Игры Ариев. Книга первая

Моего сознания коснулась Рунная Сила, и я мгновенно проснулся. Не постепенно, как бывает обычно, когда мозг медленно выплывает из сонных глубин, а резко — словно кто-то щелкнул тумблером, переводя из состояния «выключен» в «полная боевая готовность». Так просыпаются только те, кто постоянно ждет опасности.

Я приоткрыл глаза и замер, не выдавая своего пробуждения. Через полуопущенные ресницы окружающий мир казался размытым, но я разглядел три мужские фигуры в черном. Они стояли у кровати. В лунном свете, льющимся из окна, темные силуэты казались нереальными, будто призраки.

Сердце сделало кульбит и забилось где-то в горле. Оно застучало так громко, что я испугался: эти трое могут его услышать.

Как они оказались в моей спальне? Рунный Камень надежно блокирует периметр поместья, а дом защищают охранники Рода… Здесь не должно быть чужаков. Но чужаки стояли прямо передо мной, и времени на размышления не оставалось.

Меч оказался в руке прежде, чем разум спланировал атаку. Тело сработало само, подчиняясь вбитым годами тренировок рефлексам. Десять лет ежедневных занятий с наставником не прошли даром — на окрик «К оружию!» я вскакивал с постели и хватал меч в полной темноте раньше, чем понимал, что происходит.

Холодная рукоять клинка, отполированная тысячами моих прикосновений, привычно легла в ладонь. Нахлынуло знакомое ощущение, что меч — продолжение руки. Не оружие, а часть тела, орган, предназначенный для убийства. Я всегда смеялся над этой фразой учителя. Но сегодня она не казалась смешной.

Я взмыл над кроватью, как туго взведенная пружина, и полоснул первого мужчину клинком по горлу. Идеальный удар, выверенная траектория — наставник гордился бы мной. Второй инстинктивно отшатнулся, и лезвие прошлось по его груди от плеча до паха — сверху вниз, наискосок, с силой, которая должна была разрубить его на две части.

Должна была. Но не разрубила. Я почувствовал, что бритвенно-острая сталь не погружается в плоть, а скользит по коже, будто она покрыта металлической броней.

Атаку я завершил по всем правилам — ударил третьего колющим в живот. Острие уперлось во что-то твердое, и запястье отозвалось болью, словно я попытался пробить кирпичную стену.

Рунники — запоздало осознал я. Пришло мгновенное осознание, что шансов нет. Совсем. Ни одного. Это как встретить в лесу тигра с одной лишь зубочисткой в руке. И тогда остается лишь молить Единого о быстрой смерти. Хотя с учетом того, что я атаковал троих Рунных… нет, здесь не приходится надеяться на милосердие Единого.

В следующее мгновение мощный импульс Рунной Силы швырнул меня на пол, выбив воздух из легких. Атака была направленной, точной и невероятно мощной. Я даже не успел понять, кто из троих меня атаковал. Я дернулся, но меня прижали к паркету с такой силой, что затрещали ребра. Наверное, так ощущает себя таракан, которого медленно давит каблук. Кажется, я даже ощутил, как сминается моя грудная клетка.

Мне зажали ладонью рот, заломили руки за спину и надели наручники. Я извивался всем телом и пытался освободиться, но тщетно: напавшие были Рунными, а я — сраным нулевкой. Пустышкой, пародией на всемогущего ария.

Если бы я мог, то рассмеялся бы. Всю жизнь готовиться к великому будущему, носить княжеский перстень, входить в число самых перспективных наследников Российской Империи, и оказаться совершенно беспомощным перед тремя обычными Рунными. Насмешка судьбы. Жестокая шутка Единого.

Я всегда осознавал, что нулевой ранг для ария — это временно. Что нужно лишь пройти Инициацию, и тогда снизойдет Древняя Сила и выжжет на левом запястье первую Руну.

Вот только сейчас, когда Рунные прижимали меня к полу с легкостью, с какой взрослые удерживают ребенка во время истерики, я проклинал эту чертову Силу, из-за которой в нашем мире все решает лишь количество Рун на запястье.

Десять лет я учился сражаться. Десять лет, с раннего детства, ежедневно по четыре часа. Я мог разрубить клинком падающее с дерева яблоко, не дав ему коснуться земли. Мог отразить четыре стрелы, выпущенные из разных углов комнаты одновременно. Мог переломить древко копья ударом ребра ладони.

И все это не имело сейчас абсолютно никакого значения, потому что на моем левом запястье не было ни одной Руны!

— Нулевка, но шустрый! — произнес один из нападавших с насмешкой, демонстрируя разрез на своей балаклаве.

— А мне костюм испортил! — добавил другой, и наступил мне на спину.

Воздух со свистом покинул легкие, перед глазами поплыли красные пятна. Боль была такой острой, что я едва не отключился, но стон сдержал. Арии не жалуются на боль. Особенно перед врагами. Особенно если носят княжеский титул.

Я подавил стон, но не смог сдержать жалкий хрип, вырвавшийся из сдавленного горла. Унизительно. Мне с детства внушали, что я принадлежу к элите, к высшей касте, что моя кровь чище и благороднее, чем у остальных. Что даже будучи нулевкой, Олег Изборский сильнее, чем целый взвод обычных солдат.

— Поаккуратнее, раздавишь же! — воскликнул третий.

— Да я нежно… — возразил второй, но давление все же ослабил.

«Нежно» у Рунного — это когда тебя не превращают в пятно фарша на полу одним небрежным движением ноги. Я чувствовал, как мои ребра хрустят под рифленой подошвой армейского ботинка. Физическая боль смешивалась с унижением — три ублюдка играючи скрутили меня в собственной спальне, и я ничего не мог с этим поделать.

— Поднимите его! — приказал первый, и меня рывком вздернули на ноги.

Мои колени дрожали, словно у новорожденного жеребенка. Паркет казался слишком мягким и податливым, будто я ловил равновесие на батуте. В глазах все еще плыли цветные пятна, но я смог сфокусировать взгляд.

Передо мной стоял широкоплечий мужчина в черной военной форме с балаклавой на лице. Лунный свет, проникавший через высокие окна спальни, выхватывал из темноты лишь белки его глаз и идеально ровные зубы — он улыбался. Силой от него так и веяло, заполняя комнату невидимой, но ощутимой мощью: десятирунник, не меньше.

Десятирунник в моей спальне. Это равносильно появлению танка в тихом дачном поселке — излишне, неуместно и пугающе. И главное — бессмысленно. Зачем посылать такого для похищения нулевки? Десятирунники командуют бригадами, а не возятся с юнцами вроде меня.

Я обвел взглядом свою комнату. Перевернутая тумбочка, сброшенные на пол книги, разорванные простыни — следы короткой и бесславной борьбы. Мой меч, еще секунду назад разивший врагов, теперь валялся у окна.

Мужчина в черном, видимо, главный, ударил меня в живот. Не ударил даже, а слегка коснулся, замедлив движение кулака на финише. Если бы такой удар нанес безрунь, он сошел бы за дружеский, вот только бил Рунник.

Я согнулся пополам, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Это была не просто атака — это была демонстрация. Враг хотел показать, кто здесь хозяин. Предупредить, что любое сопротивление бесполезно. Что я должен безоговорочно подчиняться приказам и даже не думать о борьбе.

Сильные руки схватили меня за волосы, затолкали в рот кляп и рывком заставили распрямиться. Кляп был из плотной ткани и отдавал кислятиной — видимо, уже использовался раньше. Мерзкое ощущение, но сейчас это казалось наименьшей из моих проблем.

Я бешено вращал глазами, пытаясь найти хоть какой-то выход, хоть малейший шанс освободиться, но против Рунных нет приемов. Ни один трюк, ни одна уловка не помогут, если тебя держат два семирунника, а перед тобой стоит десятирунник. Как говорил наставник: «Против лома нет приема, если нет другого лома!».

Наставник… Где он сейчас? Где охрана? Где отец? Нас предали, и враги незаметно проникли ко мне в спальню? Я вслушивался в звуки за пределами комнаты, но не слышал ни криков, ни звуков борьбы, ни выстрелов, ни топота ног. Тишина стояла оглушительная. Зловещая.

— Есть два варианта, — сказал незнакомец. Его голос был спокойным, почти доброжелательным, словно он предлагал мне выбрать между чаем и кофе. — Ты идешь с нами на своих двоих и с гордо поднятой головой, как и подобает княжичу. Или мы тащим тебя волоком, как безродного! Кивок — первый вариант, качание головой — второй!

Я тянул время, пытаясь понять, что происходит. Мой взгляд метался по комнате: перевернутый стул, разбитая ваза на полу, следы моей крови на паркете — все это казалось нереальным, словно кошмарный сон. Ты засыпаешь первым наследником княжеского рода, а просыпаешься жалким беспомощным пленником.

Так или иначе, на наш Род напали. Если бы целью был лично я, то выбора мне не предоставили бы. Вынесли бы из дома в черном мешке, бросили в багажник и вывезли в неизвестном направлении. А затем потребовали бы выкуп. Или убили. Нет, здесь что-то другое. Что-то более личное. И более страшное.

Кто в Империи настолько могущественен, что может позволить себе безнаказанно похитить наследника Изборских? Да, мы не входим даже в первую сотню Родов России, но наша семья древняя и уважаемая. Такое преступление не может остаться без последствий. Если только…

— Считаю до трех, — нетерпеливо произнес мужчина в черном. — Раз!

Я арий, и должен мужественно сопротивляться, но это глупо — троих Рунных не победить. Мне и один семирунник не по зубам, особенно с наручниками на запястьях. Шансов нет. Даже у отца всего лишь одиннадцатая Руна, а у матери — двенадцатая. Была двенадцатая… До того проклятого дня, когда она встретила двадцатирунную Тварь.

— Два!

Я кивнул, стараясь сохранить остатки достоинства. Кулаки сжимались от унижения и злости, но я понимал, что сейчас не время для самоубийственных подвигов. Фантазии о героическом сопротивлении должны уступить место реальной стратегии выживания.

В конце концов, герои умирают, а выжившие становятся хранителями их легенд. Я хотел быть тем, кто помнит, а не тем, о ком помнят. Глупо, но почему-то я думал именно об этом.

— Вот и отлично! — удовлетворенно заключил мужчина. — Отпустите его!

Он поднял с пола мой меч, провел пальцами по клинку, отразившему лунный свет, и, усмехнувшись, заткнул его за пояс. Затем развернулся и направился к двери.

Рунный повернулся ко мне спиной. Знак абсолютного превосходства. Он не считает меня угрозой даже с мечом в руке — не говоря уже о связанном и с кляпом во рту. Это было хуже любого оскорбления, хуже любого удара. Полное пренебрежение.

Я проследовал за ним, подталкиваемый в спину двумя молчаливыми конвоирами. Каждый шаг отзывался болью в ребрах, но я держал голову высоко. Пусть я всего лишь нулевка, но урожденный князь Изборский. И я не дам им увидеть свое отчаяние.

Мы вышли в длинный коридор, увешанный портретами моих предков — двадцать четыре поколения, связанных кровью и честью. Суровые лица в тяжелых рамах смотрели на меня строго, словно укоряя за то, что я позволил врагам проникнуть в наш дом.

Когда мы подошли к лестнице, мое сердце пропустило удар. На ступенях лежал Иван Петрович — мой учитель, наставник, второй отец. Его ночная рубашка была распахнута, обнажая крепкое, покрытое шрамами тело старого воина. Из глубокой раны на груди сочилась кровь, образуя темную лужу на белоснежном мраморе. Меч все еще был зажат в его правой руке, а на левом запястье был виден знак десятой Руны — символ Силы, которая его не спасла.

Судя по положению тела наставника и по тому, как был зажат меч в его руке, он умер в бою. Это должно было утешать, но почему-то делало боль еще сильнее. Если десятирунник пал от руки врага, то что говорить обо мне?

Больше всего меня поразило лицо учителя — на нем застыло выражение досады. Не ужаса, не ярости, а досады, словно он опоздал на поезд или совершил непростительную ошибку в расчетах.

Я вздрогнул от осознания очевидного: чтобы убить воина десятой Руны одним ударом, нужна сила как минимум тринадцатой. А это значило, что помимо пленившей меня троицы здесь были и другие — более опасные противники. Судя по уровню рядовых бойцов и тактике захвата, на нас напал один из двенадцати Апостольных Родов или их прямые вассалы. Возможно, даже…

— Поторапливайся! — приказал мой конвоир и подтолкнул меня в спину.

Он подкрепил приказ легким импульсом Силы — не болезненным, но неприятным, словно электрический разряд. Так Рунные обычно подгоняют безруней или домашний скот. Еще одно напоминание о моем нынешнем положении.

Внутри меня поднималась неконтролируемая волна ярости и отчаяния. Мне хотелось броситься к телу Ивана Петровича, выхватить меч из его пальцев и…

И что? Напасть на двух семирунников и десятирунника? Это не смелость, это глупость.

В голове снова зазвучал его голос: «Бездумный героизм — это самый глупый способ свести счеты с жизнью». Эти слова всплыли из памяти, заглушая инстинкты, и я обуздал детский порыв. Моя смерть не вернет наставника к жизни, только опозорит его память.

Я перешагнул через труп Ивана Петровича с каменным лицом. Каждый шаг по окровавленным ступеням отзывался болью в груди, а каждая деталь интерьера — от хрустальных люстр до мраморных колонн — казалась оскверненной присутствием врагов. Наш дом, построенный пятьсот лет назад первым князем Изборским, впитал в себя силу многих поколений. Теперь он умирал, как умирает человек от заражения крови.

Ночную тишину нарушали приглушенные голоса и рыдания, доносившиеся из зала этажом ниже — туда-то и вели меня Рунные. Ледяной комок страха подступил к горлу, и я шумно сглотнул. Напали не только на меня, напали на Род. На мою семью.

Когда меня втолкнули в разгромленную гостиную, я остолбенел. В воздухе стоял терпкий запах пота и железистый — крови. Концентрация Рунной Силы зашкаливала, она давила подобно воде на большой глубине, и я задышал тяжело и часто. Возникло ощущение, будто к лицу прижали невидимую подушку, и она душит — медленно, но верно.

Так действует скопление Рунных на нулевок. Рунная Сила — невидимая, но ощутимая энергия, которую излучают тела ариев высокого ранга, давит на сознание, вызывая дискомфорт и боль. Чем больше Рунных и чем выше их ранг, тем сильнее давление. Сейчас я чувствовал себя так, будто мою голову зажали в тиски, с каждой секундой сжимающиеся все сильнее.

По периметру зала замерли бойцы Рода Псковских — их было не меньше десятка. Узнать их было нетрудно: характерные черные мундиры и родовой герб на левой стороне груди — серебряная ладья, плывущая по волнам.

Ауры захватчиков пульсировали в едином ритме, создавая давящее на сознание поле. Между ними, среди обломков мебели и осколков нашей прежней жизни, лежали тела охранников нашего Рода. Их кровь собиралась в темно-красные лужи, в которых отражался яркий свет, льющийся с потолка.

Странно, что в такие моменты начинаешь замечать детали. Хрустальные подвески, дрожащие на люстрах. Их тени на стенах, похожие на полупрозрачных летучих мышей. Разбитая ваза наших предков, которой так гордился отец. Кроваво-красные отпечатки ботинок на старом ковре — кто-то прошелся по лужам крови, а затем — по выцветшему узору. Бестолковые мысли кружили в голове, пытаясь отсрочить момент, когда придется осознать всю чудовищность происходящего.

Меня протащили к противоположной от входа стене и силой опустили на колени. Мои младшие братья и сестра стояли на коленях рядом со мной, их тела тряслись от рыданий. За хрупкими детскими фигурками возвышались воины рангом не ниже седьмой Руны, и крепко держали детей за плечи. Святу, Игорешке и даже пятилетней Ладе заткнули рты кляпами — так же, как мне.

При виде меня сестра и братья громко замычали, и по заплаканным лицам потекли новые ручейки слез.

Двенадцатилетний Свят всегда казался мне нежным и нерешительным для наследника Рода. Слишком мягким для нашего жестокого мира. Сейчас он напоминал испуганного щенка — дрожал и беззвучно рыдал, взглядом умоляя о помощи.

Игорешка, самый младший, всегда был сильнее духом, но ему недавно исполнилось десять, и он не мог сдерживать слезы, хотя и пытался держать спину прямо, как учил его наставник.

А Лада, наша маленькая принцесса… Она совсем ничего не понимала, просто смотрела на меня широко распахнутыми глазами, полными ужаса. Руки у нее были в крови — видимо, пыталась защищаться. Или прикоснулась к кому-то из погибших. Кровь на маленьких детских пальчиках…

Хотелось броситься к ним, успокоить, пообещать, что все будет хорошо… Но я не мог, да и не стал бы лгать. Хорошо уже не будет. Никогда.

Я перевел взгляд на отца.

Он стоял на коленях у противоположной стены, прямо под траурным портретом матери. Его лицо было залито кровью, рубашка превратилась в лохмотья, а на запястьях тускло светились зачарованные кандалы. Рунные наручники, блокирующие доступ к Силе.

Отец смотрел на меня глазами, полными такой беспросветной печали, что у меня перехватило дыхание. Его губы беззвучно шевелились. Наверняка, он молился Единому или просил у него прощения. Отец всегда был человеком чести, и сейчас, видя его поверженным и сломленным, я ощутил странную смесь жалости и презрения. Мне вдруг вспомнилась поговорка: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Но была ли у него такая возможность?

Взгляд его серых глаз умолял о прощении. Но за что? Что он сделал? Какую ошибку совершил? Что привело нас к этой катастрофе?

Глава Апостольного Рода Псковских стоял напротив отца, спиной к нам. Его высокая фигура в темно-синем мундире с золотым шитьем олицетворяла силу и власть. Левой рукой он зажимал рану на груди, а в правой держал окровавленный кинжал. Даже раненый, он казался опаснее всех бойцов в комнате, вместе взятых. От него веяло уверенностью человека, привыкшего побеждать.

Захватчики — Род Псковских. Один из двенадцати Апостольных Родов Российской Империи, владетель Великого Псковского Княжества, истинная элита мира ариев. Не чета нам, провинциальным князькам. Их сила, влияние и богатство превосходили возможности Изборских настолько же, насколько солнце ярче свечи. Что князю понадобилось от нас, почему он возглавил рейд лично?

Я смотрел на происходящее словно сквозь мутное стекло. Реальность казалась сном — кошмарным, липким, но все же сном. Таким, от которого просыпаешься в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем, а потом долго лежишь, пытаясь унять дрожь, и радуешься, что все увиденное — лишь плод разгулявшейся фантазии.

Но здесь и сейчас все было реально. Боль от стянутых за спиной рук. Кляп во рту. Жесткость пола под коленями. И невыносимый, удушающий страх — не за себя, за семью.

Обернувшись, Псковский задумчиво посмотрел на меня, а затем снова обратил взгляд на отца. Его лицо с правильными чертами могло бы считаться красивым, если бы не тяжелый взгляд холодных синих глаз. Возраст? Сложно сказать. Где-то между тридцатью и сорока. Рунные стареют медленнее обычных людей, и чем выше ранг, тем дольше они могут прожить.

— Что ж, все в сборе, — произнёс он с ледяным спокойствием, которое вызвало у меня желание вцепиться ему в глотку. — Олег, извини, что лишил тебя интересного зрелища: бой с князем Изборским закончился, не успев начаться!

Я едва сдержал рычание, сжав кляп зубами так сильно, что заболели челюсти.

Бой? О каком бое можно говорить? Это была не схватка равных, а хладнокровная казнь. У отца — одиннадцатая руна, последний защитный бастион нашего Рода. А у Псковского — не меньше шестнадцатой. Все равно, что легковушку против танка выставить.

В школе нам внушали, что Апостольные Роды — гаранты стабильности нашего мира. Хранители древних традиций и ценных генетических линий ариев. Они — соль земли, а такие как мы, провинциальные князья — лишь песок, на котором эта соль сверкает. Я принимал это за истину, не задумываясь. До сегодняшней ночи.

Я снова посмотрел на своего отца. Его всегда безупречно выбритое лицо сейчас было покрыто порезами и ссадинами. На левой скуле наливался синяк, рассеченная правая бровь кровоточила, а нос был сломан и свернут набок.

Он держался прямо, хотя я видел, каких усилий ему это стоило. Боль, гнев, отчаяние — все это читалось в его взгляде.

Я всегда восхищался отцом. Его выдержкой, достоинством, умением находить выход из любой ситуации. Отец учил меня, что настоящий арий должен сохранять хладнокровие даже перед лицом смерти. Но сейчас он выглядел побежденным.

— Начнем, пожалуй? — распорядился Псковский.