Хронофаг

«Хронофаг»

Книга 1: Камертон Хаоса

Глава 1. Резонант

Последнее, что ощутил Артемий Воронов, — это ледяное жжение скальпеля, входящего под его же собственную лопатку. Не в сердце. Нет, его коллега, доктор Захарьев, был слишком хорошим хирургом для такого банального удара. Левое предсердие, аортальный клапан… удар был точен, молниеносен и абсолютно смертелен. Ирония не ускользнула от сознания Артемия, даже когда оно начало гаснуть. Его убили его же собственным, подаренным на день рождения, инструментом с лазерной заточкой. Подарок оказался с сюрпризом.

«Как банально, — промелькнула последняя, сверхъяркая мысль. — Потратил жизнь на то, чтобы постигать тайны человеческого мозга, а умер из-за самой примитивной его функции — зависти».

Боль была острой, короткой, а затем её сменила нарастающая пустота. Не свет в конце тоннеля, не голоса предков. Лишь навязчивый, предательский звук — глухой, ритмичный стук. Тук-тук. Тук-тук. Он нарастал, заполняя собой всё, становясь оглушительным, невыносимым.

ТУК-ТУК. ТУК-ТУК.

Это было сердцебиение.

Сознание вернулось к нему с жестокой, тупой болью во всем теле. Он не открыл глаза — он их разлепил, будто веки были склеены старым, засохшим клеем. Свет, тусклый и желтоватый, резанул зрачки, заставив снова зажмуриться. Тук-тук. Тук-тук. Его собственное сердце. Оно билось. Это был первый, неоспоримый факт.

Вторым фактом стало то, что он лежал не в операционной, не в морге и даже не в больничной палате. Он лежал на чём-то жёстком, холодном и откровенно грязном. Солома. Под ней сквозь тонкую ткань одеяла чувствовался неровный каменный пол.

Артемий медленно, с трудом приподнялся на локтях. Мир поплыл, закружился, и его вырвало. Желчная, кислая субстанция выплеснулась на камни. Великолепное начало второго акта, — с горькой усмешкой подумал он, отплёвываясь.

Он был в крошечной каменной комнате, больше похожей на камеру. Высоко под потолком зияло узкое, забранное ржавой решёткой окно, сквозь которое лился бледный свет неизвестного времени суток. Воздух был спёртым, пахлым — смесью плесени, нестиранных тел и чего-то сладковато-гнилостного, что он как врач мгновенно опознал как запах гниющей плоти или запущенной инфекции.

Он посмотрел на свои руки. Это были не его руки. Руки Артемия Воронова, виртуоза-нейрохирурга, были длинными, с тонкими, нервными пальцами и идеально ухоженными ногтями. Эти же… это были руки юноши, почти мальчика. Худые, бледные, с синеватыми прожилками вен и следами грязи под коротко остриженными ногтями. На запястье красовался жёлтый синяк в форме отпечатков чьих-то пальцев.

Травма. Голод. Обезвоживание. Вероятно, сепсис, судя по лихорадочной дрожи и этому запаху, — его разум, отточенный годами диагностики, автоматически начал ставить диагноз. Пациент — он сам.

Он попытался встать, но тело не слушалось, подкашивались ноги. Он упёрся спиной в холодную стену, пытаясь отдышаться. Память нового тела нахлынула на него обрывками, бессвязными и чужими, как кадры из плохого кино.

Имя: Элиан. Элиан рен Ардан.
Возраст: семнадцать зим.
Статус: младший отпрыск Дома Ардан. Сирота. Несостоявшийся Резонант. Позор семьи.

«Резонант?» — мысленно переспросил он себя. Звучало как что-то из фэнтези-романов, которые он презирал за ненаучность.

Дальше — хуже. Воспоминания о насмешках, о тумаках, о презрительных взглядах слуг. О дяде — лорде Кассиусе, который смотрел на него как на досадную помеху, которую вот-вот уберут с пути. И последнее, самое яркое: чаша с вином, которую протянул тот самый дядя. Вино было терпким, с лёгким привкусом миндаля. Цианид? Нет, что-то другое… медленнее.

Артемий Воронов, теперь уже Элиан, медленно провёл языком по нёбу. Лёгкое онемение, едва заметное покалывание. Нейротоксин. Растительного происхождения. Действует на периферическую нервную систему, вызывая постепенный паралич и остановку дыхания. Изящно. Почти искусно.

Его новый/старый организм был уже на грани. Яд делал своё дело. Ещё несколько часов, максимум — сутки, и «позор семьи» тихо и незаметно испустил бы дух, ни у кого не вызвав вопросов.

Нет, — холодная, стальная мысль пронзила лихорадочный бред. — Один раз уже хватит.

Он заставил себя подползти к деревянному тазу с водой в углу комнаты. Вода была затхлой, но это была вода. Он зачерпнул горсть, с жадностью выпил, потом ещё. Потом, стиснув зубы, сунул голову в таз с головой, держал её под водой, пока лёгкие не начали гореть огнём, а сознание снова не поплыло к чёрной бездне. Шоковая терапия. Нужно заставить тело проснуться.

Вынырнув, он отполз обратно к стене, дрожа всем телом, но чувствуя, что сознание стало чуть яснее. Он сосредоточился на дыхании. Тук-тук. Тук-тук. Сердце. Его личный метроном, отсчитывающий последние секунды жизни этого тела.

И тут он это услышал.

Это был не звук в привычном понимании. Скорее, вибрация. Ощущение, идущее извне, но резонирующее где-то глубоко в костях, в самой крови. Оно было похоже на низкочастотный гул исполинского камертона, воткнутого в самое сердце мира. Гул состоял из мириад более тонких, переплетающихся частот. Одни были стабильными и сильными — вероятно, люди, существа. Другие — слабыми, едва заметными, как пульсация насекомых или травы. Третьи — мёртвыми и пустыми, как эхо от камней.

Что, чёрт возьми, это такое? — подумал он с чисто научным интересом, на секунду забыв о боли и яде. Его разум, искавший всегда логику и структуру, ухватился за этот феномен.

Он закрыл глаза, пытаясь изолировать один из «звуков». Самый близкий. Гулкий, влажный, прерывистый. Он был… нездоровым. В его ритме слышалась та же разладица, что и в стуке его собственного сердца. Артемий интуитивно понял — это был страж за дверью. Тот самый, что, судя по воспоминаниям Элиана, с удовольствием пинал его по рёбрам, когда приносил похлёбку.

И тут его сознание, привыкшее к тончайшим манипуляциям с нейронами, совершило нечто невозможное. Вместо того чтобы просто слышать этот диссонанс, он… дёрнул за него. Словно хирург, нашедший повреждённый нерв и легонько ткнув в него электродом.

Из-за двери донёсся резкий, подавленный крик, затем звук тяжёлого тела, грохнувшегося на пол, и судорожные, хриплые вздохи. Гул, исходивший от стража, сменился хаотичной, затухающей вибрацией, а затем и вовсе прекратился.

А в груди у Артемия-Элиана что-то щёлкнуло. Острая, спазмирующая боль в желудке внезапно отступила, сменившись терпимой, ноющей. Дрожь в руках ослабла. Он сделал глубокий вдох, и воздух, впервые с момента пробуждения, не запах смрадом, а принёс с собой ощущение… сытости. Мимолётное, призрачное, но — сытости.

Он сидел, прислонившись к стене, и смотрел на свои дрожащие, но уже не так сильно, пальцы. В голове, отравленной и ослабленной, родилась первая, ясная и чёткая мысль, достойная Артемия Воронова.

«Интересно. Я только что… съел его жизненную силу? Или, если быть точнее, его время? Поглотил остаток его отведённого патологического существования, чтобы стабилизировать своё собственное».

Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки. В этом новом, жестоком и абсолютно иррациональном мире он только что провёл свой первый научный эксперимент. И результат оказался более чем удовлетворительным.

«Что ж, доктор Захарьев, — обратился он мысленно к своему убийце. — Похоже, вас опять обошли. На этот раз — в искусстве продления жизни. Правда, несколько нетрадиционными методами».

Щепотка чёрного юмора в адрес самого себя — вот всё, что он мог позволить себе в качестве празднования. Впереди была работа.

Тишина за дверью была теперь иной. Не просто отсутствием звука, а густой, зияющей пустотой, где раньше пульсировала жизнь, пусть и уродливая. Артемий прислушался к внутренним ощущениям. Да, он чувствовал себя... лучше. Не здоровым, чёрт побери, даже не «нормальным», но острые края агонии сгладились. Яд всё ещё тлел в его жилах, но теперь это был тлеющий уголёк, а не пылающий костёр. Стабилизация состояния. Крайне нестабильная, но достаточная, чтобы действовать.

Он заставил себя подняться на ноги. Тело протестовало, мышцы горели слабостью, но послушались. Он сделал несколько неуверенных шагов по камере, опираясь на шершавую стену. Его взгляд упал на дверь — массивную, дубовую, с железными шипами и маленьким засовом изнутри. Заперт. Но не с той стороны. Это было интересно. Воспоминания Элиана подсказывали: страж всегда запирал дверь снаружи, уходя. Значит, тот, кто принёс отравленное вино и оставил его умирать, был настолько уверен в успехе, что даже не стал утруждать себя надёжным запиранием. Самоуверенный кретин. Такие обычно и оказываются на моём столе... точнее, на столе патологоанатома.

Он отодвинул засов. Скрип железа прозвучал оглушительно громко в давящей тишине. Дверь поддалась, и в щель хлынул воздух из коридора — такой же спёртый, но без сладковатого запаха гнили. Артемий высунул голову.

Коридор был узким, низким, освещённым тусклой шаманящей лампой, висящей на стене. Тело стража лежало в нелепой позе, лицом вниз. Крупный, толстый мужчина в потрёпанной кожаной кирасе. Рядом валялась деревянная миска с какой-то бурдой, разлитой по камням. Артемий переступил через порог, чувствуя себя невероятно уязвимым в этом просторном, по его нынешним меркам, коридоре.

Он присел на корточки рядом с телом, игнорируя протест мышц. Протокол осмотра. Начать с причины смерти. Он перевернул тело. Лицо стража было багровым, глаза выпучены, изо рта струилась слюна с примесью крови. Остановка сердца. Острая сердечная недостаточность, вызванная... чем? Он приложил ладонь ко лбу мертвеца. Никакого гула, никакой вибрации. Тишина. Полная, окончательная. Но в его собственных жилах всё ещё отдавался слабый, чуждый импульс — эхо поглощённой жизни. Он не просто остановил сердце — он забрал его будущие удары, его потенциальное время. Хронофагия. Пожирание времени.

«Экспроприация временного ресурса, — пробормотал он себе под нос, пытаясь вернуть хоть какую-то научную терминологию в этот сюрреализм. — В суде иных миров это, наверное, сочли бы кражей со взломом. Со взломом сердечной мышцы».

Его взгляд упал на ключи, висящие на поясе у стража. Старый, ржавый набор. Артемий снял их, встал и окинул взглядом коридор. Он вёл в двух направлениях: налево — в полную, непроглядную тьму, направо — к слабому свету и едва слышному шуму, похожему на отдалённые голоса.

Логика подсказывает идти на свет. Но логика же подсказывает, что там могут быть другие стражи. Другие... ресурсы.

Он сделал несколько шагов вправо, и его нога наткнулась на что-то металлическое. Это был короткий меч стража в потрёпанных ножнах. Артемий поднял его. Оружие было тяжёлым, неуклюжим в его худой, дрожащей руке. Инструмент грубой силы. Неэффективный, но психологически значимый. Он пристегнул ножны к своему поясу, чувствуя себя немного менее беззащитным.

Двигаясь вдоль стены, он приблизился к источнику света. Коридор заканчивался аркой, за которой открывалось более просторное помещение — нечто вроде караулки. Там горел камин, за грубым деревянным столом сидели двое мужчин в такой же кожаной униформе и играли в кости. Третий, помоложе, чистил у огня свою кирасу.

«...говорю тебе, старик Каэл доживает последние дни, — хриплым голосом говорил один из игроков, коренастый детина со шрамом через глаз. — Лорд Кассиус не станет долго ждать у моря погоды».

«Тише, болван! — буркнул его напарник, тощий и облезлый. — Стены имеют уши. А у лорда Кассиуса их и того больше».

«Какие тут уши? — махнул рукой коренастый. — Только этот выродок Элиан, который уже должен быть холодным, как северный лёд. Жаль, лорд запретил трогать его перед... уходом. Я бы его лично проводил, повеселившись малость».

Артемий замер в тени арки, его разум работал с холодной скоростью. Лорд Кассиус — дядя. Организовал отравление. «Старик Каэл» — вероятно, глава рода, дед Элиана. Доживает последние дни. Политическая нестабильность. Я — помеха в схеме наследования.

Он наблюдал за ними, прислушиваясь. Но теперь он слушал не только ушами. Он снова сосредоточился на том внутреннем чувстве, на том «камертоне». И мир заиграл новыми красками.

Коренастый страж горел тусклым, но устойчивым огнём — грубая, примитивная жизненная сила. Его тощий товарищ был слабее, его «вибрация» неровная, с провалами — вероятно, проблемы с печенью или лёгкими. Молодой парень был самым «громким» — его жизнь била ключом, молодой и сильный поток.

Три источника. Три батарейки, — с безжалостной практичностью подумал Артемий. Он чувствовал лёгкое головокружение. Эффект от поглощения первого стража уже начал рассеиваться. Яд снова поднимал свою уродливую голову. Он нуждался в... подпитке.

Но как? Первый раз это вышло спонтанно, под влиянием страха и ярости. Теперь нужен контроль. Хирургический контроль.

Он закрыл глаза, отсекая визуальные раздражители, и сосредоточился на «звучании» тощего стража. Он нашёл тот самый диссонанс, ту болезненную ноту в его вибрации — слабое, хрипящее место. Печень. Цирроз? Алкогольная болезнь. Вместо того чтобы «дёрнуть» за неё, как в первый раз, он попытался... настроиться. Слить свою собственную, ослабевшую вибрацию с этой больной частотой. Представить, что он — паразит, вплетающий свои нити в чужую повреждённую ткань.

И у него получилось.

Он не слышал крика. Только резкий, короткий выдох, затем звук падающего стула. Он открыл глаза. Тощий страж лежал на полу, скрючившись, обеими руками сжимая свой правый бок. Его лицо побелело, по нему струился пот.
«Эй, Дро! Что с тобой?» — коренастый вскочил, опрокидывая стол. Кости разлетелись по полу.
«Печень... адски болит...» — просипел тот, закатывая глаза.

Артемий почувствовал прилив. Слабый, но заметный. Тёплая волна растекалась по его животу, смывая часть тошноты. Головная боль отступила. Он не забрал всю жизнь этого человека — только часть, связанную с его больным органом. Целевая, щадящая хронофагия. Экономия ресурса и минимум шума.

«Опять тебя скрутило, старый хрыч! — проворчал коренастый, подходя к товарищу. — Напился вчера, как сапожник...»

В этот момент взгляд молодого парня, всё ещё сидевшего у камина, метнулся к арке и встретился с глазами Артемия.

На лице юноши отразилось шокированное недоверие.
«Элиан?..» — прошептал он.

Коренастый охранник резко обернулся. Его глаза, единственный, расширились от изумления, которое быстро сменилось злобой.
«Ты?! Какого чёрта ты здесь? Ты должен быть мёртв!»

Артемий Воронов шагнул из тени в свет камина. Он был бледен, худ, как тень, в грязных, простых одеждах. Но в его глазах горел холодный, безжалостный огонь, которого не было у жалкого Элиана.

«Планы меняются, — произнёс он тихим, но чётким голосом. В голосе Артемия не было ни страха, ни юношеской надломленности. Только ледяная уверенность. — И, судя по всему, у вашего лорда Кассиуса они крайне неудачные».

Он посмотрел на коренастого стража, затем на молодого, который уже встал, неуверенно сжимая рукоять меча.

«У меня к вам обоим деловое предложение, — продолжал Артемий, и на его губах дрогнула та самая, чуть заметная усмешка. — Я сейчас уйду отсюда. А вы... вы можете либо лежать рядом со своим товарищем по несчастью, либо проводить меня до выхода. В качестве компенсации за испорченный вечер я гарантирую, что не стану выяснять, чья из ваших жизней содержит больше... свободного времени».

Повисла тягостная пауза, нарушаемая лишь хрипами тощего стража на полу и потрескиванием поленьев в камине. Коренастый детина со шрамом, которого, судя по всему, звали Горн, медленно провёл рукой по эфесу своего меча. Его единственный глаз сверлил Артемия смесью ярости и недоверия.

«Ты... что это за речи?» — просипел он. — «Выродок, ты должен быть мёртв! Дрожать у наших ног!»

Молодой страж, Беран, выглядел растерянным. Его рука нерешительно отпустила рукоять меча.

Артемий не шелохнулся. Он стоял, слегка раскачиваясь от слабости, но его взгляд был твёрд. Внутри него кипела работа. Он анализировал их «вибрации». Горн — грубая, упрямая сила, как барабанная дробь. Беран — более высокая, нервная частота, полная неуверенности. Слабое звено.

«Речи разумного человека, предлагающего вам выбор, — парировал Артемий, его голос звучал удивительно спокойно для его положения. — Вы можете стать героями, сообщив лорду Кассиусу, что я бежал, пока вы героически пытались меня остановить. Или вы можете стать двумя трупами, которые никому ничего не сообщат. Логика, как мне кажется, на стороне первого варианта».

«Я тебя сейчас на куски порву, выродок!» — прорычал Горн и сделал шаг вперёд, вытаскивая меч.

Артемий не отступил. Вместо этого он повернул голову к Беру.
«А ты, юноша? Твоя жизнь только начинается. Она стоит того, чтобы закончиться в этой вонючей дыре из-за прихоти тупоголового громилы? Он первым бросится на меня, а я... я сделаю с ним то же, что сделал с тем, кто лежит у тебя за спиной, и с твоим товарищем на полу. Только на этот раз я не буду церемониться. Останется лишь сухая, потрескавшаяся оболочка. Ты хочешь это видеть?»

Его слова подействовали. Беран побледнел, его глаза метнулись от Горна к неподвижному телу у двери и к корчащемуся Дро.

«Он... он колдун, Горн! — прошептал Беран. — Смотри, что он сделал с Дро! С Каргом! Мы не знаем, на что он способен!»

«Он болен и слаб!» — рявкнул Горн, но в его голосе прозвучала неуверенность. Он тоже видел мёртвого Карга и умирающего Дро. И он не понимал, что происходит.

В этот момент Артемий решил рискнуть. Он не мог позволить себе длительную схватку. Его силы были на исходе. Он снова сосредоточился на «звучании» Горна. Он искал слабое место, болезнь, изъян. И нашёл. Старая травма левого колена. Застарелый артрит, который ныло перед дождём. Не смертельно, но... достаточно.

Он не стал поглощать время, связанное с травмой. Вместо этого он сделал нечто иное. Он резко усилил болевой сигнал, идущий от этого колена в мозг Горна. Не отнимая, а искажая. Как если бы кто-то выкрутил регулятор громкости боли на максимум.

Горн вскрикнул — не яростный рык, а короткий, удивлённый вопль. Его нога подкосилась, и он тяжело рухнул на одно колено, схватившись за него. Лицо его исказилось гримасой настоящей, невыносимой агонии.
«А-а-арх! Колено! Чёрт!»

Беран отшатнулся, глядя на это, с лицом, полным суеверного ужаса. Он больше не сомневался.

Артемий, воспользовавшись моментом, сделал шаг вперёд. Его голос стал тише, но оттого лишь более пронзительным.
«Теперь твой черёд, мальчик. Проводи меня до выхода. Быстро и тихо. И ты останешься жив. Более того, у тебя будет история о том, как ты столкнулся с самим Пожирателем Времени и выжил, чтобы рассказать об этом. Это больше, чем может предложить твой друг».

Беран кивнул, часто и нервно. Он бросил последний взгляд на корчащегося Горна и пошатнувшегося Дро, затем махнул рукой Артемию.
«С-сюда... Идите за мной. Быстро».

Он повёл Артемия вглубь караулки, к другой, более узкой и тёмной лестнице, ведущей наверх. Артемий шёл за ним, чувствуя, как каждая клеточка его тела кричит от усталости. Но он держался. Он украл ещё несколько мгновений жизни у Горна, просто усилив его боль, и этого крошечного отголоска хватило, чтобы сделать ещё несколько шагов.

Лестница была крутой, каменной, без перил. Беран шёл быстро, оглядываясь, чтобы убедиться, что Артемий следует за ним.
«Мы... мы выйдем через старые кладовые, — пробормотал он. — Там редко кто бывает в этот час».

«Прекрасно, — ответил Артемий, с трудом переводя дыхание. — Значит, в вашем королевстве безобразий есть и проблески эффективности».

Беран не понял шутки. Он был слишком напуган. Они миновали несколько поворотов, прошли по узкому коридору, заваленному старыми бочками и рухлядью. Воздух стал чуть менее спёртым, появился запах плесени и пыли.

Наконец, они остановились перед массивной, но ветхой деревянной дверью, подпертой снаружи толстым бруском.
«Вот... тут, — сказал Беран, отодвигая брусок. — За ней — старый двор. Оттуда можно к задней стене... а там уже и город».

Он отворил дверь. Ночной воздух ударил в лицо Артемию — холодный, свежий, пахнущий дождём, землёй и свободой. Он сделал глубокий вдох, и это было похоже на первое дыхание после долгого утопления.

Он вышел во двор, залитый бледным светом двух лун. Одна была большой и зловеще-багровой, другая — маленькой и серебристой. Две луны. Интересно. Значит, гравитационные постоянные иные, что может влиять на кровообращение и...

Его мысли прервало тихое позвякивание. Он обернулся. Беран стоял в дверном проёме, его рука снова лежала на рукояти меча. В его вибрации снова появились ноты нерешительности и страха.
«Я... я не могу просто так вас отпустить, — прошептал он. — Лорд Кассиус... он узнает... он меня казнит».

Артемий вздохнул. Усталость накатывала волной. Он не хотел убивать этого мальчишку. Это было бы... нерационально. Он был полезен как проводник и как источник информации.

«Послушай, юноша, — сказал Артемий, глядя на него прямо. — Лорд Кассиус — практичный человек. Ему не нужны свидетели его неудач. Если ты вернёшься один и расскажешь, что я колдую и убил Горна и Дро, а тебе чудом удалось спастись... он либо поверит тебе и ты будешь жив, либо не поверит и убьёт тебя, чтобы скрыть провал. Если же ты пойдёшь со мной... ты умрёшь прямо сейчас. Выбор, опять же, за тобой».

Он сделал шаг навстречу Беран, и его тень, отброшенная двойным лунным светом, легла на юношу длинной и уродливой.
«Но если ты выберешь меч... знай, что я не буду тебя убивать. Я просто возьму твою юность. Всю. Ты превратишься в дряхлого старика за один миг. И будешь ползать по этой грязи, пока твое сердце не выдержит тяжести прожитых за секунду лет. Хочешь ли ты этого?»

Это был блеф. Артемий не был уверен, способен ли он на такое. Но Беран в это поверил. Его вибрация задрожала от чистого, животного ужаса. Он отшатнулся, выпуская рукоять меча, как будто она была раскалённой.
«Н-нет... Просто... уходите!»

Артемий кивнул.
«Разумное решение. И ещё одно... как звали того старика, о котором вы говорили? Каэла?»

«Л-лорд Каэл рен Ардан... глава Дома... ваш дед...» — выдавил Беран.

«Спасибо. И удачи тебе с твоим боссом. Надеюсь, он ценит здравый смысл в своих подчинённых».

С этими словами Артемий Воронов развернулся и зашагал прочь от своего заточения, оставляя за спиной дрожащего от страха юношу и тёмную громаду родового замка Арданов. Над ним висели две чужие луны, а в груди билось сердце, отвоеванное у смерти ценой двух чужих жизней. Первый акт его новой жизни был сыгран.

Впереди был город, враждебный мир и жажда понять правила этой странной игры, где время было не абстракцией, а валютой, которую он научился красть.

«Что ж, Элиан, — мысленно обратился он к тени того, кем он был. — Наследство у тебя, надо сказать, так себе. Но не беспокойся. Я приберу его к рукам. И сделаю это с присущим мне изяществом и чувством юмора».

И с этими мыслями он растворился в ночи, Пожиратель Времени, вышедший на охоту.