Иной берег

Петр пришел в себя, не понимая, что произошло и где он. Сознание возвращалось обрывками, волнами, каждая из которых накатывала тошнотворной дурнотой. Давящая тяжесть на плечах и голове, знакомое давление в точках прилегания шлема. Он носил его так часто, что почти не замечал, как не замечаешь биения собственного сердца. Но сейчас сквозь туман в голове пробивалось иное — холодный ветерок, ласкавший щеки, и резкий, соленый запах моря, который не должен был проникать сквозь герметичный визор. Голова гудела, будто после сильного удара, а во рту стоял противный металлический привкус. Кстати о волнах... он чувствовал – что-то тяжелое, мокрое и ритмичное толкает его правую ногу.

Петр заставил себя открыть глаза и тут же зажмурился. Свет был настолько ярким, что казалось, раскаленные иглы впиваются прямо в мозг. Он лежал неподвижно, слушая стук собственного сердца и пытаясь унять дрожь. Новая попытка далась чуть легче. Петр увидел над собой чистейшее голубое небо с редкими, неестественно белыми облаками и яркое солнце, такое теплое и вроде бы знакомое. А еще он чувствовал запах, напоминающий о море – соленый, свежий, с примесью чего-то сладковатого и гнилостного, чего он не мог опознать. И даже, кажется, шум волн.

В этот момент Петр понял, что ему не кажется. Попытка приподняться на локте отозвалась в висках молотом и жуткой болью во всем теле, но он, как настоящий космонавт, стиснув зубы, преодолел себя и сел. Мир на мгновение поплыл перед глазами. Оказалось, он лежал на берегу моря или чего-то подобного, и ногу, закованную в ботинок скафандра, толкали накатывающиеся на песок волны.

Петр медленно поднял руку, движение давалось с трудом, будто сквозь плотную воду. Пальцы в перчатке наткнулись на шлем. Не на гладкую, целую поверхность, а на что-то острое, колючее, торчащие края плексигласа. Он повел пальцем вверх — и не нашел стекла. Лишь грубые, зубчатые осколки по краям рамы.

Только тогда, сквозь пелену дезориентации, до него дошло. Шлем был разбит. Визора практически не существовало. Именно через эти дыры он видел свет, чувствовал ветер и запахи. Это осознание ударило с новой силой. Его последний кокон, последняя защита от враждебного космоса, была разрушена еще до того, как он пришел в себя.

Сжав зубы, он стянул перчатку. Голой кожей ощупать было страшнее. Дрожащими, не совсем послушными пальцами он нашел знакомые крепления на шее, с трудом отстегнул их. Щелчок прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине. Последним усилием он сбросил шлем с головы. Тяжелый предмет с глухим стуком упал на песок, а Петр вдохнул полной грудью, впервые за долгое время чувствуя воздух на своем лице без посредничества техники.

Кряхтя, он потихоньку встал на ноги и осмотрелся. Пляж из мелкого желтого песка, бирюзовое море, какие-то крупные птицы, кружащие вдалеке. Он обернулся – метрах в десяти пляж заканчивался и начиналась скудная, колючая растительность, а дальше – стеной стоял густой, темно-зеленый лес, упирающийся в гряду невысоких сизых гор на горизонте. Очень красиво и, можно сказать, даже умиротворяюще, если бы не одно НО.

Петр не мог быть на пляже. Последнее, что он помнил – это испытательный полет на новом космическом корабле «Зенит». Это должен был быть прорыв для всей земной космонавтики. Его задачей был старт с орбитальной станции у Луны, полет до Марса и обратно. По расчетам, все должно было занять какие-то 8 часов! Он ясно помнил предполетную подготовку, стыковку, доклады... Помнил глухой гул запуска новых, экспериментальных двигателей, обещавших перевернуть все… ЦУП подтвердил, что связь в порядке и показания всех датчиков в норме. Потом старт… Да, был резкий, дерганый рывок, тревожный крик системы, и все. Тишина. Темнота. А теперь – этот пляж.

Петр внимательно, по-военному, медленным поворотом головы огляделся в поисках хоть каких-то зацепок. Может, произошла чудовищная поломка, и корабль развернуло в сторону Земли? А потом он совершил аварийную посадку? Тогда где-то рядом должен быть его корабль или хотя бы его остатки.

Он попробовал присесть, покрутить руками и нагнуться. Не считая боли в боку и звоне в ушах – все было отлично. Спасибо конструкторам, что это не старый громоздкий скафандр первых покорителей космоса. Современный «Сокол-М» облегал тело как вторая кожа, не сковывая движений.

Присмотревшись внимательнее к воде, щурясь от бликов, он различил вдалеке, метрах в трехстах от берега, слегка торчащий из воды угловатый силуэт, похожий на сопло двигателя его «Зенита». «Значит, все же аварийная посадка», – пронеслось в голове, и на миг сердце екнуло от надежды. Значит, скоро за ним пришлют спасательную команду. За испытательным полетом следило полмира. Да, никто не ожидал, что он может вместо полета к Марсу рухнуть в океан… Но ЦУП должен был запеленговать место падения. Сейчас, наверняка, уже собирают спасательную команду, прочесывают все спутниками и отправляют в акваторию корабли. Главное – не уходить далеко от места падения. Но тут же холодный внутренний голос спросил: а почему тогда так тихо? Где гул самолетов? Где хоть какие-то признаки цивилизации? Любопытство и годами натренированная привычка к активному действию взяли верх над пассивным ожиданием. Все же в свое время в армии его научили не только стрелять, но и ориентироваться на местности. Надо бы прочесать окрестности, вдруг рядом есть люди?

Оценив видневшийся неподалеку лес, Петр решил двигаться вдоль его кромки, не углубляясь, оставаясь на открытом пространстве пляжа. Не стоит заходить глубоко в чащу, можно пропустить прибытие вертолетов. Он снова надел перчатки, ощущая себя чуть более защищенным. Перед уходом он начертил на влажном песке в отдалении от воды крупными буквами: «КОШТУНОВ →», добавив ниже дату, надеясь, что не ошибся, и крупную стрелу, указывающую направление его движения.

Поначалу все было относительно спокойно. Двигаясь по границе песка и травы, Петр невольно радовался ровному, упругому ковру зелени под ногами и негустой, светлой растительности. Солнце припекало, но не обжигало, а с моря дул легкий, соленый ветерок. И неожиданно он замер на полушаге, будто наткнувшись на невидимую стену, и медленно повернулся лицом к лесу. Его взгляд упал на невысокое, от силы метра три, деревце с черной, будто обугленной, чешуйчатой корой и яркими, неестественно круглыми, словно вырезанными по циркулю, листьями фиолетового цвета.

Нет, такого не бывает, – отрезала внутренняя цензура. – Я, наверное, слишком сильно приложился головой при посадке. Контузия. Галлюцинации.

В бытность армейской службы Петр исколесил с учениями полпланеты – от джунглей Амазонии до скал Норвегии, и он был абсолютно уверен, что таких деревьев на Земле не существует. Любопытство, жгучее и иррациональное, оказалось сильнее голоса разума, и Петр, преодолевая легкую дрожь в ногах, сделал несколько шагов в сторону дерева. Вблизи листья показались скорее яйцевидными, но в остальном дерево все так же кричаще не вписывалось в известную ему ботанику. Петр сорвал несколько листьев, помял их в пальцах – они были толще и мясистее, чем казалось, и пахли... корицей и мятой. Он растер их о светлый рукав скафандра – никаких следов краски, только зеленоватый, быстро сохнущий сок. Значит, не розыгрыш. Не мистификация. Он начал осматриваться, и тут же, будто пелена спала с глаз, заметил, что это не единственный странный экземпляр. Практически все деревья в округе, все кусты и даже травы под ногами при детальном рассмотрении оказывались абсолютно незнакомыми. Сначала мозг отказывался видеть разницу, списывая все на «зеленую массу», но теперь аномалия виделась отчетливо, вызывая тошнотворный спазм в желудке.

Где-то в глубине леса, справа от него, с сухим, трескучим звуком сломалась ветка. Звук был таким громким в звенящей тишине, что Петр вздрогнул всем телом. Отработанные до автоматизма инстинкты — наследие армейской службы, что предшествовала космонавтике, — сработали мгновенно, отключив панику и включив холодную оценку ситуации. Он резко присел, затаив дыхание, и уставился в точку, откуда донесся шум. «Жаль, пистолета нет», – с сожалением мелькнуло в голове. Шум продолжился – это было негромкое шуршание, перемежающееся приглушенными хлюпающими звуками шагов, будто кто-то не очень крупный и неуклюжий пробирался сквозь заросли, двигаясь не прямо на него, а по пересекающейся траектории. Краем глаза Петр отметил лежащую неподалеку сухую, крепкую на вид палку, длиной примерно по локоть. Медленно, стараясь не издавать ни единого звука, он подошел к ней, взял в руку, оценивая вес и баланс. Хлипковато, но лучше, чем ничего. Можно отбиться от шакала или не крупной собаки.

Напряженное ожидание затягивалось. Шум, то затихая, то усиливаясь, продолжал приближаться, смещаясь чуть в сторону. Петр перехватил палку поудобнее, сделал шаг назад, прислонившись спиной к широкому стволу одного из незнакомых деревьев, чтобы прикрыть тыл. Сердце колотилось где-то в горле, но дыхание он контролировал усилием воли.

И тут из-за куртины папоротниковых листьев цвета лайма, метров в пятнадцати от него, практически выпал, споткнувшись о корень, уродливый зелено-коричневый коротышка с широкой, бесформенной рожей, напоминавшей размокший гриб или ту самую глубоководную рыбу-каплю. На нем болталось что-то вроде мешковатой туники из грубой низкосортной ткани, перехваченной веревкой, а на шее поблескивал амулет из сцепленных между собой желтых зубов. В одной короткой, кривоватой руке уродец держал посох, перекинутый через плечо, на котором висел небольшой кожаный мешок. И ноги... Ноги были босыми, короткими и кривыми, с неестественно вывернутыми ступнями, заканчивающимися всего тремя толстыми, как обрубки, пальцами с тупыми когтями.

– Что за черт?! – вырвалось у Петра прежде, чем он успел подумать.

Уродец вздрогнул, как от удара кнутом, резко обернулся на скрипучий, незнакомый звук человеческой речи. Его огромные, круглые, полностью черные глаза расширились до предела, отражая высокую фигуру в серебристом скафандре. Рожа, казалось, поплыла от ужаса, став еще более отталкивающей. Секунду они замерли, измеряя друг друга взглядами. Затем существо дико, пронзительно визгнуло, выкрикивая что-то гортанное, отрывистое и почти человеческое по интонации, но абсолютно непонятное, и бросилось прочь, неуклюже шлепая трехпалыми ступнями по траве. Петр был уверен, что это не человек, и эта уверенность сковала ледяной хваткой. Убегая, уродец, не разбирая дороги, бросил свою ношу – посох с привязанным к нему мешком.

Петр стоял, не двигаясь, глядя вслед убегающему созданию, пока тот не скрылся в чаще, и пока его визгливые, затихающие крики не растворились в гуле леса. Эта встреча добила последние надежды и окончательно утвердила безумные догадки, появившиеся после осмотра деревьев. В груди похолодело, в висках застучало. Его взгляд медленно опустился на посох с мешком, лежавший так, где его оставило существо. Он перевел взгляд на свою руку, до сих пор сжимавшую подобранную на земле ветку, потом снова – на посох. Петр понимал, что брать чужое – не самое достойное поведение для офицера и космонавта. Но он также понимал, что все понятия о «достойном поведении» остались в той, другой жизни. Здесь же, в этом безумном месте, действовали иные законы – законы выживания. Он швырнул жалкую ветку в кусты. Выбросив ветку, Петр поднял посох убежавшего уродца, ощутив его вес и фактуру древесины, и решил для начала вернуться на исходную позицию, на пляж, где очнулся. Осматривать трофей следовало в относительной безопасности открытого пространства.

По пути к пляжу, под мерный шум прибоя, Петр с болезненной остротой осознал, что хочет пить до першения в горле, а в желудке предательски засосало от голода. Значит, вскоре эту проблему придется решать, иначе миссия по выживанию закончится, не успев начаться. Больше всего его пугала именно еда. Если это не Земля, то местная флора и фауна с вероятностью в 99,9% окажется несъедобной, а то и откровенно ядовитой для его земного метаболизма. Он безнадежно пошарил по карманам скафандра в поисках аварийного пайка, но там ничего не оказалось. Отвлекшись на секунду от гнетущих мыслей, он заметил, что в небе со стороны далеких гор по-прежнему кружили те самые крупные птицы. «Наверное, этот уродец спугнул», – отстраненно пронеслось у него в голове он, отмечая их незнакомый, планирующий полет.

На пляже ничего не изменилось. Все так же плескались волны, так же светило солнце. Петр с облегчением опустился на колени, а затем уселся на траву в тени невысокого куста, в паре метров от своей надписи на песке, которая теперь казалась наивным и беспомощным жестом. Он прислонил посох к себе и аккуратно принялся отвязывать мешок. И сразу же отметил качество его изготовления. Мешок был сшит из мягкой, эластичной кожи, напоминавшей оленью, но более темного оттенка. Швы были прочными и аккуратными, а завязки стянуты изящным шнурком, сплетенным из золотистых нитей, отливавших на солнце металлическим блеском. Эта тонкая работа никак не вязалась с примитивным, почти звериным обликом его недавнего владельца. «Да уж, этот уродец явно где-то стащил такую красоту», – уверенно подумал Петр, поворачивая мешок в руках.

Завязки поддались легко. Петр, затаив дыхание, начал по очереди извлекать содержимое, аккуратно раскладывая его перед собой на плоском камне. Несколько небольших стеклянных пузырьков с притертыми пробками, в которых плескались слегка окрашенные маслянистые жидкости – одна янтарная, другая изумрудная, третья мутно-белая. Несколько незнакомых крупных ягод, похожих на сливы, но с шершавой кожурой. Закрытая пробкой кожаная фляга, прохладная на ощупь. Плоский сверток, завернутый в вощеную бумагу, от которого пахло спелым зерном и солодом – видимо, хлеб. Большой, тяжелый нож в простых, но добротных кожаных ножнах. Рукоять была сбита из рога, на ощупь гладкая. Несколько свернутых в трубочки свитков из грубоватого, желтоватого материала, похожего на плотный папирус, испещренных аккуратными, но абсолютно незнакомыми угловатыми символами черного цвета. И наконец, аккуратно свернутый кусок тонко выделанной мягкой кожи.

Вытащив кожу, Петр остановился и замер. Его взгляд перебегал с объемной груды вещей на свой небольшой, почти пустой теперь мешок, лежащий рядом. Предметов было много, они лежали горкой.

– Не понял. Это как так? – голос его звучал хрипо и сдавленно, словно его горло сжала тисками.

Петр провел ладонью по лицу, смахивая капли пота и словно пытаясь стереть навязчивую галлюцинацию. Но нет, перед ним лежало гораздо больше, чем мог вместить этот кожаный мешок. Это было... невозможно.

Его инженерный, технический ум лихорадочно искал лазейку, рациональное объяснение, напрочь отказываясь принимать очевидное. Это не могло быть правдой. Нарушение закона сохранения массы? Нонсенс.

«Гиперпространственный карман? — лихорадочно размышлял он. — Тессеракт? Сверхпроводящий материал, искривляющий пространство-время на квантовом уровне?»

Варианты, в которые он вцепился, как утопающий в соломинку, звучали как безумная фантастика, но для него они все еще были наукой, пусть и недостижимой. Они были хоть какой-то почвой.

Но нет, предметы перед ним были грубо материальны, осязаемы. Он тыкал пальцем в мешок — его пальцы упирались в мягкую кожу дна. Мешок был пуст. Но груда вещей лежала тут, на песке. Он снова запустил руку внутрь, в эту пустую, тесную темноту, и нащупал еще что-то твердое — еще один флакон. Извлекая его, он с недоумением смотрел, как внутренний объем мешка не меняется, не сжимается. Логика трещала по швам.

«Любая достаточно развитая технология неотличима от магии», — процитировал он мысленно старый постулат Кларка. Это была его последняя линия обороны. Значит... не магия. Не может быть магии. Это просто технология, настолько продвинутая, что он, лучший инженер своего поколения, не может даже постичь ее принципов. Это унизительно. Это восхитительно. Это ужасающе.

Чтобы окончательно убедиться и развеять последние сомнения, Петр снова засунул руку в мешок. Кожа изнутри была неожиданно прохладной и неестественно гладкой, будто отполированной. Его пальцы наткнулись на что-то маленькое, твердое и звенящее – еще один матерчатый мешочек, туго набитый. Он извлек его и развязал. Внутри звенели десяток странных металлических монеток. Он высыпал одну на ладонь – грубая чеканка, незнакомый профиль. Почти не дыша, Петр снова заглянул в горловину первого мешка. И ахнул. Там, в этой, казалось бы, пустой и тесной глубине, уходящей в непроглядную тьму, было еще очень много всего. Но объем уже извлеченной груды давно и с лихвой превышал внутренний объем мешка. Это было чудо. Или кошмар.

«Этот уродец точно где-то его украл», – упрямо повторил про себя Петр, не веря, что существо в грязной мешковине могло владеть или даже просто понять ценность такого артефакта. И почему, испугавшись, оно бросило именно палку с мешком? Неужели не знало, что носит с собой? Или знало нечто такое, от чего можно бросить и такое сокровище? Вопросы. Их становилось все больше, а ответов не прибавлялось.

В этот момент о себе напомнил заурчавший особенно громко и требовательно желудок, судорожно сжимаясь от пустоты. Петр с горечью осознал, что если он сейчас же не утолит жажду и голод, все появившиеся вопросы банально потеряют всякий смысл. Мертвецам ответы ни к чему. Он был один, без медикаментов и биосканеров. Эксперимент над собой придется ставить вслепую.

Первым делом Петр взял флягу. Кожаная, прочная, с аккуратной пробкой, перетянутой кожаным ремешком. Он немного встряхнул ее, прислушиваясь. Внутри уверенно плескалась жидкость, по звуку – не густая, почти как вода. Сердце екнуло от слабой надежды. Петр аккуратно, почти с благоговением, откупорил флягу. Первым его встретил не запах, а прохлада, исходящая от горлышка. Он поднес ее к лицу и, подмахивая рукой, слегка втянул носом воздух. Кожа, легкий аромат древесного воска от пробки и... ничего. Ни плесени, ни химической отдушки, ни сладковатой гнили. Чистота. Это вселяло осторожный оптимизм.

Наступила пора опасных тестов. Он действовал методично, как по инструкции, которую теперь приходилось писать в собственной голове. Сначала – капля на тыльную сторону ладони, на тонкую кожу между большим и указательным пальцем. Жидкость была идеально прозрачной. Он растер ее, наблюдая: испарялась быстро, как знакомая ему вода. Ни покраснения, ни зуда, ни стягивания кожи. Теперь – смочить губы и кончик языка, просто коснувшись мокрой кожицы. Он приготовился к жжению или онемению, но ощутил лишь нейтральную влажность. Чуть смелее – слегка пригубил, прополоскал рот, выплюнул. Ни горечи, ни кислоты, ни соли. По ощущениям – все еще вода.

И тут в памяти всплыли наставления старого капитана из курса выживания, человека с обветренным лицом и глазами, видевшими смерть: «Запомните, бойцы. Ваше главное оружие – не автомат, а голова. В любой непонятной ситуации лучше десять раз перебдеть, чем один раз недобдеть! Предполагайте худшее, и у вас появится жалкий шанс выжить. Расслабитесь – станете удобрением». Тогда эти слова показались ему пафосными, но позже, во время учений и операций, они не раз спасали ему жизнь. Теперь он был в самой непонятной ситуации из всех возможных и пытался понять, можно ли пить местную, возможно, инопланетную воду. Петр представлял, как странные ксеномикробы уже разъедают его слизистую изнутри.

Во время своего недолгого путешествия Петр не заметил и даже не услышал никаких ручьев или родников. А пить соленую воду океана, которого здесь было в избытке – верная и мучительная дорога на тот свет. Альтернатив не было.

«Была не была. Или так, или медленное обезвоживание», – пронеслось у него в голове, звуча как приговор самому себе.

И Петр, зажмурившись, сделал первый, маленький и робкий глоток. Потом второй, уже увереннее. Вода оказалась на удивление приятной – мягкой, без известкового привкуса, с едва уловимой, освежающей сладостью, будто из самого чистого горного родника. Она утоляла жажду мгновенно. Теперь оставалось только ждать. Через пару часов будет видно, как отреагирует организм. Вырвет ли? Начнутся ли судороги? Или ему повезло?

Облегчение от утоленной жажды было мгновенным, но тут же его сменила новая, острая волна голода. Живот снова заурчал, настойчиво и громко. Пришла пора решать еще более рискованную задачу – попробовать что-то из лежавших перед ним продуктов. Его взгляд скользнул по разложенным трофеям. Фрукты или хлеб? Ягоды выглядели сочными, но яркий цвет мог сигналить об опасности. Хлеб, завернутый в бумагу, казался более безопасным, традиционным вариантом. Но традиционным – откуда? В мире, где деревья имеют круглые листья, а законы физики отменяются по желанию мешка?

Он потянулся к свертку с хлебом, но его пальцы вдруг замерли в сантиметре от вощеной бумаги. Внезапно его пронзила мысль: а что, если все это – ловушка? Если вода была лишь приманкой, а яд содержится именно в еде? Его рука дрогнула. Паранойя, отличная спутница выживания, снова поднимала голову.

Но тут он вспомнил паническую, животную реакцию уродца. Такое не сыграешь. Вряд ли это существо знало о его существовании и готовило какую-то изощренную отравленную приманку. Его испуг был настоящим, инстинктивным. Логика, хлипкий мостик над пропастью безумия, снова сработала. Это вселяло толику уверенности. Так что он определенно будет пробовать хлеб или нечто на него очень похожее.

Петр взял сверток в руки, ощутив его вес и упругость. Аккуратно, почти с хирургической точностью, развернул вощеную бумагу, которая хрустнула с тихим, уютным звуком, так не вязавшимся с окружающей его фантасмагорией. И ему даже не пришлось подносить сверток ближе к носу. Яркий, сочный, пьянящий аромат свежего зернового хлеба с нотками солода и какой-то сладковатой пряности ударил в нос, вызвав такой мощный приступ слюноотделения, что он сглотнул. Пахло домом. Пахло Землей. Это был запах такой безупречной, такой знакомой свежести, что сомнений в его съедобности почти не оставалось. Почти.

Но расслабляться было рано. Доверяй, но проверяй – главный принцип любого испытателя. Он тщательно, под разными углами, осмотрел корочку при дневном свете, вглядываясь в каждую пору, в каждый запеченный рубчик. Ни малейшего намека на плесень или странные пятна. Визуальный осмотр только раскалял и без того зверский, сводящий с ума аппетит, но Петр железной волей подавлял желание немедленно впиться в сочный мякиш. Желудок сводило от голодной судороги.

Он аккуратно, с небольшим усилием, разломил хлеб пополам. Внутри тот был идеальным – пористым, упругим, слегка влажным, источающим облако еще более насыщенного теплого запаха. Ничего инородного, если не считать щедрой россыпи каких-то мелких, темных семечек. Все выглядело... честно.

Пришел черед самой опасной части испытания. Сердце застучало чаще, будто протестуя против добровольного риска. Петр отломил крошечный, с ноготь мизинца, кусочек мякиша. Положил на язык. Текстура была нежной, воздушной. Он медленно, тщательно прожевал его, заставляя рецепторы работать на полную мощность, выискивая малейший намек на горечь, кислоту, химический привкус. По вкусу это был самый настоящий, прекрасный ржаной хлеб с тмином. Тмин? Или что-то очень похожее?

С трудом пересилив себя, он выплюнул получившуюся кашицу на песок и замер, прислушиваясь к каждому сигналу своего тела, как сапер к тиканью часового механизма. Язык, небо, горло... Ничего. Ни жжения, ни зуда, ни онемения, ни покалывания. Только приятное послевкусие злаков. Он выждал две долгие, напряженные минуты, отсчитывая секунды в такт ударам сердца.

Затем, с новою решимостью, он отломил уже небольшой, с полпальца, кусок. Положил в рот. Прожевал, уже позволяя себе прочувствовать весь вкус. И наконец, с непередаваемым чувством облегчения, проглотил. Теплый комок провалился в желудок, и тот отозвался не урчанием, а почти что стоном благодарности. Бороться с желанием затолкать в себя весь оставшийся хлеб было неимоверно, адски сложно. Слюна снова обильно наполнила рот.

Но он снова заставил себя ждать. Пять минут. Десять. Петр сидел неподвижно, вслушиваясь в себя, ожидая спазмов, тошноты, головокружения. Но ничего, кроме утихающего чувства голода и приятной теплоты в животе, не происходило. Только тогда, с чувством, что он выиграл свою первую маленькую битву в этом мире, Петр доел отломленный кусок и с огромным усилием воли завернул остаток обратно в бумагу. На сегодня достаточно. Испытания на совместимость еще не закончены. Он отложил хлеб в сторону. Взгляд его упал на странные ягоды. Они выглядели привлекательно, но следующие опасные тесты стоило пока отложить.

Разобравшись с проблемой пищи – стоило решить вопрос с ночлегом. Солнце, огромное и рыжее, уже катилось к зубчатому горизонту гор, растягивая длинные, уродливые тени. Темнело быстро, почти стремительно. Идти на поиски обжитых мест в незнакомом лесу с наступлением сумерек было бы чистым самоубийством. Первой и единственной мыслью была необходимость укрытия. Петр осмотрелся в поиске крупных валунов или скальных выходов. Не зная, какая живность водится в этом лесу – ночевать прямо под деревьями было верхом безумия. Где-то в глубине чащи уже раздавались первые странные, переливчатые звуки, возвещавшие о пробуждении ночной жизни.

На удачу, метрах в пятидесяти от кромки леса, из земли торчало несколько здоровенных, поросших лишайником валунов. Выглядело как идеальное место: прикрытая с трех сторон спина и хороший обзор. Петр собрал в мешок все, что ранее вытащил, за исключением ножа. Он уже собирался затянуть горловину и повесить его на посох, как вдруг его пальцы наткнулись на длинные, прочные тесемки по бокам мешка. Они явно были слишком длинны и удобно расположены только для того, чтобы просто завязывать его. Инстинктивно он затянул горловину потуже, перекинул мешок через плечо, потом просунул руку под вторую тесемку. Он сидел как влитой, будто современный тактический рюкзак, абсолютно не мешая движениям. Это открытие значительно упрощало ситуацию. «Дизайнер знал толк в эргономике», – с долей черного юмора подумал Петр.

По пути к валунам он шел, внимательно вглядываясь в землю под ногами, выискивая норы, гнезда или следы. На Земле немало рептилий и насекомых любит селиться у воды, и сомнений не было, что здесь будет то же самое. Каждый шорох под ногами заставлял его вздрагивать и сжимать рукоять ножа. Но по дороге попадались лишь пустые, растрепанные птичьи гнезда, валявшиеся под деревьями, и обилие перьев странной, фиолетовой раскраски.

Валуны вблизи оказались более внушительными, чем казалось издалека – это была настоящая небольшая скала, местами поросшая мхом и цепкими кустарниками. С одной стороны на незначительной высоте зияла неглубокая, но вполне просторная ниша – уступ, где можно было улечься, прижавшись спиной к теплому еще камню. Он напоминал каменную кровать. Единственное, о чем стоило позаботиться – это навес от возможного дождя и костер. Небо было ясным, но чувствовалась влажная прохлада, предвещающая ночную росу или что-то похуже. Простуда в его положении была равна смертному приговору.

Оставив посох у скалы, Петр, вооружившись ножом, отправился к кромке леса. Задача была проста: набрать валежника для костра и найти материал для примитивного навеса. Сухие ветки, как это часто бывает, валялись в изобилии прямо на опушке. В несколько заходов, как муравей, он перенес к скале внушительную охапку топлива, сложив ее аккуратным штабелем. Для укрытия же ему приглянулись несколько длинных, пушистых веток на одном из невысоких деревьев на самой опушке. Они идеально подошли бы для создания щита от ветра и дождя.

Добравшись до дерева, Петр сбросил с плеч драгоценный мешок и поставил его у корней. Тащить его наверх было бы верхом глупости. А вот нож он, не раздумывая, прямо в ножнах засунул в боковой карман. Взобравшись на нижние сучья, он дотянулся до нужной ветки. Она была толщиной с его запястье, упругой и крепкой. Петр свесился с нее, оценивая нагрузку. До земли было около двух метров. Идея повиснуть и использовать свой вес, чтобы сломать ее, показалась элегантной и быстрой. Без пилы или топора другого способа он не видел.

Сначала все шло, казалось, по плану. Он схватился за ветку повыше, отполз по ней подальше от ствола и повис, перенеся на нее весь свой вес. Ветка прогнулась, но... не сломалась. Она лишь выгнулась дугой, упруго сопротивляясь, будто живая. Он попробовал раскачаться – безрезультатно. Мысль подтянуться и усесться на нее сверху, чтобы уже оттуда пытаться ее сломить, родилась сама собой и показалась абсурдно рискованной. Так Петр и провисел добрых десять минут, чувствуя, как немеют пальцы, а в мышцах спины и плеч нарастает жгучая усталость. Если бы кто-то из его армейских командиров увидел его сейчас, висящим на дереве, как обезьяна, они бы точно решили, что космос ему повредил рассудок.

Вариантов было немного. Либо спрыгнуть и искать более тонкую ветку, а значит, и менее надежную для укрытия, либо довести начатое до конца. Упрямство, а также нежелание тратить остатки света на новые поиски, взяли верх. Собрав волю в кулак, он начал медленно, мучительно подтягиваться, стараясь закинуть ногу на ветку. И в тот момент, когда он был наполовину подтянут, раздался громкий хруст! Ветка вдруг поддалась, резко уйдя вниз, но... не до конца. Она зависла, держась на нескольких цепких древесных волокнах, а Петр чудом удержался, чтобы не рухнуть на землю, и теперь висел, прижавшись боком к стволу, в крайне неудобной и опасной позе.

Дыхание сбилось, по лицу катился град пота. Его взгляд устремился к основанию ветки, к тому пучку оборванных волокон, которые все еще держали его и эту дурацкую ветку на дереве. Злость и досада заставили его действовать. Он, цепляясь за кору, полез выше, нашел упор для ноги и, достав нож, подвел лезвие снизу под оставшиеся волокна, уже готовясь пилить их с усилием.

Но усилия не потребовалось. Достаточно было лишь легкого, почти невесомого давления.Лезвие прошло сквозь упругую древесину бесшумно, будто сквозь воздух. Не было ни сопротивления, ни скрежета, ни заусенцев. Петр, не ожидая такого, едва не грохнулся вниз от неожиданности. Ветка с глухим стуком упала на землю.

Спустившись, он первым делом поднял ее и осмотрел место среза. Его глаза расширились от изумления. Он был идеально гладким, ровным и блестящим, будто его обработали шлифовальной машинкой высшего класса. Ни единой занозы, ни малейшей шероховатости.

– Не может быть, – прошептал он ошеломленно, водя пальцем по невероятно гладкой поверхности. – Будто не ножом, а лучом лазера... или циркуляркой с алмазным диском…

Варианта было два: либо ветка держалась на волоске и уже была готова сломаться, либо... этот нож был чем-то невероятным. Самый простой способ проверить – это эксперимент. Он отложил ветку, подошел к стволу того же дерева, нашел сухую, крепкую на вид ветку толщиной в палец и аккуратно, почти не прилагая усилий, ткнул в нее кончиком ножа.
Лезвие вошло в древесину как в масло, прошив ее насквозь без малейшего сопротивления. Петр провел лезвием вниз – и кусок ветки отвалился, упав к его ногам. Срез был таким же безупречно гладким.

– Нихрена себе! – выдохнул он, и на его лице впервые за этот долгий день кроме напряжения и ужаса появился азарт. – Да с таким ножом... С таким ножом действительно не пропадешь!

Охваченный внезапным воодушевлением, чтобы окончательно подтвердить теорию, Петр схватил свой мешок и срезанную ветку и направился к следующему, более толстому и прочному на вид дереву. Ему внезапно страстно захотелось что-нибудь разрезать.

Вскоре, уже в сгущающихся сумерках, Петр заканчивал устраивать «крышу» своего ночлега. Работа спорилась, почти медитативно, отвлекая от гнетущих мыслей. Благодаря волшебному ножу, который резал ветки как горячий нож масло, ему удалось не только быстро набрать материала, но и соорудить нечто большее, чем простой навес – подобие заплетенного из веток щита, который он прислонил к скале, создав почти полноценную крышу. Петр даже ухитрился сплести нечто вроде плетенки из гибких прутьев, чтобы с боков не дуло.

К тому же, его осенило: в мешке же лежала та самая выделанная шкура! Он достал ее, развернул. Она была мягкой, эластичной и достаточно крупной, чтобы служить и подстилкой, и частично одеялом. «Значит, не буду спать на голых холодных камнях. Маленькая победа», – с радостью подумал он, расстилая шкуру в нише скалы. Запах кожи и дыма смешивался в странный, но не неприятный аромат дома.

Внизу, у входа в его импровизированную «берлогу», уже весело потрескивал, отгоняя мрак и неизвестность, небольшой, но уверенный костер. Он сложил его специальным образом, чтобы одно полено подгорало и медленно подталкивало следующее, экономя силы на поддержание огня всю ночь. Ночлег был хорошо защищен от дождя и ветра, а спать предстояло на теплой шкуре. Петр провел рукой по меху – на удивление нежному.

Но главной победой было то, что его организм до сих пор не взбунтовался. Ни болей, ни тошноты, ни головокружения. Тело, казалось, с облегчением приняло местные дары. Поэтому, немного успокоившись, Петр перед сном доел остатки хлеба, он показался ему еще вкуснее, и сделал еще несколько глотков прохладной, живительной воды из фляги.

Однако сон не шел, несмотря на валившую с ног физическую усталость. Мозг, перегруженный за день, отказывался отключаться. Теперь уже бывший космонавт лежал на спине и смотрел на звезды сквозь редкие просветы в его веточной кровле. И чем дольше он вглядывался, тем сильнее сжимался у него в груди холодный комок. Он не узнавал НИ ОДНОГО созвездия. Ни Большой Медведицы, ни Ориона, ни Южного Креста. Над ним раскинулось совершенно чужое небо, усеянное незнакомыми, холодными огнями, выстроенными в немыслимые, пугающие своей чуждостью узоры.

Последние призрачные надежды на спасение развеялись окончательно, как дым от костра. Он не просто не был на Земле. Он был в такой дали, которую не мог даже вообразить. А его корабль, тот самый «Зенит», вершина земных технологий, теперь был всего лишь грудой металла на дне неизвестного океана. Даже если бы его можно было починить, а это было невозможно, куда лететь? Координаты Земли в этом небе были бессмысленным набором цифр.

Рядом, в черной стене леса, кипела активная, незнакомая жизнь. Это были не привычные стрекот цикад и уханье сов. Раздавались странные щелкающие трели, переливчатые посвисты, похожие на радиопомехи, и иногда – далекие, тоскливые завывания, от которых кровь стыла в жилах. Шелест листьев казался чьими-то осторожными шагами. Каждый звук заставлял его инстинктивно прижиматься к скале и сжимать рукоять ножа, лежащего рядом на шкуре.

Становилось ясно: бежать некуда. Пришла пора не выживать временно, а начинать жить здесь. Стоило начинать привыкать. Потому что теперь ЭТО – его новый дом. Самая главная, казавшаяся почти невыполнимой задача теперь – найти разумных обитателей этого мира. И робко, очень робко надеяться, что они окажутся не такими, как тот уродец, и что он сможет хоть как-то найти с ними общий язык. С этими невеселыми мыслями Петр наконец провалился в тяжелый, беспокойный сон, полный обрывков странных сновидений.

Он проснулся от пронзительной тишины. Ночной хор стих, сменившись утренним звенящим безмолвием.

Воздух был свеж, прохладен и влажен, а небо между ветками навеса светлело, окрашиваясь в перламутровые тона. Первым делом он потянулся к фляге и сделал несколько жадных глотков. Организм по-прежнему не подавал тревожных сигналов – вторая большая победа.

Он поблагодарил разработчиков своего скафандра – умный терморегулирующий подлой и плотная ткань позволили не замерзнуть даже несмотря на давно потухший костер, от которого осталась лишь горка пепла. Свернув шкуру с сожалением, она была так хороша, он аккуратно убрал ее обратно в мешок.

Пришло время для нового гастрономического эксперимента. Он достал ягоды. Страх перед ними был сильнее, чем перед хлебом. Яркий, почти предупреждающий цвет их кожуры, незнакомая форма... На Земле именно такие часто бывали ядовитыми. Он тщательно осмотрел одну, покатал в пальцах. Пахла она нейтрально, сладковато.

Деваться было некуда. Голод напоминал о себе. Вооружившись своим волшебным ножом, он аккуратно разрезал первую ягоду пополам. Мякоть внутри оказалась сочного янтарного цвета, испуская сладкий, цветочный аромат. Петр был осторожен: откусил маленький кусочек, стараясь не задеть кожуру, тщательно разжевал и выплюнул. Вкус был потрясающим – сладким, с кислинкой, напоминающим не то манго, не то спелую грушу. Выждав положенное время и не почувствовав ничего, кроме слюноотделения, он принялся за еду, методично выедая сочную мякоть и аккуратно сплевывая три крупные, похожие на виноградные, косточки. «Завтрак космонавта на неизвестной планете», – с с иронией пронеслось в голове, чувствуя, как сладкий сок стекает по подбородку.

Настала пора собираться в путь. Он больше не мог сидеть на месте в тщетном ожидании спасателей, которых никогда не будет. Осталось только выбрать направление. Петр окинул взглядом горизонт. С одной стороны – бескрайний, безмятежный и пугающий своей неизвестностью океан. С другой – густой, дышащий тайной лес. Оба варианта сулили опасности, но лес, по крайней мере, мог дать укрытие, воду и, возможно, признаки цивилизации.

Поразмыслив немного, Петр все же решил пойти в ту же сторону, куда уходил с пляжа в первый раз. Это было иррационально – «знакомый» путь длиной в пару километров в незнакомом мире, но это придавало хоть какую-то иллюзию контроля. Он решил держаться кромки леса, оставаясь на открытой местности, но в шаге от потенциальных ресурсов и укрытия.

Накинув на плечи свой бесценный бездонный мешок, «Мой верный спутник», – с горьковатой усмешкой подумал он, и надежно убрав волшебный нож в боковой карман, Петр взял в руки посох. И в этот момент его осенило: он, капитан, космонавт-испытатель, пилот новейшего корабля, теперь выглядел и чувствовал себя как странник из древних сказок или притч. За день на лице появилась заметная щетина, скафандр был в пыли и потертостях, в руке – посох, за спиной – вся его жизнь. Ирония судьбы была беспощадной. С этим чувством он и отправился в путь, оставляя за спину негостеприимный пляж.

Несколько часов спустя, уже изрядно уставший от непривычной ходьбы по пересеченной местности, Петр услышал долгожданный звук – журчание. Путь ему перегородил маленький быстрый ручей, сбегавший откуда-то с предгорий и исчезавший в лесу. Это была не просто хорошая, это была отличная новость. Его фляга, увы, не была бездонной. Петр опустился на корточки, с наслаждением окунул руки в прохладную, кристально чистую воду и умыл лицо. Он действовал уже по отработанному ритуалу: прислушался к аромату, неглубоко окунул руку и облизал палец. На вкус – обычная, чистая, родниковая вода, возможно, даже вкуснее, чем в его фляге. Чувство огромного облегчения охватило его: теперь у него был источник свежей воды. Он допил остатки старой воды и с чувством выполненного долга наполнил флягу до краев из ручья.

«Теперь я действительно местный».

Еще через полчаса удача снова улыбнулась бывшему космонавту. Краем глаза он заметил в чаще несколько знакомых деревьев с теми самыми чешуйчатыми ягодами. Сердце екнуло от надежды. Он свернул с пути, подошел поближе, сорвал одну ягоду и разрезал своим невероятным ножом. Тот же цвет, тот же аромат, те же косточки. Петр не сдержал улыбки. Это была не просто еда. Это была первая надежная точка на карте этого мира, его первый знакомый и предсказуемый ресурс. Он не просто набрал приличный запас про запас, а с чувством собственника, словно садовник, собирающий свой урожай. Отправив драгоценную добычу в мешок и не удержавшись съел несколько штук, наслаждаясь знакомым сладким вкусом. Солнце приятно грело спину, в желудке было не пусто, а во фляге плескалась чистая вода. Жизнь, казалось, понемногу начинала налаживаться. Возможно, здесь можно было не только выживать.

И словно в подтверждение этой мысли, вскоре его взгляд упал на четкую, утоптанную полосу земли, выходящую из чащи леса. Дорога. По ширине она явно подходила для повозки, запряженной скотом. Это был не звериный след, а творение разумных существ. Добрый знак. Возможно, самый главный за все это время.

Петр замер на краю, словно на пороге. Одна дорога вела вглубь леса, в неизвестность. Другая – выходила на более открытую местность. Сердце забилось чаще. Сделав глубокий вдох, Петр Коштунов, бывший космонавт, а ныне – просто путник, ступил на твердую утоптанную землю. Он выбрал направление от леса, навстречу возможностям.