Инженер вельможного рода.Том 2.

Свинка Машка, как и полагается главному финансовому активу и талисману растущей империи, вела себя странно. Она не просто хрюкала и деловито рыла рылом землю у забора нашей кожевни. Она замерла, насторожив уши и вытянув морду в сторону ворот, издав встревоженный, почти что предостерегающий визг. Я, стоя у нового, пахнущего свежей стружкой верстака, почувствовал холодок. Машкина интуиция в вопросах выгоды и опасности давно уже доказала свою безошибочность. Горыня, чистивший напротив свою уже и так сиявшую, как зеркало, секиру, встретился со мной взглядом и молча, с привычной плавностью, взял оружие наизготовку.

— Чуешь, барчук, — отозвался из-за горна Кузьма, вытирая руки о засаленный фартук. — Не к добру наша Машка беспокоится. Не иначе, опять братцы милые с визитом пожаловали. Или монах тот, Гермоген, с новым «богоугодным» доносом.

— Братья сейчас далеко, в Заволочье, по милости отца куют новую месть, но не здесь, — пробормотал я, прислушиваясь. — А от Гермогена мы пахнем благочестивым мылом и прогрессом. Что-то другое.

Ворота кожевни с глухим стуком распахнулись, и на пороге возник не Всеволод с Ратибором и не фанатичный монах. На пороге стоял Сенеча. Но не тот Сенеча, что обычно приезжал с деловым визитом — стремительный и целеустремленный. Сегодня он был похож на старую, мудрую и внезапно постаревшую лисицу, почуявшую капкан. Его глаза, обычно похожие на бусины абакуса, теперь были широко раскрыты, а в их глубине плескалась смесь тревоги и… неподдельного страха.

— Партнер, — отрывисто бросил он, едва переступив порог и не отвечая на приветствие. — У нас проблемы. Не семейные. Не городские. Гораздо крупнее.

— Масштаб проблемы обычно прямо пропорционален размеру кошелька тех, кто ее создает, — попытался я пошутить, но шутка прозвучала плоской и неуместной. — Что случилось, Сенеча?

— Случился гость. Из Ганзы. Любекский купец. Зовут его Дитрих фон Линде. Он стоит в моей горнице, попивает мое заморское вино и пахнет, черт побери, деньгами и угрозой одновременно. И ему, видите ли, стало интересно, откуда у меня взялся такой невиданный товар, как твое мыло. Но мылом и даже слухами о «прозрачной горючей воде» он не ограничился.

Меня будто окатили ледяной водой. Наш маленький секрет, наша золотая жила, уже перестала быть тайной.

Сенеча мрачно кивнул, видя мое выражение лица.

—Именно. Но самое интересное впереди. Этот фон Линде — не просто торгаш. Он образован. Он знает толк не только в товарах, но и в технологиях. И он поинтересовался… — Сенеча понизил голос до шепота, — …он спросил, правда ли, что у нас налажено производство «тряпичной пергаментной замены». Он упомянул бумагу, Изяслав.

От этого слова в кожевне повисла гробовая тишина. Даже Горыня перестал точить секиру. Бумага была нашим самым охраняемым секретом, следующим после дистиллятора козырем. Если о ней уже знают в Ганзе, значит, утечка информации произошла на самом высоком уровне или у них везде свои уши.

— И что же хочет этот… фон Линде? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Купить партию? Заключить контракт?

— Хуже, — хрипло прошептал Сенеча. — Он хочет купить не товар. Он хочет купить тебя, умелец. Все технологии разом: и мыло, и воду, и этот твой «тряпичный секрет». Он говорит на прекрасном греческом, рассуждает о свойствах волокон и предлагает сумму, от которой у меня, старого ворона, искренне задрожали пальцы. А когда я намекнул, что автор изобретений, дескать, человек с положением и не продается, он… улыбнулся. Так улыбается кот, видя перед собой мышонка, который возомнил себя хорьком.

В этот момент в кожевню, сметая с ног перепуганного Федьку, ворвалась Любава. Ее лицо было бледным, волосы выбились из-под платка, а в глазах горел тот самый огонь, который появлялся у нее только в моменты работы с особыми финансовыми рисками.

— Отец! Изяслав! — выдохнула она, едва переведя дух. — Я видела его. Он выходил от нас. Он ехал в закрытой повозке, но занавеска приоткрылась… Я успела разглядеть. Рядом с ним сидел тот самый Лука, посредник, что нанимал Кожедера на братьев!

Воздух в кожевне сгустился, став тяжелым и звенящим, как натянутая тетива. Все части головоломки с грохотом встали на свои места. Случайность исчезла, уступив место холодному, выверенному расчету. Ганзейский купец не просто «услышал слухи». Он приехал с конкретной целью, и у него уже была «зацепка» в нашем городе в лице Луки. А это означало, что нападение братьев, суд, моя победа — все это могло быть частью чего-то большего. Первым ходом в долгой партии, где я был всего лишь пешкой.

— Они проверяли нас, — тихо прошептал я, глядя на побелевшее лицо Любавы. — Нападение братьев было разведкой боем. Они проверяли, на что я способен. Как я отреагирую на силовой нажим. И теперь, когда я эту проверку прошел… они переходят к следующему этапу. Экономическому поглощению. Их интересует не просто доходный товар. Их интересует сам источник этих товаров — технология. Все технологии.

Кузьма, не говоря ни слова, плюнул в раскаленные угли горна. Шипение было красноречивее любых слов.

— Так что будем делать, инженер? — с горькой усмешкой спросил Сенеча. — Будем пить его вино и слушать сладкие речи о сотрудничестве? Или… приготовим «горячий» прием, как для тех «лесных волков»?

Я посмотрел на свои чертежи, разложенные на верстаке. На схему водяного колеса, на эскизы усовершенствованного пресса. На грубые, но уже прочные листы нашей первой бумаги в углу. На лица своих друзей: испуганного Потана, мрачного Горыню, яростную Любаву, старого и верного Кузьму. Я чувствовал, как внутри меня, словно раскаленная сталь в горне, закипает знакомая, почти забытая ярость. Ярость человека, которого снова, в который уже раз, попытались поставить на колени, посчитав ничтожеством.

— Нет, Сенеча, — сказал я, и мой голос прозвучал неожиданно твердо. — Мы не будем ни пить его вино, ни обливать кипятком. Мы примем его по-новгородски. Холодно, расчетливо и с улыбкой. Пусть этот ганзейский кот видит перед собой не мышонка, а… ежа. Колючего, непредсказуемого и с очень острыми иголками. Иголками, которые он так хочет заполучить.

Я повернулся к Любаве.

—Любава Сенечевна, вам слово. Вы — наш главный дипломат и финансист. Как мы встречаем «уважаемого партнера», чтобы и лицо сохранить, и цену заломить такую, чтобы у него дыханье перехватило? Причем не за один продукт, а за весь пакет наших… ноу-хау.

Любава выпрямилась, ее умные глаза уже просчитывали варианты, а на губах играла та самая, хитрая улыбка, которая сводила с ума не меньше, чем наша «огненная вода».

— О, это мы устроим, — сказала она с легким коварством. — Мы устроим ему экскурсию. Покажем наше мыловарение. Дадим понюхать мыло с хвоей. Ненароком продемонстрируем, как горит голубым пламенем капля жидкости, случайно упавшая со стола. И… словно случайно, позволим ему увидеть в углу стопку тех самых грубых листов, которые однажды заменят пергамент по всей Руси. Нам нужно не отвергнуть его, а заставить играть по нашим правилам. И поднять ставки так высоко, чтобы за ними не видно было больше никаких Луков и братьев.

— А если он не захочет играть? — мрачно спросил Горыня, не выпуская из рук секиры. — Если захочет взять силой?

Я посмотрел на Машку, которая, успокоившись, довольно хрюкала, роясь в моих запасах ячменя. Потом на медный таз, с которого когда-то началась моя новая жизнь. И на чертеж водяного колеса — символа будущего.

— Тогда, Горыня, мы покажем ему, что сила в Новгороде бывает разная. Не только грубая. Но и инженерная. А против нее, как выяснилось, нет приема. Особенно когда эта сила умножается на знание, как превратить тряпье в богатство, а брагу — в молнию.

Ганзейская угроза нависла над кожевней, как грозовая туча. Но впервые за долгое время я чувствовал не страх, а азарт. Игру только что перевели на новый, невиданный уровень. И я был намерен выиграть. Потому что за моей спиной была не только команда. За моей спиной была целая эпоха знаний, которую я только начал приоткрывать этому миру.