Инженер 4

Нет, так сразу не разглядеть. Непонятно, что там случилось.

Экипаж остановился у самого края строительной площадки. Я вышел, придержав полу сюртука, и окинул взглядом собравшихся.

Баранов стоял поодаль от недостроенных стен, рядом с ним Ноздрев в запыленном дорожном пальто, Степан с понурым видом и еще Осипов. Высокий, под сажень ростом, он держался прямо, несмотря на годы. Управляющий стало быть тоже приехал, опередил меня из города.

— Александр Дмитриевич, — Баранов указал на стройку. — Ну что позвольте поздравить, нас обокрали.

За спинами собравшихся толпились человек десять рабочих. Каменщики в запачканных известью рубахах, подсобники с усталыми лицами. Все молчали, переминались с ноги на ногу и косились на недостроенные стены.

Я направился к месту стройки. Частично возведенные кирпичные стены мельницы поднимались на высоту примерно трех аршин. Красный кирпич уложен ровными рядами, швы промазаны известковым раствором.

Углы выведены четко, отвесы соблюдены, работа Осипова сразу видна по добротной кладке. Но вокруг стен зияли огромные пустые пространства там, где еще вчера, судя по рассказу Ноздрева, лежали аккуратные штабеля кирпича.

Я обошел стройку по периметру. Слева от главной стены должны стоять бочки с известью, их нет. Справа, у самого края площадки, прежде лежали железные детали: скобы, петли и балки для перекрытий. Теперь только голая утоптанная земля и редкие обломки кирпича.

— Когда обнаружили пропажу? — я обернулся к Баранову.

— Рано утром. Осипов пришел первым, на рассвете, как всегда. Как только увидел, немедленно послал за мной.

Я посмотрел на мастера-каменщика. Осипов стоял неподвижно, руки сложены на груди.

— Что именно пропало?

Осипов заговорил негромко и размеренно:

— Вчера вечером, ваше благородие, все было на месте. Я сам обходил площадку перед уходом. Три штабеля кирпича, примерно три тысячи штук. Четыре бочки извести, почти полные. Железные детали: скобы, балки, хомуты. Сегодня на рассвете пришел, а половины нет.

Я медленно кивнул и направился к тому месту, где прежде стояли штабеля. Земля тут была утоптана и покрыта кирпичной пылью. Но отчетливо виднелись глубокие колеи, следы от тяжело груженых телег. Я присел на корточки, внимательно рассматривая отпечатки.

Здесь проехали три, а возможно, четыре подводы. Колеи глубокие, воры загрузили телеги основательно.

Я провел ладонью по краю одной колеи, оценивая глубину отпечатка. Около половины вершка, значит, груз тяжелый, не меньше тридцати пудов на каждую повозку.

Рядом с колеями виднелись следы копыт. Я насчитал отпечатки как минимум шести лошадей, может, больше. Следы накладывались друг на друга, путались, но общая картина вырисовывалась ясная. Воры действовали организованно, знали, что брать и как вывезти. За одну ночь управились.

Я поднялся и медленно пошел вдоль колеи, не отрывая взгляда от земли. Баранов, Ноздрев и Осипов молча следовали за мной. Рабочие стояли поодаль и наблюдали за нашими действиями.

Одна из колей отличалась от прочих, с правой стороны отпечаток неровный, словно колесо шло с перекосом. Я остановился и снова присел рядом. На земле четко виднелась характерная борозда, видимо, колесо имело трещину или скол обода и оставляло особый след при каждом обороте.

— Осипов, — я обернулся к мастеру. — Вы точно проверили, вчера вечером все находилось на месте?

— Точно, ваше благородие. Сам обходил. Рабочие ушли на закате, я еще с полчаса оставался здесь, проверял кладку последних рядов. Все штабеля тут стояли, бочки на месте, железо лежало вот здесь.

— А сторож у нас здесь не предусмотрен?

Спросил просто так, я и сам прекрасно знал, что у нас здесь ни разу не было сторожа.

Ноздрев виновато опустил глаза:

— Нет, ваше благородие. Мы чаяли… место глухое, имение рядом, деревня в двух верстах, кто сюда ночью пойдет…

Я ничего не ответил. Упреки сейчас пользы не принесут.

Вернулся к колеям, прошел дальше по направлению их следования. Они вели к проселочной дороге, уходящей в сторону Тулы.

— У вас есть подозрения? — я выпрямился и посмотрел на управляющего.

Тот помялся, теребя шапку в руках:

— Ваше благородие… Я вот думаю… Может, Кулаков? Помните, которого вы уволили за махинации с раствором? Он тогда грозился, обещал припомнить обиду. Да и место стройки знает, как пять пальцев, все тут видел.

Я вспомнил Кулакова гордого и взбалмошного мужика с красным лицом и вечно мутным взглядом. Тот действительно крепко ругался, когда я указал ему на дверь после того, как обнаружил недоборы в кладке, которую он клал спустя рукава, экономя на растворе.

— Где он сейчас находится?

— В деревне Красной, верстах в пяти отсюда, — Ноздрев махнул рукой в сторону леса. — Могу показать, ваше благородие.

Я кивнул:

— Едем. Осипов, прошу вас оставаться здесь, следить за рабочими. Пусть продолжают работу с тем, что осталось. Иван Петрович, а вы не беспокойтесь, я постараюсь живо найти воришек, они далеко не ушли.

Осипов молча поклонился. Баранов тяжело вздохнул и кивнул, недоверчиво поджав губы. Я снова задержался у того места, где колея с трещиноватым колесом поворачивала к проселку.

Кажется я что-то упустил. Ах да точно.

Присел на корточки, внимательно разглядывая отпечаток. Трещина шла по ободу неровно, оставляя прерывистую линию через каждые два-три фута. Я провел пальцем по бороздке, глубина примерно четверть вершка, края четкие. Такое колесо легко опознать, если найти телегу.

Рядом с колеей виднелись следы сапог, грубых, подбитых гвоздями. Я насчитал отпечатки как минимум четырех разных пар обуви. Один след особенно глубокий, человек тяжелый или нес груз. Другой мелкий, носок стоптан с левой стороны, хозяин прихрамывал или просто криво ходил.

Я поднялся и отряхнул руки. Картина складывалась ясная. Воры приехали ночью, действовали быстро и слаженно. Они точно знали, где лежат материалы.

Погрузили кирпич, известь, железо и увезли по проселочной дороге в сторону Тулы или какой-нибудь деревни поблизости. Вся операция заняла часа три-четыре, не больше.

Я обернулся. Возница стоял у экипажа, держал поводья. Ноздрев уже сидел внутри, ждал меня. Степан возился с упряжью, проверял постромки.

— Тимофей Осипович, — я подозвал мастера. — Среди ваших рабочих есть знакомые с местными жителями? Кто мог болтать о том, сколько материалов здесь лежит?

Осипов задумался и потер бороду:

— Мои все больше пришлые, ваше благородие. Из Тулы, из окрестных деревень. Болтливых не держу, но… мало ли кто в трактире языком чесал. Кирпич, известь товар ходовой и дорогой. Слухи быстро расходятся.

Я кивнул. Это подтверждало мою догадку, о том, что воры узнали о стройке не случайно, кто-то им рассказал.

— Хорошо. Продолжайте работу. Я вернусь к вечеру.

Осипов поклонился и зашагал к рабочим. Я услышал его негромкий и спокойный голос:

— Ну что стоите? За дело. Кирпича еще хватит на два ряда, давайте работать.

Я сел в экипаж рядом с Ноздревым. Возница забрался на козлы, взял вожжи. Степан пристроился сзади, на запятках. Экипаж тронулся, покатил по разбитой проселочной дороге в сторону деревни Красной.

За окном мелькали голые поля, перелески и редкие избы. Небо затянуло серыми тучами, ветер гнул придорожные кусты. Ноздрев сидел молча, смотрел в окно, изредка покашливал. Я обдумывал дальнейшие действия.

Кулаков версия вероятная, но не единственная. Человек он злопамятный, обиженный, знает место стройки. Но способен ли он организовать такую кражу? Найти сообщников, раздобыть телеги, лошадей, вывезти три тысячи кирпичей за одну ночь? Это требует не только злобы, но и сметки, связей.

Экипаж подпрыгнул на ухабе. Я придержался за ремень. Возница на козлах ругнулся вполголоса, натянул вожжи. Лошади перешли на рысь.

Через полчаса показалась деревня Красная, с десяток изб, покосившийся забор вокруг огородов, церковка на краю с облупившейся краской на куполе. Ноздрев приказал вознице остановить экипаж у первой избы.

— Вот здесь Кулаков живет, ваше благородие, — он указал на низкую избу с потемневшими бревнами и заплатанной соломенной крышей.

Я вышел из экипажа, поправил сюртук. Ноздрев последовал за мной. Мы подошли к крыльцу. Я постучал в дверь.

Дверь открылась не сразу. Изнутри донеслось шарканье, потом скрип половиц. На пороге появилась старуха в сером платке, лицо сморщенное, глаза водянистые.

— Чего надобно? — она прищурилась, разглядывая нас.

— Кулаков дома? — я снял шляпу.

— Нету. На работе.

— Где работает?

Старуха помолчала, потом неохотно ответила:

— В Дубровке. Церкву строят. Уж неделю как там.

— Дубровка это где?

— В соседнем уезде. Верст двадцать будет.

Я переглянулся с Ноздревым. Тот пожал плечами.

— А когда домой приезжает?

— По воскресеньям. Да и то не всегда. Там его кормят, ночует при стройке.

Я поблагодарил старуху кивком. Она захлопнула дверь, не попрощавшись. Мы вернулись к экипажу.

— Ноздрев, знаешь, где Дубровка находится?

— Знаю, ваше благородие. Верст двадцать пять по тракту. Там действительно церковь строят, я слышал.

— Едем туда.

Возница кивнул, залез на козлы. Экипаж развернулся и покатил обратно к тракту.

Дорога заняла больше двух часов. Тракт разбитый, грязный после дождей. Экипаж трясло на колдобинах, Ноздрев держался за ремень и поминутно кряхтел. Я смотрел в окно, обдумывал ситуацию.

Если Кулаков действительно неделю находится в Дубровке, алиби у него железное. Значит, надо искать других подозреваемых. Кто еще мог знать о стройке?

Дубровка оказалась побольше Красной, изб тридцать, есть лавки и трактир. В центре деревни высилась недостроенная церковь, леса обвивали стены, наверху копошились рабочие. Рядом сложены кирпичи, бревна и бочки с известью.

Возница остановил экипаж у церкви. Я вышел и направился к месту стройки. Несколько каменщиков возились с кладкой, другие подносили кирпичи. Я окликнул ближайшего:

— Кулаков здесь работает?

Мужик выпрямился и вытер руки о рубаху:

— Кулаков? Вон там, наверху. — Он указал на леса.

Я поднял голову. На лесах, под самым куполом, стоял знакомый коренастый мужик с красным лицом. Кулаков. Он укладывал кирпичи, промазывал швы раствором. Увидел меня, замер, потом начал медленно спускаться.

Спустился минуты через три. Лицо потное, руки в извести и глине. Он подошел, остановился шагах в трех и смотрел исподлобья.

— Здравствуй, Кулаков, — сказал я ровно.

— Здравия желаю, ваше благородие, — он ответил сухо, без поклона.

— Сколько времени здесь работаешь?

— Неделю скоро. С прошлого понедельника.

— Каждый день?

— Каждый. С рассвета до заката. Спросите у старосты, у подрядчика, у кого хотите. Здесь ночую, в бараке с прочими. — Он криво ухмыльнулся. — А что это вы интересуетесь, ваше благородие, опять в чем-то обвинить хотите?

Я не ответил на провокацию. Обернулся, окликнул пожилого мужика в чистой рубахе, который стоял у церкви с какими-то бумагами:

— Вы здесь подрядчик?

— Я, ваше благородие, — мужик подошел и поклонился. — Терентьев Иван.

— Кулаков у вас давно работает? Не отлучался?

— Давно, ваше благородие. С понедельника прошлой недели. Хороший каменщик, не пропил ни дня. Здесь при стройке ночует, с артелью.

Я кивнул. Алиби подтверждается. Кулаков не мог находиться прошлой ночью на моей стройке, отсюда до того места далеко, туда и обратно часа четыре ехать, плюс нужно время на кражу. Невозможно. Не сходится.

Я повернулся к Кулакову. Тот стоял, скрестив руки на груди, злорадная усмешка не сходила с лица.

— Что, ваше благородие, зря приехали? — он прищурился. — Я вас не люблю, это правда. Вы меня несправедливо обидели, выгнали ни за что. Но я у вас не был, чтобы вы не подумали. Да и некогда мне, здесь работы по горло.

— Ты кажется, затаил обиду, — спокойно заметил я.

— Конечно, вы ведь меня не за дело выгнали. Ославили на всю округу, — Он помолчал, потом добавил тише: — Но я не таков дурак, чтобы мстить господам. Вы уж того, избавьте меня от ваших подозрений. Кто угодно, но не Кулаков.

Я внимательно посмотрел на него. Видно, что не врет. Я его запомнил как вспыльчивого человека, наверное такой не может исподтишка украсть материалы . Хотя с раствором он делал тоже самое.

— А кого ты имеешь в виду?

Он пожал плечами:

— Мне-то почем знать?

Я замер. Точно. Я вспомнил других людей, тех что могли обокрасть меня и отомстить таким образом..

Я развернулся и направился к экипажу. Ноздрев ждал у повозки, прислонившись к колесу. Степан стоял рядом, курил трубку.

— Едем в Тулу, — сказал я коротко.

Степан быстро вытряхнул трубку, полез на козлы рядом с возницей. Я сел в экипаж, Ноздрев устроился напротив.

— Что задумали, Александр Дмитриевич? — спросил он, когда повозка тронулась.

— Проверю одну мысль.

Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Вскоре экипаж выехал на большой тракт, катил в сторону Тулы. За окном мелькали столбы, придорожные кабаки, редкие обозы.

— Егор Матвеевич, я вас завезу в усадьбу, дальше сам поеду.

Ноздрев задумался, потом кивнул:

— А вам куда? Ежели в Тулу, я с вами, если позволите. Дела срочные там имеются.

Оно и к лучшему.

— Хорошо, тогда поехали в город.

Экипаж въехал в город к вечеру. Улицы людные, лавки еще открыты, на площадях толпится народ. Возница остановил повозку у гостиницы Савельева на Киевской улице.

— Ваше благородие, здесь вас оставить? — обернулся он.

— Нет. Поезжай к трактиру «Якорь», на Петровской. Знаешь такой?

— Знаю. Заведение известное, там всякий сброд собирается.

— Туда и едем.

Возница хмыкнул, тронул вожжи. Экипаж покатил по булыжной мостовой, стуча колесами. Ноздрев смотрел в окно с любопытством:

— Зачем в «Якорь»? Там же воры, пьяницы, всякая шваль.

— Потому и едем, — загадочно ответил я.

Я оставил управляющего возле рынка, сам покатил дальше.

Трактир «Якорь» помещался в двухэтажном деревянном доме на углу Петровской и Садовой. Окна тускло светились, из дверей валил табачный дым, слышался пьяный гомон. Возница остановил экипаж поодаль.

— Ваше благородие, может, я схожу, разведаю? А то вы в таком месте…

— Не надо. Я сам.

Я вышел из экипажа, поправил сюртук и надвинул шляпу пониже, чтобы не узнали в сумраке. Направился к трактиру.

Толкнул тяжелую дверь и вошел внутрь. Густой табачный дым застлал низкий потолок, воздух спертый, пропитанный перегаром и потом. Вдоль стен стояли длинные столы, за ними сидели мужики. Одни пили, другие играли в карты, третьи просто дремали, уронив головы на руки. В углу горел камин, у стойки толпились посетители.

Я прошел к стойке. Толстый трактирщик в засаленном фартуке наливал водку в стаканы, не поднимая глаз.

— Матвея Сидорова или Кузьму Васильева не видел? — я положил на стойку монету.

Трактирщик поднял взгляд, окинул меня оценивающим взглядом. Увидел добротный сюртук, чистые руки и шляпу. Быстро сгреб монету.

— Матвей здесь вчера сидел. До полуночи пил. Сегодня не видал. Кузьма с ним рядом ошивался.

— Где они живут?

Трактирщик пожал плечами:

— Откуда мне знать? По углам ночуют, где придется.

— Когда они обычно приходят?

— По-разному. Иногда днем, иногда вечером. Как деньги появляются, так и приходят.

Я кивнул, положил еще одну монету:

— Если придут сегодня, пришли человека к экипажу за углом. Еще получишь.

Трактирщик снова сгреб монету и молча кивнул. Я развернулся и вышел на улицу.

Возница дремал на козлах. Когда я сел, проснулся.

— Ну что, ваше благородие?

— Ждем.

Я сидел в карете, оглядывая прохожих. Народ сновал туда-сюда: мещане, купцы и простолюдины. Фонари уже горели, желтый свет дрожал на булыжниках.

Прошел час. Я сидел в экипаже, неподалеку от трактира и наблюдал за входом. Возница слез с козел, прохаживался рядом, разминая ноги.

В девятом часу из трактира выбежал мальчишка.

— Ваше благородие, те кого вы искали, внутри сидят.

Я кивнул, отдал ему деньгу. Мальчишка сунул ее за щеку и умчался. Я остался сидеть.

Через час из трактира вышли двое. Я сразу узнал их силуэты сутулый, одутловатый Матвей в рваном тулупе и длинный, костлявый Кузьма в грязном кафтане. Они шли нетвердо, покачивались и громко разговаривали.

Я вылез из кареты, пошел вглубь переулка и прижался к стене дома. Они прошли мимо, не заметив меня. Я выждал несколько секунд, потом тихо двинулся следом.

Матвей и Кузьма шли по Петровской, сворачивали в переулки, останавливались у лавок и заглядывали в окна. Оба явно пьяные, но не до беспамятства, неплохо держались на ногах и соображали, что почем. Говорили громко и поминутно смеялись.

Я шел шагах в двадцати позади, держался в тени. Улицы темные, фонари редкие, прохожих мало. Удобно для слежки.

Через полчаса они свернули на окраину города, пошли вдоль деревянных складов и сараев. Я притормозил, увеличив расстояние до них. Здесь совсем безлюдно, только редкие собаки бродят и роются в мусоре.

Матвей и Кузьма остановились у одного из сараев, покосившегося строения с дырявой крышей и облупленными стенами. Кузьма достал из кармана ключ и отпер замок на двери. Они зашли внутрь.

Я подождал минуту, потом бесшумно подошел ближе. В щели между досками пробивался тусклый свет, они зажгли свечу или лампу. Я заглянул в щель.

Внутри сарая навалены кирпичи. Красные, такие же, как на моей стройке. Несколько бочек стояли у стены, похоже, это известь. В углу в ящиках лежали железки: скобы, петли и балки.

Матвей присел на бочку, вытащил из кармана бутылку и отпил. Кузьма, пошатываясь, ходил вдоль штабеля кирпичей, считал их.

— Завтра Федьке отвезем, — послышался глухой голос Кузьмы. — Он обещал по полтиннику за сотню дать.

— Мало, — Матвей хмыкнул. — Этот кирпич вдвое дороже стоит.

— А что делать? Сами продавать будем? Нас сразу поймают. Федька хоть перекупщик надежный, не выдаст.

Я отошел от щели и огляделся. Никого поблизости нет. Надо действовать быстро, поймать их с поличным. Иначе успеют скрыться.

Я тихо пошел обратно к центру города. Через десять минут нашел городового на углу Киевской, пожилого усатого служаку в мундире и фуражке. Он стоял под фонарем и курил трубку.

— Идем со мной. Поймаем воров.

Городовой насторожился и отложил трубку:

— Где, ваше благородие?

— На окраине, у складов. При них украденные материалы. У Баранова стащили, знаешь ведь его?

Как же не знать предводителя дворянства? Он кивнул и пошел следом за мной. Мы быстро дошли до сарая. Свет внутри еще горел, слышались приглушенные голоса.

Я кивнул городовому, он выхватил свисток и коротко свистнул. Потом рывком распахнул дверь.

— Стоять! Именем закона!

Матвей и Кузьма вскочили, но уже было поздно. Городовой шагнул внутрь, я следом за ним. Матвей попятился к стене, Кузьма метнулся к выходу, но я перегородил ему дорогу.

— Тихо, — я сказал спокойно. — Никуда не пойдете.

Кузьма остановился и уставился на меня. Лицо побледнело, глаза расширились.

— Вы… ваше благородие…

Матвей узнал меня, выругался сквозь зубы и тяжело опустился на бочку.

От автора