Идеальный сосуд

Приютский коридор огласился приглушённым смехом детей: Оливер с компанией осторожно насыпал под дверь директора смесь, которую готовил целую неделю. Серовато-белый порошок напоминал сахарную пудру, но пах он острее — сладковато и резко, как перекись с примесью железа. Смесь состояла из калиевой селитры, сахара и щепотки пищевой соды — всё тщательно растиралось в ступке, найденной на кухне.

В теории при малейшем нагревании — от тепла рук или трения двери — реакция начиналась бы: сначала лёгкий дым, затем вспышка — яркая и едва слышный треск. Без огня, без осколков — лишь светящийся вздох.

— Я не хочу... А он точно не взорвётся? — шептал Марк, прижимая к себе потрёпанного мишку.

— Это не бомба, — ответил Оливер, распределяя порошок у дверного проёма. — Химическая реакция. Без пламени. Просто свет и немного дыма. Ты же мне веришь?

Марк кивнул, но прижал игрушку ещё крепче.

— Да ладно тебе, Марк, — фыркнула Сара, скрестив руки. — Если бы это было опасно, Олли не стал бы этого делать. Он же не какой-нибудь придурок из старших классов, которые жгут бумагу в раковине.

— Он бы не стал, — добавил Нолан, стоя чуть поодаль. — Но кто знает, может, сегодня что-то пойдёт не так. Как в прошлый раз, когда ты чуть не спалил школьную лабораторию.

Оливер не обернулся, только чуть сильнее сжал баночку.

— В этот раз всё проверено дважды. И формула другая. Без огня. Обещаю.

Сара подошла ближе, понизив голос:

— Ты вообще понимаешь, что мы делаем? Это же почти прямое попадание в список на выселение. Грэм нас прикончит.

— Значит, лучше нам быть очень осторожными, — тихо ответил Оливер, отложив пустую баночку в сторону.

Нолан достал зажигалку.

— Тогда начинай. Я прикрою, если кто-то пойдёт.

Марк нервно схватился за рукав Оливера:

— Только быстро, ладно? Я чувствую, что сейчас кто-то появится...

Оливер взял зажигалку, но не щёлкнул. Его взгляд замер на полу. Появилась знакомая тень. Она двигалась. Медленно. Целеустремлённо.

И прежде чем спичка коснулась фитиля, тень перекрыла свет.

— Шарп. За мной.

Марк взвизгнул. Сара отпрянула. Нолан сделал полшага назад, осознавая, что они действительно могли подорвать дверь директора. Миссис Грэм стояла в дверном проёме дальней комнаты, её пальцы уже смыкались на плече Оливера — с безошибочной хваткой человека, тридцать лет возвращавшего беглецов в кровати. В её голосе не было гнева — только ледяная деловитость.

— К тебе гость.

У миссис Грэм всегда был туго собранный пучок. Иногда Оливеру казалось, что она тайный агент спецназа.

— Опять ты.

— Это был эксперимент.

— Эксперимент? — её бровь взлетела, будто она услышала, что вода — это металл. — Это называется «угроза безопасности». Порошок. Под дверью директора. Без предупреждения. Что это вообще было?

— Реакция. Без огня. Просто свет и немного дыма.

— И кто тебя просил делать «реакцию»? Кто тебе дал разрешение играть с химией вне лаборатории?

— Лаборатория — мой подвал.

— Твой подвал — кладовая с пауками, Шарп.

Она потащила его за собой вдоль коридора, остальные дети застыли на месте — как свидетели, ожидающие допроса.

— Я серьёзно, — продолжала миссис Грэм, шагая по линолеуму так, что казалось, будто шествовала, сокрушая всё на своём пути. — Когда ты придёшь в себя? Когда станешь нормальным ребёнком?

— А что такое «нормальный»? — спросил Оливер, стараясь говорить сухо, хотя внутри всё ёкнуло.

— Тот, кто не сыплет самодельные смеси под двери, вот кто.

— Но если бы я просто сидел и ничего не делал, ты бы тоже меня отругала. Сказала бы, что я замкнутый или депрессивный.

— Ты мне не психолог. Ты воспитанник. И поверь, после этого случая ты больше не будешь входить в списке тех, кого можно отдать в хорошую семью.

— Значит, я им и не нужен. Они бы меня не поняли.

— Вот именно. Так что давай, — она остановилась перед дверью в гостевую комнату, где пахло пылью и ложной надеждой, — покажем новому человеку, почему ты — проблема.

Помещение было обставлено с подчёркнуто нейтральной заботой: игрушки, книги, мебель — всё, чтобы ребёнок чувствовал себя естественно. Оливер всегда считал это фальшью. За столом в луче осеннего солнца сидел мужчина в чёрной водолазке. Его овальные очки отражали свет, скрывая карие глаза. Но Оливер сразу понял: этот человек не похож на тех, кто приходил раньше. Прежде чем заговорить, Адам снял очки и начал протирать их платком — с какой-то странной, почти навязчивой тщательностью, будто стирал не пыль, а следы чего-то невидимого.

— Садись, — сказал Адам, и в его голосе не было ни доброты, ни раздражения — только холодная точность.

Дверь захлопнулась. Где-то за стеной смеялись дети, но здесь, в этой комнате, время казалось застыло. Оливер медленно опустился на высокий стул и начал болтать ногами, упрямо разглядывая трещину на потолке, пятно от чая на документах, собственные пыльные туфли — куда угодно, только не на незнакомца. Адам сидел неподвижно. Руки его лежали на коленях — плоские, бледные, безжизненные.

«Я бы не смог так просидеть даже минуту. Мне бы захотелось пошевелиться, почесать нос, что-нибудь сломать... Но он будто вообще не дышал. Или дышал где-то глубоко внутри, где воздух не нужен».

В то время как Оливер болтал ногами и ёрзал на стуле — живой, неугомонный, свободный. Пока ещё свободный. Тишину разрезало покашливание.

— Мне сказали, что ты любишь химию.

Он положил на стол толстую книгу в твёрдом переплёте. Золотыми буквами на обложке сияло: «Токсикология и человек».

В груди ёкнуло. Он не привык, чтобы кто-то чужой делал для него подарки. Это было странно. И даже немного неприятно. Таких обходов и встреч с возможными опекунами бывали не редко, но чтобы кто-то намеренно узнал о его интересах и купил книгу...

— Есть такое, — он тыкнул пальцем в обложку. — Особенно эксперименты. В основном они удаются.

Адам медленно улыбнулся. В этой улыбке не было ни капли тепла.

Воспитательница невольно бросила фразу, держа в руках документы на других детей, если Адам передумает.

— С ним ещё никто не справлялся, — строго заявила она, больше для себя, поправляя невидимый локон за ухо.

Уголки губ Адама поползли вверх.

— Я найду способы справиться.

Его пальцы сложились в замок, и Оливер вдруг понял: это не просто фраза. Это обещание. Он вспомнил, как вчера растворял сахар в кипятке. Медленно. Неотвратимо. Таким же был и этот голос.

«Он не думает, он действует. Не сомневается. Не колеблется. Просто… решает. Что он видит во мне? Не ребёнка. Не сына. Реактив. Пробирку. Поле эксперимента. Интересно, он уже выбрал температуру нагревания?»

Оливер почувствовал, как внутри всё скручивался в тугой комок. Нога дёргалась быстрее обычного, но внешне он оставался спокоен.

«Ты не первый, кто думает, что может мной управлять. Но ты первый, кто смотрит на меня так, будто я должен быть благодарен за это».

Он рискнул взглянуть вверх — и впервые встретился глазами с Адамом.

Тот смотрел на него, как будто разбирал по косточкам. Не злость. Не гнев. Просто интерес. Как будто Оливер был чем-то вроде загадки, которую можно решить… если достаточно долго давить.

«Если он скажет „успокойся“, я закричу».

— О, надеюсь, ты будешь очень счастлив, Олли.

Голос звучал обволакивающе. Почти добрым. Почти человечным. Но в нём не было ни капли тепла.

Оливер медленно отвёл взгляд. Но было поздно. Контакт состоялся.

Игра начиналась.