Идеальная Республика

ВНИМАНИЕ ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ КОНТЕНТ 18+

Этот текст содержит

Графическое детализированное насилие, расстрелы, пытки, расчленение взрослых и детей

Массовую гибель гражданских включая детей

Шокирующие сцены с трупами разложением увечьями посмертным надругательством

Обильное использование ненормативной лексики

Политический цинизм репрессии тотальную дегуманизацию

Абсурдную хаотичную жестокость

ВСЕ СОБЫТИЯ И ПЕРСОНАЖИ ВЫМЫСЕЛ Любые совпадения случайны и непреднамеренны

ЕСЛИ ВЫ ЧУВСТВИТЕЛЬНЫ К ТАКОМУ КОНТЕНТУ ЗАКРОЙТЕ ЭТУ КНИГУ СЕЙЧАС ЖЕ

ОСТАЮТСЯ ТОЛЬКО ТЕ КТО ПОНИМАЕТ ЗДЕСЬ НЕТ ГРАНИЦ

ТОЛЬКО МРАК НАРОДНО-АВТОРИТАРНОЙ РЕСПУБЛИКИ

Монотонный стук колёс гипнотизировал, унося его в Верден, в столицу, в будущее, где сердце молодого выпускника Института КНБ колотилось от гордости и предвкушения, спрессованных под рёбрами.В кармане нового кителя, всё ещё пахнувшего свежим сукном, лежало направление – шершавый пропуск в лучшую жизнь, где он будет строить лучшую Республику. За окном же плыли бесконечные серые поля, мелькали развалины деревень, сплющенные будто гигантской ступнёй, а на горизонте клубился чадный дым убогих заводов, создавая уродливую, но необходимую картину. Он смотрел в окно, и на его губах застыла лёгкая улыбка.

В вагоне было душно; спёртый воздух пропитался вонью немытого тела, страха и дешёвого табака. В углу кто-то шептался, и обрывки фраз – «надежда», «перемены», «дождутся» – обрывались, повисая в напряжённой тишине. Кто-то уставился в грязный пол, лицо его было бесстрастным, как застывшая глина, выдавало лишь усталость и покорность в потухших глазах; напротив же мужчина средних лет сжимал кулаки так, что костяшки побелели, уставившись в стену немым вызовом. Герой отвел взгляд, думая о Вердене – столице, центре мощи, порядка и величия, которая скоро впустит его, позволит прикоснуться к самому сердцу Республики.

Внезапный лязг и скрежет металла – дверь вагона распахнулась, впуская поток холодного воздуха с едкой вонью дезинфекции. В вагон вошли двое мужчин в чёрной форме КНБ, их лица скрывали глянцевые пластиковые маски с узкими, безжизненными прорезями глаз. Пустые глазницы методично скользнули по пассажирам, пока сканеры не замерли на старике у окна. Тот, в поношенном пальто, вдруг задрожал, его губы беззвужно задвигались, и оперативники шагнули вперёд разом, грубо вцепившись в него. Старик вскрикнул тонким, детским визгом; его оторвали от сиденья и потащили к выходу, где старые ноги в стоптанных ботинках беспомощно волочились по грязному полу. Тишина в вагоне сгустилась, став тяжёлой, давящей на грудную клетку, нарушаемая лишь неумолимым стуком колёс и гулким стуком его собственного сердца в висках. Стук-стук-стук.

Верден встретил его огромным вокзалом, чьи своды почернели от вековой копоти и грязи. Толпа – живой, стонущий поток – давила, теснила, несла вперёд, и повсюду маячили они– силовики в чёрных формах, с пластиковыми масками, карабинами на груди и массивными щитами; безликие тени системы, вездесущие и бдительные.

Артем выбрался на привокзальную площадь, огромную, вымощенную треснувшим плитняком. Первое, что бросилось в глаза – гигантские памятники: каменные лики Отца Нации смотрели вниз с ледяным, надменным величием и немым презрением. Его портреты висели повсюду: на стенах домов, на тумбах, на растянутых красных знамёнах – грязных, обтрёпанных, выцветших, возводя величие в абсолют.

Контраст резанул, как ножом по горлу: разбитые витрины, горы мусора, сладковато-гнилостная вонь, бесконечные очереди согбенных людей, тянущиеся к убогим киоскам за скудным пайком. Радость горевшая в поезде, схлынула мгновенно, сменившись тяжёлой, густой и липкой горечью, подобной смогу над городом, а в животе сжалась холодная змея недоумения. Это и есть сердце Республики?

Он достал бумажку с адресом общежития для новобранцев КНБ – своего служебного жилья – и двинулся в путь. Улицы Вердена пролегали каньонами между облупившимися домами, чьи фасады, изъеденные трещинами, несли алеющие граффити-лозунги: «Донос – Долг Гражданина!», «Родина Видит Всё!», «Сила – в Единстве!». Балконы покосились, окна были забиты фанерой или зияли пустотой. Редкие прохожие шарахались в сторону, замечая его – ещё не обмундированного, но уже отмеченного кастой по осанке, по кителю; их взгляды скользили по нему: настороженные, злые, пустые, в то время как город дышал вокруг него упадком и страхом.

Внутри общежития витал запах сырости, плесени и едкой дезинфекции – аромат, бессильный перебить ощущение всепроникающей нищеты. Длинный, слабо освещённый коридор привёл его к кабинету дежурного. За столом сидел такой же безликий человек в форме КНБ, но без маски, с каменным лицом. Молча, с подчеркнутой медлительностью, дежурный взял его документы, долго сверял что-то в толстой потрёпанной книге, не глядя на новобранца. Лишь щёлкнув печатью на каком-то бланке, он протянул обратно бумаги вместе с тяжелым железным ключом на грязном шнурке. "Триста семнадцатая. Третий этаж", - буркнул дежурный глухим голосом, снова уткнувшись в свои бумаги, явно давая понять, что разговор окончен.

Третий этаж. Лестница скрипела под ногами, ступени были липкими. Дверь с номером «317» имела щель под ней, забитую грязью. Выданный ключ с трудом провернулся в скрипучем замке.

Комната оказалась крошечной каморкой, наполненной духотой. Железная койка, тонкий серый продавленный матрас, шаткий стол, один стул. Маленькое окно, затянутое пылью и перечёркнутое решёткой. Всюду – на полу, столе, подоконнике – лежал толстый серый слой пыли. Паутина свисала коконами из углов потолка. Запах запустения висел в спёртом воздухе. Он поставил чемодан, подняв облачко пыли.

Весь день он убирался: скорчившись, скрёб пол тряпкой, смывая въевшуюся грязь; стирал пыль со стола, подоконника, решётки; выбивал матрас, поднимая новые тучи. Потом мылся, смывая сажу и пот. Лицо горело, спина ныла, руки чесались. Но даже чистая комната оставалась убогой, серой и вонючей, как весь Верден. Усталость навалилась тяжело и неумолимо, измотав его физически и морально.

К вечеру, в наступившей темноте, он включил телевизор – маленький старый ящик, вмурованный в стену. Экран мигнул, завыл республиканский гимн – торжественный, маршевый, фальшивый. Затем грубый, металлический голос диктора вещал о победах, кознях Запада, мудрости Отца Нации. На экране мелькали кадры: марширующие солдаты, улыбающиеся рабочие, гигантские дымящие заводы. Он смотрел невидящими глазами, веки слипались, тело ныло. Завтра его ждала форма, командир, напарники, первое задание, начало службы и всего пути. Телевизор мерцал, бросая прыгающий свет на стену. Лицо Отца Нации с экрана смотрело каменным, презрительным взглядом. Он повалился на жёсткий матрас, не раздеваясь. В ушах всё ещё стучали колёса, увозившие иллюзии и привозившие суровую реальность Народно-Авторитарной Республику "Н.А.Р"