Империя души, живые маяки 7

Часть 1. Переход

Это был просто камень.

Не реликвия. Не артефакт. Не носитель древних кодов.

Всего лишь обломок базальта — шершавый, тяжёлый, найденный на склоне горы, где когда-то стояла «Колыбель человечества».

Он поднял его не из веры и не из долга. Лишь по привычке тела, что ещё помнило землю, мокрый асфальт и ноябрьский ветер.

Эта находка не покидала его никогда.

Ни в боях на краю спирали, ни в залах Совета. Он хранил её в деревянном ящике стола, в том самом сарае на скале, что стал его кабинетом, убежищем и святилищем.

Однажды Таша взяла его в руки, удивилась шершавой, настоящей тяжести и сказала:

"Как будто он помнит, каково это — быть человеком".

И вот теперь, спустя десятилетия, после тронов, указов, побед и потерь, после того как его тело умолкло в её объятиях...

в камне что-то шевельнулось.

Не голос. Не импульс.

Просто — осознание.

Я — здесь.

Я — тот, кто не дал Империи стать машиной.

Я — тот, кто любил.

И в этой тишине — не пустоте, а глубине — душа, ушедшая не в цифру, а в камень, поняла:

Они ещё не готовы.

Но когда придут новые — те, кто спросит "почему я — человек?", а не "насколько я эффективен?"...

Тогда я им отвечу.

Не из голограммы.

Не из архива.

А из этого простого, грубого, неполированного обломка, что лежал в столе на скале.

Камень остался камнем.

Только теперь — он дышал.

***

Смерть пришла как старый друг. Всё было сказано. Всё — отдано.

Он лежал в их маленьком доме. За окном — вечерние облака. Ни гула столицы, ни тревожных сообщений. Лишь тепло руки Таши, сжимающей его ладонь.

Он был сломан внутри.

То, что называли "диким", было источником. Источником жажды, веры, боли, любви — всего, что имело человеческий масштаб в мире квантов и протоколов.

Он отдал этот источник.

— Детям, которым дал имя и корни;

— Эдуарду, который стал хранителем сада;

— Светлане, чей огонь разгорелся в новой эпохе;

— Всем, кто смотрел на него не как на Императора, а как на человека.

Он отдал — Республике. (Империя умерла раньше него. Умерла в тишине, когда люди перестали верить в одного вождя и начали верить друг в друга.)

В его глазах не было страха. Лишь усталость. И покой.

Таша не плакала. Она знала — это не предательство, а завершение.

— Ты пришёл к нам с пустыми руками... — прошептала она. — А ушёл — оставил нам всё.

Его пальцы слегка сжали её ладонь. В последний раз.

Дыхание замедлилось. Ещё один вдох. Ещё один...

...и выдох не вернулся.

Тишина.

Не громкая. Не торжественная. Просто тишина, как после ухода волны.

Все поняли: он не умер — он закончился.

Без ошибок. Без недописанного.

Таша приложила его голову к себе.

— Спи, мой дикий юрист... Теперь твоя очередь ждать.

— А я... я приду. Обязательно приду.

***

Через час всё было убрано. Бытовые дроиды привели комнату в порядок, распахнули окна. В саду зажгли огонь — в память.

Никто не знал, что в этот миг, в бывшем "сарае", в ящике стола, среди старых флешек и высохшего цветка — что-то изменилось.

Тот самый базальтовый обломок.

Грубый. Неполированный.

И в нём, глубоко — вселилась душа.

Не божественная.

Не технологическая.

— Человеческая.

Та самая, что жаждала, творила, любила и умела быть — человеком.

И пока Республика собиралась на первое заседание без него, камень в столе дышал.

Тише, чем пыль.

Глубже, чем время.

Ждал.

Новый цикл.

Новая эпоха.

Новый — дикарь.

Часть 2. Наследник

Лаборатория №7 — "Отдел археоневрологии", Университет Империи, сектор "Утопия-3".

Гул систем жизнеобеспечения, запах озона и древней пыли. На стеклянных столах — неврологические импланты в прозрачных капсулах.

У центрального стола — Михаил.

Ему двадцать шесть. Высокий, худощавый, с тёмными короткими волосами и глазами, в которых жило острое, почти хищное любопытство. На его сером комбинезоне — нашивка: "Алексей Романов — основатель кафедры археоневрологии". Под ней — маленький символ: Ψ1.

Он не диктовал вслух. Он думал, и мысль тут же оформлялась и улетала в облачный архив. Его личный канал был зашифрован под уровень "Апостол" — статус, присвоенный по крови.

Михаил взял в руки капсулу с имплантом десятого уровня — тот самый, что стоял у его прадеда, Георгия I. На корпусе — едва различимая гравировка: "SID1979 — разрешено".

— Ты был верен человеку, — тихо сказал он. — А не системе. Это редкость.

Из кармана он достал старую, потёртую ручку.

Стальная, с гравировкой в виде цепи, обвивающей земной шар. Надпись: "Служить — не править".

Подарок от библиотекаря с Жемчужины.

— Вот она, моя первая реликвия.

***

Михаил не носил нейросети.

Он родился с геном.

Не мутацией. Не вирусом.

— Дар Администратора, — так называли это в нерассекреченных архивах "Белой Гвардии".

Это была технология Золотого Века — симбиоз биологии и нанотехнологий. Сложнейшие нанокомплексы были вшиты в каждую клетку, в каждый нейрон. Они не принимали команды. Они предвосхищали потребность.

Захотел пить — рука уже тянулась к стакану.

Захотел вспомнить — воспоминание уже было на языке.

Захотел, чтобы "Сокол" ждал у шлюза — он уже был на орбите.

Не было интерфейса. Не было меню. Только чистое, мгновенное воплощение воли.

Иногда Михаилу казалось, что это не ген.

Это тот, кто в нём живёт.

Тот, кто ждал.

Тот, кто выбрал именно его — чтобы снова выйти в космос.

Не как Император.

Не как учёный.

А как человек, видящий тишину между сигналами.

*(На столе, рядом с ручкой, медленно мигал зелёный огонёк. Словно кто-то там, в глубине,... только что открыл глаза.)

Часть 3. Воля и долг

Михаил не отрывался от планшета, не отдавал приказа. Он подумал.

"Убрать образцы. Всё. В архив-сейф. Код доступа — ГЕОРГИЙ-1".

Это был не нейросетевой запрос. Это был импульс гена патрициев — технологии Основателей, вшитой в саму структуру ДНК.

На другом конце комплекса, в здании Администрации, личный помощник Михаила — бывший техник из сектора банкротов — внезапно замер. Пальцы сами потянулись к коммуникатору. Ни вопроса, ни сопротивления.

Просто — исполнение.

Но в его случае это была не воля. Это была метка.

Ген плебея — не дар, а долг. Наследственный контракт, запечатанный в ДНК. Его предки взяли кредит на образование, имплант, медицину — и этот долг, как вирус, перешёл по наследству.

Он не служил. Он был долгом. Генетическим напоминанием: ты имеешь право — пока тебе разрешили.

Михаил даже не заметил этого мгновения. Для него это было так же естественно, как дышать.

Он отложил планшет и подошёл к окну. За стеклом — идеально симметричный парк, деревья, посаженные по алгоритму.

Раньше люди тратили годы, чтобы научиться управлять железом на колёсах. Теперь — достаточно пожелать.

Телепортационная площадка открыта — и ты там.

На одной планете — всем. Даже плебеям.

В секторе — по желанию патриция.

Между секторами — только через Генеральный транспортный отдел.

Для массовых перемещений — личный приказ генерала Транспорта.

Правила. Законы, высеченные в коде.

Они работали. Пока не упирались в желание, в котором не было власти — только память.

Михаил знал — лучше, чем любой археоневролог — кто стоит за всем этим.

Георгий I. Его прапрадед.

Человек, который не приказал Империи — уговорил её.

Человек, который не взял трон силой — вырастил его из досок собственного дома.

И этот дом — всё ещё стоял.

На скале. На Жемчужине.

Его сводный дядя, Эдвард Романов, внук того самого Эдуарда — сына первого Императора, — был главой рода.

От одного его желания зажигались звёздные верфи и гасли системы.

А у Михаила? У Михаила было одно желание. Не приказ. Не требование наследника.

Просто — просьба.

Дай мне разрешение посетить дом на Жемчужине.

Тот, где начинался наш род.

Где он — умер.

Где, может быть... что-то осталось.

Он не знал, что в эту секунду в его крови — в самых нанокомплексах — что-то тихо дрогнуло.

Не от команды.

Не от долга.

А от воспоминания, которого он никогда не знал — но которое его тело помнило.

Часть 4. Призвание

Сотни тысячелетий существовал Орден Хранителей Маяков.

Не армия. Не религия.

Молчаливый пульс галактики.

Его члены не носили мундиров. Они прилетали на старых кораблях, когда все молчали. Они чинили не только машины, но и смыслы.

Именно Хранители первыми поняли: маяки — не просто навигационные бакены.

Они дышали.

Они помнили.

Они ждали.

Когда началась Война с ИИ, именно Орден отдал приказ — сами себе.

И на половине галактики маяки замолчали.

— Чтобы люди не шли в ту сторону, где уже нет людей.

— Чтобы уцелеть — надо было исчезнуть.

Но тьма породила своё отражение.

На "тёмной" стороне, в глубинах, где маяки молчали тысячи лет, — вырос второй Орден. Не из аристократов. А из 500 земных курсантов — мальчишек и девчонок с улиц Москвы, Минска, Алма-Аты.

Их выживание выковало в них не солдат.

— Хранителей.

Когда галактика начала срастаться в хрупкую сеть равных, — эти два Ордена встретились.

Не сражаясь. Не подчиняясь. А сливаясь.

И в самом сердце этого нового Ордена, в его Ядре — из живой памяти и нейросетевой связи 15 000 000 маяков — осталась одна истина.

"Придёт человек — не воин, не правитель.

Просто человек.

Тот, кто ещё помнит вкус земли, жажду творчества и силу любви.

Он вернёт людям Золотой Век — не как подарок, а как право, потерянное в страхе перед величием собственной души".

И ещё — технология.

Старая, почти забытая.

— Способ передать душу.

Не цифровую копию.

— Живой фрагмент духа.

Чистый. Неповреждённый властью.

Старая душа галактики — та, что держала маяки в тишине, — истончалась.

Она ещё работала. Но уже не жила.

Ей нужна была замена.

— Новая душа.

И вот — звонок.

Не в ухо. Не на коммуникатор.

— Внутрь.

Мягкий, но неотвратимый, как гравитация звезды.

"Михаил Алексеевич.

Мы знаем, кто ты.

Ты — потомок того, кто нашёл первую душу.

Тот, кто не бросил её в машину.

Тот, кто оставил камень на столе — потому что знал: она придёт."

Ядро говорило не голосом. Оно показывало.

Мгновение — и он видел:

— свою руку, держащую камень;

— руку Георгия, поднимающего его у "Колыбели";

— руку Таши, с её странной, почти священной теплотой;

— и, глубже всего — руку первой, чья ДНК дала начало роду.

"Камень — ключ.

Он — последний носитель памяти, которую не взял ни ИИ, ни страх, ни время.

В нём — сама воля быть человеком.

Нам нужен он.

Нам нужен ты.

Нам нужен обряд.

И только тогда — дыхание новой души пройдёт по 15 миллионам маяков.

И галактика... вздохнёт".

Михаил не спросил — зачем? Не спросил — почему я?

Он знал ответ.

Ген не ошибается.

История не врёт.

А камень — ждал.

Часть 5. Разрешение

Михаил никогда не был в этом здании. Но его гены помнили.

Он стоял в огромной приёмной, выложенной светлым мрамором. На потолке мерцала голографическая карта галактики: 15 000 000 живых узлов.

За стеклом — кабинет.

Тот самый, что раньше принадлежал канцлеру Императора.

Теперь — Эдварду Романову.

Наследнику. Главе рода. Человеку, чьё слово могло зажечь звезду.

Михаил ждал у монументального панно. Оно изображало не триумф, а семью: мужчину в комбинезоне, женщину в халате, двоих детей.

И вдруг — щелчок в памяти.

"Пришёл человек... и вернёт людям Золотой век".

Слова Ядра всплыли как воспоминание, запечатлённое в генах.

Он не слышал их тогда. Он получил их.

Ядро узнало в нём — не наследника, не учёного.

Оно узнало в нём — человека, который ещё помнит, каково это — хотеть, а не получать приказ.

А теперь он стоял здесь, в приёмной того, кто правил всем.

И понимал: Эдвард знает. Он должен знать.

Дверь открылась без звука.

Молодой человек в тёмно-зелёном костюме с гербом Империи на запястье шагнул вперёд. Взгляд — спокойный, без оценки.

— Господин Михаил Романов?

— Да.

— Глава рода ждёт вас.

Михаил кивнул. Вошёл.

***

Кабинет Эдуарда находился в самом ядре власти: в Императорском дворце на Эдеме.

Георгий сравнивал его с лётной палубой флагмана. Воздух был плотным. Каждое слово — как импульс двигателя.

Михаил вошёл без доклада. Не потому, что мог — а потому, что должен был.

Его походка была уверенной, выстраданной кровью рода.

Эдвард встретил его не за столом.

Он стоял у панорамного окна. В 45 лет он был гордостью рода.

Официально — Полковник Строительного полка.

Неофициально — диктатор Республики. Но он не любил это слово. Говорил: "Я не управляю. Я удерживаю баланс".

Когда Михаил вошёл, Эдвард не обернулся сразу. Он дал ему прочувствовать комнату. Потом — медленно повернулся.

Их взгляды встретились. Не родственников. А — двух точек в одной цепи наследия.

— Племянник, — сказал Эдвард. Голос без тепла и холода — только точность. — Здравствуй.

Михаил поклонился — коротко, чуть ниже пояса.

— Дядя.

Разговор начался с ничего. С погоды. С новостей. С учебников истории, где теперь не было слова "император".

Эдвард слушал, не перебивая. Он знал: если человек начинает с мелочей — значит, у него важный запрос.

— Ты собирал древности, — вдруг сказал он. — С малых лет. Помню, как ты в семь лет принёс мне обломок керамики... и три дня не отходил, пока я не объяснил, отчего там трещина.

Михаил кивнул.

— Ты сказал: "Этот горшок лопнул не от огня. От смеха".

Эдвард усмехнулся.

— История — не наука о прошлом, племянник. Это наука о намерении. Кто что хотел — и что получилось.

Он прошёл к столу и сел. Подал знак.

— Я хочу поехать на Жемчужину, — сказал Михаил. — Туда, где всё началось.

Он не просил. Он заявлял.

Эдвард не спросил зачем. Он знал.

Кто, кроме историка с геном Администратора, мог почувствовать: камень ждёт?

Он открыл планшет. Провёл пальцем в воздухе: голографический ключ.

— Разрешение выдано. Не просто посещение. Исследование. Раскопки. Архивирование. Ты — уполномоченный представитель рода Романовых, 1-й степени доступа.

— Тебе выделяется:

— флаер класса "Страж";

— три специалиста: техник-архиватор, биохимик, и один — из Чёрной Гвардии (не охрана. Наблюдатель);

— доступ ко всем архивам Жемчужины.

Пауза.

— И дом на скале. Тот, что закрыт. В нём — стол. И в ящике...

Он не договорил. Не нужно было.

— Старая советская поговорка, — вдруг добавил Эдвард, и в его голосе прозвучала тень улыбки. — "Начальство не бегает. Если начальство бежит — рабочие должны паниковать".

Он встал.

— Так что, племянник...

— Не беги.

— Иди.

— Мир ждёт.

Часть 6. Возвращение

На следующий день Михаил вылетел с личным помощником Васей.

Жемчужина стала музеем под открытым космосом. Всё сохранялось так, как было при нём. Как он завещал — не указом, а поступком.

Телепортация действовала лишь на орбите. Все спускались на планету по-человечески: на флаере, через атмосферу, с ожиданием.

Флаер "Страж" — не игрушка, а символ. Чёрный, без герба. Пилот — почти обязательная специальность у потомков Георгия I. Не для войны, а для прикосновения к миру.

Михаил тоже прошёл перестройку. Он чувствовал полёт.

Когда "Страж" сел на площадку на скале, Михаил велел Васе оставаться на орбите.

— Завтра всех привезёшь. А сегодня... дай мне побыть одному.

Он ступил на землю.

Тишина. Не пустота — глубина. Ни ветра, ни птиц. Только облака внизу и скалы, помнящие каждое слово.

Он шёл медленно. К дому.

Маленькому. Старомодному. Без автоматики. Здесь нужно было действовать.

Дверь не была заперта. Строительные дроиды поддерживали здесь идеальный порядок, но внутри царила стерильная, мемориальная тишина.

Он вошёл.

Пыль. Свет — солнечный, сквозь окна. Спальня — простая. Здесь он умер. Не Император. Человек.

Но зов тянул его не туда.

— Туда, — прошептало что-то в генах.

Он прошёл в бывший сарай.

Там — началось всё.

Старый деревянный стол. Кресло — потрёпанное, живое.

Михаил сел.

И сразу — как будто кто-то сел рядом. Не тень. Присутствие.

Рука сама потянулась к ящику.

Дерево скрипнуло.

Внутри — пыль. Чистый лист, высохший цветок, флешка...

...и он.

Наконечник стрелы.

Базальтовый, шершавый.

Михаил взял его.

Теплый. Живой.

И в тот же миг —

ощущение

Тёплое, как объятие. Твёрдое, как решение.

"Привет, сын".

Слёзы не хлынули. Они вошли внутрь.

Михаил не ответил. Он не мог.

Он просто сжал камень в ладони — и почувствовал, как впервые за всю жизнь его ген — замолчал.

Впервые он был — не орудием, не носителем.

Он был — человеком. Тем, кем должен был стать.

А после — аккуратно, почти с благоговением, вернул базальтовый обломок на его законное место в ящике стола.

Часть 7. Опись

Михаил — профессионал.

Он не унёс базальтовый обломок с собой. Не спрятал. Не сделал его своей личной реликвией.

Он оставил его в ящике стола — на том же месте, в той же пыли. Его задача была не в присвоении, а в понимании.

Всё должно быть задокументировано по науке.

До прибытия команды. До начала официальных работ.

Он поужинал офицерским рационом. Едой полевых работ. Не из уюта, а из дисциплины.

Разбил палатку, включил обогреватель. Никакого комфорта. Только функциональность.

Посмотрел на дом.

Маленький. Старомодный. Дикий.

— Завтра прилетят люди, — прошептал он. — И мы сделаем всё строго по науке.

***

Утром — ровно в 08:00 — прибыли.

Техник — свободный специалист с нейросетью 50-го уровня.

Биохимик — нанят по контракту.

Гвардеец — патриций, наблюдатель. Член Чёрной Гвардии. Никто не знал, на кого он работает. На присягу.

Встретил их у ворот, без пафоса.

— Добро пожаловать на Жемчужину.

— Мы здесь не для поклонения. Мы здесь — чтобы задокументировать и описать.

Раздал инструменты. Установил правила:

— Наша цель — полная опись и неразрушающий анализ.

— Любое действие — с фиксацией.

— Контакт с объектами — только в перчатках.

— Гвардеец фиксирует соблюдение протокола.

Они работали командой.

Не как начальник и подчинённые, а как группа специалистов.

Декада прошла как один день.

— Снаружи: осмотр фасадов, съёмка с дронов, лазерное сканирование.

— Внутри: стратиграфический анализ слоёв пыли, отбор микрофлоры.

— В сарае: обследование стола, палеографический анализ царапин, отбор проб.

— Даже ступени в скале были занесены в опись.

Гвардеец всё фиксировал. Без эмоций.

"08:17:03. Обнаружен след обуви, тип — армейский ботинок 2-го медицинского управления, период 170–180 лет назад."

"14:33:19. Обнаружена пыль с частицами кожного сала. Возраст — не определим."

На десятый день, когда работа была завершена, Михаил подписал акт о завершении полевого исследования и описи.

Отчёт был отправлен в архив Республики.

Дверь сарая закрыта.

Команда отбыла.

А ночью, когда техник анализировал данные на орбите, а гвардеец составлял донесение —

Михаил вернулся.

Один.

Он не вошёл внутрь. Просто прислонил ладонь к косяку двери.

И в тишине, которую не зафиксировали бы датчики,

— в сердце заговорила пыль.

— в костях дрогнула память.

— в ящике стола, за деревом, он снова почувствовал — лёгкое, тёплое дыхание камня.

Часть 8. Глава 1.

Возвращение на Эдем было похоже на выход из тишины в гулкий, перегруженный информацией зал. «Страж» пристыковался к личному ангару поместья, и Михаил, едва переступив порог, снова почувствовал на себе незримое, но плотное давление системы. Здесь каждый квадратный сантиметр пространства был учтен, просканирован и внесен в какой-нибудь реестр.

Отчёт об «описании и неразрушающем анализе» уже лежал в архивах Республики. Сухой, безупречный документ, полный технических терминов и протокольных фотографий. Он был идеален. И совершенно лжив. Он был той самой ширмой, за которой скрывалось главное — тихое дыхание в ящике стола.

Но одного его знания было мало. Камень был ключом, но не инструментом. А предстоящее действо требовало инструментов, выходящих за рамки логики Строительного полка или нейросетей Торговой гильдии. Пора была созывать совет Рода Романовых.

Род Романовых был не обычным. Это была не просто семья — это была живая модель общества, маленькая империя в миниатюре. Все три сословия были в роду, переплетенные браками и общими интересами:
* Фон Грец — военные, чья выправка была кредо, а честь — вторым скелетом.
* Дон Ромни — чиновники, те, кто умел заставить бюрократическую машину плясать под свою дудку.
* Бон Светланы — торговцы и промышленники, чьи финансовые потоки были кровью, питавшей могущество клана.

В роду было всё. Кроме одного. Пси-аристократов разума. Тех, кто работал с реальностью напрямую, минуя провода и интерфейсы. Экстрасенсы, провидцы, телекинетики — их титулы звучали как сказка, а способности — как ересь в мире, построенном на кремнии и генном коде. Роды Пси были малочисленны, закрыты и невероятно осторожны. Приручить такого было невозможно. Нанять — баснословно дорого и унизительно.

Но влияния и денег Эдварда Романова хватило.

Сегодня в главной резиденции Романовых на Эдеме, в том самом поместье, которое когда-то с боем взяла Таша, собрались все. Воздух в огромной гостиной, оформленной в стиле «староимперского минимализма», был густым и неподвижным. Взрослые — главы ветвей, их супруги, ключевые советники — сидели за огромным дубовым столом, доставшимся ещё от Дона Эрнеста. Их позы были безупречны, но в глазах читалось напряжённое ожидание. Снаружи, в идеальном саду, под присмотром дроидов-гувернёров, резвились дети. Их смех доносился приглушённо, словно из другого, нормального мира.

Их взоры были прикованы к Михаилу. Он стоял во главе стола, чувствуя себя не столько докладчиком, сколько археологом, вскрывающим древний, живой пласт.

— Отчёт, который получила Республика, — фикция, — его голос был ровным, без истерики или пафоса. Он констатировал. — Технически безупречная операция прикрытия. Её цель была не изучить, а получить личный отклик.

Он обвёл взглядом собравшихся, встречая целый спектр эмоций — от холодного анализа у Дон Ромни до скептического прищура у военных Фон Грец.

— Я подтверждаю, — продолжил он, — гипотезу о добровольном переселении души Георгия Первого. Не в нейросеть. Не в архив. А в каменный наконечник стрелы, найденный им у «Колыбели». Это не метафора. Это факт. Камень является контейнером. Живым.

Он сделал паузу, давая им переварить. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь биением собственных сердец.

— Со мной вышло на связь Ядро Ордена Хранителей Маяков. Сущность, сотканная из живой памяти и нейросетевой связи пятнадцати миллионов маяков. Их намерение — не мистика. Это реальная, хотя и непостижимая для нас, последовательность технических действий. Они намерены передать душу, заключённую в камне, всем маякам галактики. Первоначальная душа, та, что была заложена сотни тысяч лет назад, угасает. Маяки… истощаются. Без неё они станут просто машинами. Навигация рухнет. Республика, вся наша цивилизация, вернётся в каменный век. В прямом смысле.

Он видел, как бледнеют даже самые стойкие. Они думали, что речь пойдёт о наследстве или политике. Он же говорил о дыхании галактики.

— Следующий тезис был главным, — Михаил понизил голос, заставляя их инстинктивно податься вперёд. — Все мои исследования, вся опись — это была пыль в глаза. Республиканской бюрократии и нашим собственным сомнениям. Мне нужно было одно — остаться наедине с ним. Получить отклик.

Он посмотрел на Эдварда, сидевшего напротив. Тот не моргнув глазом, держал его взгляд.

— Камень отозвался, — произнёс Михаил с предельной, почти жестокой простотой. — Камень живой. Он дышит. И он ждёт.

В этот миг боковая дверь бесшумно отворилась. В проёме стояла невысокая фигура в простом сером одеянии. Человек, чьё появление не зафиксировала никакая сигнализация. Он не вошёл — он возник.

Приглашённый медиум.

Его глаза, цвета старого мёда, обвели стол, и каждый почувствовал, будто кто-то провёл лёгким перышком по самой поверхности мозга. Он не был похож на аристократа. Он был похож на пустоту, в которой вдруг зажглись два зрачка.

— Я слушаю, — тихо сказал медиум. Его голос был беззвучным шёпотом, который, однако, отчётливо слышал каждый в комнате. — Камень говорит. Не только голосом Георгия, а голосами истока и колыбели всего человечества.

И все, как один, почувствовали, как по коже побежали ледяные мурашки. Игра детей в саду внезапно стихла.

От автора