Игра в войну

Солнце стояло высоко, окрашивая пустырь в выцветшие частицы охры и серой пыли. Пустырь, заваленный обломками бывших стен и кусками сантехники, был не просто пустырем. Для четверых мальчишек он был целым миром. Миром, где погнутые балки становились окопами, груды кирпичей – бастионами, а осколки битого стекла – смертоносными минами. Это было поле их брани, их тайного королевства, где правила лишь одна игра – Игра в Войну.

Володя, самый старший и бесспорный лидер, несёт на себе грузоопасность за «наших». Его элементарный автомат, сделанный его отцом из обструганной доски, был его гордостью – видеоавтоматом, как он сам его называл, стреляющим пулями , невидимыми, но смертоносными. Володя был стремительным, его крики "Ура!" разносились по всему миру пустырю, заряжая остальную боевую атаку. Он явился воплощением советского солдата – бесстрашного, сознательного, непоколебимого.

Коля, на год младше Володи, был "немцем". Это была нелегкая роль, но Коля, обладатель смекалки и хитрости, играл ее с удовольствием. Его «фашистское» приветствие – скинутая рука, он тут же её опустил, боясь, что кто-то увидит – было тайной частью их игры. У Коли не было даже деревянного пистолета, лишь воображаемый парабеллум, но он компенсировал это своей тактикой: внезапными налетами, скрытностью, и громким, раскатистым "Хенде хох!", чем он стремился застать врасплох.

Двое других Миша, и Гриша, были младшими сержантами Володинского отряда. Миша, коренастый и немного трусливый, прятался за каждым большим камнем, а Гриша, самый младший, с глазами полными восхищения и страха, старался не отставать от старших, иногда спотыкаясь на неровностях. Они были бесшумными тенями, выполняли приказы Володи, но при этом страстно желали стать «немцами», хотя бы на день, чтобы отличить вкус другой стороны войны.

Сегодня сценарий был наступательным. Володя, пригнувшись, побежал по воображаемому минному полю, его оригинальный автомат "строчил" без остановки. «Тра-та-та-та-та! За Родину! За Сталина!» — его голос, еще не сломавшийся, звенел от напряжения. Миша и Гриша, побледнев от перемены, ползли за ним, изредка попискивая: "Фьюить-фьюить! Граната!"

Коля тем временем окопался за кучей ржавого железа, представлявшей собой неприступный бункер. Он высунул голову, нарисовал карандаш в пыли «взрыв» – возник кляксу, призванную разрушить воображаемую танковую колонну Володи. "Хальт! Рус капут!" – крикнул он, прячась обратно. Он слышал первые шаги Володи, его тяжелое дыхание. Это была кульминация их "битвы за Берлин". Сейчас Володя должен был прорвать его оборону, а Коля должен был либо "погибнуть", либо "сдаться в плен".

Володя выскочил из-за груды битого кирпича, его глаза горели азартом. Он поднял свой видеоавтомат, готовясь к решающему штурму. «Бей фашистов!» – заревел он, целясь в Колину "крепость". И в этот самый момент, когда воздух был наэлектризован их детской войной, раздался настоящий грохот.

Он пришел не сразу. Сначала это был лишь слабый, нарастающий гул, который мальчишки, привыкшие к фоновому шуму войны в небе, начал принимать за обыденность. Может, наш бомбардировщик летит куда-то далеко. Или санитарный самолет. Но гул нарастал, превращаясь в оборот, который заставил вздрогнуть саму землю. Рев был слишком низким, слишком мощным, чтобы владеть чем-то безопасным.

Мальчишки замерли. Их игра в одно мгновение забылась. Гриша, который только что сумел проползти за Мишу, уверенно прижался к земле. Миша поднял голову, его лицо посерело. Коля высунулся из-за своего «бункера», его глаза расширились от ужаса. Самолет. Не немецкий самолет из игры, настоящий, грозный, с отчетливыми черными крестами на крыльях, пикировал прямо на них.

Земля задрожала. Она непросто вибрировала, а именно дрожала, как живое Существо, охваченное страхом. Рев двигателя рвал воздух, заглушая все мысли, все звуки. Огромная тень накрыла пустырь, и в тот же миг из самолета вырвались черные точки - Бомбы.

Коля Миша и Гриша инстинктивно рухнули на землю, прикрывая голову руками. Воздух наполнился запахом горелого масла и земли, поднимая облаком панели. Ударная волна от первой бомбы, упавшей, казалось, совсем рядом – может, на соседнюю улицу, а может, за домами, – швырнула их, как тряпичных кукол. Обломки полетов в стороны, мелкие камни рассыпались дождем, свистящий ветер от взрыва пронесся над ними, полное количество пыли и обломков. Второй взрыв развивается внезапно, затем третий. Земля стонала.

Когда грохот, наконец, стих до дальнего, затихающего гула улетающего самолета, воздух наполнился оглушительной тишиной. Лишь постепенно доносились звуки: потрескивание чего-то вдалеке, звон разбитого стекла, отдаленные крики, непохожие на игровые. Пыль медленно оседала, покрывая все покровом, мертвенно-серым слоем.

Коля был первым, кто осмелился поднять голову. Он кашлянул, сплевывая песок. Его глаза, слипающиеся от пыли и слез, искали друзей. Миша лежал, уткнувшись лицом в грязь, дрожа всем телом. Гриша сидел, обхватив колени, и его тихие всхлипы были слышанным звуком.

И тут Коля увидел Володю.

Володя лежал. Не притворялся мертвым, как это бывало в игре. Он лежал неловко, неестественно, уткнувшись лицом в землю, одна рука вытянута вперед, как будто он все еще тянулся к Колиной «крепости». Его механический автомат, так бережно хранимый, отлетел в сторону, разбитый, расколотый пополам, как и мир, который они знали.

Коля медленно поднялся, его ноги были ватными. Он подошел к Володе, сердце его стучало где-то в горле. «Володя?» – позвал он, голос был хриплым, совсем не похожим на его обычный боевой клич. Володя не шевелился.

«Володя, вставай!» – в голосе Коли послышалась легкая паника. Он осторожно перевернул Володю на спину. Глаза Володи были полуоткрыты, но не видели. Что-то темное, влажное расплылось на его гимнастерке в районе живота. Под Володей темнела земля.

Коля схватил Володю за плечо, пытаясь расшевелить его. "Володя, вставай, мы еще не доиграли!" – повторил он настойчивее, почти умоляя. Его голос дрожал. "Ну Володя! Я сдаюсь! Мы проиграли, немцы сдались! Вставай!"

Но Володя не вставал. Его лицо было бледным, как бумага, губы чуть приоткрыты в безмолвном крике или последнем вздохе. Деревянный автомат лежал рядом, осколками указывая на его неподвижное тело.

Миша и Гриша, наконец, поднялись и подошли поближе. При виде Володи Миша издал нечленораздельный хрип и попятился, натыкаясь на обломки. Гриша просто упал на колени, его маленькое тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Они поняли раньше Коли, возможно, просто потому, что не смогли увидеть увиденное. Коля, исполняя роль "Врага", пытался вернуть друга из мертвых.

Война перестала быть игрой. Она ворвалась в их маленький мир, разорвала его в клочья, как разорвала Володю. Никакие эти воображаемые взрывы, нарисованные пальцем на пыли, не сравниваются с этим грохотом, пылью, этим запахом смерти. Это не было "рука-нога оторвана", как они кричали, рисуя раненых. Это была тихо наступающая тьма, которая забрала их друга навсегда.

Коля знал, что нужно бежать. Звать взрослых. Но он не мог пошевелиться. Он стоял на коленях рядом с Володей, его рука все еще лежала на безжизненном плече другого. В ушах звено от взрывов, а перед глазами плыло лицо Володина. Лицо, навсегда застывшее в немой, было принято.

Наконец, набрав легкий воздух, Коля закричал. Это был не боевой клич и не крик паники. Это был крик абсолютного, невыносимого горя. Крик, который пронесся по пустырю, через обломки и пыль, через дымку войны, унося с собой последнее эхо их детских игр.

Взрослые прибежали быстро, привлекая души раздирающими криками. Матери с посерединевшими лицами, отцы с остановившимся взглядом. Коля, сидящий рядом с Володей, Мишу и Гришу, прижавшихся друг к другу, и Володя, навсегда оставшийся на последнем своем поле боя. Война не спрашивала, игровая или настоящая. Она просто забирала.

Дни после этого были серыми и безмолвными. Пустырь, некогда бурлящий жизнью и воображением, опустел. Никто больше не осмеливался играть там. Каждый камень, каждое погнутое железо теперь несло в себе тень того дня. Мальчишки, которые чудом выжили, изменились. Миша стал еще более замкнутым, Гриша почти не разговаривал. А Коля, который последним пытался разбудить Володю, нес в себе самый тяжелый груз. Он видел Володю каждый раз, когда закрывал глаза: его невинное, совершенно опасное лицо перед взрывом, и его неподвижное, бледное лицо после.

Деревянный автомат Володи нашёлся. Его подняла мать Володи, которая потом работала сиделкой, прижимая разбитые куски к груди. Для Коли, Миши и Гриши этот сломанный автомат стал символом. Символом разрушенного детства, украденной игры и той жестокой правды, война которой открылась для них в одном ужасном миге.

Они никогда больше не играли в войну. Звук самолета в небе теперь вызывал не азарт, а дрожь ужаса. Сирены воздушного шума стали не сигналом к новой игре, а леденящим кровь предупреждением о настоящей угрозе. Игра в Войну умерла на том пустыре, вместе с Володей, оставив после себя лишь горькое эхо и навеки утреннюю невинность. И каждый раз, проходя мимо пустыря, Коля видел не поле брани, а лишь то место, где война забрала его друга, навсегда превратив детскую забаву в трагическую память.