Хроники Менталиста - 4

Кофе в моей чашке был почти чёрным — крепким, горьким, с лёгким ореховым послевкусием, которое оставалось на языке даже после глотка. Я медленно вращал фарфоровую чашку в руках, наблюдая, как на поверхности напитка дрожат блики от настольной лампы.

И всё-таки странная штука этот кофе. Раньше, в столичных трущобах, я его никогда не пил. Там мы баловались другими напитками: к примеру, дешёвым чаем из пакетиков, иногда горячей водой с сахаром, если совсем туго. Кофе был роскошью, недоступной для таких, как мы.

Теперь же, когда финансы позволяли, я по-настоящему распробовал этот напиток. Понял, почему богачи готовы платить бешеные деньги за правильно обжаренные зёрна и профессионально приготовленный эспрессо. В кофе была своя магия — не та, что течёт по венам Одарённых, а другая, более простая и понятная. Магия бодрости, концентрации и того короткого момента передышки, когда можно просто сидеть, пить и думать.

Правда, я старался не злоупотреблять. Боялся привыкнуть. Это была одна из тех истин, что выучиваешь с возрастом — всё, к чему ты привыкаешь, перестаёт приносить удовольствие. Сначала кофе кажется чудом, потом — необходимостью, а потом ты уже не можешь без него проснуться. И магия исчезает, оставляя только зависимость.

Я сидел в углу небольшого кафе «У Софьи» — одного из тех мест, что балансировали на грани между приличием и доступностью. Не настолько дорогого, чтобы туда ходила исключительно знать, но и не настолько дешёвого, чтобы там кормились портовые грузчики. Золотая середина, идеальная для того, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Кафе было уютным — деревянные панели на стенах, мягкий свет ламп под бронзовыми абажурами, запах свежей выпечки, смешанный с ароматом кофе. За стойкой работала пожилая женщина с добрым, усталым лицом — наверное, та самая Софья, чьим именем названо заведение. Несколько столиков были заняты — пара студентов, склонившихся над учебниками, одинокий мужчина средних лет с газетой, молодая пара, тихо переговаривающаяся в дальнем углу.

Вечер подкрадывался незаметно. За окнами уже сгущались сумерки, превращая улицу в размытое пятно жёлтых фонарей и тёмных силуэтов. Снег, начавшийся утром, к вечеру превратился в мелкую морось — такую противную, что промокаешь насквозь, даже толком не заметив. Прохожие спешили по своим делам, кутаясь в воротники и зонты, их фигуры мелькали за запотевшим стеклом как призраки.

Я сделал ещё глоток, чувствуя, как горечь кофе растекается по языку. Мысли снова и снова возвращались к сегодняшней встрече в зимнем саду «Золотого льва». Никонов и Корсаков, сидящие рядом, будто лучшие друзья. Их договор. Их ставка. И я посередине, словно разменная монета в игре, правил которой до конца не понимал.

Бой насмерть. Даже сейчас, несколько часов спустя, эти слова звучали нереально. Словно я услышал их не наяву, а в каком-то кошмарном сне. Но это была реальность — через два дня я должен был выйти на ринг против Вихря, и один из нас не должен был с него сойти.

Я потёр переносицу, отгоняя наплывающую усталость. Нужен был план. Чёткий, продуманный план, который позволит вытащить Кристи и выбраться из этого дерьма живым. Шакал мог стать тем самым фактором, который изменит расклад. Если, конечно, Мышонок его нашёл…

Лёгкий стук в стекло вырвал меня из размышлений.

Я поднял глаза и увидел за окном знакомую рожицу — щербатая улыбка, взлохмаченные волосы, торчащие из-под потрёпанной кепки, и глаза, сияющие от восторга. Мышонок. Судя по довольной физиономии пацана, дело было сделано.

Я улыбнулся и помахал ему рукой, жестом приглашая зайти внутрь. Лучше обсудить всё в тепле, чем стоять на морозе. К тому же, пацан явно промёрз — его щёки были красными от холода, а нос походил на маленькую морковку.

Мышонок кивнул и исчез из поля зрения. Через несколько секунд дверь кафе открылась с мелодичным звоном колокольчика, и внутрь ворвался холодный воздух вместе с маленькой фигуркой в изношенной куртке и рваных кедах.

Эффект был мгновенным.

Один из сотрудников, молодой парень лет двадцати пяти, в белой рубашке и чёрном жилете, резко обернулся и уставился на Мышонка с таким выражением лица, будто в заведение зашла крыса. Причём не метафорическая, а самая настоящая, с хвостом.

— Эй! — рявкнул он. — Ты куда прёшься?!

Мышонок остановился на пороге, его улыбка померкла. Он инстинктивно съёжился, готовый в любой момент рвануть обратно на улицу.

— Я… к другу, — пробормотал он, указывая в мою сторону.

— К другу? — сотрудник презрительно хмыкнул, окидывая мальчишку взглядом с головы до ног. — У нас приличное заведение, а не ночлежка для оборванцев. Вон отсюда, пока я полицию не позвал!

Он сделал шаг к Мышонку, явно намереваясь вытолкать его за дверь. Пацан отступил, его глаза метнулись ко мне — в них читались извинение и готовность убежать, лишь бы не создавать проблем.

Но я не собирался этого допускать.

— Стой, — произнёс я негромко, но достаточно чётко, чтобы мой голос долетел до стойки.

Сотрудник обернулся, наши взгляды встретились, и я увидел, как на его лице отразились удивление и раздражение.

— Извините, господин, но мы не можем позволить…

— Он со мной, — перебил я, не повышая голоса.

В этих трёх словах было столько холодной уверенности, что сотрудник осёкся на полуслове. Я не угрожал, не кричал — просто констатировал факт. Но в моём тоне явно читалось, что любые возражения будут восприняты крайне негативно.

Сотрудник замялся, явно прикидывая, стоит ли спорить. Его взгляд метнулся к старушке за стойкой, ищу поддержки, но пожилая женщина лишь неопределённо пожала плечами, давая понять, что это его проблема.

— Но, господин, — он попытался взять другим тоном, более уважительным, — у нас правила заведения…

Я достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, демонстративно медленно открыл его и выложил на стол несколько хрустящих купюр. Они легли веером, и даже при тусклом свете ламп было видно их номинал.

Эффект превзошёл все ожидания.

Сотрудник замер, глядя на деньги так, будто увидел святое причастие. Его лицо прошло через несколько стадий — от возмущения к изумлению, от изумления к жадности, от жадности к подобострастию. И это всего за пару секунд. Потрясающая метаморфоза.

— Я… — начал он, но голос предательски дрогнул.

— Мальчик голоден, — сказал я ровным тоном, указывая на Мышонка, который всё ещё стоял у двери, не веря происходящему. — Принесите ему завтрак. Яичницу с беконом. И яблочный сок.

Я сделал паузу, глядя сотруднику прямо в глаза:

— И, возможно, вам стоит извиниться перед моим гостем. Он пришёл по моему приглашению.

Последняя фраза прозвучала как приговор. Сотрудник побледнел, понимая, что перегнул палку. Он резко кивнул, развернулся к Мышонку и выдавил из себя нечто вроде извинения:

— Прошу прощения… молодой человек. Я не знал, что вы… в общем, добро пожаловать.

Слова прозвучали натянуто, но искренне. По крайней мере, настолько искренне, насколько может звучать извинение, выбитое деньгами и страхом.

Мышонок стоял, моргая в изумлении. Его рот слегка приоткрылся, а глаза округлились. Наверное, впервые в жизни кто-то извинялся перед ним, а не гнал прочь как надоедливую муху.

— Ну, проходи же, — я указал на свободный стул напротив. — Замёрз небось.

Мышонок медленно, будто боясь, что всё это иллюзия, подошёл к столику и осторожно опустился на стул. Он сидел на самом краешке, готовый в любой момент спрыгнуть и убежать. Его взгляд метался между мной, сотрудником и дверью — инстинкты уличного волчонка не давали расслабиться даже здесь, в тепле и безопасности.

Сотрудник быстро исчез за стойкой, и вскоре оттуда донеслось шипение масла на сковородке и аппетитный запах жарящегося бекона. Софья сама взялась за приготовление, явно решив, что лучше не доверять такое важное дело своему нерадивому помощнику.

— Спасибо, — тихо пробормотал Мышонок, всё ещё не веря в происходящее. — Мне никогда ещё… то есть, обычно меня просто…

— Гонят, — закончил я за него. — Знаю. Сам через это не раз проходил.

Он с удивлением на меня посмотрел, будто внезапно понял, что перед ним сидел не просто богатый человек в дорогом пиджаке, а кто-то, кто когда-то был таким же, как он. Кто знал, что значит стоять на пороге тёплого заведения, вдыхая запах еды и понимая, что тебе там не место.

Пауза затянулась, но она была комфортной. Я допивал остатки кофе, наблюдая, как Мышонок постепенно расслабляется. Его взгляд всё ещё метался по кафе, отмечая выходы, оценивая других посетителей, но плечи уже не были так напряжены.

Старушка лично принесла тарелку — огромную порцию яичницы с хрустящим беконом, золотистыми тостами и свежими помидорами. Рядом она поставила высокий стакан яблочного сока, в котором плавала трубочка.

— Приятного аппетита, милый, — сказала она мальчишке с доброй улыбкой, и в её голосе не было ни капли того презрения, что звучал в словах сотрудника.

Мышонок неловко поблагодарил и уставился на тарелку с таким выражением, будто увидел сокровище. Его пальцы задрожали, когда он взял вилку. На секунду он замер, словно не зная, с чего начать, а потом набросился на еду с голодной жадностью уличного пса.

Я отвернулся, давая ему возможность есть, не чувствуя на себе взгляда. По себе знаю, каково это — есть на глазах у того, кто никогда не знал настоящего голода.

Через окно я наблюдал за улицей. Снег усилился, превращаясь в настоящую метель. Редкие прохожие спешили укрыться от непогоды, согнувшись под порывами ветра. Город погружался в зимнюю ночь, и в этой ночи я был всего лишь одной из тысяч фигур, пытающихся согреться в свете тёплых окон.

Звук ножа и вилки, царапающих по тарелке, постепенно стих. Я поднял глаза и увидел, что Мышонок доел. Его тарелка была идеально чистой — он вытер последние крошки и капли желтка кусочком тоста. Пацан откинулся на спинку стула, довольно вздохнул и впервые за всё время по-настоящему расслабился.

— Вкусно было? — спросил я с лёгкой улыбкой.

— Лучшая еда в моей жизни, — искренне ответил Мышонок.

Я кивнул, понимая это чувство. Помнил свой первый нормальный ужин после недель голодания в трущобах — казалось, что вкуснее ничего на свете не бывает.

— Ну что, — я наклонился вперёд, понизив голос, — выполнил задание?

Мышонок мгновенно преобразился. Довольная сытость сменилась деловитостью. Он оглянулся по сторонам, убеждаясь, что никто не подслушивает, затем полез во внутренний карман своей потрёпанной куртки.

Его движения были быстрыми, отточенными — именно так воры достают краденое, чтобы никто не заметил. Я почувствовал, как под столом его рука коснулась моей, и в моих пальцах оказался сложенный листок бумаги.

Я незаметно спрятал записку в ладони, продолжая улыбаться Мышонку, будто мы просто болтали о чём-то несущественном. Только когда был уверен, что никто не смотрит в нашу сторону, я развернул листок под столом и быстро пробежал глазами по содержимому.

Почерк был корявым, буквы — неровными, но смысл читался чётко:

«Завтра. Полночь. Старый причал № 7. Приходи один. Шакал.»

Коротко, ясно и без лишних слов. Я сложил записку и спрятал её во внутренний карман пиджака.

— Хорошая работа, — сказал я Мышонку, встречаясь с ним взглядом. — Очень хорошая.

Пацан расплылся в довольной улыбке, обнажив щербатые зубы.

— Я же говорил, что найду, — он гордо выпятил тощую грудь. — Было непросто, пришлось поспрашивать в разных местах. Но я нашёл одного типа, который знает, как связаться с твоим Шакалом. Передал послание, и он… ну, ты видишь.

Я кивнул, испытывая смесь облегчения и нового напряжения. Шакал нашёлся — уже хорошо. Правда в прошлом встречи на причалах не заканчивались для меня ничем хорошим. Впрочем, у меня не было выбора. Если Шакал — единственный, кто может помочь, придётся рискнуть.

— Кстати, — я откинулся на спинку стула, изображая праздное любопытство, — сколько вас в банде? Детей, я имею в виду.

Мышонок на секунду задумался, явно прикидывая, стоит ли раскрывать такую информацию. Но деньги, тёплое кафе и сытный желудок явно сделали своё дело.

— Десять, — ответил он. — Ну, точнее девять плюс я. Мы держимся вместе, помогаем друг другу. Так легче выживать.

Десять. Десять голодных пацанят, снующих по улицам в поисках еды, тепла и хоть какого-то шанса дожить до следующего дня. Я вспомнил себя в их возрасте и почувствовал что-то тяжёлое в груди — не жалость, нет. Скорее узнавание. Эти дети были мной, только без везения встретить на своём пути Гаррета и не получить шанс вырваться.

Я махнул рукой Софье, подзывая её к столику.

— Да, молодой человек? — она подошла с улыбкой, вытирая руки о фартук.

— Хочу сделать заказ на вынос, — сказал я. — Всё, что есть в меню. По одной порции каждого блюда.

Старушка удивлённо приподняла бровь:

— Всё меню, говорите? Это… довольно много еды, молодой человек.

— Знаю, — кивнул я. — Соберите в коробки, чтобы удобно было нести. И упакуйте как следует — не хочу, чтобы всё растряслось по дороге.

Я достал бумажник и выложил на стол пачку купюр — больше, чем стоила вся еда в меню. Софья посмотрела на деньги, потом на меня, потом на Мышонка, который сидел с открытым ртом.

— Вы… серьёзно? — только и смог выдавить пацан.

— Серьёзнее некуда, — я улыбнулся. — Угостишь своих друзей. Пусть хоть один вечер поедят нормально.

Мышонок молчал, глядя на меня так, будто я был каким-то святым, спустившимся с небес. В его глазах блестели слёзы, которые он отчаянно пытался сдержать. Дети с улицы учатся не плакать — слёзы воспринимаются как слабость, а слабость на улице равна смерти.

— Я… я не знаю, что сказать, — пробормотал он, голос дрогнул.

— Тогда ничего не говори, — я положил руку ему на плечо. — Просто иди и накорми своих друзей.

Старушка уже скрылась на кухне, и оттуда доносились звуки активной готовки. Сотрудник, который раньше пытался выгнать Мышонка, теперь суетился, доставая коробки и пакеты. Его лицо выражало смесь стыда и угодливости — явно понял, какую ошибку чуть не совершил.

Мы же с Мышонком сидели в молчании, но оно не было неловким. Я допивал уже остывший кофе, а пацан разглядывал свои руки, явно переваривая случившееся. За окном продолжала бушевать метель, но здесь, в тёплом кафе, было уютно и спокойно.

Минут через пятнадцать Софья вернулась с несколькими огромными пакетами, набитыми коробками. Она расставила их на столе один за другим — целых пять пакетов, каждый размером с небольшой чемодан. Запах шёл такой, что слюнки текли даже у меня, хотя я не был голоден.

— Всё готово, — сказала она, отирая руки о фартук. — Положила туда супы, вторые блюда, десерты и выпечку. И ещё термос с горячим чаем добавила от себя. Пусть детишки согреются.

Её глаза блестели, когда она смотрела на Мышонка. Похоже, она догадалась, для кого всё это предназначалось, и одобряла мой поступок.

— Спасибо, — искренне сказал я ей.

Мышонок уставился на гору пакетов с нескрываемым восторгом, но затем его лицо вытянулось. Он явно прикидывал, как унести всё это богатство, и понимал, что задача невыполнимая. Даже два пакета были бы для его тощих рук тяжеловаты, а тут целых пять.

— Эй, парень, — окликнул я сотрудника, который всё это время старательно делал вид, что занят своими делами. — Подойди-ка.

Парень нервно сглотнул и приблизился к нашему столику, держась настороженно.

— Да, господин?

— Видишь эти пакеты? — я указал на гору еды. — Мальчик один не унесёт. Проводишь его до места, поможешь донести. За это получишь… — я достал бумажник и отсчитал несколько купюр, — сто рублей. Согласен?

Сто рублей за каких-то полчаса работы были большими деньгами. Я видел, как в его глазах вспыхнула жадность, борющаяся с нежеланием тащиться на мороз с кучей пакетов в компании оборванца.

— Я… ну… — он замялся, переминаясь с ноги на ногу.

— Сто пятьдесят, — добавил я ещё несколько купюр. — И не бойся, там тебя никто не тронет. Даю слово.

Жадность победила.

— Хорошо, господин, — кивнул он со вздохом. — Только дайте мне сбегать за курткой. Я быстро.

Он поспешил к служебному помещению за стойкой, и я перевёл взгляд на Мышонка. Пацан смотрел вслед сотруднику, и в его глазах плясал нездоровый блеск — тот самый, что я видел сотни раз на улицах трущоб. Блеск хищника, увидевшего лёгкую добычу.

Я сразу понял, о чём он думал. Тёмный переулок, несколько ловких движений — и сотрудник вернётся без куртки, без денег, а может, ещё и с парой синяков для полноты картины. Он явно собирался отыграться за своё унижение.

— Даже не думай, — негромко, но твёрдо произнёс я.

Мышонок вздрогнул и виноватым взглядом уставился на меня.

— О чём ты… ?

— Ты отлично знаешь, о чём, — перебил я, наклонившись ближе. — Вижу по твоим глазам. Думаешь отыграться на нём за то, что, а главное КАК, он тебя выгонял?

Пацан упрямо поджал губы, не отрицая.

— Он козёл. Заслужил.

— Может быть, — согласился я. — Но я дал ему слово, что с ним ничего не случится. А своё слово я всегда держу. Понял?

Мышонок нахмурился, явно не понимая логики. Зачем защищать того, кто вёл себя как последний мудак?

— Если ты или твои ребята его тронете, — продолжил я, не повышая голоса, но вкладывая в слова сталь, — мне придётся вас проучить. И это вам совсем не понравится. Как и мне.

В моём тоне не было ни злости, ни раздражения. Только холодная уверенность человека, который не бросает слов на ветер.

Мышонок несколько секунд буравил меня взглядом, пытаясь понять, блефую ли я. Но что-то в моих глазах убедило его, что нет. Он тяжело вздохнул и кивнул:

— Ладно. Мы его не тронем.

— Вот и славно, — я распрямился, доставая обещанную тысячу рублей. — За работу. Честно заработано.

Пацан взял деньги дрожащими руками и быстро спрятал их в потайной карман. В его глазах всё ещё читалось недовольство от упущенной возможности отомстить, но постепенно оно таяло.

Мышонок снова посмотрел на пакеты с едой, глубоко вдохнул их аромат — запах жареного мяса, свежего хлеба, сладкой выпечки. И несмотря на всё, его лицо снова осветилось детской, искренней улыбкой. Еда для друзей оказалась важнее мести.

— Ладно, — пробормотал он, уже веселее. — Может, ты и прав. Зачем портить такой классный вечер?

В этот момент вернулся сотрудник, натягивая потрёпанную куртку и явно готовясь к испытанию холодом. Он недовольно покосился на Мышонка, но промолчал — деньги есть деньги.

— Готов? — спросил я его.

— Готов, господин.

— Тогда помоги парню с пакетами. И проводи до места, куда он скажет.

Сотрудник кивнул, подхватил три пакета, оставив два поменьше Мышонку и они направились к выходу.

У самой двери пацан обернулся, посмотрел на меня и тихо произнес:

— Спасибо, Сокол, — произнёс он тихо. — Мы этого никогда не забудем.

И вышел в метель, прижимая к груди пакет с едой как величайшее сокровище.