ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества

Ветер на Охотском море – не просто порывы воздуха. Это живой, мыслящий организм, сотканный из ледяной воды, соли и чистой ярости. Он не свистел в вантах платформы «Варяг» – он выл басовитым завыванием, выводил примитивные мелодии первобытной тоски и швырял в стальные борта колючий снег, словно пытаясь стереть это дерзкое творение человека с лица океана.

Внутри жилого модуля гудело центральное отопление, безуспешно пытаясь создать иллюзию уюта. Даже здесь, в относительном тепле, сквозняки ощупывали каждый сантиметр пространства, а платформа под ногами мерно и навязчиво вибрировала, напоминая: ты всего лишь гость, терпимый по милости стихии.

Игорь Стрельцов откинулся на стуле, закинув ноги на стол, заваленный распечатками и схемами. В его руке застыла кружка с кофе. Напиток давно остыл, покрылся маслянистой пленкой. Он сделал большой глоток, не морщась. Горечь бодрила лучше, чем тепло.

Взгляд скользил по мониторам, поглощавшим данные телеметрии. Зеленые, желтые и красные цифры мерцали, рассказывая сложную сагу о давлении на забое, дебите скважины, температуре теплоносителя. Его обветренное, покрытое щетиной лицо не выражало ничего, кроме сосредоточенной усталости. Он не был «героем» в романтическом смысле. Он был инженером. Механиком от бога, которого начальство бросало на самые сложные участки. Человеком, умевшим слышать, о чем поет металл, и понимать, о чем молчат машины.

Он потянулся к стопке бумаг, пробежался глазами по отчету по добыче за смену. Молодой парень, недавний выпускник, старался – это было видно. Но старательность без понимания – прямой путь к катастрофе. Игорь взял карандаш, уже изрядно затупленный, и почти не глядя обвел цифру в третьей колонке.

— Петров, — его голос, хриплый и безразличный, резал вой ветра за стеной, как нож. — Ты насчитал мне прирост дебита на семь процентов после промывки.

С другого конца стола поднялась взъерошенная голова. Глаза Петрова были красными от недосыпа.

— Да, Игорь Викторович. По данным…

— Данные врут, — Игорь перебил, не повышая тона, и ткнул карандашом в монитор. — Смотри. Давление на приеме насоса упало. Всего на полтора бара, но упало. Ты промыл ствол, убрал песчаную пробку – сопротивление потоку должно было снизиться. Давление – вырасти. А оно село. Значит, где-то там, внизу… — он ткнул карандашом в пол, будто указывая на двухкилометровую глубину под ними, — образовалась новая пробка. Или пошла трещина в обсадной колонне. Твои семь процентов – артефакт, глюк датчика. Скважина не стала лучше, Петров. Она готовится к худу.

Парень побледнел. Его отчет, его старательность оказались пшиком. Он хотел что-то возразить, найти оправдание, но взгляд Игоря, тяжелый и уставший, не оставлял пространства для маневра. Это был не упрек. Констатация факта. Здесь, на краю света, ошибки не прощали. Их просто предъявляли, как счет.

— Перепиши, — Игорь откинул папку с отчетом обратно на стол. — И в следующий раз, прежде чем рапортовать об успехе, убедись, что твоя скважина не собралась на тебя плевать.

Он отвернулся к мониторам, давая понять, что разговор окончен. Петров, сгорбившись, принялся лихорадочно перебирать бумаги.

Одиночество здесь было таким же постоянным, как вибрация платформы. Игорь давно смирился с этим, даже научился находить в этом своеобразный комфорт. Его личная жизнь осталась там, на «большой земле», в виде пары разводов, редких звонков от взрослеющей дочки и алиментов, которые уходили с карты с завидной регулярностью.

Как бы в подтверждение этой мысли, на столе завибрировал спутниковый телефон. Грубый, неуклюжий аппарат. На экране светилось знакомое имя. «Лена».

Игорь вздохнул, отпил еще глоток холодной горечи и взял трубку.

— Алло.

— Игорь, — голос в трубке был резким, без предисловий. — Деньги пришли?

— Должны были. Вчера.

— А их нет. У Маши на курсы нужны, я не собираюсь из-за твоей забывчивости перед преподавателем оправдываться.

Он закрыл глаза. В висках застучало.

— Лена, я на платформе. У меня смена тридцать дней. Я не забываю. Я ставлю напоминание. Возможно, задержка по банку.

— Всегда находится «возможно»! – ее голос зазвенел. – У тебя там свои дела, а я тут одна верчусь…

Он слушал этот знакомый, накатанный до автоматизма монолог, глядя в заиндевевшее стекло иллюминатора, за которым клубилась кромешная тьма. Его пальцы сами по себе отстукивали по столу ритм: раз-два, раз-два. Ровный, почти медитативный. Он не злился. Он устал. Устал от этих разговоров, от вечного долга, от чувства вины – своего неизменного спутника.

— Хорошо, — он перебил ее, и его голос оставался ровным, как сталь. — Завтра свяжусь с бухгалтерией. Уточню. Если что-то случилось, переведу со своей карты.

— Чтобы потом я тебе должна была? Нет уж…

— Лена, — он произнес ее имя без раздражения, с какой-то окончательной, ледяной усталостью. — Я на краю света. Буквально. У нас метель, и платформа дрожит, как в лихорадке. Давай не сейчас.

В трубке повисло молчание. Затем короткое: «Ладно. Чтобы завтра же было». И щелчок.

Игорь медленно опустил трубку. Потом потянулся к внутреннему карману рабочего жилета и достал маленькую, потрепанную книжку в мягком переплете. «Древняя Русь в свете археологических источников». Корешок был переклеен скотчем, страницы пожелтели от времени и частого перелистывания. Это была его странная отдушина. Пока другие смотрели сериалы или играли в покер, он погружался в мир, еще более суровый, чем этот стальной остров. Мир, где не было спутниковой связи и центрального отопления, где ветер выл так же, но ему в ответ не гудели турбины, а взывали к богам, вырезанным из дерева.

Он раскрыл книгу на закладке. Глава о торговых путях. «Путь из варяг в греки». Он провел пальцем по карте, по извилистой линии рек, волоков, озер. Мысленно представлял ладьи, груженые мехами и воском. Людей в кольчугах, для которых эта стихия была не врагом, а дорогой. В этом была какая-то первозданная, жестокая чистота. Простые правила: сильный прав, умный выживает, слабый умирает. Не то что в его мире – мире отчетов, алиментов и спутниковых обид.

Внезапно платформа вздрогнула иначе. Не привычной, ритмичной дрожью, а резким, судорожным толчком, будто гигантский молот ударил снизу по сваям. Кружка с кофе подпрыгнула и с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой коричневую дорожку.

Игорь мгновенно вскочил, книга с глухим шлепком упала под стол. Его взгляд впился в мониторы.

И мир перевернулся.

Зеленые цифры, означавшие норму, поплыли, превращаясь в бешеный калейдоскоп. Желтые предупреждения мигнули раз-другой и утонули в кроваво-красном. По центральному экрану поползли диаграммы, зашкаливая за все мыслимые пределы. Давление в скважине. Оно росло не плавно, а взрывными скачками, будто там, в глубине, просыпался и рвался на свободу доисторический левиафан.

Сирена, которую он слышал за годы работы лишь на учениях, взревала, разрывая воздух. Не прерывисто, а сплошным, пронзительным воем. Красный свет аварийной сигнализации залил модуль, превращая все в подобие адского кабаре.

— Что за черт?! — крикнул Петров, вскакивая с места, его лицо исказила паника.

Игорь не отвечал. Он уже был у главного пульта, пальцы летали по клавишам, вызывая на экраны одну аварийную схему за другой. Его лицо стало маской концентрации. Он пытался заглушить скважину, запустить аварийные клапаны, перекрыть поток. Но система не слушалась. Она жила своей, чужой, бешеной жизнью.

И тогда из динамиков, вместо человеческих голосов с других постов, хриплых от криков и помех, полилось нечто иное. Низкочастотный гул, настолько глубокий, что его скорее можно было почувствовать костями, чем ушами. Он нарастал, заполняя собой все пространство, заглушая и вой сирены, и рев ветра. Стальные балки модуля заходили ходуном, вибрация перешла в болезненную тряску. Со стола посыпались бумаги, с полок – инструменты.

Игорь смотрел на центральный монитор, пытаясь найти причину, логику в этом хаосе. Его ум, всегда такой острый и расчетливый, отказывался воспринимать происходящее. Это было не по учебнику. Не по инструкции. Это было… ненатурально.

И тогда экран перед ним не просто замерцал или погас.

Он залился светом. Ослепительно-зеленым, ядовитым, пульсирующим в такт кошмарному гулу. Свет был настолько ярким, что выжег все цифры, все схемы, оставив лишь ровное, бездушное сияние, в котором отразилось его собственное лицо, искаженное недоумением и нарастающим ужасом.

Игорь Стрельцов, инженер-нефтяник, циник и прагматик, стоял, вцепившись пальцами в край пульта, и смотрел в лицо тому, что не имело никакого логического объяснения.

А потом зеленый свет погас, и его поглотила тьма.

*** *** ***

Сознание возвращалось к Игорю нехотя, будто незваный гость, заглянувший на порог. Не через боль — хотя ломота во всем теле напоминала о недавней тряске, — а через оглушительное отсутствие. Сквозь густой туман в мозгу пробивалась одна-единственная, всепоглощающая реальность.

Тишина.

Не просто отсутствие звуков. Это была густая, давящая, физически ощутимая пустота, настолько полная, что в ушах начинало звенеть. Игорь застыл, не открывая глаз, пытаясь осмыслить эту пропасть. Куда делся навязчивый, привычный гул генераторов? Рев ветра, вывшего в стальных переплетениях платформы? Металлический скрежет, вибрация, голоса по селектору? Все исчезло. Словно кто-то гигантской рукой выключил звук у всего мира.

Он лежал на спине. Но не на холодном, прорезиненном полу модуля. Спину и затылок мягко, прохладно поддерживало что-то упругое и живое. Высокая трава. Он почувствовал ее влажную прохладу сквозь ткань комбинезона.

Медленно, преодолевая свинцовую тяжесть в веках, он открыл глаза.

И вздрогнул, ощутив холодный укол адреналина.

Над ним простирался купол неба, черный и бархатный, но не знакомый городской, подсвеченный оранжевым смогом. Этот был густым, глубоким, бездонным. И он был усыпан звездами. Не теми редкими блеклыми точками, что пробивались сквозь засветку мегаполиса или виднелись в редкие ясные ночи над морем. Этих звезд были тысячи, десятки тысяч. Они горели ослепительно, яростно, сливаясь в сияющие реки Млечного Пути, прочерчивая по темноте причудливые, незнакомые созвездия. Они были слишком яркими, слишком близкими. Словно кто-то рассыпал по бархату горсть алмазной пыли.

*Где я?* — пронеслось в голове первое, примитивное, животное.

Он повернул голову, и его обдало волной непривычных запахов. Свежесть, которой не бывает в городе. Сладковатый, терпкий дух полыни. Гнилостная, но живая вонь какого-то животного помета. Влажная, тяжелая прель земли после дождя. Воздух был настолько чист, что почти обжигал легкие, непривыкшие к такой крепости.

Паника, холодная и липкая, попыталась подняться из живота к горлу. Он подавил ее, сглотнув. Паника — роскошь, которую он не мог себе позволить. Включался режим выживания. Сначала — оценка обстановки. Сначала — ты сам.

Он пошевелил пальцами рук, потом ног. Все двигалось. Медленно, с протестом, но двигалось. Ни острых болей, хруста костей, ощущения открытых ран. *Целым считай, Стрельцов. Повезло.*

С трудом приподнявшись на локтях, он огляделся. Он лежал на небольшом поле, поросшем высокой, по пояс, травой и колючими кустами. Вдалеке темнел лес — густой, непроницаемый, настоящая стена из древних деревьев. С одной стороны доносился негромкий, убаюкивающий плеск воды. Река. Ни огней. Ни проводов. Ни следов человека. Только бесконечная, дикая природа под незнакомым небом.

*Ладно. Ситуация ясна. Она – полный п#зд#ц.*

Он заставил себя сесть. Мир на мгновение поплыл, в висках застучало. Его затошнило. Он глубоко вдохнул, выдох, стараясь дышать ровно. Это было не похоже на последствия удара током. Не на контузию. Тело будто было вывернуто наизнанку, каждая клеточка жаловалась на какое-то фундаментальное, системное насилие над собой. Как будто его разобрали на атомы, а потом собрали заново, чуть-чуть криво.

*Сначала – что со мной. Потом – где я. Потом – что делать.*

Он потянулся к карманам своего рабочего жилета. Действуя на автомате, как делал это сотни раз, начал проводить инвентаризацию. EDC. Every Day Carry. То, что всегда с тобой.

Правый нижний карман. Смартфон. Он достал его. Экран был черным, мертвым. Ни реакции на кнопку питания, ни индикации заряда. Полный кирпич. *Прекрасно. Мир вокруг как будто из средневековья, а у меня в кармане – самый дорогой в мире пресс-папье.* Он все равно сунул его обратно. Выбрасывать артефакт своей эпохи было рано.

Левый карман. Складной нож Victorinox. Надежный, швейцарский, с парой лезвий, отверткой и шилом. Он щелкнул, открыл большое лезвие. Сталь блеснула в свете чужых звезд, холодная и острая. Холодок металла в руке был единственным знакомым, успокаивающим ощущением. *Хоть что-то.* Нож убрал в карман на поясе, чтобы был под рукой.

Внутренний карман. Зажигалка Zippo. Тяжелая, латунная. Он щелкнул крышкой, большим пальцем чиркнул о колесико. С треском вспыхнуло ровное, уверенное пламя. Оно отразилось в его глазах, в которых все еще плавала ошеломленность. Огонь. Основа цивилизации. У него был огонь. Это уже что-то. Он потушил его, с облегчением почувствовав, как ладонь обволакивает теплый корпус.

Еще один карман. Полпачки прессованных сухарей в герметичной упаковке. Армейский НЗ. Он потряс упаковку. Раздался обнадеживающий хруст. *Еда. На один раз.*

И… все. Весь его технологический арсенал, вся его связь с прежним миром свелась к этому: мертвый телефон, нож, зажигалка, сухари. Смехотворно мало. Цивилизация, которая могла разговаривать с марсоходами, оставила его наедине с дикой природой с набором пещерного человека.

Он попытался встать. Ноги подкосились, мир снова закачался. Он ухватился за ствол молодой березки, стоявшей рядом, и, тяжело дыша, медленно поднялся во весь рост. Голова кружилась, но он удержался. Стоял, опираясь на дерево, и смотрел на этот новый, старый мир.

*Хорошо, Стрельцов. Дыши. Думай. Ты не на платформе. Где ты?*

Он оттолкнулся от березы и сделал несколько неуверенных шагов на открытое место, чтобы лучше видеть небо. Взгляд автоматически пошел искать Полярную звезду. Найти ее было нетрудно — она, как верный страж, висела на своем месте. Но что-то было не так. Очень не так. Ковш Большой Медведицы был развернут под странным, непривычным углом. Созвездие Кассиопеи, которое он всегда находил без труда, будто съехало со своего места. Он не был астрономом, но годы работы в ночных сменах вдали от городов научили его ориентироваться. И сейчас все главные вехи на небе стояли криво. Словно кто-то слегка провернул небесную сферу.

Ледяная полоса ужаса медленно поползла по его спине.

*Прецессия. Смещение земной оси. Но оно происходит за тысячи лет… Это… невозможно.*

Он посмотрел на лес, на траву, на изгиб реки вдали. Все выглядело… по-другому. Более дико, более первозданно. Деревья были толще, трава выше. Ни следов вырубки, ни мелиоративных канав.

Мысли неслись обрывками. *Аномальный выброс. Зеленый свет. Гул… Теория мультивселенной? Провал во времени?*

Он вспомнил свою книжку. «Древняя Русь в свете археологических источников». Ту, что лежала у него в кармане, когда зеленый свет поглотил все. Он судорожно полез во внутренний карман. Его пальцы наткнулись на знакомый потрепанный переплет. Он вытащил книгу. Она была мокрой от росы, но целой. Он прижал ее к груди, словно это был единственный якорь, связывающий его с реальностью.

И в этот момент до него донесся звук. Не тишина. Новый звук.

Далекий, протяжный, леденящий душу вой. Не ветра. Животного. Волка.

Он замер, вжимаясь спиной в шершавую кору березы, стараясь слиться с темнотой. Вой повторился, уже ближе, злобнее. Ему ответил другой, с противоположной стороны, замыкая круг.

Холодок страха, на этот раз чистого, неразбавленного, сковал его. Он был здесь не один. И он был не на вершине пищевой цепи.

Он сжал в кармане рукоять ножа, ощущая под пальцами знакомые грани. Его прагматичный, аналитический ум, еще секунду назад пытавшийся решить задачу вселенского масштаба, резко сузил фокус до одной, простой цели.

Выжить. Следующие несколько часов.