И волшебство огня

День сегодня приятно морозный. Накануне шел сильный снег, и я переживала, не занесло ли дорогу к бабушкиному дому так, что я не смогу до него добраться. Но удалось, доехала. Скоро стемнеет, с утра придется взять лопату и заняться снегоборьбой. А пока что надо растопить печь и согреться.

Дом, доставшийся мне в наследство от бабушки Марьи, стоит на окраине деревни, неподалёку от ручья, который местные старики называют то ли «лотока», то ли «лодога». Над ручьём громоздится огромный камень, тысячи лет назад притащенный сюда ледником. Из-под камня бьёт родник, он-то и даёт начало лотоке (или всё же лодоге?). Ручей не замёрз, мороз не настолько окреп, чтобы справиться с течением. И поутру я обязательно наберу ведро чистой студёной воды.

Бабушку мою звали Марья. По-фински — «ягода», но об этом мало кто знал, поскольку имя это абсолютно привычно для российского уха. По паспорту числилась она Марией Викторовной, хотя отца её правильно было называть не Виктор, а Вихтори. Бабушка моя была ингерманландской финкой.

Вышло так, что познакомились мы незадолго до её смерти. Виной тому был давний конфликт между бабушкой и её дочерью, моей мамой, который вспыхнул много лет назад, да так и тлел до недавнего времени. В результате бабушка Марья перед смертью отписала свой дом на берегу залива не единственной дочери, а внучке, то есть мне.

На самом деле, я — Евгения, однако имя Женя мне категорически не нравится, поэтому я всем представляюсь Евой. После учёбы на филфаке я работаю переводчицей. Мой основной язык — шведский, а истинная страсть — древнескандинавский, «олд норс» на сленге специалистов. Вот и сейчас — посреди изменчивой балтийской зимы — я приехала в деревню на выходные после завершения перевода ранее не опубликованной саги. У этого текста не хватает финального фрагмента, он до нас не дошёл. Тем не менее, сага представляет интерес для учёных-историков, поскольку в ней упоминается балтийский поход свейского Эйрика-конунга, а шведские исторические источники эпохи викингов практически не сохранились.

Вышел в тот поход Эйрик-конунг на трёх кораблях. На одном верховодил он сам, а на двух других — два его сына, Бьёрн и Сигюрд. Поход оказался удачным, но случилось так, что зима наступила слишком рано, и пришлось свеям зимовать на балтийском берегу. Эйрик и его сыновья со своими людьми не стали разорять обнаруженное прибрежное селение, а стали там «на постой» и обложили жителей данью. Местные финны и не сопротивлялись, ведь жить хочется всем. Они «поделились» с грозными пришельцами ценными шкурками куниц, белок и других пушных зверьков, а также всю зиму кормили пришлых свеев. На этом текст документа обрывается.

Коротки январские дни, за окном уже синий сумрак. Я истопила печь, в доме стало тепло и уютно. Заварила кофе в чашке, достала заготовленные перед поездкой бутерброды и мандарины. Завтра что-нибудь приготовлю, а сегодня пусть будет походный ужин.

Перекусила, и захотелось выйти из дома. На улице темно, лишь теплый свет висящей над дверью лампы рассеивает мрак на маленькой веранде. Но хочется больше света. Беру несколько поленьев, щепу и старые газеты, вытаптываю снег рядом с низкой яблоней перед домом и сооружаю костёр. Языки пламени облизывают поленья и тянутся вверх, к звёздному небу. А я наслаждаюсь идущим от костра теплом и не могу оторвать глаз от огня. Кажется, на него можно смотреть вечно.

... В доме темновато, лишь пламя, медленно пляшущее в очаге, дает немного света. Чужак сидит рядом с очагом и точит свой огромный клинок, который вытащил из ножен на поясе. Этот мужчина — важный человек у пришельцев, хоть и молод ещё, чуть больше двадцати зим прожил.Волосы светлые, отблески пламени подсвечивают их золотом. Но они не золотые, скорее, русые с оттенком древесной золы. Длинные, падают на плечи. Вот он заправил передние пряди за уши, чтобы не мешали. Лоб высокий, гладкий. Под прямыми кустистыми бровями — глубоко посаженные глаза. Они чистого голубого цвета, хоть сейчас это и не разглядеть. Усы и борода чуть темнее волос и бровей. Руки сильные, пальцы длинные.

Ирса тайком поглядывает на сидящего у очага мужчину. Вроде и похож он на людей их племени, а в то же время и не похож. Не сказать, что особенно красив, но почему-то ей от него глаз не отвести.

Вдруг чужак отрывает взгляд от своего большого ножа и смотрит на Ирсу. Хорошо, что в доме темно. Не видит пришелец, как вспыхивает в смущении девичье лицо.

Костёр догорает, и я чувствую, что на улице прилично подмораживает. Закидываю тлеющие угли снегом и ухожу в дом.

В комнате светло, мой взгляд упирается в кованый подсвечник с толстой белой свечой, стоящий на комоде. Рядом лежит старый коробок, полуоткрытый, наполовину заполненный спичками. Я беру подсвечник, ставлю его на низкий столик перед креслом, чиркаю спичкой, и обугленный кончик фитиля охватывает огнём. Выключаю электрический свет, забираюсь с ногами на старое продавленное кресло, накидываю на колени вязаную бабушкину шаль и наблюдаю за тем, как растёт и чуть колеблется пламя свечи.

... Ирса идет по едва заметной заснеженной тропинке к незамерзающему ручью за водой. Возле большого замшелого валуна из земли бьёт родник. Вода из этого родника необыкновенно вкусна. Ирса набирает воды и шагает обратно по своим же следам. Но вдруг она слышит скрип снега позади себя, оборачивается и видит, что её догоняет их непрошеный гость. За плечами у него лук, а в руке белая куропатка. Он подходит к Ирсе и делает шаг в сторону, но не идёт дальше, а свободной рукой хватает её за локоть. И вот они стоят рядом, а Ирса не смеет поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Мужчина говорит ей что-то, но она лишь догадывается, что его имя — Сигюрд, Сигги, и он хочет знать, как её зовут.

— Ирса, — говорит она и пытается освободить свой локоть.

Сигги опускает руку, и они идут рядом. Ирса — по едва заметной тропинке, а чужак — по рыхлому снегу. Так они подходят к дому. Сигги открывает дверь и заходит первым. Ирса закрывает за собой дверь, ставит деревянное ведро на пол. Сигги кладёт рядом с ведром добытую им куропатку и внезапно прижимает Ирсу к стене, а его губы властно обхватывают её рот. Ирса вздрагивает, но не отталкивает чужака. Её сковывает страх. Или не страх. Она сама не понимает, что с ней происходит. Им не хватает воздуха, и Сигги отстраняется он неё. А Ирса подбирает куропатку, берёт ведро и уходит.

Знакомая мелодия разрывает тишину, я отвожу взгляд от свечи и иду на кухню за телефоном. Нет, это не он звонит. Он больше не позвонит никогда. Это Кристя. И совсем некстати. Я слушаю гитарное соло, поставленное на звонки с билайновской симки, и не хочу отвечать. Очень жаль, что университетская подруга разрушила мои грёзы (или что это было?). Телефон трезвонит ещё некоторое время и замолкает. Перезвоню позже.

Возвращаюсь в комнату. Непогашенное пламя чуть трепещет, струйка расплавленного воска медленно скатывается вниз и растекается по металлической чашечке у основания свечи.

Что-то показалось мне очень знакомым в прерванном Кристиным звонком видении...

Но что?

Камень!

Это же камень, из-под которого вытекает здешний деревенский ручей. Уж очень необычная форма у валуна. Он немного похож на улитку, высунувшую голову из своего «домика». Спутать невозможно. Только в моём сне наяву он ещё больше смахивал на улитку.

Значит, то, что мне привиделось, происходило в здешних краях? Но очень давно. Тысячу лет назад или даже раньше. И тот Сигюрд, точивший нож и целовавший деву, это сын Эйрика конунга из саги, которую я только что переводила? А Ирса, кто она такая? Очень хочется думать, что прародительница моей бабушки Марьи. Грустно, что я не узнаю, чем там всё закончилось. Ведь дева тоже глаз на варяга положила.

Смотрю на пламя свечи и чувствую, что мои глаза наполняются влагой. Но я больше не хочу плакать, ведь не хочу же... Однако предметы, находящиеся в комнате, начинают расплываться...

... Длинные корабли готовятся к отплытию, гребцы уже взялись за вёсла, ещё несколько человек собираются поднять парус. Но кораблей в бухте только два. Третий хоть и спущен на воду, но пока на якоре. На берегу стоит Сигюрд и смотрит на уходящие лангскипы. Его уже не гложут сомнения, он сделал свой выбор. Ирса осталась у строящегося дома. Она тоже смотрит в сторону залива. Но в её взгляде нет печали. Сигги скоро пойдет в торговый поход на юг, через словенские реки и озера, а когда вернётся, у него уже родится сын или дочь. Их дети будут жить здесь, на её родном берегу. И пусть боги даруют им счастливый удел...

Очередная капелька воска покатилась по шершавому боку догорающей свечи. Недавно я читала, что у людей существует генетическая память. Иногда она вдруг пробуждается, и человек «вспоминает» то, чему никак не мог быть свидетелем. У него, например, просыпаются необычные умения или в памяти «воскресают» события далёкого прошлого. Видимо, что-то подобное со мной и произошло. А триггерами явились моё расхристанное душевное состояние после болезненного расставания с Денисом, мысли о бабушке Марье в её родном доме и... волшебство огня.

Свеча догорела, зашипела и погасла. Слеза всё-таки выкатилась из моего правого глаза. Но печаль отступила. Я включила свет, вытащила из рюкзака свой походный ноутбук и устроилась с ним за кухонным столом, поближе к печке.

На одном дыхании я записала этот рассказ.

А вы его только что прочитали.