Игоша

Уже совсем большой, но еще немножко маленький, мальчик Данила, пяти лет от роду, разбирал деревянные игрушки в просторной светлой комнате, когда окно вдруг распахнулось от февральского сквозняка. Данила поднял вихрастую голову и увидел – его. Странное существо со сморщенным личиком. Ножек и ручек у него не было, двигался он всем телом, как змея. Данила испуганно вскрикнул.

– Игоша! – пронеслось в голове Данилы.

Вспомнил он, как пару дней назад ходили они с бабкой, знахаркой и повитухой, в дом соседки Лизы. Та была на сносях, и круглый живот выпирал вперед из тощего белого тела. Разложила бабка всякие травы вокруг постели роженицы, кинула кости гадальные, и выпала ей Смерть. Данила в этом не разбирался, конечно, но бабка на мгновение побледнела, прошептала что-то бескровными губами, будто действительно ее, Костлявую, увидела. Взглянула печально так на Лизу и приступила к делу. Ребеночек шел тяжело, натужно. Кричала Лиза, плакала, цепляясь тонкими руками за мокрую простынь. А потом разразился отчаянный младенческий вопль. Данила сидел за ширмой, но от этого какого-то нечеловеческого, душераздирающего крика заглянул в комнату. С младенцем было что-то не то. Пригляделся Данила и понял: ручек и ножек у младенца не было, а на месте носа зияла огромная уродливая дыра. Данила завизжал, ладошкой рот прикрыв.

Обрезала бабка пуповину, ребеночка на грудь матери положила. Лиза плакала и все гладила младенца по выпуклой голове, будто не замечала его неказистости. Пришел муж Лизы, Андрей Иванович, увидел ребенка и закричал на Лизу, будто она виновата, что такого калеку на свет произвела. Схватил младенца и ударил головой о стену, ребенок со стоном дух последний испустил, да и помер. Бабка над ним даже молитву крестильную зачитать не успела.

Досталось и бабке с Данилой. Выгнал их Андрей Иванович, считая, что и они виновны в таком горе родительском. Ушли они восвояси, а бабка все шептала: “как бы в Игошу уродец тот не переродился”.

– Бабушка, а кто такой Игоша? – спросил взволнованно Данила.

– Злой дух, который в детях некрещеных селится и житья никому не дает. Проказничает.

И вот. Сидел Данила в комнате, когда появился в ней Игоша. Данила – в крик: “Игоша! Игоша!”. Прибежала мать Данилы, стала его успокаивать. А он визжал на одной ноте и все в окно смотрел, а там нет никого. Только ветер распахивал створки и шумно стучал ими.

– Полно тебе, Данила, – уговаривала мама. – Зря тебя бабушка напугала. Не придет к нам Игоша.

– Откуда знаешь? – робко спросил Данила.

– Не бывает его вовсе, выдумки все это, – ответила мама, улыбаясь так уверенно.

Но Даниле спокойнее от этого не стало. Насторожился он. С той поры стал он Игошу видеть каждый день. Тот к нему то ластился, то – наоборот, злился на Данилу и волосы ему драл. Не знал Данила, как вести себя, чтобы Игошу утихоморить. А Игоша только смеялся над ним, игрушки ломал, стекла в окнах побил, всяко измывался над Данилой. Но мама не верила ему, когда он жаловался, считала, что сам это он безобразничает да на выдуманного Игошу скидывает. Поначалу пыталась мама вразумить Данилу, а потом стала раздражаться и злиться на него. Говорила:

– Хватит проказничать, а то отцу нажалуюсь.

А отец у Данилы – военный и очень строгий. Служил на чужбине, но скоро должен был вернуться. А если мать на Данилу нажалуется, то вместо гостинцев заморских получит он отцовского ремня и розог. Уж это Данила точно знал. И присмирел. Старался не обращать внимания на Игошу, но тот пуще прежнего изводил его, одежду рвал и пачкал, все ломал.

– Что ж тебе надо от меня, окаянный! – в сердцах спросил Данила и затопал отчаянно.

– Место твою хочу занять, – ответил Игоша. – Вот у тебя сколько игрушек. Вон тебя как все любят. А меня родной тятенька о стену пришиб и в печку бросил.

Заплакал Данила. Мать заметила – только хуже Даниле с каждым днем становилось. Он похудел. Есть перестал. Все только в углу комнаты сидел, обхватив себя за колени, и плакал, прогоняя Игошу невидимого прочь-прочь. Позвала она бабку, чтобы та убедила Данилу, что обманула его, зря напугала, что нет никакого Игоши.

А бабка, наоборот, сказала: “Выгонять надо Игошу, а то изведет он и Данилу, и всех вокруг”.

Она кости гадальные кинула, лицо ее прояснилось.

– Удача нас ждет. С божьей помощью одолеем Игошу, – сказала бабка и позвала Данилу собой. – Пойдем. Поможешь мне Игошу прогнать, раз видишь его. Надо первопричину искать, а она – в слезах материнских.

Пошли они с Данилой снова к Лизе. А та сама на себя не похожа. Бледная стала, глаза от слез бесконечных опухли, а на лице – багровели синяки да ссадины. Избил ее Андрей. Люто избил. Плакала Лиза, когда гости к ней пришли.

– Никак по ребенку своему все убиваешься? – без предисловий спросила бабка.

Ничего не ответила Лиза, только обняла себя за худые плечи и разрыдалась еще сильнее.

– Ну будет тебе, – бабка подошла к Лизе и по спине ласково похлопала. – Молодая ты. Еще родишь здорового.

— Да где там?! – всхлипнула Лиза. — Не смогла мужу нормального родить, он меня теперь со свету сживет.

– Да муж твой – грозный, конечно. Но отходчивый. Я-то знаю. Да и кости гадальные сказали мне, что все хорошо у тебя будет. Только по ребеночку так не убивайся. А то Игоша так и не отвяжется ни от тебя, ни от Данилки нашего впечатлительного.

– Не могу… – проговорила Лиза. — Жалко мне его. И себя жалко!

Заревела Лиза, а Игоша из слез ее поднялся и давай Данилу дергать беззубым ртом за пуговицы. Стал отбиваться от него Данила.

Достала бабка Псалтырь карманный и стала молитву крестильную зачитывать. А Игоша рассердился, вцепился в Данилу и давай ему в живот головой бить. Данила ворочался, руки и ноги себе выкручивал. А бабка молитву над ним читала, удерживая Данилу. Закрутился Игоша волчком, прошелся ураганом по комнатам, все разнес, посуду со стола скинул, разбил ее на осколки мелкие.

– Слезы твои привязывают его к месту, отпусти его, – кричала бабка Лизе. – И тебе легче станет. И душа сына твоего от Игоши освободится.

Горько было Лизе. Плакала она, не переставая. Но, наплакавшись вдоволь, успокоилась и прошептала тихо-тихо так. Едва слышно:

– Отпускаю тебя, сыночек. Иди себе с Богом, может встретимся с тобой когда-нибудь снова. В другом, более счастливом мире.

И так спокойно ей стало. Лицо ее разгладилось и слезы высохли. Ушел Игоша.

С тех пор не беспокоил он никого. А бабка внушение Андрею Ивановичу сделала, чтобы руку на жену больше никогда не поднимал. И он послушал ее. А может, заколдовала его бабка. И так жили Лиза с Андреем Ивановичем в ладу. А через год родила Лиза здорового сына. И все у них было хорошо, как бабка и предсказывала.

Рассказал об этом случае уже совсем старенький, но в душе вечно юный, девяностолетний Данила Ильич. А записал студент-фольклорист Федор.

Глаза у Данилы Ильича голубые-голубые, а вдруг Федор заметил – сверкнуло в них что-то темное, хитрое, небывалое. Сверкнуло и тут же погасло. А Данила Ильич будто случайно стакан со стола уронил. И улыбнулся так. Странно-странно.