Знаешь, одна из самых серьёзных потерь в битве — это потеря головы.
Л. Кэрролл "Алиса в стране чудес"
Я открыл глаза и тут же мысленно выматерился. Во-первых, сознание вернулось слишком резко. Из-за этого в висок моментально вонзился раскаленный гвоздь боли. А во-вторых... Во вторых, вместо привычной обстановки квартиры меня окружал "живописный" пейзаж утреннего города.
Старая, местами поросшая жёстким, почти черным, мхом черепица, ледяная и влажная, обожгла босые ступни. Судорожно дернулся, больше от неожиданности, чем от страха, но из-за резкого движения едва не соскользнул вниз. Я находился на крыше. На крыше!
Она была неровной, покатой и чертовски скользкой. Словно кто-то специально покрыл её тонким слоем жира. Я устроился в верхней части, ближе к "коньку". Сидел, согнув ноги в коленях и обхватив их руками.
Опустил взгляд. Шикарно! Брюки отсутствуют. То есть маячу на долбанной крыше, как бельмо на глазу, в рубашке, галстуке, завязанном неровным узлом, и "боксерах".
Поднял голову, посмотрел по сторонам. И слева, и справа высились темные, уходящие в небо офисные здания. Каждое по тридцать пять этажей. Творение современного архитектурного искусства, слепленное из стекла и бетона.
Получается, я нахожусь на крыше здания, в котором сам же и работаю. Потому что только оно в этом суперсовременном районе имеет скромные пять этажей, черепичное покрытие и какую-то извращенную, необъяснимую живучесть. Все подобные строения давным-давно заменили высотки. И только этот дом по-прежнему маячит некрасивым пятном посреди делового квартала.
Я осторожно, стараясь держать равновесие, встал на ноги. Нужно как-то выбираться.
– Главное, не смотри вниз, Макс. Главное, не смотри...
Лучше бы не говорил этого вслух. Человеческий мозг крайне противоречивая штука. Если ты запрещаешь себе что-либо, то обязательно захочешь это сделать. Мой взгляд непроизвольно метнулся к краю, за которым была пустота.
Я тут же зажмурился, чувствуя, как организм накрывает приступом тошноты и мучительного головокружения. Ненавижу свой страх высоты! Что делает факт моего присутствия здесь ещё более удивительным.
Судорожно вздохнул, ощущая, как пронизывающий, металлический воздух раннего утра обжигает лёгкие. Посмотрел на часы. Сейчас семь тридцать. Есть шанс разобраться с ситуацией до того, как меня заметят. Анализировать ее, эту ситуацию, буду позже.
Как я вообще сюда залез? По пожарной лестнице соседнего здания? Через чердачное окно? Конечно, чердачное окно могло бы многое объяснить, но оно давным-давно намертво забито досками. Так что этот вариант отпадает.
Я не помню ничего! Вообще ничего! Как вышел из дома. Как добрался до офиса. Как оказался на чёртовой крыше. А главное – зачем я это сделал?!
Последние полгода провалы в памяти стали моим пугающим, отвратительным секретом. Сначала они были редкими. Раз в месяц. Потом – каждые две недели. Причём, это реально были провалы – черные, непроницаемые пятна. Я просто мог находиться в одном месте, а потом – раз! Щелчок и уже открываю глаза где-нибудь в другом.
Но это всегда было в пределах квартиры или дома. Например, вечером спокойно лег спать, в кровать, как нормальный человек, а проснулся в ванной, наполненной остывшей водой. То есть, промежуток времени, в течении которого я выбрался из постели, разделся и решил устроить себе водные процедуры – просто исчез из памяти.
Однако сегодня я превзошёл сам себя, очнулся вообще на другом конце города. Последнее, что помню — сижу в кухне и ссорюсь с Мариной по телефону. А потом... Потом – всё. Стертый кусок жизни.
Я нервно повел плечами и осторожно сделал шаг в сторону того самого чердачного окна. Хотя, вообще не понимал, как мне его использовать. Даже на расстоянии было видно, что оно все так же забито досками.
Звать на помощь нельзя. Если подниму шум, об этом странном происшествии узнает начальник, коллеги и Марина. Сложно будет объяснить им всем, какого черта я свечу своей задницей в боксерах на крыше офисного здания, в половину восьмого утра. Так что нужно выбираться самостоятельно.
Мысли о пяти этажах, отделяющих меня от твёрдой и надёжной земли, упорно продолжали лезть в голову. Появилась легкая, но жутко раздражающая дрожь. Возможно, еще и от холода. Потому как сентябрь в этом году "радовал" отвратительной погодой.
Усилием воли заставил себя замереть. С каждым ударом сердца нервяк постепенно отступал. Зато, вместо этого, начала гореть левая ладонь. Неприятная пульсирующая боль.
Я поднял руку. Посмотрел на нее. От пальцев к запястью шли несколько неглубоких, но длинных царапин. Похоже, повредил кожу о что-то жёсткое или шершавое.
Внезапно снизу, из туманной утренней хмари, донёсся крик:
— Эй! Парень! Держись! Не делай глупостей!
Голос прозвучал слишком резко и неожиданно. Я качнулся, взмахнул руками, беспомощно хватаясь за воздух, и рухнул плашмя на ледяную черепицу. Приземлился прямо на живот, больно ударившись ребрами.
Суматошно нашарил ногами опору — крошечный металлический крюк непонятного назначения. Главное – не поехать вниз.
— Эй, ты там! — снова раздался голос, теперь настойчивее. — Не прыгай! Подумай о жизни! Парень, оно того не стоит!
Ярость, горячая и неожиданная, ударила в голову. Я перевернулся на спину, снова принял сидячее положение, а потом крикнул в ответ:
— Никто не собирается прыгать! Отвали!
— Оставайся на месте! — завопил уже другой голос, — Помощь едет!
Да чтоб тебя... Теперь точно не получится свалить с этой крыши втихаря.
Адский абсурд ситуации начал меня безумно раздражать. Я, аккуратно спустился чуть ниже, прямо сидя на заднице, и крикнул неизвестным "спасателям":
— Эй, придурки! Я без штанов! Вас это не смущает? Вы вообще видели когда-нибудь человека, который собирается прыгнуть с крыши и предварительно снимает штаны?!
Внизу наступила короткая пауза, после которой послышались смущённые возгласы и активное обсуждение. Мое высказывание, видимо, показалось логичным. Но было уже слишком поздно. Выли сирены, подъезжали машины с мигалками.
Весь мой тщательно выстроенный мир, который я по кирпичику собирал последние десять лет — репутация надёжного сотрудника и порядочного гражданина, отношения с окружающими — всё это сейчас рушилось под воем сирен. Мне всего лишь нужно было просто исчезнуть, чтобы никто не узнал о ночном "путешествии", а в итоге моя физиономия появится в местных новостях.
Через полчаса я уже сидел в родном офисе, кутаясь в какое-то колючее шерстяное одеяло, врученное мне сотрудниками службы спасения. Напротив стояли двое парней в форме. Взгляды у них были... Пожалуй сочувствующие. Будто каждый из спасателей думал:"Это как же человека в его двадцать три года надо довести, чтоб он..."
Да что ты будешь делать! Эти, похоже, тоже думают, будто мой идиотский перфоманс имел конкретную цель. Интересно... Неужели я так похож на придурка, решившего свести счёты с жизнью? Даже в голову никогда не приходило. Абсолютная глупость!
– Вот. Нашли внизу. – Один из парней протянул мне брюки. Мои брюки.
Значит, я пришёл на работу, снял штаны и отправился на крышу. Вся ситуация стала еще более тревожной и до безумия идиотской. В глубине сознания шевельнулась мысль: я снял их, чтобы не испачкать. Но зачем? Что такого можно было делать, чтоб даже в состоянии лунатического сна беспокоиться о чистоте брюк.
В кабинет Леонида Семёновича, директора нашей небольшой фирмы, я вошёл, всё ещё кутаясь в колючее одеяло. Брюки держал под мышкой. Мои босые ступни неестественно громко шлёпали по паркету. Не успел одеться, потому что босс топота́л ногами и требовал срочно подать ему виновника случившегося. То есть меня.
Офис потихоньку заполнялся людьми. Я уже слышал, как явился отдел продаж в полном составе, как пришли девчонки из отдела по работе с клиентами. Все они, конечно же, с порога узнали удивительную новость. Макс Орлов сошел с ума. Макс Орлов, это я.
Леонид Семёнович восседал в своём массивном кожаном кресле, как папа римский на престоле. Он откинулся на спинку и сложил руки "домиком" на животе — его коронный жест, означавший "я мудр, спокоен и всецело погружен в стратегическое управление". Лицо директора вытянулось и напоминало постную маску, а взгляд выражал вселенскую скорбь, будто на крыше обнаружили его давно утерянного родственника.
На самом деле он сейчас проклинает меня всякими непотребными словами. Леонид Семёнович напрочь двинут на корпоративной этике и репутации компании.
Когда я говорю "двинут", то это не ради красного словца. У нашего директора "манечка", он считает что все мы являемся лицом компании и должны соответствовать определенным правилам.
– Максим, Максим, Максим... — начал он, растягивая мое имя так, словно это было обвинительное заключение. — Мы живем в эпоху гипермаркетов и высоких скоростей. В эпоху, когда репутация — это не просто слово, а единственная валюта, которая не подвержена инфляции. Ее нельзя купить за деньги, ее можно только кропотливо собирать по крупицам. И, увы, очень легко потерять из-за одного необдуманного поступка.
– Леонид Семёнович, мне кажется, вы сильно драматизируете.
— Вас нашли на крыше Максим...— произнес он, его голос звучал сухо и недовольно. Будто все произошедшее было мной сознательно заранее спланировано.– Ваше поколение конечно, давно признанно несколько отличающимся от нашего... Как вы называете себя? Зумеры? Хорошо, я готов признать вашу креативность. Это, пожалуй, по нынешним временам достойное качество. Но встречать утро на крыше офиса... уже, знаете ли, слишком.
— Да. – Я не стал спорить, – У меня случаются приступы лунатизма. Вернее, были давно... Раньше ходил во сне. В детстве.
В принципе, мои слова можно было считать правдой. Действительно, со мной происходило нечто подобное до того, как я пошел в школу. Так рассказывала Марина. Она старше меня на семь лет и прекрасно помнит то время. Ту часть жизни, которая была до гибели родителей.
— Вы, наверное, устали, понимаю... — Леонид Семенович оторвался от спинки кресла, взял в руки карандаш и принялся тихонько постукивать им по столешнице. Это бесило неимоверно. — Но вас видела уйма людей, Максим. Вас эвакуировали сотрудники МЧС. Куча прохожих снимали этот процесс на телефоны: фотографировали и записывали видео. Представляете, какой это репутационный риск? Наш юрист говорит: мы не можем допустить такого поведения. Вы — техник, Максим. Вы — наш главный инструмент. Инструмент, который должен работать исправно. Клиенты хотят быть уверены в нашей надежности.
— Мы продаём кондиционеры! — Я непроизвольно повысил голос. – Кондиционеры, Леонид Семёнович! Просто обычные приспособления, которые помогают людям переносить жару. Мы не храним государственные тайны, не держим в своих руках золотой запас страны.
— Плохо... Вы не контролируете себя, Максим, – продолжил начальник, игнорируя мои слова.— Выглядите измотанным. Есть проблемы? Потеря аппетита? Сон нарушен?
— Сон?! — я не выдержал и рассмеялся.
Он идиот? Только что сказал ему про лунатизм. Меня полчаса назад сняли с долбанной крыши, а он спрашивает, не нарушен ли сон?
— Вы что-то находите смешное во всей ситуации? — Рука Леонида Семёновича, в которой он сжимал ручку, зависла в воздухе.
Ну слава богу. Хотя бы прекратилось этот раздражающее постукивание по столешнице.
— Ничего не нахожу. Просто хочу уточнить. Я во сне ходил, понимаете? Я не собирался прыгать. Вас ведь беспокоит именно этот вопрос, не так ли? Меня устраивает моя жизнь. Я люблю жизнь. А жизнь любит меня!
Ну это, конечно, наглая ложь. Насчет взаимности чувств. Я-то ее реально люблю, эту сраную жизнь. А вот она... Она конкретно "нагнула" меня еще в тринадцать лет. Так "нагнула", что до сих пор не могу разогнуться.
Леонид Семёнович откинулся в кресле, глядя на меня с откровенным подозрением. Почувствовал все-таки фальшь в моих словах.
— Максим...Мы ничего окончательно не решили, но есть условие. Наш юрист настаивает: пока вы не пройдёте консультацию у психотерапевта, пока не предоставите отчёт о полном обследовании, вы не будете допущены к работе. Будем считать, что у вас административный отпуск на время решения возникшей проблемы. Естественно, за ваш счёт.
Психотерапевт. Черт...Это значительно хуже увольнения. Психотерапевт может докопаться до той информации, которую я прячу последние десять лет. Успешно прячу. Он выяснит нечто гораздо более тёмное и опасное, чем лунатизм, сломает созданного мной Максима. Образ, который я выстраивал с тринадцати лет. Как только понял, что отличаюсь от остальных.
— Леонид Семёнович, я всего лишь сотрудник технического отдела! Принимаю товар, проверяю кондиционеры на исправность!
— Да. И мы должны быть уверены в вашей голове на сто процентов. Отправляйтесь в кабинет, соберите личные вещи. Сегодняшний день потратьте на запись к специалисту. У вас ровно неделя, чтоб принести мне заключение, в котором будет сказано, что с вашим психическим состоянием все хорошо.
Я молча встал с кресла и вышел в коридор. Внутри все бурлило. Ну вот, работу можно вычеркивать. Вообще не факт, что я пройду психотерапевта без проблем.
А все началось еще вечером. С той самой ссоры. Марина уехала в командировку, но звонила мне каждый день. Старшая сестра – полная моя противоположность. Она – воплощение рационализма и практичности, работает менеджером в крупном банке.
Ее мир — это цифры и железобетонная логика. Того же она ждет от меня. Вчера я ухитрился послать ее к черту, сам не знаю, почему.
Марина всего лишь спросила, не видел ли я старый блокнот с моими детскими рисунками. Обычная бытовая мелочь. Но что-то внутри меня ёкнуло, будто она ткнула пальцем в открытую рану. Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки, голос прозвучал резче, чем хотелось:
– Какой ещё блокнот? Я не твоя прислуга, чтоб следить за старым хламом! К тому же, в родительском доме живёшь ты, а не я. Меня там вообще не бывает!
Марина замолчала, опешив от моей реакции. Она задала безобидный вопрос, а в ответ получила вспышку ничем не обоснованной злости. Её голос стал холодным:
– Макс, что с тобой? Ты себя вообще слышишь? Ты последние дни как зомби. Не спишь нормально, плохо питаешься. На меня рычишь. Может, пора уже к врачу сходить?
– К врачу? – моё собственное нервозное напряжение вырвалось наружу едкой, ядовитой насмешкой. – Чтобы он прописал мне таблетки и сделал удобным овощем? Как раз то, что тебе нужно, да? Спокойный, предсказуемый младший братец, о котором не надо беспокоиться.
Произносил эти слова, а сам думал:"Что я вообще несу?!".
После смерти родителей сестра заменила мне и папу, и маму. Она таскалась в школу на все собрания, работала с восемнадцати, чтоб иметь возможность содержать нас обоих. Параллельно училась.
К счастью, когда погибли родители, Марина уже была совершеннолетней. Опеку оформили на нее. Собственно говоря, мне на сестру обижаться точно не за что. Если бы не она с ее настырным упрямством, меня бы просто отправили в детский дом.
Все это я понимал головой, но вслух отчего-то рявкнул:
– Знаешь, Марина, может, тебе просто стоит на время от меня отвалить? Совсем?
В трубке повисла гробовая тишина, затем раздались короткие гудки. Она скинула звонок. А потом... Потом – всё. Стертый кусок жизни. Следующий кадр — ледяная черепичная крыша.
Я вышел из кабинета Леонида Семеновича и, шлёпая босыми ногами по ковру, направился к техническому отделу. Длинный коридор, по обе стороны которого виднелись двери рабочих помещений, казался сейчас бесконечным, освещённым слишком ярко. Будто я иду по операционной. Чувствовал себя полуголым не только физически, но и морально.
Оказавшись перед знакомой дверью родного техотдела, толкнул створку и решительно переступил порог. Злость упорно не проходила.
Андрей, мой напарник, поднял голову. Он даже оторвался от изучения сегодняшних накладных, и удивлённо поднял брови, наблюдая за мной.
Я, вбивая босые пятки в пол, промаршировал к своему рабочему месту, плюхнулся на стул. Раздражение бурлило, как лава, готовая вырваться наружу.
— Со мной все в порядке. Если тебе вдруг интересно, — бросил я Андрюхе, стараясь говорить как можно более буднично.
— Что это было? Твое фееричное утро. Ты же не пьёшь, — Андрей медленно отодвинул бумаги в сторону, его взгляд скользнул по обтрёпанному одеялу и моим грязным, босым ногам.
— А я и не пил. Слушай, ты сегодня работаешь один. И ближающую неделю тоже. Начальство решило, что так лучше. Мне велено пройти психотерапевта.
— Говорят, ты сидел на крыше, в чем мать родила. — Андрей усмехнулся, а потом уточнил, – Брешут?
— Конечно. – Я отодвинул край одеяла. – На мне рубашка и трусы. Ладно, Андрюх... Жаль, что тебе придется тянуть все на себе, но, как понимаешь, мое мнение ничего не решает.
Я скинул одеяло, натянул, наконец, брюки. Обувь так и не нашлась, кстати. Придется вызвать такси. Не хотелось бы ехать в метро босиком. Хватит на сегодня приключений и пристального внимания окружающих.
Я уже собрался попросить Андрюху набрать номер службы такси, потому что телефона при мне не было, когда раздался пронзительный, женский крик.
– Ой, люди добрые! Что ж это делается?!!! А-а-а-а-а! Помогите же! Помогите!
Голос принадлежал нашей уборщице, тете Люде. Доносился он со стороны бухгалтерии.
Мы с Андреем переглянулись и одновременно рванули с места. Судя по интонациям, которые звучали в женском крике, там должно было произойти что-то очень поганое.
Дверь в кабинет Юлии, нашего бухгалтера, была распахнута. Тётя Люда стояла в проёме, плечом опираясь о косяк. Ее ноги подкашивались и женщина вот-вот могла просто осесть на пол. Рядом валялась швабра. Руки уборщицы тряслись, а губы без остановки шевелились, будто она беззвучно что-то говорила.
— О, Господи... — простонала тетя Люда, прикрывая рот ладонью.
Андрей, который бежал следом за мной, и несколько других сотрудников кинулись к двери. Я вроде бы тоже сначала дернулся, но потом, увидев, что там происходит, замер.
В кабинете, на новеньком кожаном кресле, сидела Юлия. Что, собственно говоря, было совсем не удивительно. Кабинет-то ее. А вот внешний вид девушки...
Юлина голова откинулась на спинку кресла, глаза бессмысленно уставились в одну точку. Взгляд был пустой и стеклянный.
На шее девушки виднелся длинный, красный шарф, который ей подарили на Новый год. Сейчас ткань шарфа плотно врезалась в кожу Юли. Ее обычно улыбчивое лицо было искажено гримасой невыносимого ужаса, а вокруг глаз проступили мелкие, петехиальные красные точки, вызванные асфиксией.
Юлия была мертва.
"Твою ж мать..." – мелькнула суматошная мысль в моей голове, – "Вот оно. Похоже, началось".