Игра в тенях Империи(Сумрачный Легион)

Пролог: Вечерние шахматы при свечах

В глубине дворцовых покоев, где даже воздух казался спрессованным от времени, два человека сидели в бархатных креслах, разделённые низким столиком из воронёного дерева. На столе, под мягким светом камина, застыли в мраморной тишине шахматные фигуры — чёрные и белые, как сама история их противостояния.

Человек со взглядом зимних озёр и сединой, тронувшей виски словно иней, наблюдал. Каждый вечер, вот уже сто двадцать лет, он начинал партию с этого безмолвного изучения — не доски, но своего единственного оппонента. Для него это была медитация, погружение в бездну расчёта. Его визави, исполинского сложения мужчина с волосами цвета смоляной ночи, лишь отхлёбывал ароматный кофе, добытый с далёких южных плантаций. Этот ритуал давно стал для него привычным, почти утомительным театром. За века он смирился с неизбежностью поражения, но не с отказом от борьбы.

Холодноглазого звали Кассиан. Отказавшись от императорской короны в пользу титула лорда, он сохранил власть куда более тонкую и всепроникающую — власть над Сетью, паутиной теневых операций, опутавшей империю. Его боялись даже те, кто никогда не видел его лица. Внешность его была обманчива: юношеская непринуждённость, вечно сбитые пряди волос, лёгкая улыбка. Но эта улыбка никогда не достигала глаз. Его взгляд был скальпелем, вскрывающим душу, а ум — лабиринтом, в котором терялись самые искушённые стратеги.

Император Ардан, сидевший напротив, был его антитезой. Мощь, воплощённая в плоти. Его тёмные глаза, лишённые белков, поглощали свет, а спокойствие было подобно затишью перед ураганом. Он олицетворял грубую силу и прямую волю, тогда как Кассиан — изощрённый интеллект и знание всех скрытых пружин мира.

— Твой замысел становится прозрачен, — нарушил молчание Ардан, поставив фарфоровую чашку с глухим стуком. Звук показался кощунственно громким в этой тишине. — Ты меняешь не ход, но саму цель нашей игры?

— Белые начинают. Так предписано каноном, — отозвался Кассиан, и его пальцы едва заметно дрогнули. Чашка, осквернявшая своим присутствием священное пространство доски, взмыла в воздух, смялась в бесшумный комок и канула в огонь камина, не оставив пепла.

— Фигуры? — Император не повёл бровью.

— Пешек недостаёт. Но разве история не учит, что именно пешки порой решают исход битвы? — Кассиан откинулся на спинку кресла, и тень скользнула по его лицу.

— Ты по-прежнему веришь, что пора вступать в открытую фазу? Империя дремлет в зыбком благополучии.

— Она не дремлет, она разлагается в нём, — голос Кассиана стал холодным и резким, как ледяной осколок. — Мы слишком долго купались в иллюзии покоя. Народ обрюзг от довольства, знать — от интриг. Враги же точат клинки у наших границ. Наш план должен осуществиться в течение пяти лет, иначе мы из охотников превратимся в дичь.

— У тебя есть кандидаты? Те самые… недостающие пешки?

— Пешка — это потенциал. Глина, которой можно придать любую форму. Мне нужны молодые умы, не отягощённые догмами прошлого. Не старше ста лет. Старики видят мир сквозь призму устоявшихся истин, а нам нужны те, кто способен эти истины подвергнуть сомнению.

Уголок губ Ардана дрогнул в подобии улыбки.

— Мудрецы в опале?

— Мудрость, лишённая гибкости, — это глупость, одетая в ризы традиции, — парировал Кассиан, вдруг увлечённо рассматривая собственный ноготь.

Наступила пауза, наполненная лишь потрескиванием поленьев. Затем Кассиан, с лёгким брезгливым видом, откусил мешавший ему заусенец и сплюнул в сторону огня. Пламя дёрнулось и проглотило плевок, будто покорный зверь.

— Придворные эстеты лишились бы дара речи, узрев такие манеры, — тихо рассмеялся Ардан.

— Я не принадлежу к их кругу, — пожал плечами Кассиан. — Они сами возвели меня на этот пьедестал. Я не просил об этом.

— Как же им тогда тебя величать?
— По имени. Просто Кассиан. Всё остальное — шелуха.

Император замер на миг, а затем грохот его хохота, мощный и стихийный, потряс воздух в комнате. За дверью замерли в напряжении стражи, но ни один не посмел поинтересоваться причиной монаршего веселья.

— От твоего хохота в ушах звенит, — поморщился лорд.

— Кассиан! — выдохнул Ардан, всё ещё давясь смехом. — Просто Кассиан! Это гениально в своей простоте!

— Может, наконец, начнём? — в голосе Кассиана прозвучала лёгкая усталость.

— Кто делает первый ход?

— Белые. Нарушать установленный порядок — первый шаг к хаосу.

Глава I. Клеймо изгнанника

Элиан Торн

— …употребление одурманивающих веществ в стенах академии, умышленная порча артефактов, срыв церемоний, нанесение телесных повреждений соученикам, агрессия в отношении наставника, присвоение гримуарного имущества…

Голос декана, сухой и безжалостный, как скрежет камня о камень, перечислял провинности. Каждое слово падало на площадь Прозрения тяжёлым свинцовым грузом. Народ, столпившийся у подножия гигантской лестницы Академии Видений, замер в немом ожидании. Публичная кара была действом редким, почти мифическим.

Элиан Торн стоял на мраморном возвышении, спиной к барельефам древних магов. Ветер трепал пряди его тёмных волос. Он не опускал взгляда, в его серых, слишком спокойных глазах читалась не дерзость, но отстранённость, будто всё происходящее было плохо сыгранным спектаклем. За год он успел нарушить практически каждый неписаный закон заведения, став живым воплощением хаоса. Но все знали: истинная причина расправы крылась в последнем, самом страшном пункте. Декан выкрикнул его с ледяным торжеством:

— …и, наконец, ученик уличен в применении Запредельного Искусства — Практики Бездны! На основании всего изложенного, ученик первого курса, Элиан Торн, изгоняется из лона Академии без права возвращения. Его статус Видящего аннулируется. Мантия и медальон подлежат немедленному изъятию.

Тишина повисла, густая и звенящая. Элиан позволил себе едва уловимую усмешку. Но она застыла на его губах, когда на площадь ступила фигура в багряных одеяниях. Архиканцлер. Его некогда роскошная борода была теперь коротко подстрижена — живое напоминание о «несчастном случае» во время одной из практик Элиана. Взгляд старого мага был подобен обоюдоострому лезвию.

— Ученик понесёт Высшую кару, — проскрежетал его голос, и слова эхом отозвались в костях у собравшихся.

Элиан почувствовал, как холодная волна пробежала по спине. Смерть? Но Архиканцлер, чьё самолюбие было уязвлено сильнее бороды, придумал нечто более утончённое.

— Элиан Торн будет отмечен Клеймом Астрального Отвержения.

Лучше смерть. В едином порыве отчаяния Элиан рванулся к краю помоста, но невидимая сила, тугая и неумолимая, как путы, швырнула его назад, выбив из лёгких воздух.

— Приговор приводится в исполнение немедленно, — прогремел Архиканцлер, и в его голосе звучала сладкая месть.

Немедленно? Для наложения Клейма требовалось присутствие всех тринадцати Архимагов Совета. Неужели они собрались ради него, безродного выскочки?

В ответ на его немой вопрос с глухим гулом раздвинулись величественные врата Академии. Из черноты портала, одного за другим, вышли тринадцать молчаливых фигур в мантиях цвета ночного неба, расшитых серебряными созвездиями. Весь Совет. В тот миг Элиан понял — он стал разменной монетой в игре, правила которой не знал.

Его мягко, почти бережно, опустили в центр пентакля, навечно высеченного в нерушимом камне площади. Тринадцатилучевая звезда, заключённая в круг, — форма проста, как первая руна, но сила её была древней и безжалостной. Архимаги встали по лучам, воздели руки, и воздух задрожал от нарастающего гула архаичных слов Запредельного Призыва.

Элиан знал, что такое Клеймо. Разрыв в ткани реальности, зов Сущности из иного слоя бытия. Она опутает его коконом, отсекая от внешних потоков эфира, и будет медленно, неумолимо высасывать внутреннюю силу, его саму витальность, пока не обратит его в обычного смертного, обречённого на краткий век. Он не мог этого допустить. Не потому, что боялся смерти, а потому что сила была для него не даром, но органом чувств, окном в истинную природу мира.

Пока могучие умы Совета были поглощены ритуалом, его собственное сознание, отточенное годами тайных практик, принялось ткать внутри. Из тончайших нитей внутренней энергии он сплетал два узора: «Серповидный Разрез» и «Пробойную Искру». Первый должен был перерезать пуповину, связывающую его с Сущностью, второй — расколоть скорлупу кокона. Процесс причинял боль, сравнимую с выворачиванием души наизнанку, но он стиснул зубы. Агония была предпочтительнее бессилия.

Ярко-алая нить, мерзкая и живая, вырвалась из пустоты и устремилась к нему. В последнее мгновение, когда связь уже должна была установиться, он выпустил «Серповидный Разрез». Раздался коллективный вопль Архимагов — ритуал вышел из-под контроля.

Следом рванулась вперёд «Пробойная Искра», сплетённая не из света, не из тьмы, но из той призрачной материи, что лежит между ними. Она ударила в формирующийся купол, и мир взорвался.

Волна дикой, неструктурированной энергии ворвалась в Элиана, выкручивая и перестраивая его внутренние каналы. Он рухнул на колени, горло сдавили спазмы, мир поплыл перед глазами. Камень под ним вздыбился волнами, но за пределами пентакля царила звенящая тишина — толпа видела лишь немое светопреставление: вспышки багрового и мертвенно-белого, беззвучные разрывы пространства.

Собрав волю в кулак, он поднял голову. Алая нить не исчезла. Она извивалась, словно ослеплённая змея, выискивая лазейку. Его взгляд скользнул по фигурам Совета и задержался на Верховной Архимаге — единственной женщине среди них. Её лицо скрывал капюшон, но Элиан разглядел на её губах призрачную, почти безразличную улыбку. Она наблюдала, как учёный наблюдает за интересным экспериментом.

И тогда над ним разверзлось. Не просто щель, а зияющая рана в небе. В её чёрной глубине шевельнулось нечто, мелькнули чешуйчатые грани и пара глаз, полных вневременной, космической злобы. Инстинкт, древнее разума, заставил Элиана действовать. Он выхватил из окружающего хаоса три разнородные энергии — жесткий свет, податливую тьму и саму инфернальную материю Сущности — и сплёл из них «Сдерживающую Паутину». Проход стал сжиматься.

Но Сущность успела ответить. Сгусток первозданного холода, обжигающего, как адское пламя, ударил ему под ноги. Элиана вышвырнуло из пентакля, как щепку из жерла вулкана. Он пролетел над оцепеневшей толпой, падая в лабиринт городских крыш.

В последний миг он успел смягчить падение, затратив на левитацию всё, что осталось от его сил. Удар о черепицу, треск дерева под ним, падение сквозь люк на пыльный чердак и жёсткое, выбивающее дух приземление на пол в чужом, пропахшем воском и яблоками доме.

Он поднялся, оглушённый, но целый. Защитное плетение, наложенное в самом начале, выдержало, хотя и светилось теперь тускло, словно прохудившийся щит.

— Что нужно… молодому господину… в моём доме? — голос за спиной дрожал, балансируя между страхом и почтением к мантии, которую тот ещё не успел скинуть.

Элиан обернулся. Перед ним стояла женщина, её глаза были широко распахнуты, в них читался ужас перед вторжением потустороннего в размеренность её мира.

— Дорогая? — донёсся снизу озабоченный мужской голос.

Элиан уже двинулся к выходу, но в этот момент над городом, усиленный магическим резонансом, разнёсся глас герольда, холодный и безличный:

«ВНИМАНИЕ, ЖИТЕЛИ КАРСТА! ОБЪЯВЛЕН В РОЗЫСК ВИДЯЩИЙ, ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ АРКМАГ, ЭЛИАН ТОРН. ПРЕСТУПНИК МАСКИРУЕТСЯ ПОД УЧЕНИКА АКАДЕМИИ. ЛЮБОЙ, ОКАЗАВШИЙ СОДЕЙСТВИЕ В ЕГО ПОИМКЕ, БУДЕТ ОСЫПАН МИЛОСТЯМИ КОРОНЫ. ЕГО СИЛЫ НЫНЕ СКОВАНЫ».

Воздух в комнате сгустился. Взгляд женщины изменился. Страх был вытеснен иным, более примитивным и жадным огнём. Императорская милость. Богатство, титул, избавление от серости бытия. Алчность заискрилась в её глазах ярче любого артефакта.

— ВИКТОР! — пронзительный визг разрезал тишину дома. — ОН ЗДЕСЬ! ЭТО ОН!

Она вцепилась ему в руку, острые ногти впились в кожу, оставив багровые полосы. Элиан, действуя на слепом рефлексе, коротко и жёстко ударил её ребром ладони в висок. Её хватка ослабла, и она осела на пол без звука. Выскочив в коридор, он столкнулся грудь в грудь с хозяином дома — дородным мужчиной с растерянным лицом. Не снижая скорости, Элиан плечом послал его в стену и вырвался на улицу, в гулкую каменную пасть города.

Скинув мантию, он остался в простой, тёмной одежде, сливающейся с сумерками. Город уже бурлил, как растревоженный улей. Шёпот, переходящий в гул: «Обезглавил Совет!», «Продал душу демонам!», «Мне всё равно, я хочу награду!». Правда утонула в море слухов.

Он стал тенью, скользящей по стенам, пока не достиг трущобного квартала «Старых Стен». Спустившись в зияющую пасть разрушенного погреба, он отыскал знакомый выщербленный камень. Серия лёгких нажатий — и часть пола бесшумно отъехала, открывая чёрный провал. Его последнее убежище.

Щёлчок пальцев — и мягкий свет шаров-светильников заполнил подземную келью. Здесь было тесно, но безупречно чисто. Книги, несколько простых свитков, узкая кровать, небольшой стол. Воздух был свеж благодаря вентиляционному плетению. Это было место для размышлений, а не для жизни. Теперь и оно стало ловушкой.

Он выпил глоток крепкого вина, чувствуя, как дрожь в руках постепенно утихает. Затем, погасив свет, рухнул на постель, и беспросветная тьма забрала его в свои объятия.

Проснулся он от чувства, острого и безошибочного, — чувства присутствия. В комнате горел свет, а в его кресле, напротив, сидела девушка. Пшеничные волосы, заплетённые в тяжёлую косу, голубые, как горное озеро, глаза, в которых плавала холодная, хищная любопытство.

— Неужели пробудился? — её голос был мелодичен, но лишён тепла, словно перезвон ледяных колокольчиков.

Элиан медленно приподнялся на локте, разум лихорадочно прощупывал ситуацию.

— Видение или явь? — произнёс он, и в его голосе прозвучала искренняя, уставшая усмешка. — Что привело столь лучезарное создание в моё подземное царство?

— Милость Императора, — ответила она просто, и в этих словах прозвучал приговор. — Встань. Одевайся. Я желаю получить своё вознаграждение до того, как звёзды сойдут с небосклона.

Убийца. Хладнокровный профессионал. Элиан оценил обстановку. Клеймо, та самая трещиноватая сфера из чужеродной энергии, всё ещё висела в нём, высасывая силы. Но его дом хранил одну тайну.

Он резко вскинул руку. Маленький, изящный арбалет лёгко лег в его ладонь. Одновременно с этим метательный нож, тонкий и острый, как жало, просвистел в сантиметре от его виска и с глухим стуком вонзился в стену. Но девушка не сделала ни движения, чтобы продолжить атаку. Она застыла, как изваяние, лишь в её глазах бушевала ярость.

— «Печать Неприкосновенности Очага», — тихо произнёс Элиан, поднимаясь и подходя к ней. Его голос звучал почти с сочувствием. — Древний узор. Он парализует любое существо, вознамерившееся причинить вред хозяину этого места. Ты пробудешь в этом состоянии… часа два. Довольно, чтобы я исчез.

Он собрал немногие пожитки: несколько книг, мешочек с монетами, простой кинжал. Убежище пало. Теперь у него не было ни крова, ни имени, лишь бегство.

На пороге он обернулся. Его взгляд скользнул по её застывшей, совершенной в своей ярости фигуре.

— Страх — интересное чувство, не правда ли? — спросил он беззлобно, почти задумчиво. — Оно обнажает суть. Знай, что сейчас ты была абсолютно беззащитна. И я не причинил тебе вреда. Возможно, когда-нибудь это знание спасёт тебе жизнь там, где жестокость погубила бы.

Он вышел, оставив её в парализующем плетении и тишине подземелья. Наверху его ждал Карст — город-лабиринт, город-ловушка, пропитанный страхом и алчностью. Но над ним, сквозь разрыв в реальности, мерцали чуждые звёзды. Игра только начиналась, и он, вопреки всему, оставался на доске. Пешка, вознамерившаяся стать ферзём.