Хроники Камня Скверны

Деревушка Просека, приютившаяся у Подножья Седых Гор, встретила их удушливой тишиной и тяжелыми взглядами из-за занавесок. Место, как и обещала Морвен, было идеальным для беглецов — глухое, недружелюбное, где каждый чужак был на пересчет.

Хозяин постоялого двора «У Седого Волка», угрюмый мужчина с руками кузнеца, молча указал им на каморку за печкой. Кай рухнул на жесткую лежанку, сжимая правую руку левой. Путь дался ему невероятно тяжело. Каждый день был борьбой с шепотом, который искушал видениями власти. Но эта власть была ему не нужна. Ему нужны были ответы.

Его родителей, известных историков, не просто убили. Их оболгали. После их гибели при загадочных обстоятельствах в Имперском архиве, по столице поползли слухи. Якобы они были не учеными, а Осквернёнными — теми, кто добровольно принял в себя скверну и служил тёмным силам. Их репутацию растоптали, наследие предали огню, а шестнадцатилетнего Кая изгнали из академии, как прокаженного. Он стал изгоем не по своей воле — ярмо чужого преступления навесили на него другие. Это закалило его, но и ожесточило. Он научился не доверять никому, полагаться только на себя. Став охотником за реликвиями, он искал не столько сокровища, сколько доказательства. Доказательства невиновности родителей. И теперь, держа в руке этот проклятый Осколок, он с горькой иронией думал, что, возможно, они были правы — сила Древних была реальной. И ужасной. Но они не служили ей — они изучали её, как и он сам пытался это делать. А теперь он и сам стал тем, в чём их обвиняли.

Единственным человеком, кому он мог хоть как-то доверять, была Морвен. Не потому что она была доброй или отзывчивой — о боги, нет! А потому что она была честной в своем цинизме. Она не осуждала его за прошлое или за настоящее. Она просто делала свою работу — вела его к цели, — и ее откровенная, безразличная ко всему прагматичность была странным образом освежающей на фоне всеобщего осуждения, которое он привык видеть в глазах людей. Она видела в нем не еретика и не монстра, а проблему, которую нужно решить, и это было куда честнее любой фальшивой симпатии.

— Старик, к которому мы идем, живет на отшибе, — сказала Морвен, прерывая его мрачные мысли. — К нему лучше с утра. Не высовывайся.

Кай кивнул. Ему был нужен воздух. Он натянул капюшон и вышел на улицу, оставив за спиной единственное существо в этом мире, которое не смотрело на него с предубеждением.

Сумерки окрасили небо в свинцовый цвет. Он зашагал по единственной улице, и его взгляд упал на избушку с пучком засушенного шалфея над дверью. Знак травницы. Ирония, — подумал он с горечью. Родителей обвинили в том, что они Осквернённые, а их сын, ставший им в действительности, тянется к дому целителя.

И тут дверь открылась.

На пороге появилась девушка с косой цвета воронова крыла. Их взгляды встретились, и время для Кая остановилось. Он узнал ее. Лера. Та самая травница с торжища в Серебряном Граде, что полгода назад подарила ему мешочек лаванды и на миг заставила забыть о его изгнании. Тогда он солгал ей, представившись нейтральным историком, скрыв позорное клеймо сына Осквернённых.

И теперь она смотрела на него. Сначала с удивлением, потом с медленно проступающим ужасом.

— Кай? — ее голос был тише шелеста листвы.

Он видел, как ее взгляд скользит по его лицу и застревает на глазах, в которых горел багровый отблеск. Потом ее глаза опустились на его правую руку, сжатую в кулак. Тщетно. Даже в сгущающихся сумерках было видно зловещее свечение.

На ее лице, таком открытом тогда, на торжище, он увидел то самое знакомое выражение — отвращение и страх. Тот самый взгляд, которым на него смотрели в столице после смерти родителей. Ярмо изгоя снова легло на его плечи, но на этот раз оно было в тысячу раз тяжелее. В мире, где он доверял только наемной проводнице, эта молчаливая осуждение со стороны того, кто когда-то казался светом, резало больнее любого клинка.

— Лера... — его голос прозвучал хрипло. — Что ты здесь делаешь?

— После чумы в Граде... мою мастерскую сожгли, — говорила она обрывками, не отрывая испуганного взгляда. — Посчитали, что я готовила зелья... Мне пришлось уехать. — Она сделала шаг назад. — Кай... это правда? Ты... Оскверненный?

«Нет! Я не такой, как они говорили! Мои родители не были ими!» — кричало что-то внутри него. Но годы жизни под чужими осуждающими взглядами научили его молчать. Вместо слов из его горла вырвался сдавленный стон. Шепот в его голове взревел, обрадовавшись его отчаянию.

ВОЗЬМИ ЕЕ! ОНА СУДИТ ТЕБЯ, КАК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ! ЗАСТАВЬ ЕЕ УВАЖАТЬ ТЕБЯ! БОЙСЯ ТЕБЯ!-шептало внутри в голове Кая.

Багровый свет на его ладони вспыхнул ярче. Тень позади него на стене избы дернулась, вытянулась в уродливые очертания.

Лера ахнула и отпрянула в дом, ее рука вцепилась в амулет на шее.

— Боги, Кай... что с тобой случилось? — в ее голосе была боль от предательства.

— Уйди! — прохрипел он, сжимая голову. — Закрой дверь и забудь! Забудь, что видела меня!

Он рванулся прочь, бежал по темной улице, чувствуя, как ее взгляд жжет ему спину. Он бежал от ярма, которое теперь стало его плотью и кровью. Он снова был изгоем. Но на этот раз по своей собственной вине. Хуже того — он стал живым подтверждением той лжи, что погубила его семью.

Ворвавшись в каморку, он тяжело рухнул на пол. Все его попытки сбежать от прошлого, обелить свое имя привели его лишь к этому — он стал живым воплощением того, в чём так долго и тщетно пытался оправдать своих родителей. Самая горькая ирония судьбы. И теперь, когда мир снова отворачивался от него, единственным якорем оставалась молчаливая, циничная Морвен.

Она наблюдала за ним из угла, ее лицо не выражало ни жалости, ни осуждения.

— Нашел старых друзей? — наконец спросила она, и в этом вопросе не было насмешки, лишь констатация факта.

— Хуже, — Кай с силой сжал кулаки. — Я нашел того, кто видел во мне человека, а не клеймо. И я только что показал ей, что это клеймо теперь выжжено на мне навсегда.

Его борьба теперь была не просто за выживание. Она была за искупление. Не только своего нового проклятия, но и старого, унаследованного позора. И он был почти благодарен в этот момент, что рядом был кто-то вроде Морвен, кто не требовал от него оправданий.