Инфернат-2

Часть первая.

Знаешь, отчего хороша пустыня?

Где-то в ней скрываются родники...

Антуан де Сент-Экзюпери.

Глава первая.

1

Опухшую рожу рассекает косая трещина - пополам. Огромная, рваная, черная. Как уродливый шрам.

Треснутое зеркало отражает жизнь. До и после развода. Потому что прошлое сливается с настоящим. Непроглядная чернь жадно поглощает последние осколки света. Одним сплошным истеричным воплем: «Ты всегда таким был!..»

Просто сначала ты живешь обычной жизнью. Жена, сын, дом. Семья. И пусть не всем довольна супружница и странным считают сына, и твой дом – жалкая однушка.

А потом жена вдруг находит новую работу. И зашибает уже втрое больше тебя. И всё чаще задерживается в офисе. А когда возвращается – озирает привычную тесную квартиру странным взглядом. Будто не верит, что живет именно здесь. И с этими людьми. А сварливая теща по телефону твердит лишь одно: «Он у тебя там мужик или нет? Как мужик может позволить, чтобы его баба так корячилась, а он…»

А потом тебя увольняют. Сокращение рабочих мест и всё такое. И она немедленно подает на развод. И уезжает с… Этот «кто-то» на самом деле был уже давно. Просто кое-кто другой предпочитал трусливо закрывать глаза. На очевидное. Что «корячиться» можно – по-разному.

За семь следующих лет можно было сделать блестящую карьеру. Выучить десяток языков…

Или найти кучу холостых сочувствующих друзей, обменять однушку на комнату в многокомнатной полублажке и выпить тонны бухла. Не самого лучшего качества.

А потом узнать, что еще случилось за эти проклятые семь лет.

Найдется ли сейчас в доме хоть дрянной кофе? И поможет ли он вусмерть трясущимся рукам? Роже-то не поможет уже ничего. Разве что полгода полной трезвости. Но столько у бывшего мужа успешной жены нет.

Да и не факт, что он выдержит.

Что сделал бы на его месте нормальный человек? Для начала - не спился бы?

А крутой герой лихо закрученного боевика? Поиграл стальными мускулами, набил бы наглому морду лощеному типу, отбившему неверную жену. А потом героически спас сына, бросил прощальный презрительный взгляд на подлую изменщицу и уехал в красивый закат на белом «Феррари» вместе с сыном и ослепительной блондинкой. Точнее, с двумя блондинками. Для себя и почти взрослого сына.

Что вообще теперь думает о нем Юра? Он последний раз видел непутевого отца в десять лет. Даже в девять с половиной. И все последующие годы только и слушал, какой папаша конченый алкаш, неудачник и не платит алименты. Последнее – почти вранье. Почти. Платил – пока не кончились деньги с обмененной квартирки. А потом – уже не заставляли. По новому закону деньги сразу взыскивают только в пользу Инквизиции. Простые люди должны решать проблемы между собой сами.

Сын в последние годы слушал об отце исключительно от тех, кто увез его через полстраны. И кто сначала одарил с барского плеча престижной школой и новой жизнью, а потом отнял всё без остатка.

Вспомнил ли тогда Юра хоть одним словом бестолкового папашу? Или, наоборот, его же и обвинил во всех грехах? А заодно – и в прошлых и настоящих бедах? Потому что отец-же-должен-быть-настоящий-мужик.

Кофе нашелся на дне старой, вдавленной банки. Плотным, слежавшимся камнем - неизвестной давности. Растворяться не хотел, но пришлось. Иногда приходится всем. Уж бой со старым порошком-то выиграет даже конченый алкаш и неудачник.

Теперь - шмотье. И даже трудно вот так сразу сказать, какая тряпка хуже. Ладно, проще надеть, что чище. Только сначала выбрать…

Хватит ли денег на проезд? Да, если на рогатом тралике. С трудом и под завязку. Если цены внезапно не подняли. А то налоги, срочные нужды Инквизиции, «позаботьтесь о самом важном!», «Не выходи пока на пенсию – подари эти годы неутомимым труженикам рясы и кадила».

У кого бы потом занять? А то вдруг какая справка нужна? Свои привычные собутыльники не помогут – им бы самим у кого перехватить.

Руки трясутся как с… Как с того, что было вчера. С горя. С очередного. Только уже – с серьезного. Впервые с момента развода. Что не был таким уж горем сам развод, стало ясно тоже лишь вчера. Когда нашлось, с чем сравнить.

Эх, Илонка, Илонка. Как ты могла предать родного сына – ради чужого «делового» мужика?

Кофе не спасает, особенно просроченный. Но спиртного в доме – ни капли. Да и нельзя - сегодня.

В транспорте недружелюбно и презрительно покосились, но… так. Терпимо. Рядом не встают, но и выгнать не просят. Значит, отысканное шмотье еще не очень грязное.

А вот крепкие ребята в черных рясах пускать не захотели. Один ржет во всю здоровую глотку, второй грозит ментами и вытрезвителем. А то и вообще - психушкой.

Совсем плохо, раз даже не своими. Значит, нет смысла привлекать всесильную Инквизицию ради такого.

И двери впереди сломает разве что герой боевика. Да и то – с компанией верных друзей детства. Соответствующей комплекции. Других в таких фильмах не снимают.

- Мне нужен Отец-Опекун! У меня к нему важное дело. Срочное.

- Ладно, проходи, - смилостивился вдруг первый, нехорошо ухмыляясь. – Тебе прямо и налево.

Кто ему не нравится больше – наглый бичара или тот, к кому он просится?

Так и ждешь удара в спину. И очередного взрыва развеселого хохота. Тем более, «проводник»-то остался на месте, а вот из караулки слева вынырнули еще двое. Каменные рожи, широкие плечи, пудовые кулаки. Ну и черные рясы, вестимо. Скрывают прокачанный пресс и те самые мускулы, из боевика.

До сих пор мысль, что отсюда могут и не выпустить, в больную голову не приходила. И Юрке не поможешь, и самому – конец.

Длинные, широкие коридоры – белоснежно-стерильные. Почти евроремонт. Бывшая жена когда-то так мечтала об огромной квартире «и чтоб вся, как игрушка». Теперь у нее есть коттедж на берегу моря, у бывшего мужа – комнатенка, а у Юрки – нары в камере.

Холодно. Совсем у них тут не топят, что ли? Или просто трясет? Со страху, с похмелья, с волнения? Со всего сразу? Или вчера умудрился еще и простудиться? Ох, не вовремя. И «подлечиться»-то нельзя и нечем.

Номеров абсолютно безликих кабинетов не различить. Сливаются то ли тоже с перепою, то ли с перехода с уличного света. Да и зрение уже… А ноги нещадно заплетаются, но всё равно несут вперед. Тоже нещадно.

206. 209. Почему на одной стороне, да еще и подряд? Или Никита что-то пропустил?

212. 214. Суеверные они тут, что ли? А почему – нет? Забыл, где находишься?

И здоровенный «брат» в рясе дышит прямо в затылок. Сверху вниз. Злится, что идти приходится, не торопясь.

А второй ровно шагает рядом. Только кованые сапоги четкий ритм отбивают. Будто вколачивают гвозди. Выдают раздражение крепкого хозяина.

Не привыкли амбалы ходить так медленно. И водить, не заломив руки из плеч. До хруста.

Холодно. Трясет. Вот-вот гнилые зубы дробь отобьют.

- Вот 215, - нарушил молчание брат сзади. – Вам сюда.

Вперед – не оборачиваясь.

Приемная – как в кабинете у любого крупного директора. Очередной «евроремонт». И тоже – сплошь белый. Вплоть до кожаного дивана. Как саван на кладбище.

А вот и секретарша – длинная темная юбка-метла, глухая черная блузка, низко надвинутый платок. Тоже не светлый.

Молодая, кстати. Может, даже красивая. Но то ли старушечий платок всё портит, то ли само это место. Инквизиция начисто стирает любую привлекательность.

Холодно. Хоть у секретарши как раз стоит навороченный обогреватель. И так и пышет теплом.

- Вам точно сюда? – вопрос не к нему, а к «братьям». Его просто проигнорировали. Не человек – пустое место.

Нет, хуже. Мусор. И претензии не к нему, а к тем, кто занес.

Черные фигуры, белые клетки. Шахматы. И он сам здесь – пешка. С перекрытой дорогой вперед.

- Посетитель к Отцу-Опекуну, - рявкнул тот, что шагал сзади.

- Он занят, - кисло изрекла пригревшаяся платочница.

Дверь в святая святых распахнулась. Двое крепких амбалов вывели парня не старше Юрки. В наручниках.

Неужели… Нет! Юра ведь не преступник. Ему руки крутить незачем. Он и сопротивляться не станет. Не в его характере. С детского сада не дрался.

И, может, вновь начал - с третьего класса. Откуда его непутевому отцу знать?

И зачем здесь вообще кого-то держат – это же просто центральный офис? Дом Презрения… Призрения – где-то в другом месте.

Парень смерил пропитого бича презрительным взглядом. Высокий, стройный, красивый. Юрка теперь такой же? И с таким же синяком на скуле?

Самое жуткое из возможного – не узнать при встрече родного сына. Но у того не может быть такого узкого лица, чуть восточных скул. Да и волосы – светло-русые, волнистые, а не черные и прямые.

Отец-Опекун – толстый, лысеющий и благожелательный. При виде Никиты лишь чуть поморщился.

- Чем могу быть полезен? Кто вы?

- Михайлов Никита Викторович. Я – отец Михайлова Юрия, семнадцати… полных шестнадцати лет. Вашего испытуемого.

- Так это не ко мне, - бесстрастно как мясорубка изрек он. - Дозванивайтесь к мирскому директору.

Почему же привели именно к нему, а не направили к мирскому директору? Или надо было туда и проситься? Но по телефону же сказали: только через Инквизицию.

- Но я дозвонился. И там сказали, что именно к вам... И без вашего соизволения никто не допустит к мирскому…

- Вы законы знаете? – терпеливо объясняет Опекун. - Обращение носит заявительный характер. А вы не предоставили весь пакет документов…

- Какой пакет? – совсем ошалел Никита.

- Я-то откуда знаю, какой? Это не входит в мои обязанности. Раз вас не направили – значит, вы не предоставили.

- Но вы же не знаете, по какому я поводу. Вы не спросили…

- Какая разница? Пишите заявление соответствующей формы, собирайте документы, вставайте в очередь на подачу заявления…

- Но вы ведь даже не спросили, кто я! Я – отец мальчика, находящегося здесь.

- И? – уже всерьез нахмурился тот. – Разве родственные отношения - достаточное основание для предоставления информации?

- А разве - нет? – уже тише проронил Никита.

Потому что ничего не пришлось доказывать. Их не волнует его отцовство.

- Нет.

- А какое – достаточное? Что я должен сделать?

- Форма обращения еще не утверждена. Будет утверждена – начнем принимать заявления. Я же сказал: обращение носит заявительный характер.

- Когда она будет утверждена? – собственный голос не слушается.

- Ну не в этом же году, - пожал Отец-Опекун откормленными плечами. - Поверьте: Инквизиции и без того, есть чем заняться. Верховный Церковный Суд предоставил нам отсрочку только всего на три года. Хотя просили на пять, между прочим. Мы не успеваем устраивать в Обитель Милосердного Призрения всех, кому это срочно необходимо. Благодаря тому, что я сейчас трачу драгоценное время на вас – я лишаю его тех, кому оно действительно нужно. Но в течение ближайших десяти лет вопрос точно будет решен.

- Но послушайте…

- Говорю в последний раз: мы не выдаем информацию о…

- Я не только за информацией, - твердо выговорил Никита. – Я хочу заявить свои права, как отца и опекуна, и забрать Юрия домой.

- Это тем более невозможно. Во-первых, форма подобного заявления не утверждена тем более. У наших специалистов просто нет времени и средств. В том числе и благодаря таким настырным и бессовестным людям, как вы. Во-вторых, подобный вопрос не может быть решен по одному вашему заявлению. Необходимо решение комиссии по вопросу безопасности пребывания вашего сына в миру. И не раньше, чем ему исполнится двадцать один год.

- Как можно созвать комиссию?

Ощущение, что благостный Опекун сейчас просто зарядит в морду. Но нет – просто поморщился. Брезгливо.

- Форма еще не... – повторил он, как идиоту.

- Послушайте, как это вообще возможно? – не выдержал Никита. - Обитель существует больше пятнадцати лет…

- И что? Всего восемнадцать лет. Работы – непочатый край. Мы едва успеваем реагировать на очаги опасности.

- Но за это время кто-то уж точно достиг двадцати одного года. Вы же как-то решали вопрос с ними? Что за экзамен проходили эти дети?

- Послушайте, вы же не ребенок. Почему я должен объяснять вам азбучные истины? Разумеется, без решения чрезвычайной комиссии никто еще не вышел в мир. Но, поскольку у нас нет ни достаточного времени, ни достаточного финансирования, то в прошлом году Верховный Церковный Суд предоставил нам новую отсрочку в десять лет для решения этого вопроса. А просили пятнадцать, между прочим. И не факт, что продлят еще больше одного раза. Всё, прекратите отнимать мое время. Дверь вон там. Или вас проводят.

2

Здравствуй, сюрприз очередной. И очередной неприятный. Что дальше?

Хотя хуже, чем быть запертым в Жилом тюремном Блоке на ночь, уже некуда.

Тем не менее, наглухо закрытая дверь - вот она. И никакой реакции с той стороны. Хоть как долбись.

А вот по эту сторону ситуации… Из какого-то Блока уже высовываются первые любопытные…

«Убиваем здесь тоже обычно не мы. Я не хочу, чтобы вы исчезли…»

Точно ли Игоря заперли здесь случайно?

Он затравленно огляделся. Соберись! Ничего страшного. Нужно просто стучать погромче и кричать увереннее.

И выглядеть при этом не слишком глупо и трусливо. Ему еще здесь работать.

Если Игоря сейчас не убьет как раз охрана и не спишет на детей.

Его сюда попросили прийти к семи вечера, оставив анонимную записку в учительской. Мог бы догадаться, что детям туда ходу нет.

Но привык же, что они тут пролезают везде. Кроме свободы.

В музыкальном кабинете не оказалось никого. Горе-учитель прождал полчаса.

А когда вышел - оказалось, что жилой Блок уже заперт на ночь.

Игорь устало прислонился спиной к стальной, холодной двери. Как раз и весь коридор можно видеть сразу.

С той стороны – реакции вновь никакой. По-прежнему. С этой – из ближайшего коридора слева вынырнул Лохмач. Растрепаннее, чем когда-нибудь.

- Чего уставились? – крикнул он любопытным. Маленький, тощий, руки рупором. Торчат из рукавов слишком большого свитера. – Шоу окончено, билеты проданы.

Дверь в ближайший Блок (Шакалы, кажется), не спеша, закрылась. С отборным матом. Но вполголоса.

Ясно. Тринадцатилетний Лохмач тут в авторитете. В отличие от Игоря.

Но в последнем как-то и сомнений не было.

- Игорь Владимирович, так вы сейчас никак не выйдете. Блок ведь закрыт изнутри. Там охрана в лестничном коридоре уже перепилась. Они не откроют, хоть как долбись, - со знанием дела пояснил Лохмач.

Приплыли. Нет, с везением у Игоря действительно – полный ноль. Или даже минус сколько-то там.

- А если кого-то действительно заперли здесь на ночь по ошибке?

- Когда-нибудь найдут его кости в темном-темном подвале… Шутка! Придется потом долго объясняться, что здесь делал ночью. А вы ведь даже не Куратор. Вам сюда и днем-то нельзя. Проблемы потом будут – ууу! Но тупая охрана на той стороне всё равно не услышит, говорю же. Они бухие всю ночь. Вы разве не замечали?

Замечал. Что они и днем-то не особо трезвые.

«А если кому-то станет плохо?» - Игорь даже не спросил. Это он уже понял и раньше.

- А разве внутри никто не сторожит? Почему никого…

- Ну, только если шмон по особому приказу по коридорам пошлют. А так, амбалам что, жить надоело? Знают же, что в случае чего – концов не найти будет. Наших просто в карцере подержат – кого первого поймают. А охрану новую наймут.

Ясно. Значит, про кости в подвале – это была не совсем шутка. Или вовсе не шутка. А для Инквизиции («черные одежды, черные сердца») дешева жизнь не только заключенных. Низшего звена охраны – тоже. И заключенные этим вовсю пользуются. Для самозащиты и сведения счетов.

- Да вы не волнуйтесь. Утром пройдете на урок, будто в учительском крыле ночевали. И всё тип-топ будет. У вас ведь там уже комната есть?

Да. Игорь как раз собирался ее сегодня обновить. А Алкаш что-то намекал на «обмыть». Игорь сделал вид, что не понял.

Может, обиженный Алкаш охрану и подговорил? Решил отомстить?

Он тут из всего учительско-воспитательского персонала – единственный, кто с амбалами общается. На тему «сообразить на присутствующих».

- Учителям жить в Презреннике не запрещено, даже приветствуется, - со знанием дела рассуждает пацан, привычно забегая вперед. А Игорь привычно подстраивается к его шагу. Тем более, толком не знает, куда здесь и сейчас идти. - Чтобы персонал поменьше за пределы «зоны» выползал и трепал там лишнее. А вы пока можете у нас в Блоке переночевать. В моей комнате есть свободная койка. Идемте. Вон как раз Феникс нарисовался. – Махнул пацан рукой на другой конец коридора. - Бежим, успеем догнать. – Теперь уже Лохмач тащит за руку вконец ошалевшего Игоря.

Он что, всерьез собрался уложить учителя в одной камере с психически больными подростками?! Во врачебные ошибки Игорь верит, да еще как. Особенно в отношении Лохмача или Даши.

Но чтобы абсолютно все схваченные Инквизицией были здоровы? Игорь только что видел Шакалов…

- Эй, Феникс! – во всю глотку орет Лохмач. Через весь коридор. Видно, чтобы уж точно услышали абсолютно все. Во всех Блоках и комнатах. И та самая охрана за дверью. Глядишь, хлебнут еще – для храбрости. И Алкашу найдут – если он там. Злорадствует. – Дело есть!

- Какое дело, чего кричишь? – Феникс вмиг оказался рядом. И присутствие Игоря в неположенное время, в неположенном месте явно оценил сразу. - Хочешь, чтобы все здесь собрались?

- Да ладно тебе. У меня тут учитель выйти не успел. Игорь ведь наш человек. Куда уложим?

Даже без сослагательного наклонения. Не «уложим ли вообще», а сразу «куда».

- На гостевую койку, - так же автоматически распорядился Феникс. – У нас. Место же есть, чего глупые вопросы задаешь?

Будто у них в Блоке каждый день учителя ночуют.

- Я же говорил! – ухмыльнулся Лохмач. Во весь довольный рот до ушей. Или даже за их пределами.

- Игорь Владимирович, вы сегодня ужинали? – перебил его Феникс.

- Феникс, ты чё? – не дал Игорю и звука вставить Лохмач. – Когда? Он же всё время с нами был! Я же просил позаниматься со мной и с близняшками. А потом он ходил к младшим – искать пацана по имени Кирилл, которого там не было. Брата той девчонки – ну когда мы на стреме вместе стояли, когда Денис…

- Про пацана можно было у меня спросить. Или у тебя – ты там был.

- Да разве ж мне Тэтчер скажет его реальный нэйм, если его сюда под погонялом сунули?

- Сам виноват. Ты, а не Игорь Владимирович. Меньше надо парашюты из тряпья делать.

- Не из тряпья!..

- Хотя бы обедали? Давно?

- Нифига он не обедал. И я не обедал… почти. До этого нам было, можно подумать. А у нас в Блоке только отвернись – уже всё подмели, ничего не оставили. Одни хлебные крошки…

- Да уж, тебе только попробуй не оставь. Хлебные крошки мог и днем в столовой добыть. Ладно, сейчас чего-нибудь там возьмем.

- Она же закрыта, - искренне удивился Игорь.

И учебный Блок закрыт. Феникс не может этого не знать.

- Так у нас же отмычка, - просветил его Лохмач. – И в окна мы лазаем хорошо. Феникс и Менестрель тихонько возьмут на всех, а мы с вами опять постоим на стреме…

Так, отлично. Мало прочего, теперь Игорь с подшефными еще и в краже продуктов отметится. Вечный подельник, чего уж там.

Просто один классический учитель из «Республики ШКИД». И как раз отлично помнится, чем всё кончилось для того. Особенно для его авторитета.

Впрочем, у Игоря нет никакого. Так что и терять нечего.

И где это его пристроят на стрем – на этом этаже или уже сразу на том? А охрана в коридоре? И этаж же заперт снаружи. Впрочем, Игорю в окно всё равно не выбраться и не влезть. Со скалолазанием у него не особо - и это еще мягко сказано.

- Хватит уже с Игоря Владимировича «стрема», Лохмач, - дал отмашку Феникс. – И в окна ему лазать незачем. Лучше проводи гостя до койкоместа. Он, в отличие от тебя, не электровеник, и наверняка уже на ногах не стоит. И пришли мне Менестреля. Или Поэта.

Угу. Одни сплошные творческие профессии. Отпетая богема, можно сказать. То-то им любая литература уже до лампочки.

- Да что я, маленький, что ли? – фыркнул пацан. - Всё будет тип-топ, в ажуре, в лучшем виде. Феникс, ты ж меня знаешь! Игорь Владимирович, идемте. Главное теперь, чтобы Шакалы не обнаглели. А то у Бычар хоть понятия, а эти ни черта очередь не соблюдают. Лезут столовку грабить, когда хотят. Из-за них опять наверх лезть придется… - Лохмач вдруг осекся.

Под взглядом Феникса.

Интересно. Любопытно. Наверх – это куда? Столовая – на учебном этаже, а это – внизу. А над жилыми Блоками – не крыша, а административный этаж. Для персонала. Да, там есть отдельный учительский буфет. Но… вот уж где точно охрана - у дверей обоих этажей и на лестнице. Куда Игорь как раз не доорался.

И крепко приваренная дверь – тоже на обоих этажах. А на самом учительском есть еще отдельная будка охранника.

И решетка на коридорном окне. И в буфете.

Вот будь возможность туда попасть...

Но, получается, Лохмач явно сейчас говорил не об общей столовке. Или тут свободно лазают на оба этажа – вниз и вверх? Мимо всей охраны?

Несмотря на все меры предосторожности, дети ходят и туда? Не тюрьма, а волшебный Хогвардс какой-то. Сейчас еще Безголовый Ник вылетит из-за угла, завывая.

- Ничего, сейчас нам поесть принесут. Они быстро.

- Лохмач, что за «понятия» у Бычар? – понизил голос Игорь. Еще не хватало, чтобы предмет обсуждения их сейчас и услышал. Предметы. - Они…

- Все с «зоны», - охотно пояснил мальчишка. – Поголовно. С «малолетки».

- А Шакалы?

- Психушка, - крутнул Лохмач у виска пальцем. С грязным ободком ногтя. Только прядь плохо расчесанных волос метнулась. - Дурка. И обычная, и тоже «зоновская».

Да, это многое объясняет.

- А остальные? – уже осторожнее уточнил Игорь. - Детдома и семьи?

- Ага, - Лохмач потянул на себя дверь Блока. Тоже крепкую. – И еще временные приюты всякие. Это не тайна, не волнуйтесь. Это же не мы придумали, а Инквизиция.

- А ваш Блок? – горе-учитель уже окончательно запутался. – В нем…

Потому что Лохмач – детдомовский, но Денис же с ним из одного Блока…

- Так они же все – смешанные, - удивился Лохмач. – Инквизиция нас в этом плане не сортирует. Для нее что «семейные», что детдомовские. Всё «домом» считается. Главное, что не бандиты и не психи. Мы уже потом сами потихоньку расселяемся. Есть правда Астральщики и Тихушники. Ну и Братья еще. Но это отдельная песня.

- Почему?

- Астральщики слишком далеко лезут – и им скоро уже на одной волне с Шакалами плавать. А Тихушники, они же Стукачи, пытаются с Инквизицией сотрудничать. Типа, это тут самое разумное. Иначе – хана. Поэтому им ничего говорить нельзя, запомните. То есть видишь стукача – сразу его к ним, иначе жизни не будет.

В том, что эти дети любых стукачей раскалывают на раз, Игорь уже не сомневался. И неважно, как.

И если послушать Лохмача - никто не сомневается, что уж Игорь-то теперь точно знает что-то запретное. Чего стукачам говорить ну никак нельзя.

Хотя – действительно ведь знает.

Стукачам Игорь по совету Лохмача собирался давать строго литературу. Они ее знают назубок.

Астральщикам на пока единственном уроке он провел тоже литературу… но они его не слушали. Впрочем, и не бесились. Будто полуспят на уроках. Жутковато.

- А Братья?

- Секта. Они только своих признают. Инквизицию записали в еретики, но и нас – тоже. Сначала их было мало, но тут… некоторые проникаются. К ним даже три Шакала ушли.

По словам Михалыча, Братья всегда абсолютно послушны. И столь же явно абсолютно не согласны. Ни с чем.

Но никогда не спорят.

- А ты здесь с семи лет? – вспомнил Игорь.

И осекся. Ну вот что у него с тактом?

- Ага, - будто бы даже не обиделся Лохмач. - Дольше многих. Любимый ребенок для наших. Как самый младший. Все меня балуют. Ну, не считая близняшек, но они – особая песня.

Тут скоро этих «особых песен» на репертуар целого хора наберется.

- А родственники или друзья? У тебя есть? Хочешь, я им передам…

Если еще не схватят самого – за любое из предыдущих нарушений.

- А их нет. Я же говорил, что детдомовский. Только не сказал, что отказник. Меня еще в роддоме списали. Так что у меня – только наши. А ребятам в детдоме ничего передавать не надо. А то их точно тоже загребут.

- Извини.

Темные коридоры, темные дела, тюремные Блоки.

- А за что? – в полутьме пожал худыми плечами Лохмач. - Я же не знаю, каково это – когда они есть. Может, оказались бы полные сволочи. Всякое же бывает. Это Кораблику хуже всех. Он здесь только третий год. В таком возрасте прижиться трудно, - совсем по-взрослому изрек пацан.

- А остальные? – зачем-то поддержал разговор Игорь.

О тех, кого он даже толком не запомнил.

- В Блоке или в комнате?

- В комнате.

- Менестрель - тоже детдомовский. Как и Ёрш. Ацтек… наверное, тоже. Я о нем знаю меньше всего. Поэт и Кораблик – домашние. И близняшки. Феникс говорит, что тоже домашний… но это было так давно, что уже неважно. Как и Волчица.

- Волчица – не детдомовская?! – не удержался Игорь.

Вот уж в отношении кого он даже не сомневался. И зря.

Да уж, из кого-то психолог – точно никакой.

- Нет, здесь только с двенадцати лет. Я еще был у Мелких тогда. Сейчас-то ей уже семнадцать. Волчица – вундеркинд, кстати. Жутко умная была. До Инферната уже десятый класс заканчивала. Еще бы немного – и в универ. Но Инквизиция и оттуда забрать может. И снова в школу отправить – по возрасту. Они говорят, что там, на Воле, программа неправильная. И нас всех переучивать надо. Типа, «будьте как дети». А через класс прыгать нельзя, потому что это - гордыня, а мы тут и так все…

Да. Что-то такое Игорь слышал, еще когда сам был ребенком. Даже в глухом селе, где рос. Что вундеркиндом лучше не быть. Всесильная Инквизиция сочтет подозрительным. И держит «на карандаше». Лучше не высовываться.

- Игорь Владимирович, пришли, - мальчишка распахнул дверь комнаты. Во всю ширь. – Располагайтесь. Народ, а вот и мы. Всё, что есть в печи, всё на стол мечи. Плитку доставайте и сало. Сейчас картошку варить будем. И кофе бы еще – мне и Игорю Владимировичу. Феникс велел обеспечить ему отдых. А я жрать хочу, как черт знает кто. Как вся охрана с недельного перепоя без закуси.

- Так в чём проблема? – Денис на своей кровати насмешливо отложил в сторону конспект. – Ножи, где обычно. Где сало, знаешь. Чисти, режь, включай. Слуг нет, все свои.

- Менестрель, спаси усталого человека! - взвыл Лохмач. – Я же герой, всегда всех спасаю.

- Угу, - хмуро бросил здоровенный Менестрель. – Два супергероя – ты и Линкор. Ладно, давай нож. Всё равно ведь быстро не почистишь, недоразумение. И по полкартошки срежешь.

3

В оконное стекло привычно барабанит монотонный дождь. А яростный осенний ветер зло трясет крепкие решетки нижних этажей. Но пока не справляется.

Зато от бессильной ярости во все щели задувает. И во все окна, кроме административных. Там стеклопакеты.

Впрочем, гостя положили не возле окна. Там улегся Феникс.

И два одеяла Игорю честно дали. Как и другим. Хоть по разнарядке и положено по одному. Но тут огромное желание накрыться сверху еще и какой-нибудь курткой.

Почему этой осенью толком не показывается солнце? Да и лета практически не было. Будто природа вечно плачет?

За растресканным пополам стеклом начинает сереть позднеосенний рассвет. И Игорь Владимирович, учитель истории… то есть литературы, открыл глаза. В подростковой камере Инквизиторской тюрьмы. На «нарах». То есть на два поколения назад продавленной допотопной узкой койке с сеткой. В общаге были такие же.

- Игорь Владимирович, кофе готов, - окликнул его Феникс. – Остынет.

- Блины догорают! – радостно подхватил Лохмач. Над самым ухом. – Или я их схомячу! Все.

Блинами не пахнет. А вот кофе – ДА. На всю комнату? Где они его достают? Ученикам кофе запрещен так же строго, как алкогольные напитки. И неположенные книги.

- Сколько времени? – торопливо приподнялся Игорь.

Уже почти вся комната на ногах. Впрочем, Лохмач болтает хоть и сидя, но в одеяле. Так что не поймешь, одет или нет.

- До уроков еще сорок минут, - успокоил Феникс. Вот он уже собрался полностью. И даже побрился. Чем, кстати? Бритвы ведь им тоже не положены. А усы Игорь видел только у пары-тройки из Блока Бычар. – Успеете позавтракать. Всё равно первый урок у нас, а без нас не начнете. Соберемся и все вместе пойдем.

Отлично. Учитель и ученики дружным строем потопают на урок. Веселой компанией. Прямо из камеры. Где отлично потусовались вечером и ночью.

Кстати, было удивительно тихо и спокойно. То ли ради Игоря, то ли еще почему, но к двенадцати все уже улеглись спать. Трезвыми. Хоть пара человек явно выбегала покурить в коридор – Игорь это по запаху уловил.

И из самого коридора что-то смутно так доносилось. Всё же стены здесь крепкие. Очевидно, чтобы узники не проломили.

Встать и одеться Игорь не успел. В дверь загрохотали удары. С такой яростью, что странно – как не прошибли сразу? Ломать не стену, так дверь, кто-то собрался прямо сейчас.

Игорь успел испугаться: вдруг это девочки из соседнего Крыла? А он – в камере и всё еще неодет.

И одернул себя: с чего бы девчонкам поднимать такой грохот? И откуда им здесь вообще взяться? Охрану между мужскими и женскими Блоками никто не отменял. А если кто тайком и пролезет (вроде Волчицы), то шуметь не станет точно.

А вот охрана со «шмоном» - это запросто. С везением-то Игоря.

И одновременно – тихий, будто даже робкий стук в окно. Будто птица, но – вряд ли. Вот вряд ли.

К окну рванул хмурый новичок Тимур, а к двери – сразу Феникс и Лохмач. Менестрель и Ёрш подбираются на месте, сжимая кулаки. Близняшки переглядываются. Тихий с виду, худой, бритый наголо Поэт что-то берет в руку из тумбочки. Феникс оборачивается, отрицательно качает головой.

Денис (уже успел одеться подлостью) тоже сжал в кулаке что-то мелкое и круглое. Утяжелитель?

Этого никто не остановил.

- Кто там? – спокойно поинтересовался Феникс. - У нас сейчас начнутся уроки.

- Открывайте, живо!

- Игорь Владимирович, одевайтесь, - вполголоса напомнил Денис. – Всё нормально – успеете.

Игорь быстро натянул джинсы. Про обязательный дресскод его уже достал Жирный Урод. Но пусть сначала разберется с Алкашом. И с его майками – когда-то белыми, а сейчас уже сплошь в желтых пятнах. А на смену им – с несвежими рубашками, распахнутыми до пупа. Как и с вечно мятыми брюками – неважно, влезают они в местный дресскод или нет.

- Здесь все неодеты! – громко заявил Феникс у двери.

- Чего?! – злобно рявкнуло по ту сторону. И бешеные удары усилились вдвое.

- Полкомнаты – несовершеннолетних, - еще громче подхватил Лохмач. Пронзительной сиреной. – А если с вами тетеньки? А я – голый!

- Какие еще тетеньки?! – бешено взревели оттуда.

- Взрослые! Это запрещено, я знаю.

- Учителя, воспитательницы, медсестры или из опеки, - вежливо пояснил невозмутимый Феникс.

Тем временем окно открылось. Распахнулась во всю ширь. И в него скользнула худенькая девочка-подросток. Темноволосая, смуглая, тонкая, как стебелек. Младше всех в комнате.

Ладно хоть бесшумно.

Абсурд продолжается. Не рановато ли ей сюда лазать?

- Алиска! – подхватил ее на руки Тимур. – Тсс, тише! У нас шмон.

Если эту Алиску сейчас здесь застанут… Да еще и одновременно с Игорем.

- Лиска, лезь под кровать, - уже заталкивает девочку под самую дальнюю койку Тимур. Тревожно оглядываясь на дверь.

А один из близняшек (оба младше Лохмача на год) для полного смеха сует под свою кровать три тома «Гарри Поттера». Книги по обложке Игорь узнал, близнеца по лицу – пока нет. Слишком уж похожи. А на уроке вечно представляются друг другом – попробуй тут запомни.

Денис неуловимо-плавным движением подобрался поближе к двери. Лохмач наконец высунулся из-под одеяла. Порядок – в джинсах и даже в двух свитерах.

Впрочем, может, он так и спал. После холодной ночи в туалете, наверное.

Все еле успели. Тимур и близнец – затолкать, что собирались. Игорь – натянуть свитер.

И дверь таки распахнулась.

На пороге – Жирный Урод, Алкаш, три охранника, незнакомый здоровенный дядька и за их спинами… правда, «тетенька». Коллега Салтычиха! В юбке-метле, платке по самые глаза и темной, балахонистой кофте. Впрочем, в такой, наверное, тепло. Можно под низ еще три свитера надеть. И ничем не нарушишь дресскод.

А за спинами директора и его дуболомов, кстати, еще маячит… человек десять, или Игорю уже в панике мерещится? И половина из крепких охранников… вооружены? А это что на них – бронежилеты?

Тут всегда так при «шмоне» или – что происходит?

- Почему не открывали?! – голодным зверем взревел директор. Некормленым. Но явно уже с утра напоенным.

Как и Алкаш. А может, и прочие незваные визитеры. Включая Салтычиху.

- По какому праву врываетесь? – сказал кто-то другой голосом Игоря. И его губами.

Кто-то, проживший последние дни в Инфернате. И будто родившийся заново.

- А ну, заткнулся, шантрапа! – рычит уже здоровенный. На Игоря.

- Вы меня ни с кем не путаете? – очень похоже скопировал Феникса Игорь.

- Игорь Владимирович! – побагровел за их спинами красный с похмелья Жирный Урод. – Вы что здесь…

- Следит за порядком, - мягко пояснил Феникс. – Прямо во вверенной его попечению комнате. Чтобы с нами ничего дурного не случилось. Святой человек, все бы учителя такими были.

И без намека на смех даже в темно-зеленых глазах!

- Вот-вот! И все Шакалы вчера почти плакали: где же наш Куратор? – жалостливо затянул Лохмач. – На кого нас покинул? Почему никогда не ночует у горемычных нас? И по утрам не навещает, чтобы собрать на уроки? Может, мы бы тогда на них даже ходили?