Их небо

Дракону снился сон. Тот самый сон, что возвращался к нему снова и снова, словно старый шрам, саднящий в сырую погоду. Ему снился тот день — день, когда детский смех, полный злобы и жестокости, заглушил его слабый писк. Обозленные дети, с глазами, горящими недетской яростью, сбросили его с крыши в грязную подворотню. Он не умел летать. Его крылья, хрупкие, как сухие листья, не выдержали падения. Он рухнул на холодную, пропахшую сыростью землю, и боль пронзила всё его существо, от кончиков когтей до кончика хвоста.

Он лежал, глядя в синее небо, такое бескрайнее, такое равнодушное. Где-то там, в вышине, пролетел другой дракон — гордый, могучий, с крыльями, что рассекали облака. Его тень мелькнула и исчезла. Дракон хотел закричать, позвать на помощь, умолять, чтобы его заметили. Но из горла вырвался лишь хриплый, едва слышный стон. У него не было голоса. А если бы и был — кто бы услышал его в этом городе, где небеса полосовали сотни драконов, равнодушных к маленькой, сломанной фигурке внизу?

Дышать было тяжело. Каждый вдох отдавался болью. Тело ныло, каждая чешуйка, каждая косточка кричала от мучений. Он попытался встать, цепляясь когтями за скользкие камни, но лапки подломились, а больное крыло, и без того слабое, хрустнуло, как сухая ветка. Он снова рухнул, и слёзы — горячие, бессильные — обожгли его глаза.

Оставалось только лежать. Ждать. Ждать последнего вздоха, который унесёт его туда, где, быть может, боль наконец отступит. К звёздам? Нет. К звёздам возносятся души великих драконов. А он? Он жалкий, больной, никому не нужный. Его место — здесь, в грязи подворотни, под равнодушным взглядом небес.

Дракон закрыл глаза, ожидая, когда боль и холод подворотни наконец растворятся в вечном покое. Его дыхание было слабым, каждый вдох — как последний. Тишина окутывала его и он почти смирился с тем, что конец близок. Но вдруг в этой тишине раздались шаги — неуверенные, робкие. Шаги затихли, и дракон напрягся, ожидая новых ударов, новых насмешек. Но вместо этого послышался шорох, и что-то тёплое, осторожное коснулось его чешуи. Он сжался, инстинктивно готовясь к боли, но вместо удара почувствовал, как его бережно поднимают и заворачивают в мягкий, пахнущий пылью и травами кусок ткани.

Боль пронзила тело, и дракон дёрнулся. И тут он услышал голос — мягкий, дрожащий от волнения, но полный неподдельной заботы:

— Прости, маленький, я знаю, тебе больно. Потерпи, пожалуйста, совсем чуть-чуть.

Голос принадлежал ребёнку. Но это был не тот холодный, злой, что преследовал дракона в кошмарах. Этот голос был другой — тёплый, как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи. Дракон замер, не веря, что кто-то в этом равнодушном мире мог говорить с ним так.

— Не волнуйся, я тебе помогу, — снова прозвучал голос, и в нём было столько искренности, что дракону захотелось поверить, но страх всё ещё сковывал его. А потом тьма мягко накрыла его, утянув в беспамятство.

Когда он открыл глаза, мир казался чуть менее холодным. Первое, что он увидел, — улыбку. Искреннюю, тёплую, такую, от которой в груди разливалось незнакомое тепло. Мальчишка с синяком под глазом и ссадинами на подбородке смотрел на него, будто дракон был самым важным существом на свете. Его глаза сияли радостью, но в них была и тень боли — словно он сам знал, что такое быть сломленным.

— Я так боялся, что ты не проснёшься! — воскликнул мальчик, и его голос дрогнул от облегчения. Он показал дракону ступку, в которой пахло горькими травами. — Я часто брожу у таверен, где болтают всадники. Подслушиваю их байки. Однажды слышал, как они лечат своих драконов. Вот, смотри, — он поднёс ступку ближе, но тут же поморщился от резкого запаха и убрал её, смущённо улыбнувшись. — Жуть как воняет, но должно помочь. Ты отдыхай, а я пока найду тебе что-нибудь поесть.

Мальчик протянул руку, чтобы коснуться мордочки дракона, и тот инстинктивно отпрянул, задрожав от страха. Воспоминания о жестокости всё ещё жгли его душу. Но мальчик не рассердился, не закричал. Он лишь замер, и его глаза наполнились тихой грустью.

— Не бойся, — сказал он мягко, почти шёпотом. — Никто тебя не обидит.

В этом обещании было что-то, что заставило дракона замереть. Впервые за долгое время он почувствовал, что, возможно, в этом холодном мире есть место для надежды. И эта надежда смотрела на него глазами мальчишки.

Мальчик вернулся, когда тени в начали сгущаться, а на небе зажглись первые звезды В его руках был небольшой кусочек мяса — мятый, с лёгким душком, будто его выудили из чьих-то объедков. Но для дракона, чей желудок сводило от голода, этот жалкий кусок казался даром небес. Он вцепился в него, жадно глотая, и на мгновение боль в сломанных лапках и крыле отступила, уступив место простому, почти забытому чувству — сытости.

— Ты уж прости, свежее ничего не нашлось, — виновато сказал мальчик, опускаясь на корточки рядом. — Борвик, что держит таверну, иногда выбрасывает куски получше, но в прошлый раз он так меня саданул… — Он коснулся синяка под глазом, и его губы искривились в горькой, почти взрослой усмешке. — Неделю к нему лучше не соваться. Но ты ешь, ешь! Набирайся сил.

Дракон жевал, чувствуя, как тепло от еды разливается по телу, а мальчик сидел рядом, подтянув колени к груди. Его взгляд, полный мягкой тревоги, следил за каждым движением дракона.

Шли дни, и с каждым из них дракон ощущал, как силы медленно возвращаются в его тело. Мальчик был рядом — приносил еду, менял повязки, говорил что-то ободряющее, даже когда его голос дрожал от усталости. Когда дракон впервые смог встать на дрожащие лапки, глаза мальчика загорелись такой радостью, будто он сам заново научился ходить. А в тот день, когда дракон сделал несколько неуверенных, хромающих шагов, мальчик закричал от счастья, хлопая в ладоши.

В ту же ночь дракон, всё ещё прихрамывая, впервые выбрался наружу вслед за мальчиком. Он с удивлением понял, что их убежищем была крыша — старая, потрескавшаяся, усыпанная обломками черепицы и пропахшая ветром. Мальчик сидел на самом краю, подтянув колени к груди, и смотрел на звёзды, мерцающие в холодном ночном небе. Дракон, осторожно ступая, подошёл и сел рядом, чувствуя, как прохлада камней пробирается сквозь чешую. Мальчик обернулся и улыбнулся — той же тёплой, чуть печальной улыбкой.

— Какие они красивые, правда? — сказал он, указывая на звёзды. — В храме говорят, что души умерших отправляются туда, к звёздам. Туда же, где и души великих драконов. Моя мама… она тоже где-то там.

Его голос дрогнул, и дракон посмотрел на него. В глазах мальчика блестели слёзы, но он быстро моргнул, словно не хотел, чтобы их заметили. Дракон молча прилёг рядом, прижавшись боком к мальчику, и тот, не говоря ни слова, положил ладонь на его мордочку. Лёгкое, осторожное прикосновение было таким тёплым, что дракон невольно закрыл глаза.

— А знаешь, — вдруг оживился мальчик, — скоро праздник Предвечных! Будет парад, целый день всадники и их драконы будут летать над городом! Говорят, можно даже прокатиться… Правда, это только для богатых детей. Но мне всё равно. Знаешь почему? — Он повернулся к дракону, и его глаза засияли. — Потому что у меня есть ты. Мой настоящий друг. Друг-дракон!

Друг. Это слово прозвучало так странно, так непривычно. Дракон замер, пытаясь понять, почему оно отзывается в нём такой тёплой, щемящей болью. Друг… Он не знал, что это значит, но почему-то был рад его слышать.

Мальчик и дракон стали неразлучны, словно тень и её хозяин. Они носились по крышам, гоняя птиц, что с возмущённым криком взмывали в небо, а их смех — звонкий голос мальчика и тихое, почти беззвучное фырканье дракона — сливался с ветром. Вместе они пробирались к таверне Борвика, когда тот, ворча, выкидывал объедки, и делили находки, будто это был пир для королей. Их жизнь была соткана из мелочей: тёплый луч солнца на крыше, кусок хлеба, найденный в переулке, или момент, когда они просто лежали рядом, глядя на облака. И пусть дракон не мог говорить, не мог издать даже слабого звука, они научились понимать друг друга — взглядом, жестом.

Однажды вечером они снова сидели на своей крыше, прижавшись друг к другу, чтобы укрыться от холодного ветра. Небо над городом пылало закатными красками, и вдруг над ними, с мощным хлопком крыльев, пролетел всадник на драконе. Его чешуя сверкала, как расплавленное золото, а рёв эхом отдавался в узких улочках. Дракон замер, глядя ввысь, и в его сердце шевельнулась тоска — по небу, по полёту, которого он никогда не знал. И никогда не узнает

— Мы с тобой тоже станем всадниками и будем бороться со злом! — Мальчик погладил дракона. — Однажды… и ты сможешь летать! Я верю в это! Это наше с тобой небо! — воскликнул мальчик, и его голос звенел такой уверенностью, что дракон невольно повернул голову. Если бы эти слова сказал кто-то другой, он бы не поверил — его крылья были слишком слабы, слишком изранены. Но это говорил его друг, и в его глазах горела такая вера, что впервые он подумал, что, может быть, небо не так уж недостижимо.

— Смотри, что у меня есть! — Мальчик, порывшись в кармане, вытащил горсть монет. Они тускло поблескивали в свете заката, и он гордо показал их дракону. — Не подумай, я не украл! Целый день подметал пол в таверне, таскал дрова, помогал с бочками. Борвик даже не ругался! — Он устало засмеялся. — К празднику Предвечных я хочу купить нам большой кусок мяса. Самый лучший! Мы его зажарим, сядем вот тут и будем смотреть на парад — ты и я. Вместе.

В день праздника Предвечных город гудел, как растревоженный улей. Мальчик, как и обещал, потратил все свои монеты на лучший кусок мяса, какой только смог найти. Он шёл домой, прижимая свёрток к груди, и его глаза сияли от предвкушения — он представлял, как они с драконом зажарят мясо, усядутся на крыше и будут смотреть на парад драконов, парящих в небе. Но судьба распорядилась иначе. В тот же день в одной из лавок украли мясо, и стражники, заметив беспризорника с подозрительным свёртком, не стали разбираться.

Мальчик, в панике бросился бежать. Он петлял по узким улочкам, перепрыгивая через мусор и тележки, страх гнал его вперёд, а стражники не отставали. Дракон, сидевший на крыше, услышал его отчаянный крик — тонкий, полный ужаса. Он, не раздумывая, сорвался с места. Его лапы скользили по черепице, но он прыгал с крыши на крышу, движимый одним лишь желанием — спасти друга.

Когда он увидел мальчика, распростёртого на грязной мостовой, время словно замерло. Стражники окружили его, их палки поднимались и опускались с глухими ударами. Мальчик почти не шевелился, лишь слабо прикрывал голову руками. Дракон рванулся вперёд, взмахнул слабыми крыльями и упал. Стражники ушли, а дракон чувствовал, как жизнь покидает его друга. Он хотел защитить, спасти, закричать — но голоса у него не было. Нет, он не мог молчать. Не сейчас. Не когда его друг умирал.

И тогда, впервые в жизни, дракон закричал. Крик, полный ярости, скорби, боли и мольбы, вырвался из его груди. Это была буря, эхо которой разнеслось по улицам, достигло небес, заставило замереть даже могучих драконов.

Дракон не видел, как подоспели всадники, привлечённые этим нечеловеческим воплем. Он не заметил, как они забрали его и мальчика, как чьи-то сильные руки подняли их с земли. Тьма накрыла его, и он провалился в беспамятство.

Когда он пришёл в себя, его глаза встретили лицо старика — морщинистое, с добрыми, но усталыми глазами. Старик что-то говорил, но дракон не слышал слов. На его голову надели повязку, связали лапы, и он, слишком слабый, чтобы сопротивляться, позволил унести себя. Когда повязку наконец сняли, он увидел мальчика. Тот лежал в постели, бледный, с перевязанной головой, но живой. Живой! Дракон бросился к нему, запрыгнув на кровать, и принялся тереться мордочкой о его руку, пытаясь разбудить, убедиться, что это не сон.

— С ним всё будет хорошо, — раздался голос за спиной. Дракон обернулся, готовый броситься на любого, кто посмеет угрожать его другу, но увидел лишь старика с мягкой улыбкой. — Он получил много травм, но он силён. Как и ты. Можешь остаться здесь.

Старик ушёл, а дракон свернулся калачиком у ног мальчика, стережа его. Он не спал, не шевелился, только слушал слабое дыхание друга, и это дыхание было для него дороже всех звёзд на небе.

— Где… это я? — раздался слабый голос. Дракон вздрогнул и, не сдерживая радости, запрыгал по постели, тычась мордой в ладони мальчика. Тот слабо улыбнулся, и его глаза, хоть и потускневшие от боли, засветились теплом. — Ты здесь… Прости. Мы так и не поели вкусного мяса

Через несколько минут к ним пришел тот старик, и его улыбка стала ещё шире, когда он увидел их вместе.

— Рад видеть, что ты пришёл в себя, — сказал он мальчику. — И ты, — он кивнул дракону, — вижу, полон сил.

— Вы… Дурро! — вдруг воскликнул мальчик, вглядываясь в лицо старика. — Вы же один из всадников!

— Ох, не думал, что я так знаменит! — Старик невинно улыбнулся.

— Ещё как! — Мальчик попытался приподняться, но поморщился от боли.

— Ну, моё имя ты знаешь, а твоё мы так и не узнали, — сказал Дурро.

— Меня зовут Саг, — ответил мальчик.

— Что ж, поправляйся, Саг, — сказал старик и уже собрался уходить, но вдруг остановился и обернулся. — Скажи, Саг, хотел бы ты стать одним из нас? Хотел бы стать всадником?

Глаза Сага загорелись, несмотря на боль.

— Да! — воскликнул он. — Но только если Хультрхуг будет со мной!

— Хультрхуг? — Дурро взглянул на дракона, и его брови удивлённо приподнялись.

— Да, — Саг крепко обнял дракона, прижав его к себе. — Так его зовут!

Но вдруг сон оборвался. Тьма сменилась резким звуком — срывались печати, скрипели тяжёлые двери. Дракон открыл глаза, и его сердце заколотилось. Цепи, сковывающие его, звякнули. Время пришло. Пришло время сорвать эти оковы, выпустить наружу всю ярость, скорбь, боль и мольбу, что жили в нём. Он закричит снова — и этот крик услышат все. Он больше не будет молчать. Ради Сага. Ради себя. Ради их неба.