Хулиганки

Шум студенческой столовой в обеденный час — идеальная симфония для диверсии. Идеальный гул, в котором растворяются любые шёпоты и скрипы. В самом центре этого ада, за столом, уставленным не студенческой, а ресторанной едой, восседал Кирилл «Царь» Светлов. Его громкий, сытый голос резал воздух, перекрывая даже грохот посуды.

«— И что этот ботан в очках мог со своим «инновационным алгоритмом»? Мечтать, — усмехался он, развалившись на стуле. Два крепких парня по бокам, его личная гвардия, покорно кивали. — Я просто показал отцу презентацию. Он пару звонков… и вот, гляди, моё имя на дипломе победителя. А того лузера вчера с фестиваля сняли. За «плагиат». Ирония, да?»

Его свита захихикала. Царь отхлебнул фреш, самодовольная улыбка не сходила с его лица. Он и не подозревал, что его монолог — не более чем сигнал к началу спектакля. А режиссёры уже на позициях.

За соседним столиком, будто погружённая в конспекты, сидела Леррия. Холодная, отстранённая блондинка в чёрном платье. На её коленях был раскрыт ноутбук, а в ухе поблёскивала миниатюрная гарнитура. Её тонкие пальцы замерли над клавишами. Губы, подкрашенные тёмной помадой, приоткрылись.

«Налия, выход на сцену через тридцать секунд. Лилия, статус цели?» — её голос в наушниках подруг прозвучал ледяным, деловым и абсолютно циничным. Ни капли волнения. Только холодный расчёт.

У кофейного автомата, делая вид, что выбирает напиток, стояла Лилия. Каштановые волосы мягко обрамляли её сосредоточенное лицо и скрывали наушник. Её зелёные глаза, невидяще скользя по интерфейсу автомата, на самом деле фиксировали каждое движение за тем самым столом.

«Цель наслаждается цитрусовым нектаром, похоже, считает его своей кровью, — прозвучал в эфире её спокойный, чёткий шёпот, полный тихого, язвительного презрения. — Оба телохранителя временно вышли из строя. Левый глаз зацепился за первокурсницу в короткой юбке, правый пытается понять, откуда у неё такие деньги на сумочку. Поле, можно сказать, выжжено и посыпано солью. Полный аншлаг для нашего представления».

Из подсобки, заваленной ящиками, донёсся сдавленный, весёлый смех. Налия, уже облачённая в синюю униформу работницы столовой, поправляла нелепый чепчик. В её карих глазах плясали озорные чертики.

«Охоту открыть, командир? — прошептала она, потирая ладони в предвкушении. — У меня тут гороховый супчик-пюре специально для его светлейшего величества. Цвет такой жизнеутверждающий, ядрёно-зелёный. Просто кричит о здоровом питании и скором возмездии».

«Подтверждаю. Охота открыта, — голос Леррии был ровным. — Налия, вперёд. Сделай ему «подарок». Лилия, будь наготове».

В подсобке Налия сделала глубокий вдох, и её лицо мгновенно приняло пустое, услужливое выражение. Она с силой толкнула перед собой тележку, гружённую грязными тарелками, которые жалобно зазвенели. Дверь распахнулась, и она выкатила свой «троянский конь» прямо в гущу шумного зала, уверенно направляясь к столу, над которым, как мишень, витало самодовольное облако амбиций Кирилла Светлова.

За своим столиком Леррия, не меняя бесстрастного выражения, медленно, почти с наслаждением, нажала клавишу «Enter». На её экране запустилась тихая, невидимая для остальных программа.

Спектакль начался. И билет для главного героя был в один конец.

Тележка Налии с мерзким лязгом грязной посуды подкатила к самому краю стола, где восседал «Царь». Он лишь брезгливо скривился, даже не глядя на «обслугу». Этот взгляд — мимо, сквозь, поверх — и стал его роковой ошибкой.

— Простите-извините, сейчас проход освобожу, — затараторила Налия голосом, в котором трепетали фальшивые нотки паники. Она сделала вид, что цепляется тряпкой за край роскошной скатерти.

И тут случилась поэзия. Не та, про душу и соловьёв. А иная — про дерзкую физику и безупречную координацию. Ловким, почти невесомым движением Налия поддела край стола. Не стакан с соком, который Кирилл как раз подносил ко рту, опрокинулся первым. Нет. Это была глубокая пиалочка с чем-то густым и ядовито-зелёным, стоявшая как раз перед ним.

— Агх! Что за…!

Содержимое, этот самый «специальный гороховый суп-пюре» от Лилии, обладающий консистенцией дорогой масляной краски и стойкостью татуировки, выплеснулось не куда-нибудь, а прямиком на его белоснежные, кричаще дорогие брюки. Яркое зелёчное пятно расползлось по ткани с отвратительной, жирной скоростью.

В столовой на секунду стихли даже звон ложек. Все взгляды приковало к столу «Царя».

— Ой-ой-ой-ой! Батюшки! — взвизгнула Налия, и в её голосе теперь звенела уже откровенная, язвительная игра. — Да я сейчас, я всё уберу!

Она набросилась на него с грязной тряпкой, которой якобы вытирала тележку. Её движения были лихорадочными, «неловкими», но при этом невероятно точными. Пока одна рука размазывала зелёную жижу по его коленям, вызывая у Кирилла звуки, средние между удушьем и рыком, другая — ловко и незаметно прилепила к внутреннему шву его пиджака, на спине, плоский, как блёстка, магнитик-трекер.

— Да отстань ты, дура! — заорал Кирилл, отталкивая её руку. Его лицо начало наливаться багровым румянцем ярости.

В эфире тем временем царила идеальная тишина. Лишь через секунду раздался спокойный, аналитический шёпот Лилии:
— Цель реагирует по прогнозируемому сценарию — истерика примата, потерявшего банан. Охрана вышла из ступора. Левый полез отодвигать тележку, правый тянется к цели, но боится испачкаться. Смех в радиусе пяти столов. Угрозы для Налии нет. Она в своей стихии. Переходим к фазе «Позор на весь экран».

За своим столиком Леррия, не отрывая холодного взгляда от ноутбука, провела пальцем по тачпаду. На её губах играла тонкая, ледяная улыбка. Её программа, тихо дремавшая в сети университетского вай-фая, проснулась.

И все экраны в столовой — огромный плазменный телевизор на стене, проектор в углу зала, даже маленькие мониторы у стойки выдачи — разом мигнули и пошли черно-белыми полосами.

— Эй, что с теликом? — кто-то крикнул.

Но это было не «сбой». Это была заставка. На полсекунды воцарилась тишина, и потом из всех динамиков разом, на идеальной, слышной в каждом углу громкости, полился знакомый, сытый голос:

— … того лузера вчера с фестиваля сняли. За «плагиат». Ирония, да? Ага, папа просто пару звонков…

На экранах крупным, язвительным шрифтом вспыхнула надпись: «ПРЯМОЙ ЭФИР ИЗ КАРМАНА «ЦАРЯ». СЛУШАЕМ ВСЕМ КОЛЛЕКТИВОМ».

Запись была кристально чистой. Каждое мерзкое, самодовольное слово. Каждый похахатывающий звук из его свиты.

Сначала в зале повисла гробовая, оглушительная тишина. Люди замерли с подносами в руках, с ложками на полпути ко рту. Все глаза, полные изумления, недоумения и дикого любопытства, были прикованы к экранам, а затем, как по команде, дружно перевелись на фигуру Кирилла Светлова.

Он сидел, окаменев. Его багровое от гнева лицо начало стремительно бледнеть, приобретая цвет грязного снега. Потом, под нарастающий гул, оно снова начало заливаться краской — теперь уже жгучего, невыносимого стыда. Он выглядел точь-в-точь как таракан, внезапно оказавшийся в центре освещённой сцены.

А потом гул прорвался. Это был не просто смех. Это был грохочущий, животный, всесокрушающий хохот всего зала. Смех, в котором плескалось давно копившееся презрение, злорадство, восторг от такого бесплатного, сочного спектакля. Кто-то захлопал по столу, кто-то завизжал, кто-то, давясь компотом, показывал пальцем на экран, а потом на него.

— Царь-то наш! Прямой эфир! — пронеслось над общим гоготом.

— Папа звонками! Ага, теперь папа отмоет!

— Смотрите, а штаны-то у него… зелёные! Новый тренд от Светлова!

Кирилл, похоже, перестал дышать. Его глаза, округлившись от ужаса, метались от своих бывших прихлебателей, которые теперь отодвигались от него, пытаясь скрыть ухмылки, к экранам, к этому морю хохота, которое захлёстывало его со всех сторон. Он был абсолютно, окончательно и бесповоротно уничтожен. Не ударом кулака. А хлёстким, идеально рассчитанным щелчком по самому больному — по его чудовищному, раздутому самомнению.

А Налия, тем временем, уже откатила свою звенящую тележку в сторону и, сняв дурацкий чепчик, растворилась в толпе. Её работа была сделана. И сделана виртуозно.

Хаос в столовой достиг апофеоза. Это был уже не просто смех, а настоящий карнавал позора, где главным и единственным шутом был Кирилл Светлов. Он стоял посреди этого ада, весь в зелёных разводах, с лицом, которое превратилось в гримасу чистой, неразбавленной животной ярости.

— КТО?! — его рёв, хриплый и сорванный, пытался перекрыть всеобщий гогот, но лишь подливал масла в огонь. Он напоминал раненого быка, которого травили собаками. — ЭТО КИБЕРВЫМОГАТЕЛЬСТВО! ПОДСТАВА! Я ВАС ВСЕХ!..

Он бешено оглядывался, его глаза, налитые кровью, выискивали хоть какую-то зацепку. Любой взгляд, показавшийся ему насмешливым, любой человек, стоявший слишком спокойно. Его свита разбежалась, растворилась в толпе, боясь быть причисленными к его позору. Даже телохранители мешкали — один тщетно пытался оттеснить от стола самых рьяных зевак с телефонами, другой говорил что-то в рацию, но его панический шёпот тонул в океане хохота. Они были куклами, у которых внезапно оборвали все нитки, и теперь они просто бестолково мотались вокруг своего «хозяина», натыкаясь на стулья и друг на друга.

Идеальный фон для исчезновения.

Леррия даже не взглянула в эпицентр бури. Её работа была завершена. Лёгким, точным движением она захлопнула крышку ноутбука, будто закрывая досье. Ни тени волнения, ни намёка на улыбку. Её лицо было маской ледяного, почти скучающего спокойствия. Она встала, взяла свою чёрную кожаную сумку-планшет и направилась не к выходу, а вглубь зала, навстречу потоку студентов, которые тянулись посмотреть на скандал. Она шла против течения, и это был её излюбленный приём — никто не бежит навстречу хаосу. Взгляды скользили по ней, не задерживаясь: просто блондинка в элегантном чёрном платье, уставшая от учёбы. Она растворилась в этой человеческой реке, как капля чернил в мутной воде — бесшумно и бесследно. Её цинизм был возведён в абсолют: она уже вычеркнула происходящее из своего внимания, как закрытый файл.

Налия тем временем проделала фокус за две минуты в грязной подсобке. Синяя униформа полетела в угол. Из потертого рюкзака, висевшего там же на крючке, мгновенно появились её чёрный топ, чёрная юбка и тушь для ресниц. Последним штрихом она растрепала свои русые хвостики, придав им вид слегка взъерошенный, «естественный». Теперь она была не работницей столовой, а одной из сотен любопытных студенток. Она выскочила из подсобки и сразу же влилась в кучку девушек, которые, задыхаясь от смеха, обсуждали происходящее, снимая всё на телефоны.

— Вы видели? Прямо в штаны! — хихикала одна.
— А этот его голос из динамиков! Я умру! — вторила ей другая.

Налия подхватила волну, её карие глаза сияли неподдельным, но совершенно другим восторгом. — Я вообще в шоке! — воскликнула она, и в её голосе звучал тот же смех, что и у всех, но в глубине зрачков плескалось торжество хищника, идеально сыгравшего роль. — Давно пора было этого зазнайку поставить на место! Он весь факультет достал! — Она стала своим в этой стае, её энергия слилась с общей, и под прикрытием всеобщего ликования она медленно, не спеша, начала продвигаться к боковому выходу у раздачи, сливаясь с потоком людей, которые, насмотревшись, уже начинали расходиться.

Лилия выбрала самый дерзкий, самый циничный путь. Пока все пялились на вопящего Кирилла, она спокойно, будто идя на пару, прошла прямо мимо его стола. Её каштановые волосы были распущены, лицо выражало лишь легкую академическую задумчивость. В руках она держала пару учебников и бумажную салфетку, которую якобы вытирала о пальцы после кофейного автомата. Кирилл в этот момент, трясясь от бессильной злобы, пытался стереть со своих брюк зелёную грязь другой салфеткой, скрипя зубами.

Вот он — момент. Лилия «неловко» зацепилась ребром учебника за край его стула, сделала шаг, будто споткнулась, и легонько выронила из рук свою салфетку. Она плавно упала прямо перед ним на стол, прикрывая пятно от разлитого сока.

— Ой, извините, — пробормотала она безразличным, скучающим тоном, даже не глядя на него, и пошла дальше, не оборачиваясь.

Но под белой бумажной салфеткой, аккуратно приклеенной к её нижней стороне, была маленькая, не больше почтовой марки, глянцевая карточка-наклейка. На чёрном фоне горели стилизованные белые буквы: «ПРАВОСУДИЕ – НАШЕ ХОББИ». И ниже, мелким, изящным курсивом: «С наилучшими пожеланиями». Визитка. Автограф. Победная печать.

Она оставила её прямо в эпицентре его кошмара. Не в карман, не в сумку — на виду. Чтобы он нашел её сам. Чтобы этот крошечный, идеально выполненный кусочек картона стал для него материальным доказательством того, что его унизили не случайно, не хаос, а чей-то холодный, насмешливый, абсолютно неуловимый расчет.

И пока Кирилл, отвлечённый новым неудобством, автоматически сгрёб салфетку в кулак, даже не глядя, Лилия уже была далеко. Она вышла через главный вход, смешавшись с толпой, покидающей столовую после обеда. Её лицо было безмятежным, лишь в уголках зелёных глаз таилась тень ледяного, довольного собой сарказма.

Три девушки. Три разных маршрута. Три акта идеального исчезновения.

Леррия вышла через служебную дверь у кухни, ведущую в тихий внутренний двор.
Налия выскользнула через боковой выход к мусорным бакам, затерявшись среди курящих студентов.
Лилия спокойно прошла через главный вестибюль, села на первую скамейку и сделала вид, что ищет что-то в рюкзаке.

Они покинули здание, оставив за собой поле боя — столовую, всё ещё бурлящую от восторга и злорадства, одинокую фигуру «Царя», медленно осознающего, что в смятом кулаке он держит не просто бумажку, и двух охранников, которые наконец-то сообразили, что нужно просто утащить своего работодателя прочь, но было уже поздно. Поздно для его репутации. Поздно для его иллюзий. И очень вовремя для трёх девушек, для которых эта операция была лишь удачной разминкой, а их визитная карточка — не хвастовство, а обещание. Обещание новых встреч для тех, кто этого заслуживает.

Прошло пятнадцать минут. Эхо скандала в столовой ещё не успело докатиться до верхних этажей, а уж до плоской, залитой холодным осенним солнцем крыши главного корпуса и вовсе не долетало. Здесь царил свой, особый мир — мир бетонных плит, вентиляционных труб, ржавых люков и абсолютной, ничем не нарушаемой тишины. Их мир.

Крыша была их законной добычей, их неприкосновенной крепостью. Дверь сюда давно не открывалась настоящим ключом — её открывала ловкость рук Налии и пара скрепок, превращённых Лилией в изящный отмыкающий инструмент. Здесь, под открытым небом, они были вне систем, вне правил, вне чужих взглядов.

Первой сюда, как всегда, ворвалась Налия. Она влетела на площадку, запыхавшаяся, с развевающимися от быстрого подъёма по лестнице хвостиками. Адреналин ещё кипел в её крови, не давая стоять на месте. Она швырнула свой рюкзак на старый матрас, валявшийся в углу под навесом, и, не сдержавшись, пустилась в дикий, нестройный танец. Её чёрная юбка взметнулась, топ обнажил полоску загорелой кожи, а в карих глазах плясали настоящие бесенята.

— А-а-а-а! Вы видели? Вы ВИДЕЛИ ЕГО МОРДУ? — выкрикнула она, заливаясь беззвучным, счастливым смехом. — Это было… это было грандиозно! Бесценно! Я бы продала бабушку, чтобы снова увидеть, как он зеленеет в прямом и переносном смысле! Лера, твой план — просто атомный огонь! Чистейшее искусство! А этот твой гороховый коктейль, Лиль… — Она остановилась, упирая руки в бока, и смотрела на подруг сияющим, полным дикого восторга взглядом. — Это же не суп, это венец злобного творчества! Шедевр мести! Он эту краску до весны не отмоет! Я почти пожалела его. Почти.

Следом, спокойной, ровной походкой, появилась Лилия. Она не несла рюкзак — её учебники остались внизу, в надёжном тайнике. В руках у неё был только тонкий планшет в чёрном чехле. Она прошла к самому краю крыши, к низкому парапету, и прислонилась к прохладному бетону. Лёгкий ветерок играл её каштановыми волосами. На её лице играла неширокая, но очень глубокая, довольная улыбка. Улыбка мастера, довольного своей тонкой работой.

Она открыла планшет, пальцы пробежали по экрану с тихой, почти ласкающей быстротой.
— Трекер жив, здоров и подаёт чёткие сигналы, — её голос прозвучал тихо, но абсолютно внятно в тишине крыши. Спокойный, аналитический, слегка насмешливый. — Наш «Царь», судя по скорости передвижения и траектории, в панике несётся к своей лакированной карете. Очень эмоционально, очень неосторожно. Почти нарушает правила. — Она щёлкнула по экрану. — Через час, ровно в три, его точные координаты, привязанные к фотографии машины с госномером, появятся в почтовом ящике деканата. Вместе с анонимным, но очень убедительным письмом о том, что в бардачке его автомобиля случайно забыли… пачку свежеотпечатанных экзаменационных билетов по макроэкономике. Той самой, которую он, по слухам, так надеялся «сдать» без особых усилий. Пусть поработает с внезапным повышенным вниманием со стороны охраны и проверяющих. Для разнообразия.

Последней, беззвучно закрыв за собой тяжёлую дверь, вышла Леррия. Она двигалась с холодной, кошачьей грацией. Её короткие блондинистые волосы были идеальны, чёрное платье без единой морщинки. Она нашла своё привычное место — широкую, тёплую от солнца вентиляционную трубу — и устроилась на ней, как на троне. Достала из кармана платья тонкую сигарету, но не закурила, лишь вертела её в длинных, тонких пальцах. Её ледяные синие глаза скользнули по Налии, затем по Лилии, и в них, в самой их глубине, тлела искра холодного, безраздельного удовлетворения.

— Подведём итоги, — её голос разрезал воздух, чёткий, лишённый эмоций, но в нём слышалась та самая, редкая нота довольства хищницы, сытно поевшей. — Цель публично унижена. Репутационный капитал обращён в прах. Мотивация для дальнейших… шагов со стороны деканата создана. Работа выполнена чисто, без свидетелей, без цифровых хвостов. — Она откинула со лба короткую белую прядь. — Следующая фаза вступает в действие автоматически. План «Возмездие» выполнен на сто процентов. — Она сделала небольшую паузу, и её взгляд потеплел на один, единственный градус, обращаясь к обеим. — Сегодня вечером. Пиццерия «У Антонио». Всё лучшее. За мой счёт. Вы это заслужили.

Тишина снова опустилась на крышу, но теперь это была тихая, насыщенная, победная тишина. Адреналин отступал, уступая место глубокому, братскому чувству удовлетворения и абсолютного взаимопонимания.

Все трое — неистовая Налия, успокоившаяся и просто сидевшая теперь на матрасе, улыбаясь в никуда; наблюдательная Лилия, всё ещё изучающая данные на планшете; холодная и довольная Леррия на своей трубе — оказались здесь, в этой точке, вместе. Они молча повернули головы и устремили взгляды за пределы парапета.

Перед ними, как на ладони, лежал весь университетский городок: корпуса из стекла и бетона, бледные осенние аллеи, крошечные фигурки студентов, снующие между зданиями. Лекционные аудитории, деканаты, библиотеки, общежития. Весь этот сложный, многоуровневый мир правил, иерархий, лицемерия и несправедливости.

Их взгляды, такие разные — горящий, насмешливый, ледяной — слились в один. В один общий взгляд, полный безграничного понимания, абсолютного доверия и тёмного, сладкого предвкушения.

Это был не просто вид. Это была карта. Карта их личного игрового поля.

Правосудие, их собственное, безжалостное и изобретательное, только что громко заявило о себе. И это было только самое начало. Самый первый, такой изящный и звонкий аккорд в симфонии хаоса, которую они были готовы сыграть.

Они молча смотрели вдаль, и в тишине крыши это молчание было громче любых слов. Оно говорило само за себя. Игра началась.