Хроники Резонанса: Шепот Бездны

Глава 1

Эпиграф:
«Первый закон Резонанса: всё сущее вибрирует. Второй закон: тот, кто не может вибрировать в ответ, мёртв для мира. Они не упоминают, что бывает тишина, которая громче любого звона».
— Из запрещённых текстов Архива Люминара.

***

Древесина свежеспиленного кедра впивалась в ладони занозами, но Талион уже давно перестал это замечать. Единственным ощущением был тяжкий, нудный гнёт ящика с воблой на плече и едкий запах соли, гниющих водорослей и смолы, въевшийся в самую суть порта Альтмар. Воздух звенел.

Для любого другого это было бы лишь образным выражением. Для Талиона — самым буквальным описанием реальности. Он не слышал этого звона ушами. Он чувствовал его кожей, ощущал зубами, как некую фоновую вибрацию мироздания, от которой ему, Глухому, было закрыто.

Вот слева, у трапа «Морской нимфы», резонант Воды, румяный толстяк-шкипер, ленивым движением руки закручивал упрямый шланг, и влага сама собой изгибалась, послушно устремляясь в бочку. Воздух вокруг него мелко дрожал, словно над раскалённым камнем, отдавая прохладной свежестью.

А вот двое стражников у складской конторы — резонанты Камня. Они не просто стояли — они были вросли в мостовую, как два утёса. Их дешёвые, потёртые кирасы казались прочнее закалённой стали, потому что их собственный резонанс усиливал структуру металла. От них исходила низкая, едва уловимая, но уверенная вибрация, словно гул далёкого колокола.

Талион шёл, опустив голову, стараясь смотреть себе под ноги. Правило выживания номер один для Глухого: не привлекать внимания. Не встречаться глазами. Не мешаться под ногами. Быть тенью, призраком, немым инструментом.

— Эй, Глухой! Тащи сюда, не задерживай! — крикнул надсмотрщик Бартоломью, его голос прозвучал грубо и плоско, лишённый того магического тембра, что был у резонантов.

Талион молча сменил курс, тяжело ступая по скользким от морской воды камням. Его мышцы горели, но он привык игнорировать боль. Она была постоянным спутником, как и тишина внутри него.

Он замер у причала, куда только что пришвартовалось незнакомое судно. Не рыбацкая шаланда и не грузовой когг из Люминара. Это был низкий, длинный корабль с острым носом, выкрашенный в тусклый чёрный цвет. На его мачте трепетал незнакомый флаг — стилизованное изображение разбитого колокола на багровом поле. От него не исходило никакого резонанса. Вообще. Ни малейшего намёка на вибрацию камня его палубы, дерева корпуса или воды, омывающей борт. Это была просто... глыба молчания, дыра в звенящей ткани мира. По спине Талиона пробежали мурашки.

С трапа сошла группа людей. Трое. Они были в практичных, тёмных дорожных плащах с капюшонами. Но не это привлекло внимание. Двое несли на плечах длинный ящик из того же мёртвого, беззвучного дерева, что и корабль. А тот, что шёл впереди, был резонантом. Сильным. Талион почувствовал это, даже будучи Глухим. От него исходил мощный, уверенный, но приглушённый гул — резонанс Камня, но какой-то странный, будто обёрнутый в войлок. Он был стар, его лицо избороздили морщины, а волосы были цвета стали. Его глаза, холодные и пронзительные, скользнули по Талиону, задержались на мгновение, полное безразличного любопытства, как смотрят на муравья, и тут же ушли в сторону.

— Бартоломью? — голос старца был тихим, но он резал шум порта, как нож. Каждое слово было отчеканено, выверено, наполнено силой, которая заставляла воздух сгущаться. — Где склад гильдии купцов? Нам нужно сдать груз.

Надсмотрщик, обычно такой грубый, вдруг съёжился, засеменил, закивал.
— Конечно, господин резонант! Сию минуту! Эй, Глухой! — он обернулся к Талиону. — Брось свою воблу, живо тащи ящик за господами! Да смотри не урони, а то шкуру спущу!

Талион молча поставил свой ящик с рыбой и подошёл к носильщикам. Один из них, не глядя, кивнул на ящик. Талион взялся за ручку с другой стороны. Дерево было не просто холодным. Оно было... безжизненным. Его ладонь, привыкшая чувствовать текстуру, сучки, биение смолы под корой, не ощущала ничего. Абсолютную пустоту. Это было отвратительно.

Они двинулись через оживлённый порт. Шествие возглавлял старый резонант, за ним — Талион и носильщик с ящиком, замыкал второй страж. Толпа расступалась перед ними, как перед острым форштевнем. Люди опускали глаза, отводили взгляд. Сила резонанта давила на них, заставляя инстинктивно подчиняться.

И тут случилось неизбежное. Из-за угла таверны «Пьяный краб» вывалилась ватага мальчишек лет десяти. Они гнались за собакой, громко визжа и смеясь. Один из них, не глядя, налетел на носильщика, идущего с Талионом.

Тот споткнулся. Рука его дёрнулась. Ящик накренился. Талион инстинктивно напрягся, пытаясь удержать тяжесть, его пальцы соскользнули с гладкой ручки, и он упал на колени. Ящик с грохотом ударился о булыжник, и защёлка на его крышке — нерезонирующий металл — лопнула.

Крышка отскочила.

На мгновение воцарилась тишина. Даже резонант впереди обернулся. Его холодные глаза сузились.

В ящике, на чёрном бархате, лежал артефакт. Он был сделан из того же мёртвого материала, что и корабль, и ящик. Это была неправильной формы сфера, покрытая сложными, угловатыми письменами, которые светились тусклым, багровым светом изнутри. Он не вибрировал. Он... поглощал. Поглощал свет, звук, сам воздух вокруг. Смотреть на него было больно глазам.

— Глухой увалень! — взревел Бартоломью, бледнея от страха перед господином резонантом. Он замахнулся на Талиона плёткой.

Но старый резонант резко поднял руку. — Отставить.

Он сделал шаг к ящику, его лицо выражало не гнев, а холодную, хищную озабоченность. Он протянул руку, чтобы закрыть крышку.

Талион, всё ещё стоя на коленях, отшатнулся от артефакта. Его тошнило от его близости. Это была квинтэссенция той пустоты, что он всегда чувствовал внутри себя. Усиленная в тысячу раз.

И в этот момент погонщик собак, пытаясь увернуться от плётки надсмотрщика, толкнул его. Талион, теряя равновесие, инстинктивно выбросил вперёд руки, чтобы опереться.

Его ладонь с шершавой, потной кожей, в которой сидели десятки заноз, легла прямо на поверхность багровой сферы.

Мир взорвался.
Только не светом. Тьмой. Абсолютной, всепоглощающей, беззвучной тьмой.

Звон порта, крики чаек, гул резонансов — всё это исчезло. Схлопнулось. Его вырвало из мира звуков и вбросило в вакуум. Внутри него что-то сломалось, какая-то последняя преграда, которую он проносил через всю жизнь.

И из этого пролома хлынуло Холодное.

Оно было древним, бесконечным и голодным. Оно не было отсутствием чего-то. Оно было самостоятельной сущностью. Силой. Пустотой, которая жаждала наполниться.

Талион закричал. Но не смог издать ни звука. Его крик поглотила та же тьма.

Он почувствовал, как бархатная подушка под артефактом рассыпалась в прах. Дерево ящика вокруг его руки почернело и истлело, словно пролежало в земле сто лет. Багровый свет сферы погас, а потом вспыхнул снова — теперь это был глубокий, фиолетово-чёрный свет, от которого слезились глаза.

Старый резонант отпрянул, впервые на его лице появилось неподдельное выражение — шок, смешанный с отвращением и... страхом. Он прошептал одно слово, которое Талион смог прочитать по губам, потому что звука по-прежнему не было:

— Бездна.

Сила отступила так же внезапно, как и пришла. Звуки порта обрушились на Талиона с оглушительной, болезненной силой. Он рухнул на мостовую, судорожно хватая ртом воздух. Его рука онемела, от кончиков пальцев до локтя она была покрыта инеем, странно поблёскивавшим на солнце.

Над ним стоял старый резонант. Его холодные глаза теперь пылали. Он больше не смотрел на Талиона как на муравья. Он смотрел на него как на ядовитую змею, которую нужно раздавить немедленно.

— Взять его, — его голос больше не был обёрнут войлоком. Он звенел ледяной, не скрываемой более сталью. — Живым или мёртвым. Неважно.

Стражи в плащах бросились к Талиону.

И в тот же миг с моря донёсся протяжный, низкий, нечеловеческий гудок. Он был похож на стон умирающего гиганта. Все, включая резонанта, застыли и повернулись к морю.

Из внезапно налетевшего тумана, холодного и неестественно густого, выходили ещё три чёрных корабля под разорванными парусами цвета крови. Они двигались бесшумно, рассекая воду без единого всплеска.

На их палубах стояли фигуры в блестящих, словно жидкое серебро, доспехах. Их шлемы были лишены прорезей для глаз. Они не издавали никакого резонанса. Они были воплощением тишины. Абсолютной, безжалостной, идущей.

Над портом Альтмар нависла тень. И первым, кто понял, что это конец, был не старый резонант, не перепуганный Бартоломью, а Талион. Потому что внутри него та самая пробудившаяся Пустота... встрепенулась. Не со страхом. С радостью. С узнаванием.

Она узнавала свою родню.