Имя его -Ложь

1919 год. Южная Россия. Ближе к ночи.

Кладбище было старым, забытым, просто древним. Кресты, косо растущие в щебёнке, заросли крапивой. Могилы — как пустые глазницы, все разъехались, поплыли, как подтаявший снег. Воздух висел тяжёлый, будто варёная пыль. Там, среди этих ям и крестов, сидело два десятка уставших солдат. Кто на корточках, кто лежал, кто просто смотрел в землю. Лица у всех были одинаковые — как у людей, у которых отобрали завтра.

Отряд был отрезан. Красные окружили их плотно, со всех сторон. Патронов почти не осталось. Один раненый стонал уже четвёртый час. Умереть не может, и жить — не хочет. Остальные привыкли, не слышали уже.

Четыре дня страшных,кровавых, изнурительных боёв. Это всё что осталось от них, от почти трёх сотен душ .

Барон Алексей фон Розен — командир, а по виду — как будто не из этого мира. Говорил тихо, как будто боялся себя разбудить. Походка — без суеты, сдержанный, с благородным профилем потомственного аристократа. Когда-то был при гвардии, при самом дворе, может быть, блистательный кавалер. А потом война, что стирает социальные рамки в ярости атак. И тут уж неважно, холоп ли ты по рождения или князь. Дерётесь за свою жизнь одинаково. И кровь у всех одинаково красная...не голубая кровь.

И всё ж, выделялся как-то он,своей аристократичностью, словно и впрямь голубых кровей птица.

Барон сидел в развалившейся часовне у подножия кладбищенского холма. От часовни остались только стены, кусок крыши и алтарь, перекошенный, как пьяница на исповеди. На алтаре — книги. Не наши. Старые. С запахом мышей и сырой кожи. Он в них копался, шептал себе под нос, что-то чертил на камне.

Ещё до войны увлекался барон, эзотерикой. Читал Блаватскую, перелистывал труды де Куэнси, тайно держал «Лемегетон» в шкатулке с гербом рода. Он знал — мир управляется не людьми, а теми, кто в тени. Теми, кого забыли. Теми, кто ждёт зова.

К нему подошёл поручик. Молодой, но с лицом, как у старика. Война быстро сушит кожу.

— Господин барон… — голос был хриплый, как у человека, который надышался пороховой гарью. — Осталось часов десять нам может,ночь одна,если повезёт. А с утра они возьмут нас… по всем правилам.

Барон не поднял головы.

— Нет у нас столько времени господин поручик,нету. Они уже здесь, — сказал он и закрыл книгу. — Просто мы их ещё не видим. Будьте так любезны.Пригласите Анну.

Поручик кивнул и вышел.

Вскоре Анну привели к барону. Закат был багровым, как засохшая кровь на бинтах. Ветра не было, воздух стоял — тяжёлый, как перед грозой.

Барон сидел у обломков алтаря. В руке держал флягу, но не пил.

— Садитесь дитя, — сказал он. Анна молча опустилась на камень. Села, как сидят в церкви, только не молясь, а дожидаясь конца службы.

Он долго молчал. Пальцы его тряслись, но голос — нет.

— Вы ведь, Анна… — начал он, потом замолчал. —Простите за вопрос сей конфузный но...Вы чисты ведь?

Анна быстро глянула со смесью смущения и гнева. Потом опустила голову уставившись в землю и кивнула.

— Уверены?

— Я помогала… — сказала она. — Не продавала чести . Не лгала. Ни перед Богом, ни перед собой. Я себя блюла для единственного.

Барон опустил взгляд. Книги лежали рядом, раскрытые, как старые раны.

— Если нас возьмут в плен, — сказал он глухо, — Вас, Анна они… отдадут. Как мясо. Не пощадят. Понимаете, девочка. Это... животные.

Анна тихо выдохнула.

— Знаю. Видела. Под Харьковом двух гимназисток подвешали за руки, а потом…

Она не договорила. Руки её сжались в кулаки.

— Я… не могу сама, — сказала она, в глазах блеснули слёзы. — Я пыталась… думала. Но боюсь. Душа… если я сама,себя смерти предам... она не попадёт туда. Где… свет.

Барон кивнул. Медленно.

— Я помогу, — сказал он. — Я сделаю это сам. Без боли. И, может… может, ваша смерть даст нам шанс. Один на тысячу. По крайней мере мы спасём вашу честь от надругательства.

Анна посмотрела на него. Впервые — прямо. В глазах уже не было слёз. Только просьба.

— Пусть будет так. Только… сделайте это, когда я буду смотреть в небо. Я хочу помнить не всё это. А небо.

Он не ответил. Просто поднялся, отряхнул свой френч, словно готовясь к балу. Подошёл к кругу. Начал чертить его, шепча слова на мёртвом языке.

Анна сама подошла к кресту. Встала, как на причастие. Солдаты — молчали . Но не вмешивались.

Она смотрела вверх. Луна только поднималась. Большая. Красная.

И тогда барон прошептал:

— Простите нас. Если сможете. Если будет кого прощать.

Он дал короткий приказ. Привязать медсестру.

Анна. Лет двадцати, может и меньше. Спокойная. Руки добрые, как у матери. Спасала, перевязывала, вырезала гниль. А теперь — связать. Как так то? Солдаты не спорили. Смотрели куда угодно в растерянности и смятении, только не на неё. Не решались вязать.

-- Не бойтесь братцы. Так будет лучше.

Улыбнулась она им словно родным детям.

Её вели через кладбище, как скотину. Глаза — пустые, но не от страха. Она, похоже, уже давно приняла судьбу. Это они сомневались. Она...нет .

Полночь.

Кладбище замерло, как перед выстрелом. Луна вылезла из облаков, багровая, как нарыв. Барон начертал круг — золой и чем-то ещё. Символы — кривые, как сломанные руки. Анну привязали к кресту. Она не плакала. Просто смотрела в небо и шептала. Но вряд Бог её сейчас слышал.

Барон стоял внутри круга и говорил на языке, который царапал слух, как нож о стекло.

— Элигор… — начал он. — Князь Лжи, кто слышит войну, кто пьёт страх, кто идёт по звёздам… Приди. Я открываю врата. Возьми душу чистую в дар. А мне даруй победу.

Он всадил кинжал в грудь девушки. Медленно, без злобы. Как будто так и надо.

Земля треснула. Воздух — как будто выдохнули сразу все мёртвые этого древнего погоста. Из расселины полезло нечто. Сначала пар, потом рёв, потом — Оно.

Человекоподобное, но не человек. Плавало в воздухе, как в смоле густой, чёрное, с сотней лиц разных. Лица — все сразу. Младенец. Старуха. Свиное рыло. Череп. Собачья пасть.Все в одно. И все —с глазами бельмами мерзкими.

Оно заговорило.

— Я пришёл.

Барон опустился на колени.

— Уничтожь их. Тех кто смерти нам сейчас желает. Всех. Мы заключили сделку. Душа невинная на откуп тебе дана. Врата были открыты.

Оно помолчало. Затем рожи его синхронно расплылись в кровожадных улыбках.

-- Жертва принята.

****

Через час всё было кончено.

Красные подошли к холму спокойно. Их было больше сотни. Основные силы красных ушли оставив этот большой отряд для завершения карательной миссии.

Уверенные. Спокойные. Ещё не знавшие. Они думали, сейчас всё закончится.

Первый погибший даже не закричал — просто взорвался кровавой пылью. Второй начал стрелять себе в живот из нагана. Третий — упал забившись в судорогах, изо рта вылезло что-то живое, слизкое. И кинулось на рядом идущего .

Солдат охватила паника.Они пытались бежать — но пространство замкнулось. Кладбище больше не отпускало.

Демон не просто убивал. Он показывал. Каждому — его личный ад. Не придуманный. Настоящий. Такой, от которого не увернёшься.

Демону нравилась эта игра. Он давно не веселился.

****

Утро. Костры ещё дымились. Белые стояли, как пьяные, в пустоте. Смеялись. Обнимались. Кто-то плакал. Никто никто не понимал, что это не победа.

-- Не дело это. У сатаны проклятой помощи просить, отдавая душу живую, чистую ему на поругание. Честно драться надо было и погибнуть в бою да с честью в рай войти. Отвернётся теперь господь от нас. Отвернётся.

Промолвил старый,седоусый козак.

А потом стало холодно. Слишком.

Он вернулся.

Барон вышел вперёд, руки дрожали.

— Мы… мы отдали тебе их… — прохрипел он. — Ты получил, что хотел! Больше чем хотел!

Демон смотрел на него всеми своими пустыми глазами. И было в этом презрительном взгляде что-то лукавое.

— Имя моё — Ложь, — прошептал он.

Барон отступил, как от чумы.

— Мы заключили договор! — заорал он.

— Со мной нельзя договориться. Я — нарушение. Я — предательство. Я — то, что начинается после последнего слова.

Солдаты внезапно начали спокойно колоть друг друга штыками и ножами. Не торопясь, словно выполняли скучную работу.В спины,животы в лица. Не меняясь в лицах падали один за другим на землю залитую кровью. Последний, тот самый старый козак, приставил свою шашку лезвием к горлу и протянул её. Изо рта его хлынула кровь.

Барон остался один. В грязи. В крови.

— Зачем? — прошептал он. — Зачем ты вновь пришёл?

Демон наклонился.

— Злорадствовать конечно. О сколько же вас было, ничтожеств, что считали что мы, князья тьмы станем выполнять ваши мышиные просьбы.

Последнее, что услышал барон — это смех. Издевательский хохот. Старый. Старше самого времени.

****

Эпилог

Прошло много лет. Кладбище то, совсем уж заросло. О часовне никто не помнил. Только местные знали — туда ходить нельзя. Даже скотина туда не шла. Собаки выли. Кони вставали на дыбы.

Говорили — в полнолуние там ходит фигура. В мундире, старом, измятом. С пустой книгой и саблей в руке. Ходит, гладит древние кресты. Смотрит. Словно ищет чего.

Прощения он ищет.

Барон фон Розен. Остался нвсегда тут. Остался неприкаянныем призраком который повторяет тихо, снова и снова:

— Анна, девочка моя, прости меня.Мы заключили договор...Мы ведь заключили договор… Он...обманул.

А в годовщину той бойни, когда луна становится красной, на холме слышны шаги. Тяжёлые. Ровные. И в воздухе — будто изнутри самого тумана — голос:

— Имя моё — Ложь…

И хохот.

И всё стихает. Даже ветер.

С ним нельзя договориться. Имя его ложь, он сам дитя обмана.