Идущий к реке

Становясь океаном,
Сожалеют ли воды реки
О своих берегах?
Хризантемы в снегу,
Как светла эта ночь перед боем.

Оргия праведников – Вперёд и вверх

Письмо из Байхэ

(лист оборван, строчки трудно разобрать из-за мелкого угловатого почерка)

…Замирая и бросая взгляд на хлопья золы от недавнего пожарища, что носит по пустым улицам ветер, я невольно вспоминаю выжженые солнцем дороги близ нашего дома – улёгшаяся толстым слоем пыль подобна Олли, что обманчиво неуклюже развалился под кустом. Кажется, будто нескладный, лохматый пёс совсем постарел, но нет, нет же! Это – хитроумная засада на того, кто осмелится приблизиться. Так и пыль, что взлетает и окутывает, лишь ступишь ты на дорогу, и пепел, оседающий на одежде и въедающийся как репей… А тот ужасный буфет, об угол которого я вечно ударялся… Помнишь же? Помнишь, Джошуа? Вещи и случаи, что нам суждено терпеть и нести за собой до гроба и в гроб. Так ты говорил?..

Я часто думаю о доме. С каждым днём это чувство укореняется во мне всё крепче, подобно сорняку или твоей заразе, вылечить которую я не в силах. Я вспоминаю, как мы сидели с тобой на берегу нашей реки, и ты кидал камни, рассказывал, сколько всего приключилось с тобой, с леди Урсулой, со стариком Ки́раном, с гостившей у вас три недели тётушкой О’Доэрти, спровадить которую всё не выходило. И ты не выдержал, указал ей на дверь. Как за это тебя отчитывала леди Урсула! Как хвалил старик Киран и спорил, что надо радоваться: в тебе наконец-то проснулась горячая кровь Ллевелинов. Не в обиду леди Ллевелин, бывшей в девичестве О’Доэрти, будет сказано…

Да, я вспоминаю. Вспоминаю, как хожу вдоль берега, подбираю камешки для тебя и в ответ на твои рассказы делюсь своими приключениями: про Блэкторн и лорда Бамблейна, про работу в одном из врачебных кабинетов профессора Юстаса, про женщину, которую эти двое не переносят на дух. Тогда я и не предполагал, что вернусь в Блэкторн и уйду из университета навсегда – к той самой женщине, посмевшей бросить вызов всему преподавательскому составу и профессору Юстасу лично. Не предполагал и ходил кругами, смеялся, не думал о завтрашнем дне…

(несколько неразборчивых строк)

В день моего отъезда ты сказал, что молитвы Деве Света дарят покой. Даже если россказни церковников – сплошная ложь, уж лучше она, чем бездушная пустота, коею пророчат после смерти учёные мужи. Ты уверял, что лишь Она ниспошлёт утешение мне, позволит примириться со скорой утратой. Ты был спокоен и счастлив. А я хлопнул дверью, не желая слушать, что и леди Урсуле помогли молитвы, что мне стоит вернуться и быть рядом с ней. Твоё последнее желание…

(несколько сильно зачёркнутых строк, кляксы, длинный отступ)

Я был глух. Я не видел перед собой тебя – только потерю, которая настигнет и разорвёт в клочья, будто изголодавшийся по охоте пёс. Я не хотел быть должником леди Урсулы… нет, Ллевелинов. Не хотел, потому что никогда не видел себя частью вашего дома. Я решил спасти тебя. И чем всё обернулось?

Боюсь, никакими молитвами мне не выпросить Её милости. Глухой горделивый ребёнок, не желавший замечать истину, что милостиво сунули под нос. Её светоносный взор не достигнет тех пучин, в которые я погрузил себя.

Что я забыл здесь, Джошуа? Смысл утерян, а я не могу остановиться. Бреду наугад, блуждаю в тумане.

Я боюсь возвращаться. Я боюсь узнать, что опоздал. Что ты мёртв.

Я бегу от правды, но чувствую: она ждёт впереди.

Я поставлю точку, и есть лишь один способ сделать это.

Прости меня, Джошуа. Прости за всё.

Я не вернусь.

– порт Байхэ, 17 октября 1574 года от утраты Искры

не прощай меня, не прощай

не прощай, не прощай

(дальше разобрать невозможно, слова написаны поверх друг друга)