Hvalreki

Грималкин — злой дух ведьмы, воплощённый в кошку. Кошка-предвестник смерти, иных миров.

По Шекспиру

Огромный левиафан, живое чудовище, из чьих костей вырезали амулеты и прятали подальше от Смотрителей, испуганно замирая, каждый раз, когда служители церкви подходили близко к дому. Он меланхолично рассекал своим телом чёрную пустоту в небе, ревя, когда осколки камней бились о его плоть. Звёзды скалились на него насмешливыми улыбками, и падали, распускаясь лиловыми цветками в бесконечной бездне под ногами.

Значит об этом месте рассказывал наставник. О Бездне.

Томас аккуратно выглянул из-за края платформы. Битая каменная плитка с глубокими трещинами резко обрывалась в ту самую пустоту, из обрывков трубопровода выливалась вода, и текла вертикально вверх, звучно наплевав на все законы мира вне этого места. С левой стороны нашлась лестница, прямо за углом вздымающейся из ниоткуда стены, которую огибала плитка, не доставая до неё самой почти на два полных шага.

Томас разбежался и прыгнул, под ногами расцвели бесчисленные бутоны разорванных звёзд и от этого у него помутнело в голове — лестницу он чуть не встретил лицом, вовремя успев подставить руки и болезненно врезавшись в кирпичи плечом.

Ему понадобилось несколько минут, чтобы унять гудящую голову и тошноту, а затем добраться до верха лестницы. Ступени, казалось, тянулись бесконечно, но они резко оборвались ещё одной платформой, покрытой зелёной травой с проглядывающими из-под неё камнями.

Томас был уверен, что когда он поднимался по лестнице, сверху была сплошная пустота и уж точно никаких платформ.

— Здравствуй, Томас, — он обернулся всем телом, чуть рефлекторно не уйдя в кувырок. Даже ожидая появления этого существа трудно было сдержать себя от иного.

Перед ним, не касаясь ногами земли, застыл юноша с чёрными глазами, освещённый идущим из ниоткуда светом.

— Чужой, — внезапно охрипшим голосом проговорил Томас, разглядывая так похожего на человека Бога Бездны. Дауд рассказывал им о нём, каждый из Китобоев знал, что Чужой является в облике молодого человека в коричневой куртке с чёрными глазами. И каждый из них знал, что Чужой любит вмешиваться в судьбы людей ради своих непонятных смертным целей.

— Прозвища — пепел на языке истории, тебе ли не знать, Китобой… — палец с изогнутым ногтем коснулся губ, — Но ты ведь жаждешь спросить… О том, почему ты здесь, почему ты, ученик отмеченного мной… — он сомкнул пальцы перед лицом Томаса, будто ловя невидимую моль, — Оказался здесь?

Голос Чужого отражался от стен — откуда здесь появились стены? — Томас моргнул и обнаружил себя стоящим на спине плывущего во мраке кита. Ноги чуть не заскользили по мокрой холодной плоти, но он смог устоять.

— Ты заинтриговал меня. Верность среди неверных, скромность среди амбиций, какое удивительное свойство для убийцы. Скажи, ты крепко спишь?

— Что? — Томас чувствовал, как в нём стынет непонимание и растерянность.

— Просто одна неизвестная тебе шутка, потерявшая свою силу за давностью лет, — Чужой провёл рукой в воздухе, — итак, я пригласил тебя, ученика своего старого друга, к себе. Обычно это убивает всякий интерес, но в твоём случае всё может стать далеко не так, Томас.

— Я не понимаю зачем, — честно признался он, изредка поглядывая под ноги, чтобы не упасть. Пахло морской водой, кровью и, отчего-то, застарелой пылью и пеплом.

— Одарить, озадачить, усложнить колею истории — выбирай то, что тебе по душе, Томас, — кит запел и по спине у китобоя побежали мурашки. Он с удовольствием бы забыл всю эту непонятную круговерть, как страшный сон: — ты уже видел, на что способны избранные мной, успел почувствовать это на себе и привыкнуть к чудесам. Но то были лишь осколки, угли вместо огня костра. Я дарую тебе свою метку…

Правую руку опалило огнём, Томас выругался и обхватил запястье другой рукой. Прямо сквозь кожаную перчатку пробивался свет, вырисовывая на тыльной стороне его ладони знакомый узор.

— … и направление, — не обратив внимания, продолжил Чужой, — «Золотая Кошка».

— Бордель для богачей? — почти прошипел китобой, боль медленно сходила на нет.

Чужой отвечать не стал, а затем кит под его ногами внезапно исчез, как дым на ветру, и он начал падать… чтобы очнуться в своей постели в Затопленном Квартале.

.

.

.

Отец говорил, что туман над заливом скрывает пути для тех, кто осмелится их искать. Мать ласково шептала, что китовый жир в лампах их гостиной напоминает ей о море, которое когда-то было свободным. Они принадлежали к тем, кто верил, что стены Дануолла — не клетка, а лишь дверь, временно запертая. Когда чума добралась до Радхольма, а кредиторы — до их порога, Элиас и Марна продали даже серебряные часы с гербом рода, чтобы купить билеты на «Серую Цаплю» — ржавое суденышко, шедшее в Пандуссию.

Корабль отчалил на рассвете, когда багровое солнце лизало волны, словно кровь из раны. Капитан, пахнущий перегоревшим жиром, недовольно бормотал, потирая костяной амулет, но пассажиры смеялись, наливая джин в треснутые стаканы. Мальчик стоял на корме, сжимая в руке оловянного солдатика — подарок отца на десятые именины.

Он появился внезапно.

Сначала вода вспучилась, как будто сам Океан вдохнул перед криком. Затем черная гора плоти взметнулась вверх, обрушивая на палубу тонны соли и ярости. Левиафан. Не кит, а воплощение глубин, чья пасть могла поглотить целую баржу. Клыки, длиннее мачт, впились в борт «Серой Цапли», словно в масло.

Элиас толкнул сына к шлюпке. Марна не успела вскрикнуть.

Они исчезли в мраке пасти за мгновение — отец, мать, капитан, все. Кровь смешалась с пеной, окрасив воду в цвет ржавчины. Мальчик упал в шлюпку, царапая ладони о веревки. Левиафан ревел, и каждый звук бил в уши, как молот по наковальне.

Он греб. Греб, пока весло не впивалось в ладони, пока мышцы рук не рвались с тихим хрустом, как мокрая бумага. Греб, даже когда туман поглотил корабль-гроб, даже когда волны швыряли лодку, как щепку. Греб, пока сознание не уплыло в темноту, унося с собой образы зубов и алых лент в воде.

.

.

.

Томас не любил ни туман над водой, ни море, ни китов. Старый оловянный солдатик остался с ним с детства, сломанный, но гордый. По утрам он рассеяно вертел его в руках, водил пальцем по трещинам на туловище, а потом убирал обратно в ящик и шёл делать свою работу.

Сегодня свой небольшой ритуал он пропустил. Взбудораженный и нервный, он вывалился из комнаты без маски и весь растрёпанный, отчего остальные жители убежища поглядывали на него с интересом. Наверняка кто нибудь из них потом подойдёт спросить всё ли с ним в порядке и растреплет остальным китобоям, они всё-таки были как большая семья, и слухи о чём-то новом распространялись, словно пожар.

В кабинете наставника стоял шум: в ровном освещении потолочных ламп, где лучи восходящего над Дануоллом солнца гуляли по стенам под заколоченными окнами, Дауд угрюмо раздавал приказы. Томас успел заметить мелькнувший на мгновение красный макинтош Билли Лерк, а затем девушка распалась облаком чёрного пепла.

— Мастер Дауд, — куда спокойнее, чем когда только проснулся, окликнул ассасина Томас. Мужчина повернулся, на изрезанном морщинами и шрамами лице читалось раздражение. Короткие встрёпанные после сна волосы тёмным ворохом покрывали его голову.

— Томас, — кивнул он, потом пригляделся и раздражение сменилось обеспокоенностью, — Что с тобой? Выглядишь плохо.

— Я… — слова застряли в горле, когда он попытался сонной головой придумать, как объяснить своё состояние наставнику. Рассказать о встрече с Чужим? Или просто попросить отлучиться на время от дел и отправиться в Золотую кошку? Может просто попросить о помощи у Дауда со всем этим?

Пока он думал, Дауд сам заметил кое-что неладное.

— Томас… что это у тебя на руке? — жестом руки он подозвал ученика к себе.

Томас медленно поднял руку, развернув ладонь к Дауду. Метка, выжженная на коже, пульсировала тусклым синим светом, как угли под пеплом.

— Бездна, — произнёс он просто, опуская руку. — Там был… Он.

Дауд замер. Его пальцы непроизвольно сжались, будто ловя неведомого призрака. Глаза сузились — не страх, а холодная ясность.

— Чужой, — не спросил, а констатировал Дауд, словно ставя диагноз. — Покажи.

Томас снял перчатку. Свет слабел и усиливался в такт ударам сердца.

— Говорил что-нибудь? — Дауд взял руку ученика, изучая метку. Его шрамы на лице дрогнули. — Он приходил и ко мне тоже.

Они кивнули друг другу.

— «Золотая Кошка»

— «Далила»

— Бордель, — глава Китобоев отпустил руку Томаса, а затем сел обратно в кресло. — Ловушка. Или ключ. С ним всегда так.

— Кто такая Далила? — спросил Томас, рассматривая заваленный сведениями стол.

Дауд прищурился.

— Не знаю, пока что. Я уже отправил группу ассасинов во главе с Лёрк за информацией, планировал отправить вторую группу уже с тобой, но, видимо, у тебя будет незапланированный отдых на неопределённый срок.

Дауд вскинул руку, будто хотел что-то сказать, но затем, выдержав едва заметную паузу, выдохнул.

— Иди в архив. Верхняя полка. Там несколько рун, их тебе хватит на некоторое время. Как будешь направляться в «Кошку», с тобой пойдут Элос, Фишер и Бертрам.

Томас поклонился и направился к выходу, краем глаза заметив тень усмешки, что скользнула по шрамам наставника.

— Удачи.

.

.

.

Он зашёл в библиотеку, как и говорил наставник, чтобы взять с собой руны. Их делали из китовой кости, призывая магию Бездны и тщательно выжигая в материале знак Чужого — ту самую метку, теперь тлевшую и на его руке. Томас чувствовал с ними связь: воздух рядом с поверхностью дрожал, будто от жара, но сами руны были ледяными, словно морские глубины. Он скинул их к себе в сумку, не решившись сразу пытаться разбираться со всей этой оккультной галиматьёй. Дауд рассказывал, что руны могут дать избранным невероятную силу, укрепить связь с Бездной и позволить развить внутренние таланты ещё больше. Удача, что у Дауда осталось три свободных.

Хотя удивляться и не стоило — его наставник уже давно как успел огранить все свои таланты в использовании Метки и в рунах не сильно нуждался. Разве что есть ещё какие-то области оккультизма, для которых они нужны? О таком Томас не знал, в юношестве, когда он стал китобоем, его больше интересовали боевые навыки, чем предания о старых ведьмах и резчиках амулетов из костей Левиафанов, а потом жизнь завертелась и ему стало и вовсе не до того.

А когда он возвращался в комнату, его окликнули сверху.

— Мастер Томас, — он поднял голову.

Торговая палата Радшора, место, где находилось убежище Дауда и их, китобоев, тяжело было назвать устойчивым. Вода из Затопленного квартала постепенно пребывала, здание слабело, хирело и напоминало умирающего зверя в собственном логове, когда-то пышущего здоровьем и силой, а теперь слабого и увядающего.

Между этажами пол был пробит насквозь, доски щерились в зубастой улыбке, и новые хозяева протянули вертикально цепь, которая связывала между собой все этажи через дыры в потолке и полу. Там он и заметил окликнувшего его китобоя.

Бертрам одной рукой держался за цепь и выглядывал сверху. Он был одним из молодых убийц, младше Томаса на пять лет, и новичком. Светло-серый макинтош, пояс с подсумками, мешковатые штаны, перчатки и высокие сапоги. Капюшон лежал у него на плечах, а маска висела пристёгнутая над бедром, позволяя спокойно разглядеть юношеское лицо с небольшой тёмной бородкой под губой, резкими, будто вырезанными ножом по дереву черты лица и небрежный ворох русых волос. Из-под густых бровей с интересом на Томаса глядели карие глаза.

Томас глядел на него несколько долгих секунд, и Бертрам изрядно потерял уверенность, чуть опустив плечи:

— Я сделал что-то не так?

Томас с силой рванул цепь на себя и Бертрам чуть не полетел головой вниз, в последний момент успев зацепиться обеими руками за цепь и, лишь самым краем мысков удерживая себя на полу этажа.

— Какой… Бездны?! — выругался он и с трудом восстановив равновесие, спустился вниз и спрыгнул Томасу под ноги. Глаза у него были чуть расширены от страха.

— Сколько раз мне нужно повторять, чтобы ты не рисковал шеей? — спросил Томас.

— Я…

— Ты. Мы, мастера, уже много раз говорили тебе, Бертрам, что при твоих навыках в использовании переноса, тебе нельзя слишком рисковать и играть с высотой. Хочешь сломать шею себе? А может подставить второго в паре?

Бертрам опустил голову, поджав губы. Парень действительно слишком любил выделываться — опасное качество, особенно учитывая его уровень подготовки в работе со способностями, дарованными наставником.

— Я прошу прощения. Такого больше не повторится, мастер Томас, — стыдливо проговорил парень. Томас кивнул.

— Поверю на слово, — он хлопнул его по плечу и Бертрам облегчённо выдохнул и поднял голову, — береги свою голову парень, она у тебя последняя.

— Ха, хорошо, мастер.

Дождавшись легкого поклона от упрямца, он дал тому отмашку.

— Итак, тебе что-то нужно?

— Наши мастера заметили, что связь... изменилась, — Бертрам почесал затылок, подбирая слова. — Раньше ты был как старший брат, который всегда в доме — слышно каждый шаг, каждое дыхание. А теперь... — Он замялся, крутя в пальцах край плаща. — Ты будто переехал в другой квартал. Не чужой, но и не рядом. Письма шлёшь, да нечасто. Понимаешь?

Томас скрестил руки, слегка наклонив голову. В его взгляде мелькнуло что-то вроде усталой усмешки.

— Узы не рвутся, но натягиваются.

— Вот! — Бертрам оживился, словно поймал ускользающую мысль. — Раньше мы все сидели за одним столом, а ты — по левую руку от Дауда. Теперь ты будто отделил свою комнату, повесил замок, но дверь не заколотил. Наши чуют это — им тревожно, но и интересно. Ну вот я и решил разузнать, интересно всё-ж. Ну, раз уж я с тобой... Вами отправляюсь.

Уголок губ Томаса дрогнул.

— Всё в порядке. Дауд знает. — лицо его собеседника тут же посветлело, ведь если Дауд знает и не против, то и волноваться не о чем. — Как всем передашь, скажи Элос и Фишеру, чтобы ждали меня на выходе к Винному кварталу. И себя не забудь.

.

.

.

Томас ступил в комнату и тихо притворил за собой дверь. Лужи тусклого света вблизи заколоченных досками окон жалобно сияли в окружающей темноте. Его комната не походила на таковую у Дауда, да и от прочих китобоев отличалась. Каждый из безликих наёмников выпускал всю свою сокрытую индивидуальность в своих личных покоях.

Хотя видит Чужой, он бы предпочёл никогда не видеть индивидуальности Лёрк.

И подобно своим товарищам, он создавал своё небольшое царство в старой комнате в дальней части первого этажа. Дубовые стеллажи у стен с идеально ровно выставленными книгами, стенд с инструментами рядом со столом. Каждое приспособление в своём чехле и очищено от всякой грязи, и уж тем более крови.

Одинокая небрежно оставленная после утренней побудки кровать с мятыми простынями и отброшенным одеялом и небольшие лампы по стенам... Из четырёх работало только три, но Томасу они сами были не сильно нужны, исключая настольную близ стенда, единственного места, в комнате, кроме кровати, где он часто появлялся.

Он подошёл к столу и выдвинул один из многочисленных ящичков, в темноте одиноко лежал небольшой оловянный солдатик с потемневшим от времени мундиром и скрипящими суставами.

Томас взял его в руки, ощутив под пальцами шершавость окислившегося металла. Солдатик холодно сверкнул, будто напоминая о том дне, когда десятилетний мальчик впервые почувствовал это: смутное нытьё в висках, сигналившее, что внутри игрушки что-то не так.

Теперь же боль ударила осколком в лоб — Томас едва не выронил солдатика, ухватившись другой рукой за край стола. Его дар, доселе смутный как туман над утренним морем, вдруг обрёл глубину.

Трещина в основании штыка — результат удара о каменную мостовую. Усталость металла в левом колене: низкосортный сплав...

Он застонал, швырнув солдатика на стол. Информация врезалась в сознание, будто иглы Ведьмы из детских страшилок. В ушах звенело, но сквозь шум он услышал иное — тихий скрежет шестерёнок в стенных часах.

— Нет... — прошептал Томас, но руки уже потянулись к механизму. Прикосновение к латунному корпусу — и видение вспыхнуло.

Крошечная трещина в маятнике, невидимая глазу. Последствия перегрева... Использование неочищенного китового масла...

Он отпрянул, ударившись о полку с собственноручно собранными книгами. Толстый фолиант «Мифов Панджиссеана» упал, подняв облако пыли.

— Безумие, — выдавил он из себя. В голове всё перемешалось: сосредоточенное спокойствие, которое он с усилием вернул после встречи с Бездной, вновь полетело в тартарары; боль и обрывки информации выбили у него из головы все мысли. Томасу потребовалось несколько минут, чтобы всё хоть немного устоялось. Он осторожно протёр лоб рукой, покрывшийся бисеринками пота, и провёл пальцем над губой. Отвёл руку – крови нет. Это хорошо, значит, просто небольшая мигрень, а не что-то серьёзное.

Оловянный солдатик одиноко лежал на столе. Его нога — та самая, с неисправностью в левом колене, о которой он только что узнал, — распалась на отдельные детали и лежала в отдалении. Томас поднялся, стараясь не касаться ничего, что могло бы вновь активировать его способность. Он подошёл к столу и протянул руку, пальцы легли на оловянное туловище.

Трещина в основании штыка — результат удара о каменную мостовую. Повреждение крепежа левой ноги в районе колена из-за усталости металла и вследствие удара о стол.

В этот раз боли не последовало. Может оттого, что он уже касался его до этого?

«Почему же я не почувствовал боли ни тогда, когда толкал цепь, ни когда был в библиотеке, ни до этого? Разве что…» — Томас задумчиво потёр подбородок.

Рука касается часов, всё те же сведения о трещине в маятнике и прочих неисправностях. Следующий — стол, и ничего. Пустота: никакого дискомфорта, боли, никакой информации.

«Значит это всего лишь усиление, а не полное изменение?» — Томас расстроено хмыкнул: знать всё о предмете при касании было бы полезно, но похоже Бездна не настолько к нему милостива. Значит, всё как с самого детства, только лучше и полнее.

Впервые он осознал свой талант очень давно, ещё в детстве. Даже, пожалуй, раньше чем получил в подарок от отца этого солдатика. Ему нравилось копаться в механизмах, пытаться разбирать что-то, думать какие детали за что отвечают. Но лучше всего у него выходило узнавать неисправности. Смутное чувство, будто интуиция – любой механизм, которого бы он не коснулся будто бы говорил ему «со мной что-то не так, но что именно ищи сам!».

Теперь искать было не нужно: знания сами лились ему в голову. Томас слышал о таком, о людях, что с малых лет могли делать что-то, что другим сверстникам просто не удавалось.

Когда он оказался с Даудом, то узнал, что подобное людям даёт сама Бездна: некоторые из детей рождаются связанными с ней сильнее, чем другие, и получают небольшие дары. Таким был и он сам.

Закрыв глаза, Томас попытался подавить остатки головной боли, что фоном отвлекали от дум. Его ждало много работы.

.

.

.

Карта Винного квартала лежала ровно между ними. Томас, опершись ладонями о край стола, изучал лица учеников, отражавшие трепетный свет масляной лампы. Элос, склонив голову набок, водила пальцем вдоль контуров зданий. Фишер, напротив, стоял неподвижно, внимательно изучая карты. Бертрам же, переминаясь с ноги на ногу, напоминал юного щенка — нетерпеливого, но послушного.

— Мадам Пруденция, — начал Томас, и три пары глаз мгновенно устремились к нему, — держит бордель не просто как дом утех. — Он коснулся пергамента в районе «Золотой Кошки», оставив на карте едва заметный отпечаток сажи. — Слухи говорят о разном, но нас волнует что-то... Необычное.

Элос провела языком по сухим губам, её пальцы нервно перебирали бахрому плаща:

— А что именно мы ищем, мастер? Бумаги? Артефакты? Может... — она запнулась, бросив взгляд на Фишера, — живых свидетелей?

Томас медленно выпрямился, глубокая тень на спине, повторявшая контуры его тела, заколебалась и будто стала ближе.

— Что угодно: кирпич с трещиной, повторяющей узор метки. Воду, текущую против законов тяжести. Портрет, чьи глаза следят за зрителем.

Бертрам фыркнул, поправляя ножны на поясе:

— Звучит как задание для алхимиков, а не для нас. Неужто нельзя просто обыскать помещение по-человечески?

— Можно, — Томас кивнул, и в его взгляде мелькнуло нечто, напоминающее усмешку. — Если вы готовы объяснить Дауду, почему вернулись с пустыми руками и проваленным заданием.

Юноша потупил взгляд. Элос сжала его локоть в утешительном жесте и спросила:

— А как быть с клиентами? В такие заведения вельможи приезжают с охраной... — и её беспокойство было понятно Томасу. Будучи новичком, он тоже волновался перед своим первым серьёзным заданием.

— Тогда у вас появится стимул вспомнить уроки мастеров. — Томас ответил, не меняя интонации. Томас провёл ногтем по карте, оставив царапину вдоль узкой аллеи: — Пойдёте через чёрный ход здесь. Смена караула произойдёт в полночь, у вас двадцать минут. Идём парами — я с Элос и Фишер с Бертрамом. На рожон не лезть, никаких излишних рисков — мы разведываем территорию. Если будет необходимо, то можно просто прийти в другой день.

— Вопросы? — Томас окинул их взглядом, и в его тоне прозвучала не столько готовность ответить, сколько ожидание молчаливого согласия.

Фишер приподнял бровь, скрестив руки на груди.

— А если хозяйка окажется не столь гостеприимна?

— Я с ней поговорю, — мягко произнёс Томас и от его слов по спине у Фишера побежали мурашки.

Элос, внимательно изучавшая карту квартала вновь заговорила:

— Мы понимаем, мастер. Всё будет исполнено как положено, можете на нас положиться.

Томас одобрительно кивнул, они ребята умные, пусть и молодые. Фишер с Бертрамом смогут уравновесить недостатки друг друга, а он приглядит за Элос, девушка подавала большие надежды и из всех трёх новичков имела больше всего шансов стать с ним на одну ступень.

— Запомнили? Каждый выбитый камень, странное поведение стражи или слуг, шлюха уходящая на перерыв на полчаса раньше обычного – ищите всё, что только может дать нам информацию.

Новички кивнули. Томас окинул их взглядом, задержавшись на расстёгнутой пряжке сапог Бертрама.

— И приведите себя в порядок, мы профессиональные наёмники, а не шайка головорезов с большой дороги.