Хроники Запретного: Семь Ступеней Ужаса

Даниил, реставратор антиквариата, привык работать с предметами, имеющими вес и историю, но заказ, поступивший на прошлой неделе, отличался холодной, почти враждебной аурой. К нему обратился старый, загадочный коллекционер по имени Григорий, известный своей страстью к "очень старым, недобрым вещам". Запрос был краток и категоричен: "Зеркало. XVIII век. Нужна чистка амальгамы. Забрать немедленно. Никаких вопросов." Зеркало доставили в его мастерскую посреди ночи в плотно заколоченном, чёрном деревянном ящике. Артефакт оказался массивным, заключённым в тяжёлую дубовую раму, которая была украшена причудливыми, почти органическими резными узорами, словно живые ветви сплелись в нечто ужасное. Когда Даниил, наконец, снял защитный бархат, он обнаружил, что зеркальная поверхность абсолютно чёрная. Это была не просто вековая грязь или испорченная амальгама; это была непроницаемая чернота, поглощающая свет, которая не отражала ни единого луча мощной лампы, направленной прямо на неё. Даниил, в недоумении, пробормотал, что это не похоже ни на одну известную ему технологию. На обратной стороне рамы, под слоем древней пыли, его внимание привлекло нечто более зловещее: семь глубоких зарубок, вырезанных, видимо, тупым предметом. Шесть из них были тщательно перечеркнуты, словно завершённые дела, но седьмая оставалась незачеркнутой – открытой.

Даниил решил, что нужно начать с химической обработки, чтобы проникнуть сквозь этот плотный, окаменевший оксид, как он его называл. После изнурительных часов работы, когда он уже почти решил, что поверхность не поддастся, центр зеркала внезапно "проявился". Чернота отступила, обнажив идеально чистое, но странно матовое стекло. Уставший Даниил выпрямился, чтобы передохнуть, и машинально посмотрел в это чистое пятно. Но он увидел не себя. Он увидел глубокое, чёрное помещение. Это была комната, но её стены, пол и потолок состояли из грубого, тёмного, неровного камня. В центре этого мрачного пространства стоял такой же дубовый шкаф, как его собственный, и больше ничего. Картина была статичной, но пугающе чёткой. Он, не отдавая отчёта своим действиям, потянулся рукой к отражению, чтобы проверить, не галлюцинация ли это, вызванная испарениями. Как только его пальцы приблизились к холодной поверхности, в отражении каменной комнаты шкаф с грохотом, внезапно распахнулся.

Даниил отпрянул, его сердце пропустило удар. Он закрыл глаза, протёр их, но когда открыл, в зеркале снова была лишь его мастерская, а матовое стекло моментально вернулось к своей абсолютной черноте. Сцена длилась не более секунды, но Даниил был уверен, что видел движение. Он собрался звонить Григорию, чтобы сообщить о странном и пугающем эффекте, но тут заметил нечто, что заставило его застыть на месте. На поверхности чёрного зеркала, прямо в том месте, где он его коснулся, остался тонкий, влажный, вертикальный след. Как будто холодный палец, покрытый росой, провёл по черноте. И в этот момент, в пустой мастерской, Даниил почувствовал очень сильный, резкий, пронизывающий холод, который исходил не от сквозняка, а прямо от его спины. Он был абсолютно уверен: за его спиной стояло нечто, что воспользовалось моментом контакта и только что прикоснулось к зеркалу с той стороны, откуда не должно быть отражений.

Холод за спиной был осязаемым, проникающим сквозь плотный шерстяной свитер. Даниил не осмеливался пошевелиться, его мышцы превратились в камень. Он знал, что за ним стоит нечто, невидимое и чужое, и эта сущность, воспользовавшись его прикосновением к границе, проникла в его пространство. Секунды тянулись, как столетние смоляные нити, наполненные лишь его собственным стуком сердца. Наконец, холод отступил так же резко, как и появился, оставив после себя лишь резкий, металлический привкус во рту и липкое, пугающее ощущение, что он только что избежал катастрофы, но лишь на мгновение. Даниил медленно развернулся, но мастерская была пуста. Он подбежал к телефону, набрал номер Григория, чтобы потребовать объяснений и заставить забрать проклятую вещь, но в ответ услышал лишь мёртвый гудок, а затем странный, шипящий звук, словно кто-то тяжело и горячо дышал в трубку. Он сбросил звонок. Зеркало стояло посреди комнаты, по-прежнему излучая свою плотную, абсолютную черноту. Даниил решил, что ему нужно отдохнуть, и, накрыв зеркало плотным брезентом, чтобы не видеть его, поднялся к себе на второй этаж.

Спать он, конечно, не мог. Каждое движение в старом доме казалось чужим и враждебным: скрип пола — шаги, отдалённый хлопок — выстрел. Он включил весь свет, какой только мог, и сел за компьютер, пытаясь отвлечься поиском информации о похожих артефактах. В четыре часа утра, когда город погружён в самую глубокую тишину, он услышал это. Звук шёл из мастерской, снизу, и был совершенно не похож на естественный скрип. Это был тихий, ритмичный скрежет, очень похожий на то, как если бы кто-то медленно водил длинным, твёрдым когтем по стеклу. Не по дереву или металлу, а именно по стеклу. Звук был настолько точным, настойчивым и тонким, что Даниил не мог его игнорировать. Он схватил тяжёлый железный прут, который использовал для выравнивания рам, и тихо, стараясь не скрипнуть ступеньками, спустился. В мастерской царила полная тьма, и единственным источником света был тусклый лунный луч, проникавший сквозь узкое окно.

Скрежет прекратился, как только его нога коснулась пола. Даниил, тяжело дыша, подошел к месту, где под брезентом стояло зеркало. Он осторожно приподнял угол ткани и направил луч фонарика на поверхность. На чёрной, поглощающей свет амальгаме, теперь чётко виднелась царапина. Это была не просто случайная царапина — это была длинная, изогнутая линия, проведённая, казалось, изнутри наружу, через толщу небытия. Но самым страшным было другое: теперь, в центре зеркала, матовое пятно, которое он видел днем, увеличилось в два раза и приобрело идеально круглую форму. И это матовое пятно теперь отражало. Оно отражало не Даниила, а ту же самую тёмную, каменную комнату. Только теперь она не была статичной. В ней было движение, очень медленное, но неотвратимое.

В отражении, прямо на грязном каменном полу, лежала рука. Она была тонкой, почти скелетной, с неестественно длинными, изогнутыми, чёрными пальцами, и она медленно, очень медленно ползла по каменному полу, волоча за собой что-то, скрытое в кромешной тьме, невидимое для света, который мог бы быть в той комнате. Звук скрежета, который он слышал, был, очевидно, звуком этих пальцев, цепляющихся за неровный камень. Даниил чувствовал, что его горло сжимается в немом крике. Он смотрел, как эта рука доползла до распахнутого шкафа, зацепилась за угол и начала тянуть из темноты что-то большое, мягкое, но очень тяжёлое. Оно было завёрнуто в тёмную, окровавленную ткань. С каждым дюймом, который эта вещь преодолевала, матовое пятно в его зеркале увеличивалось. Даниил понимал: если этот чёрный круг поглотит всё зеркало, то то, что ползёт, окажется здесь, в его мастерской. Он отпустил брезент, и темнота вернулась, закрыв собой ужасное зрелище. Он побежал наверх, заперся в спальне и дождался утра, сидя в углу с прутом в руках, не смыкая глаз. Ужас ожидания был хуже самого кошмара.

Утро не принесло облегчения, только серое, мглистое сияние, проникающее в комнату. Даниил не спал, и его мозг работал на пределе, пытаясь найти логическое объяснение произошедшему, но логика давно покинула этот дом. В 7 утра он набрал номер Григория в последний раз. Трубку снял какой-то официальный, сухой голос, который сообщил, что Григорий скончался три дня назад от сердечного приступа, и его имущество опечатано. Три дня назад — именно тогда, когда Даниил принял зеркало. Даниил понял: зеркало не было продано; оно было передано, как эстафетная палочка, как проклятие, от которого коллекционер пытался избавиться в свой последний час.

Он спустился в мастерскую. Солнечный свет, хоть и тусклый, немного сдержал черноту, но круг, отражающий каменную комнату, был уже в три раза больше, чем вчера. Он занимал почти половину зеркальной поверхности. И то, что ползло, было почти полностью вытянуто из шкафа. Это был человеческий силуэт, завернутый в грязную, коричневую, окровавленную ткань, пропитанную чем-то липким и тёмным. У него не было ног; или они были ампутированы, или намертво связаны. Ноги были заменены неровным, обрубленным пнём, который скрежетал по камню. Даниил увидел, что у этого силуэта длинные чёрные волосы, а тонкая, скелетная рука принадлежала ему. Сущность тянула себя из шкафа, используя свои немыслимо длинные пальцы, а когда она, наконец, вытянула голову, Даниил издал приглушенный стон.

У существа было лицо. Оно было невероятно бледным, заострённым и лишено глаз. Вместо глаз были лишь гладкие, затянутые кожей впадины. Это было лицо оперной певицы, которую лишили голоса и зрения, или лицо женщины, которая искала своё отражение. Существо замерло, и Даниил почувствовал, как невидимая сила направляет его взгляд. Существо без глаз смотрело на него. И в этот момент, оно резко и судорожно вдохнуло.

Матовое пятно на зеркале резко увеличилось, поглотив почти всю поверхность, оставив лишь узкую, чёрную рамку по краям. Существо в отражении подняло свой обрубок тела, оттолкнулось от шкафа и устремилось к поверхности зеркала. Даниил инстинктивно понял, что граница вот-вот будет прорвана. Он подскочил к зеркалу, схватил прут и изо всех сил ударил по дубовой раме. Прут сломался. Тогда он схватил молоток и обрушил его на оставшийся край чёрной амальгамы.

Зеркало треснуло. Раздался не звон стекла, а ужасающий, пронзительный женский крик, полный ярости и боли, но не издаваемый горлом, а звучащий внутри его головы. Из трещины выхлестнул густой, ледяной пар, наполненный запахом гниющей сирени. Существо в отражении исчезло, а вместе с ним исчезла и каменная комната. Зеркало стало обычным, разбитым зеркалом, но с необычно густой, тёмной кровью, стекающей из трещины.

Даниил, задыхаясь, увидел на обратной стороне рамы новые, свежие зарубки. Теперь их было восемь. Предыдущие семь были перечёркнуты. Существо, которое он видел, было седьмой жертвой, которую зеркало пыталось вытянуть. Новая, восьмая зарубка, оставалась незачеркнутой. Даниил бросил зеркало в камин и сжёг его вместе с рамой. Когда он сбежал из мастерской, он понял, что никогда не сможет забыть лицо без глаз. Теперь он, восьмой, знает, что где-то существует другое зеркало, и его очередь придет, когда кто-то вновь откроет эту границу. Он жив, но он носит в себе ожидание своего собственного отражения в тёмной, каменной комнате.

Утром следующего дня, когда Даниил, опустошенный и дрожащий, стоял на пепелище своего камина, он не чувствовал ни облегчения, ни торжества. Он чувствовал лишь оцепенение и острую, жгучую боль в затылке, как от недавнего удара. Зеркало сгорело почти без следа, но в остатках пепла лежал один-единственный, нетронутый огнем предмет: тонкий, как лезвие, закрученный чёрный коготь. Он был твёрдым, как обсидиан, и Даниил узнал в нём то, что скрежетало по стеклу. Он не смог заставить себя прикоснуться к нему. Вместе с зеркалом исчезла и жуткая аура из его мастерской, но она просто переместилась. Теперь она была в нём самом. Первое, что заметил Даниил, было его собственное отражение. В первые дни после инцидента он избегал любых отражающих поверхностей. Но однажды, когда он умывался, он поднял глаза. Его отражение выглядело бледнее, чем должно быть, и его глаза казались слишком глубокими и тёмными. Что было ещё более тревожным, так это то, что его отражение реагировало на его движения с едва заметной, миллисекундной задержкой. Иногда, когда он отворачивался, ему казалось, что его двойник в стекле оставался на долю секунды дольше, глядя ему в спину. Холод, который он почувствовал от спины, теперь стал его постоянным спутником, проникающим ознобом, не зависящим от температуры. Он обнаружил, что на его спине, прямо между лопатками, там, где, как он чувствовал, к нему прикоснулась Сущность, появилась тонкая, почти невидимая вертикальная царапина, точно такая же, как влажный след на чёрной амальгаме. Она не болела, но была холодной на ощупь и никогда не заживала. Ночью, когда он пытался заснуть, он начал слышать шепот. Это был не голос, а скорее поток звуков без слов, похожий на шуршание старых, сухих простыней или скрежет длинных пальцев по камню. Шепот всегда исходил из угла комнаты и, казалось, сопровождал каждую его мысль, напоминая о неотвратимом.

Даниил не мог сообщить об этом никому. Он знал, что его сочтут сумасшедшим. Он продал свой дом и мастерскую, не объясняя причин, и уехал, забрав с собой лишь свой прут и навязчивую мысль: зеркало было уничтожено, но Зарубка осталась. Он был Восьмой. Он посвятил свою жизнь поиску. Он лихорадочно просматривал старые каталоги аукционов, записи о продаже антиквариата, исторические документы. Он искал не само зеркало, а упоминания о "чёрных, недобрых вещах" и о загадочных исчезновениях коллекционеров антиквариата. Через несколько месяцев поиски привели его к старому, пыльному фолианту в частной библиотеке, посвященной оккультной геральдике и забытым ритуалам. Там он нашёл то, что заставило его кровь застыть: главу о "Зеркалах Границы" (Specula Limina). «...Семь душ, семь печатей, семь путей. Каждое такое Зеркало – лишь Врата, а не цель. Оно вытягивает души, но не поглощает. Высвобожденная душа отправляется в Хранилище, и только когда Зарубки заполнены, Врата закрываются. Коллекционер, передавший его, – лишь Курьер, отчаянно избавляющийся от своей ноши. Тот, кто соприкоснётся с его границей, становится Следующим Отмеченным...». «...Отмеченный носит свою Зарубку в себе, и она ведет его к Второму Зеркалу, которое открывается, чтобы принять его в Хранилище. Второе Зеркало – всегда предмет, принадлежавший первой жертве, тому, кто начал цикл. И оно ждёт, чтобы быть найденным»... Внезапно, Даниил понял, что означает шипящий звук в трубке от Григория. Это был не Григорий, а нечто, что уже завладело им и использовало его, чтобы поблагодарить Даниила за то, что тот принял "эстафету". Он был не Восьмой в очереди Зеркала, а Восьмой, которого ждал Завершающий Цикл.

И тогда Даниил вспомнил. Когда его пальцы прикоснулись к чёрной амальгаме, он увидел в отражении каменной комнаты не только шкаф, но и тот же самый дубовый шкаф, что стоял в его мастерской. Шкаф, который он купил вместе со старой мастерской несколько лет назад, от прежнего владельца — первого реставратора. Шкаф, которому было, по его прикидкам, тоже около XVIII века. Шкаф, который он использовал для хранения своих инструментов. Он продал все, кроме этого шкафа. Он оставил его в углу своей новой, временной квартиры, потому что он казался таким надёжным и старым.

Даниил, словно под гипнозом, направился к шкафу. Он отпер тяжёлые дубовые дверцы, за которыми хранились кисти и растворители. Внутри не было ничего особенного, кроме тонкой, почти невидимой трещины в задней стенке. Он прикоснулся к ней. Трещина мгновенно расширилась, и он увидел сквозь неё то же самое матовое пятно. Но это был не конец. Он не увидел каменной комнаты, и не увидел Сущность. На этот раз отражение было идеальным: он увидел самого себя — в плотном шерстяном свитере, с прутом в руке. Но его отражение не стояло в его маленькой квартире. Его отражение стояло в той самой тёмной, каменной комнате. Отражение в шкафу было его собственным, но оно было бледным, заострённым и без глаз. На его лице была гримаса завершённого страдания. Сущность, которую он видел, была не просто жертвой, это было его собственное, вытянутое, лишённое зрения и голоса будущее "Я". Отражение, Даниил без глаз, медленно, с усилием, подняло свою безногую нижнюю часть, опираясь на обрубок. Оно начало тянуть себя, скрежеща, к двери шкафа, за которой стоял Даниил, настоящий. И в этот момент Даниил почувствовал, как боль в затылке превратилась в острую, пронизывающую ледяную иглу, и он услышал в своей голове не шепот, а свой собственный, знакомый, но искаженный голос, произносящий: "Я ждал своего открытия. Теперь ты – Курьер. Начни сначала."

Даниил не стал медлить ни секунды. Ужас перед собственным, безглазым отражением, медленно ползущим к нему, был сильнее инстинкта самосохранения. Он с рычанием, полным отчаяния и ярости, поднял тяжёлый слесарный молоток и обрушил его на трещину в задней стенке дубового шкафа. Но вместо ожидаемого треска дерева и звона стекла, раздался громоподобный, засасывающий хлопок, словно лопнул вакуум. Трещина не разбилась; она распахнулась, превратившись в чёрную, вибрирующую воронку, из которой хлынул ледяной, едкий воздух. В тот же миг его безглазое «я» в отражении сделало последний, немыслимый рывок. Его тонкая, скелетная рука, ставшая трёхмерной и реальной, вырвалась из воронки, пронзив границу, и мертвой хваткой обхватила запястье Даниила. Это был не захват – это был захват мертвеца, лишённый тепла, но обладающий чудовищной, вязкой силой. Даниил вскрикнул, но крик застрял в его горле. Его тело стало невероятно лёгким, словно его внутренности заменили разреженным воздухом. Воронка начала затягивать его, преодолевая сопротивление инерции. Он цеплялся свободной рукой за дверцу шкафа, его ногти скребли по старому дубу, но гравитация Иного мира была сильнее. В последнем, судорожном усилии он поднял глаза. Он увидел, как его двойник, уже не отражение, а полностью материализовавшаяся сущность, оттолкнулся от края шкафа и, наконец, встал на пол его квартиры. Существо было высоким, худым, в тех же остатках окровавленной ткани, но теперь оно было здесь. Его гладкое, безглазое лицо было повёрнуто к Даниилу, и в нём не было торжества – только жуткое, полное, завершённое понимание. Даниила резко дёрнуло. Он почувствовал, как его голова проходит сквозь ледяной вихрь, наполненный запахом гниющей сирени и металла. Мир завертелся: серые стены его квартиры сменились грубым, чёрным камнем, а мягкий, скрипучий пол – ледяной, неровной поверхностью. С глухим стуком он упал. Упал, и впервые не почувствовал удара. Он открыл глаза. Он лежал в той самой тёмной, каменной комнате, мрачной и душной. Стены были из грубого камня, пол был грязным. Его тело было целым, но он почувствовал, как по его спине, между лопатками, проступила новая, жгучая зарубка. Он попытался встать, но не смог. Его ноги были мертвы. Он потянул за собой тело, и услышал знакомый, ужасающий звук – скрежет чего-то твёрдого по камню. Он опустил взгляд и увидел, что его ноги были намертво связаны, превращены в тяжелый, неподвижный, обрубленный пень, обмотанный тёмной, засохшей тканью. Его пальцы, его собственные пальцы, казались невероятно длинными, тонкими, почти чёрными, и именно ими он зацепился за камень, чтобы поползти. В углу комнаты стоял шкаф. Дверцы были распахнуты. Из него сочилась абсолютная чернота, и он понял, что это его место: ждать в шкафу, пока следующий, Девятый Отмеченный, не откроет свою границу. Цикл был завершён, и он, Даниил, реставратор, стал седьмой, последней жертвой, которую должен был вытянуть его же двойник. Где-то там, в его квартире, его новый, зрячий двойник, Курьер, закрыл дверцу, а сам он начал медленно, неотвратимо ползти к шкафу, зная, что теперь ему придётся ждать, пока не придёт его черёд скрежетать когтями по стеклу.