанный дымом и собственными агональными судорогами. Ещё несколько мгновений — и его разорвало изнутри ослепительной вспышкой, короткой и беззвучной в вакууме, оставив после себя лишь медленно остывающее облако обломков и ледяную, безмолвную пустоту.

Крик восторга пронёсся по палубам корабля.

«Гремящий», тяжко вздохнув перегретыми паропроводами, начал разворот, подставляя крейсеру свой израненный, но всё ещё грозный борт. Стальной зверь менял цель.

— Перенести огонь на «Фальке»! — прозвучала команда Селезнёва, и башня главного калибра с тяжким скрежетом развернулись, выискивая в черноте нового противника. Дистанция — без малого 25 километров. Запредельная для точной стрельбы старого «Единорога».

Снаряды ложились веером, создавая вокруг немецкого эсминца узор из ослепительных вспышек. Прямого попадания не было, но этого и не требовалось. Урок, преподанный «Штосхану», был усвоен слишком хорошо. «Фальке», лишь минуту назад готовившийся сомкнуть клещи, вдруг резко рванулся в сторону, будто опалённый огнём. Его стройный корпус развернулся, подставив крейсеру корму — поза отчаянного бегства, а не боя. Он уже не стремился атаковать. Он пытался спастись, разорвать дистанцию, уйти из-под удара этого неистового, дымящегося призрака, который только что растерзал его напарника.

Николай, вцепившись в тактический прицел, отключил внутренний голос, твердивший о дистанции, о несовершенстве оптики, о вероятности. Оставалась лишь та самая «чуйка» — смутное чувство, рождающееся в горниле боя, когда руки сами знают поправку, а взгляд видит не текущее положение цели, а то, где она окажется через десятки секунд. Он ловил едва заметный силуэт «Фальке», пляшущий в мутном стекле, игнорируя стрекочущие механизмы архаичной СУО.

Дыхание спёрло. Адреналин, нагнетаемый в кровь, заставлял сердце биться в ритме паровых машин корабля. Что-то незримое, лёгкое как паутина, коснулась струны его напряжения, - Главное орудие, залп!

«Единорог» изверг очередной снаряд. Казалось, он полетел вечность, прочертив в пустоте роковую черту. И попал. Снаряд, словно ведомый самой судьбой, врезался точно в кормовую часть «Фальке», туда, где под бронёй пульсировало сердце корабля — его основной айпероновый двигатель.

Раздался глухой удар, после которого последовал странный, жуткий гул — звук рвущегося пространства. Из кормы «Фальке» вырвалось не пламя, а ослепительное сияние, окутанное вихрем искрящегося айперонового тумана. Немецкий эсминец не просто замедлился. Его вырвало из реальности — он беспомощно закрутился вокруг своей оси, окутанный бушующим энергетическим хаосом, превратившись из хищника в агонизирующую стальную громадину.

ЧАСТЬ 4: ДАВИД И ГОЛИАФ

Ликование прокатилось по кораблю живой волной. Один против двух — и победил! И почти без повреждений!
Два современных немецких эсминца не смогли ничего противопоставить старому, израненному российскому миноносцу. Радовались все — от хриплого, сиплого мата матросов на палубах до сдержанных, но сияющих улыбок офицеров на постах.

Сквозь общий гул и восторженный шум прорезался голос вахтенного сигнальщика:
— Передача с абордажного бота капитана Морозова! «Задача выполнена. Капитан „Нереиды“ взят под стражу. Бортовой журнал и документы с нами. Возвращаемся».

Николай тяжело откинулся на спинку кресла. Напряжение последних минут отпускало так резко, что заныли мышцы спины. В голове гудело, а на языке стоял привкус меди.
«Похоже, прикусил язык во время последнего залпа», — промелькнула рассеянная мысль.
Пальцы дрожали. В груди трепетало недоверие к собственным глазам и ушам.

— Господа офицеры, умерьте пыл, — голос капитана резко оборвал всеобщую эйфорию. — Бой ещё не окончен. Сигнальщик, передай морпехам: идти на форпост полным ходом. Мы слишком далеко, чтобы их прикрыть. Время мы им выиграли — теперь остаётся только выжить.

На главный обзорный экран вывели изображение с центрального телескопа: в кадре отчаливал от борта сухогруза абордажный бот. С такого расстояния деталей не разобрать, но лейтенант ясно представлял себе, как механические захваты отцепляются от медных листов корпуса, как складывается десантный трап, как бот, подруливая паровыми соплами, медленно разворачивается и уходит прочь — точно жирный паук, отпускающий свою добычу.

— Господин капитан! — раздался голос наблюдателя. — Марсовые правого борта докладывают о беглом залпе со стороны «Дюссельдорфа»!
— Лево на борт! Полный вперёд! — Селезнёв бросил взгляд на тактический экран, где вестовой быстро наносил на схему окружающую обстановку. До немецкого крейсера было около ста пятидесяти километров. — Он обезумел? С такой дистанции попасть невозможно! Мы пять раз увернёмся!
— Ваше благородие, — наблюдатель, не отрываясь от окуляров, говорил всё быстрее, — фиксирую четыре солнечных блика от снарядов немца. Идут мимо нас...
Голос его дрогнул, но тут же сорвался в крик:
— Их траектория на «Нереиду»! Они бьют по транспорту!

Четыре гигантских снаряда 203-миллиметрового калибра с убийственной точностью вонзились в неподвижное тело австрийского сухогруза. Бронебойные болванки, пройдя корпус и переборки, рванули в самом сердце корабля.
Ослепительный взрыв паровых котлов рассёк громадину, а в следующую секунду айпероновые сердечники, вобрав в себя бушующую энергию, схлопнулись в локальный гравитационный коллапс.
«Нереида» на крошечный миг стала центром чёрной дыры, и словно невидимая рука гиганта сдёрнула с ткани пространства всё вокруг — вместе с нашим уходящим абордажным ботом.

Мгновение спустя на месте корабля многотысячного тоннажа не осталось и следа. Даже газы взрыва исчезли, поглощённые бездной сингулярности. Только тусклый комок спрессованного металла, едва мерцающий от внутреннего жара.

Орлов сидел в кресле орудийного оператора, вцепившись в подлокотники так, что пальцы побелели. В голове хаотично носились мысли, он никак не мог поверить в происходящее. Гибель Игоря Морозова, с которым он так и не успел хорошо познакомиться за непродолжительное время своей службы на «Гремящем», но которого он уважал за его хладнокровие, немногословность и обстоятельность, а самое главное, за его авторитет перед матросами и морпехами, оглушило его. Сквозь вату шока пробилась часть сознания, которая с пугающей трезвостью методично анализировала: «Немцы не пожалели свою «поставную утку». Не моргнув и глазом взорвали, чтобы не допустить утечки доказательств. Что происходит!?»

- Александр Васильевич, очень странная ментальная передача от Джордано Ливьетти, лидера-сангхита «Надежды», - понизив голос, чтобы его слышал только капитан, вынырнул из глубин медитации Велегорский. – Мы с ним знакомы очень давно, и сейчас в личном сообщении, он передал мне то, что в голове не укладывается… Из метрополии пришел приказ поддержать всеми силами форта немецкий рейдер, а наши действия, и нас самих признать пиратскими. И… уничтожить. Я ничего не понимаю!

— Господин капитан, семафорная передача с «Надежды», — дежурный наблюдатель замолчал, всматриваясь в мерцание сигнального маяка форпоста.

Селезнёв, застыв посреди мостика, как гранитное изваяние, только поднял бровь, не спуская взгляда с тактического планшета, на котором вестовой менял флажки «Нереиды» и безымянного абордажного бота на ромбики обломков.
— Господин капитан… ваше благородие, — голос наблюдателя упал почти до шепота, — этого не может быть…
— Читай вслух, матрос! — сухой и резкий голос капитана прозвучал как щелчок кнута в безмолвной тишине мостика.

— «Всем! Всем! Всем! — губы молодого матроса тряслись, но он чётко произносил слова депеши, — Объявлен режим военной опасности! Всем гражданским бортам за пределами акватории форта изменить курс и отойти на безопасное расстояние. Военным кораблям Германской империи приложить все усилия для нейтрализации восставшего против закона эсминца «Гремящий». Экипажу эсминца «Гремящий»: прекратите сопротивление, заглушите машины и сдайтесь на милость справедливого суда, иначе будете уничтожены. За ваши преступления вы объявляетесь пиратами. Сдавайтесь. Подпись: временно исполняющий обязанности генерал-губернатора форта «Надежда» Шевченко.»

«И ты, Климыч, попал в оборот, — отстранённо подумал Селезнёв, — Если уже вместо тебя командует твой зам — скользкий хлыщ Шевченко, то не знаю, увидимся ли мы с тобой когда-нибудь. Дай бог тебе выбраться живым из этой предельно странной ситуации. Да и нам всем тоже…»

— Артемий, диспозицию по всем бортам в радиусе трёх тысяч километров! — после минутной паузы приказы капитана вернули всех на мостике обратно в русло рабочей обстановки, — Орлов, очнитесь, контроль «Дюссельдорфа». Беспокоящий огонь с запредельных расстояний. Алиса, двигатели в щадящий режим. Побережём ресурс до следующего рывка, а он, чувствую, не за горами.

Мостик просыпался докладами, выходя из застывшего состояния. Горечь потерь никуда не ушла, но отодвинулась в глубь сознания. Ещё будет время для скорби, но сейчас есть задача выжить. Есть команда капитана, есть чёткая цель, которую надо выполнить.

— Александр Васильевич, в заданном секторе нет новых сигнатур. «Дюссельдорф» увеличивает скорость и изменяет курс. — на секунду Велегорский прервал доклад, сделав очередной глоток из пиалы с травяным настоем. Многочасовое дежурство очень сильно вымотало его. Под глазами проступили глубокие тени, капли пота усеивали всё лицо. Навигатор сделал над собой усилие и сомкнул глаза, — Немец сокращает дистанцию. Направляется прямо на нас. На данный момент относительная скорость сближения порядка 150 узлов и увеличивается.
— Гер Дюсс решил не миндальничать и поставить жирную точку в этой партии, — усмехнулся в усы Селезнёв, - Как я и рассчитывал. Рулевой, курс на «Дюссельдорф»! Полный вперёд!

Орлов краем сознания слушал слова навигатора и капитана, пытаясь поймать едва различимую точку крейсера в перекрестие прицела. На таком расстоянии вражеский корабль выглядел как изредка мерцающая звездочка на фоне непроглядной черноты глубокого космоса. Попасть прицельно в него не было ни малейшего шанса. Но приказ капитана был предельно ясен: беспокоящий огонь. Иначе говоря, надо вести обстрел, который заставит его немного изменить траекторию и помешает ему вести прицельный огонь. Но боезапас главного калибра не вечен, и уже порядком израсходован предыдущими битвами. Поэтому каждый выстрел должен быть выверен и рассчитан. Даже если шанс на попадание стремится к нулю.

Залпы орудия главного калибра гулким звоном отдавался по коридорам корабля. Батарейная палуба, затянутая пороховыми газами была похожа на прообраз ада на земле, в котором, выныривая из клубов дыма, матросы закидывали в казённик снаряд и заряды, и ныряли обратно во мглу. Минута на корректировку орудия. Хлесткий залп и клубы дыма из затвора. Раз за разом. Вновь и вновь.
Снаряды уносились в пустоту без видимого успеха.

Немецкий крейсер, так же как и мы понимал бесполезность ведения огня на таком расстоянии. С борта противника не прозвучало ни единого выстрела. Он просто шёл на сближение не изменяя курс.
- Господин капитан, тревожащий огонь с такого расстояния бессмысленнен. Мы просто тратим боезапас, - не отвлекаясь от окуляров доложил Орлов.
- Лейтенант, пусть он держит нас за идиотов. Продолжайте огонь с максимальной скорострельностью, - Селезнёв внимательно наблюдал за данными по сближению кораблей. Оставалось чуть больше 90 километров. Скоро мы достигнем рубежа, когда увернутся будет невозможно. Капитан немецкого крейсера тоже прекрасно это понимал, и его намерение было более чем очевидно. Подойти так близко, чтобы юркий русский эсминец не смог увернутся от бортового залпа, и разом снести его с игральной доски. Всё как по учебникам тактики первого курса. Но только почему эсминец этого не понимает и сам рвется навстречу своему убийце?

- Залп с «Дюссельдор..»! – адреналин в голосе наблюдателя спазмом сорвал его крик.

- Лево десять, и потом обратно, - голос капитана олицетворял спокойствие и отрешенность, резко контрастирующий с напряженной обстановкой на мостике, - Орлов, максимальный темп огня. Серова, форсировать двигатель по максимуму.

Старенький эсминец, в который раз за день поднапрягся, и скрипя всеми своими стальными суставами рванул вперёд, всё больше и больше ускоряясь. Маневр уклонения удался ему с трудом, и четыре немецких снаряда пронеслись в считанных метрах от его корпуса. Расстояние между кораблями неумолимо сокращалось.

- Капитан, зарядов главного калибра осталось всего четыре!

- Я знаю! Чёрт возьми, Орлов, стреляйте быстрее! – волнение капитана перехлестнуло через борт его холоднокровия, - До перезарядки немца осталось меньше двух минут. Командам борьбы за живучесть приготовиться.

Носовое орудие «Гремящего» успело произвести только три выстрела, как едва видимый с такого расстояния силуэт «Дюссельдорфа» вновь озарился вспышками. Расстояние между ними составляло уже меньше 30 километров.

- Держитесь, господа, и да поможет нам бог! – Селезнёв крепче вцепился в поручни.

Удар в левую «скулу» Гремящего был подобен мощнейшему кроссу профессионального боксера. Три снаряда пролетели мимо, но четвёртый заряд центнера стали и пикринита пробили носовой броневой пояс, проломили переборки и взорвались в центре крюйт-камеры. Башню главного калибра выбросило вверх струёй раскаленных газов, вслед за которой в безвоздушное пространство вылетали внутренние куски такелажа и разорванные части тел.

Эсминец встал на дыбы.

Сквозь едкий дым, заполнивший всё помещение мостика, Николай едва видел мерцание тактического дисплея. В голове всё плыло, в ушах стоял пронзительный звон и почти непреодолимо хотелось закрыть глаза и заснуть. Внезапно он понял, что лежит на полу, а пелена, что застилает глаза – это кровь из рассеченного лба, которая заливает глаза. Смахнув рукой взякие капли, он вскочил на ноги и с ужасом посмотрел на окружающую обстановку. Посреди хаоса стял капитан.

- Серова, доклад повреждений! Орлов, помогите Велегорскому. Господа, живее, у нас чтобы выжить остаётся всё меньше и меньше времени.