Инверсия: Начало

Эпизод 1

***

Всего семь месяцев отделяли прошлое от настоящего, но мир изменился до неузнаваемости, словно погрузившись в кровавый кошмар.

Октябрь догорал, окутывая землю ледяными ветрами и бесконечными дождями, которые хлестали по разбитым окнам и ржавым остовам машин, будто пытаясь смыть следы человеческой цивилизации. Редкие проблески солнца казались издевкой — слабые лучи, проникающие сквозь толстую пелену туч, освещали лишь новые свидетельства утрат: обугленные дома, заброшенные машины, тела, разбросанные на улицах как мусор. Летом жить было легче: длинные дни давали время для поиска пропитания и укрытий, а тепло хоть как-то заглушало страх перед тем, что таилось в темноте. Теперь же солнце исчезало за горизонтом ещё до шести вечера, оставляя мир во власти тьмы. Тьма эта была живой: она ползла по спине, шептала в уши, заставляя выживших вздрагивать от каждого шороха. Поиск пищи стал смертельной лотереей, где каждый шаг мог стать последним. Опасности подстерегали повсюду — не только заражённые, чьи мертвенно-бледные лица и пустые глаза преследовали даже во сне, но и собственные "товарищи", готовые перерезать тебе горло ради лишней банки консервов. Всё изменилось.

Несмотря на отчаяние и леденящий ужас, те, кого теперь называют выжившими, продолжали бороться. Сломленные физически, они сохранили дух и научились жить среди руин. Но это нельзя назвать жизнью — лишь выживанием, пропитанным болью, утратой и постоянным напряжением. Каждый день был как игра с судьбой: либо ты найдёшь еду и убежище, либо станешь очередной жертвой этого безумного мира. Ценности перевернулись: то, что раньше имело значение — деньги, связи, статус — стало мусором под ногами. Теперь главным были инстинкты: выжить любой ценой.

В новой реальности человечество разбилось на осколки, каждый из которых выбрал свой путь. Одни предпочли одиночество, скитаясь по вымершим землям. Может быть, горечь одиночества — меньшее зло, чем предательство товарищей или смерть от рук тех, кому доверился. Другие объединились в малые группы, кочуя или пытаясь укорениться на клочке земли, где можно возродить утраченное. Но даже среди них царило недоверие: каждый взгляд, каждое слово могло скрывать ловушку.

Но были и те, кто искал большего — защиту стен, безопасность общины, бдительность часовых. Убежища стали последней надеждой в мире хаоса. Однако такие островки безопасности встречались редко. Создать их — задача невероятной сложности, требующая не только силы, но и мудрости, способности сплотить людей. Ошибка в деталях могла обернуться катастрофой: один пропущенный заражённый — и весь лагерь оказывался в огне, один предатель — и стены рушились изнутри.

И всё же, среди мёртвых бетонных джунглей города N, спустя две недели после падения Штатов, появилось одно из таких мест. Расположенное на западе, в районе "Вэстед", оно притаилось на самой северной окраине, защищённое густым, хотя и не менее опасным лесом.

***

Город N

20 октября

Мороз пронзил этот день, словно осколок льда. Небо, затянутое свинцовой пеленой туч, не сулило ни капли надежды на просвет.

Редкие, жалкие капли дождя безжалостно разбивались о землю, словно падающие звёзды, которым не суждено загореться. Вой ветра, похожий на протяжный стон забытых душ, добавлял в эту картину безысходности отчаянную ноту. Холодный, пронизывающий ветер, пробираясь сквозь слои одежды, гасил любое тепло, любое слабое подобие уюта. Казалось, сама природа оплакивала то, что когда-то было миром людей.

Серые, монотонные железобетонные стены, хоть и дарящие скудную защиту, давно уже вызывали лишь тоску.

Однотипные строения, словно вылепленные по одному шаблону, давили своей безликостью. Эти "кубы" из бетона, со следами времени и разрушений, больше напоминали могильные плиты, чем дома. Лишь редкие детали – трещины на стенах, старые граффити или обломки кирпичей – выдавали, что здесь ещё кто-то живёт.

У огромного ангара с покатой крышей и пристроенной парковкой, словно стая потерянных птиц, сгрудились люди. Около тридцати человек, вырванных из сна всего полчаса назад, объединённых лишь общим ожиданием. Кто-то пытался согреться в оживлённой беседе, заглушая неуют смехом и шутками; кто-то тихо переговаривался; а кто-то, съёжившись, пытался забыться в полудреме, укрывшись от реальности.

К последним принадлежал и Никсон Мёрфи.

Бледный, измученный бессонницей, с россыпью веснушек на юном, но уже тронутом жизнью лице, он казался почти невидимым среди остальных. Мешковатая одежда лишь подчёркивала его худобу: тонкие запястья, словно детские браслеты, и острые, выдающиеся скулы.

Никсон Мёрфи… Как же горько говорить такое о человеке, но...

Черт возьми, если бы существовал конкурс на самого бесполезного, но невероятно везучего выжившего, Никсон, несомненно, забрал бы главный приз.

И он сам не переставал удивляться своей удаче. До катастрофы – всего лишь беспечный студент-экономист, живущий на шее у родителей, не знающий ни нужды, ни забот. А теперь… просто человек, которому посчастливилось не сгинуть в те страшные дни, когда гибли даже элитные бойцы спецназа, когда самые умные и расчётливые люди совершали роковые ошибки. В это суровое время, когда лето осталось лишь в воспоминаниях, а холод прочно вошёл в жизнь, слабых и трусливых выживших осталось мало, остались только закалённые, опытные и смирившиеся. Но всегда есть исключения… Никсон – яркий тому пример.

Пожалуй, единственное, что он умел делать хорошо – это разбираться в машинах. Он словно чувствовал их боль, понимал их язык, мог найти и исправить любую поломку. Этот навык мог бы сделать его полезным, но с тех пор, как он нашёл приют в Убежище в августе, он так и не смог проявить себя. Здесь не терпели бездельников. Никсон постоянно сталкивался с презрением и даже оскорблениями.

Даже сейчас, сидя здесь, в ожидании, он молчал. Вернее, с ним никто не разговаривал. Эти люди видели в нём лишь обузу, балласт, лишний голодный рот.

Никсон погрузился в свои мысли. Он был бесполезен, но не глуп. Прекрасно понимал, что здесь лишний, что его здесь не любят. И это понимание выжигало его изнутри, по итогу не оставив выбора и заставив что-то предпринять.

Поэтому он сейчас сидит тут, на бетонном блоке, а не прячется под одеялом от холода.

Толпа в моменте, начала оживать и суетиться. Сначала, паренёк не понял, что происходит, но случайно глянув в сторону, в спешке поднялся на ноги. Из двухэтажной бетонки, что находилась в сотне метров от ангара, ближе к главным въездным воротам, вышло три человеческие фигуры.

Три фигуры, шедшие быстро, уверенно. Толпа у ангара зашевелилась, рассыпаясь на три группы, словно по взмаху невидимой дирижерской палочки. К каждой группе присоединились трое прибывших, возглавляя колонну. И, наконец, из здания вышел он.

Мужчина среднего роста, в тактических берцах, черных штанах с карманами, бежевом свитере и серой куртке. Борода обрамляла рот, переходя в бакенбарды, сливающиеся с кудрявыми волосами. Истерзанные царапинами руки прятались в кожаных перчатках, а на поясе болталась кобура с пистолетом. Он шел не спеша, оставляя следы на мокрой земле, свободно размахивая правой рукой, а левой придерживая этот самый пистолет.

Тишина опустилась тяжёлым саваном, приглушив последние шёпоты. И вот, он появился – тот, чьего решения ждали с замиранием сердца. Филипп Агостьен. Он стоял, словно изваяние, и сквозь нависшие брови, исподлобья, ощупывал взглядом каждого, кто собрался перед ним. Казалось, мороз ему неведом, но в его глазах читалась усталость, будто он нёс на себе груз всего этого мира. Его взгляд коснулся Никсона, застывшего в нерешительности поодаль. Юноша, словно под прицелом, ощутил этот взгляд – тяжёлый, парализующий. Холодная дрожь пронзила ноги, и он, съёжившись, отвёл глаза, чувствуя себя ничтожным под этим пристальным вниманием.

"Сейчас он мне всыплет…" – пронеслось в голове Мёрфи, когда Филипп заговорил, но не с ним, а с присутствующими.

– Вчера не получилось собраться, поэтому слушайте сейчас. У меня для вас две новости, – по толпе пробежал нервный шёпот. – Начну с хорошей: я пересмотрел график работы. Будем работать посменно. Проще говоря, – он взмахнул рукой, – первая группа – один день, вторая – на следующий, и так далее. Сегодня вылазок не будет. Выходной.

Радостные вздохи облегчения прокатились по толпе. Выходной в Убежище – редкий и долгожданный дар.

– Но есть и второе… В связи с изменением графика, – горечь прозвучала в его голосе, – количество еды и воды на человека будет сокращено.

Мгновенно улыбки погасли, свет надежды в глазах померк. Недоумение, страх, обречённость – эти чувства затопили пространство.

Филипп знал, что так будет. Он ожидал этой реакции, и потому продолжил, вкладывая в каждое слово частицу своей души:

– Я понимаю вас. Поверьте, понимаю. Это необходимость. Мы должны расходовать столько, сколько находим. До того, – на его лице мелькнула слабая, почти болезненная улыбка, редкая, как северное сияние, – как всё это началось, у меня на работе была похожая ситуация… Я говорю к тому, что если мы перейдём черту, выбраться из этой пропасти будет очень сложно… А теперь, все свободны. Отдыхайте.

Едва он произнёс это слово, толпа начала рассеиваться. Но один человек остался. К Филиппу медленно, неторопливо, приближался крупный мужчина с чёрной, густой бородой. Брайан Кеннеди.

– Ну, и кто завтра первый едет? – спросил он, засунув руки в карманы. Филипп, немного расслабившись, достал из заветной пачки сигарету.

– Рахим вызвался.

– О-о, твой "сынок", а ты его "папка", да? – Брайан усмехнулся, пытаясь подколоть друга.

– Нормальный парень. Не дурак. Раз хочет, значит, есть желание проявить себя. – Филипп говорил спокойно, без раздражения.

– Излишняя инициатива? – Брайан жестом попросил сигарету.

– Скорее, исполнительность и стремление сделать это место лучше…

– Ты сейчас про себя, брат, – Брайан затянулся, – ничего не хочу сказать, но… для меня это новость. Не припомню, чтобы тебе нравились те, кто лезет вперёд.

Филипп открыл рот, но вдруг прервался, заметив краем глаза Никсона, который почему-то не ушёл. Он стоял, озираясь, словно чего-то ждал.

– А это кто? – Брайан приподнял бровь. – Ещё один подопечный?

Филипп не ответил.

– Мёрфи! – голос Филиппа, словно удар хлыста, пронзил ледяной воздух. Никсон вздрогнул.

"Твою мать, он зовёт меня… что делать?!" – паника захлестнула его.

– Мёрфи, подойди!

Игнорировать главу Убежища, будучи обузой – самоубийство. Превозмогая дрожь, то ли от страха, то ли от холода, Никсон, шмыгнув носом, двинулся вперёд.

Дистанция сокращалась. С каждым шагом тиски тревоги сжимались всё сильнее. Вот они – Филипп Агостьен и Брайан Кеннеди.

Оба – закалённые, опытные выжившие. В глазах Никсона они возвышались, как неприступные небоскрёбы, чьи лица скрыты в тени. От Филиппа исходила аура силы и опасности – аура человека, создавшего это Убежище. Для Никсона он был загадкой, пугающей и одновременно вселяющей надежду. Его покровительство одновременно и страшило, и успокаивало своей надёжностью.

Мёрфи, за какие-то считанные метры до цели, уже рисовал в воображении триумфальную картину, где он, излучая уверенность и отвагу, первым начинал разговор. Но карточный домик его самоуверенности рухнул, стоило ему приблизиться и встретиться взглядом с Филиппом. В глазах Агостьена плескалось спокойствие, отчего-то больно разительное на фоне внезапной немоты Никсона. Это спокойствие, казалось, граничило с презрением, хотя Филипп и не собирался упрекать юнца. Выждав томительную пару секунд, он тихо спросил:

— Все в порядке?

— Д-да, я в норме! Все хорошо! — Мёрфи вытянулся по струнке, словно перед генералом, что вызвало у Брайана усмешку. Но Филипп отнёсся к этому серьезно, в его взгляде читалась настороженность.

— Ты чего к себе не идешь? — После этого вопроса, почему-то, паника Никсона достигла апогея.

— Я… Просто, ну, задумался, в первый раз вот в таких мероприятиях.

— Завтра будет нелёгкий день, так что иди отдыхай, — Филипп выбрал мягкий тон, и эта перемена моментально подействовала на Мёрфи, словно бальзам на израненную душу, успокаивая его дрожащие нервы.

— Понял!

— Хорошо. Можешь идти. Завтра в восемь, тут же.

Никсон, словно потерявшийся в лабиринте, неуверенно повернулся сначала в одну сторону, затем, спохватившись, в другую. Растерянность так и сочилась из него.

— Странный чувачок, — Брайан проводил его взглядом, полным недоумения.

— Этому бы опека точно не помешала…

— Слушай, только попробуй его сунуть ко мне, — Брайан шутливо коснулся своего носа, говоря по-дружески, но с твердой решимостью, — мне идиоты в группе не нужны.

— Почему сразу идиот?

— Э, ты видел его? Он при виде тебя чуть в штаны не наложил, твою мать! Ты, конечно, страшила тот ещё, но...

Филипп бросил на него тяжёлый взгляд. Щелчок отстегивающейся пуговицы кобуры пистолета прозвучал как предупреждение.

— Молчу, молчу, — поспешно отреагировал Кеннеди, его лицо выражало нечто среднее между раскаянием и смешком - "Всё-всё, понял".

***

Убежище делилось на сектора, каждый со своим предназначением. Особенно выделялся жилой – пять трехэтажных зданий, когда-то служивших домом для персонала, работавшего здесь, когда Укрытие еще было организацией, бережно собиравшей и хранившей самые разные вещи.

Никсон вошел в свою комнату. Одинокое, скудное пространство, лишенное уюта. Серые стены, истерзанные временем и сыростью, с глубокими трещинами, пыльное окно напротив двери. Старый диван, давно мечтавший о покое, с поломанным механизмом. Слева, под окном – пустой стол и два одиноких стула. Чугунные трубы батареи, согревавшие комнату своим теплом, уходили в стену. Завершали эту картину шкаф у двери и куча старых вещей, среди которых виднелся походный рюкзак. Никсон бросил туда свою черную куртку, изрезанную дырами, и остался в свитере. Руки в карманах, он медленно подошел к столу. Тишина – его единственная подруга, дающая возможность погрузиться в раздумья. На этот раз, терзающая его тема – его собственное решение.

Было ли оно верным? Никсон усомнился в своем поступке.

"Убирайся отсюда, немощь," – слова дядьки, почти старика, эхом отозвались в его голове. Это было вчера, во время раздачи припасов.

Никсон остался без еды и воды. Он не посмел жаловаться, зная, что Филипп отмахнется от него. Но сейчас… Сейчас все казалось иначе. Может, Филипп и не прогнал бы его.

"От тебя нет никакой пользы, Никсон," – эти слова, сказанные вчера какой-то женщиной, ранили его в самое нутро.

И тогда Никсон сломался. Не взорвался от обиды, не стал крушить все вокруг, а просто ушел. Вернулся в свою комнату, сел за этот самый стул и принял решение.

Вчера

***

Филипп сидел за своим столом, освещенным тусклым светом лампы. В руке – черная ручка, он то и дело бросал взгляд на карту местности, внося пометки в тетрадь. Рядом – большая кружка с ароматным кофе, чей запах смешивался с запахом консервов.

В дверь постучали.

Филипп никого не ждал в такой поздний час. Он потянулся под стол, где в выдвижной полке лежал пистолет.

– Да?

– Это Никсон Мерфи. Можно войти?

Филипп расслабился.

– Да, входи.

В проёме показалась хрупкая фигура паренька. Робко переступив порог, он обратился к нему, нервно и неуверенно.

– Извините, что так поздно, Филипп… У меня личный вопрос.

– Что-то случилось? – Филипп всегда отвлекался от работы, когда с ним говорили. Он отложил ручку и тетрадь, сложил руки на груди и откинулся на спинку кресла.

– В общем… Я хотел спросить, есть ли свободные места в группе снабжения? – Никсон произнес последние слова с трудом.

Филипп замер, его взгляд забегал, тело напряглось.

– Да, конечно, Никсон. С чем связано такое желание? – спросил Филипп. Тишина повисла в комнате, нарушаемая лишь слабым гулом лампы.

– Хочу попробовать себя в чем-то новом.

"А ты вообще пробовал себя в чем-то?"

– Умеешь обращаться с оружием? Пистолеты, винтовки, ножи, топоры? – Филипп подался вперед, словно пытаясь заглянуть в его душу, от чего Никсона сковал паралич.

– Да. Немного умею, с ножами и топорами…

– Стрелять умеешь?

Юноша отрицательно покачал головой. Филипп не подал виду, но огорчился, что в ряды рискующих жизнью просится человек, не умеющий стрелять, чьи навыки владения холодным оружием ограничены лишь нарезкой хлеба и овощей. Но, стоит отдать должное, Филипп уважал смелые решения.

Но до ужаса терпеть не мог тех, кто давал заднюю.

***

[Лицо Никсона крупным планом]

"Может, признаться, что я струсил?" – эта предательская мысль проскользнула в голове, но была тут же безжалостно отброшена. Страх перед тем, что скрывается за стенами Убежища, перед неведомыми чудовищами, что там обитают, ледяной хваткой сковал сердце. Но решение принято, мост сожжен. Попытка отступить, признаться в слабости – означала верную погибель, пинок под зад и безжалостное: "Ты нам больше не нужен". А Никсон боялся этого больше всего на свете. Не было, наверное, участи страшнее, чем быть изгнанным из этого хрупкого кокона безопасности, брошенным на растерзание кошмарам внешнего мира. Если бы только Никсон хоть что-то умел! Но, увы, если бы проводился конкурс на звание самого бесполезного человека на планете… кто, как вы думаете, был бы бесспорным фаворитом?

Эпизод 2

***

Как было сказано ранее, мир разлетелся на мириады осколков, каждый из которых с течением времени стал зеркалом, отражающим выбор людей – выбор не жизни, а выживания. Да, несомненно, укрыться за защитными стенами, под неусыпным взором часовых, подчиниться строгому распорядку – это безопасно, даже уютно. Но речь сейчас не об этом. Сердца многих воззвали к иному пути, к свободе скитаний по безжизненным пустошам, к исследованию каменных лабиринтов заброшенных городов и сумрачных лесных чащ. Именно к этим кочевникам принадлежал Саймон Кимберли и его дочь, шестнадцатилетняя Мэй.

Конец света обрушился на них с жестокой неотвратимостью, особенно тяжко было девчонке. Воспоминания о прошлом бередили незаживающую рану, и она судорожно пыталась уйти от них, словно от кошмара, а когда начинался разговор о руинах прошлого, всячески пыталась сменить тему. Прошло много времени, прежде чем боль начала стихать, а осознание произошедшего перестало быть невыносимым бременем. Все случилось так стремительно – пандемия, подобно огненному смерчу, охватила планету за считанные дни, и мир рухнул в пучину хаоса и отчаяния.

Сегодняшний день хмуро предвещал очередную вылазку в этот вымерший мир. Серое небо и моросящий дождь не дарили надежды, но пустые полки не ждали чудес. Кимберли не раз замечали, как различные группы людей, словно стаи голодных волков, рыщут по окрестностям, но, к счастью, они предпочитали наживаться на масштабных объектах – супермаркетах, торговых центрах, больницах. Это давало Кимберли шанс, и их вылазки редко заканчивались неудачей. На этот раз выбор пал на автозаправочную станцию, одиноко стоявшую на юго-восточной окраине "Вэстеда" – западного района мертвого города N. Эта местность, лишенная плотной застройки и разветвленной сети дорог, казалась забытой богом, жилых комплексов тут не было, ведь всего в паре миль южнее располагалась граница, ведущая в другой, Южный район, именуемый как "Соулсон".

Не было никакой уверенности, что заправка не разграблена до основания, но отчаянная необходимость заставляла рисковать.

Кимберли передвигались на стареньком, избитом жизнью пикапе, синем, словно застывшее небо. Его поломки стали привычным явлением, но эта железная лошадка, хоть и тарахтела, как старый дед, но никогда не подводила в самый ответственный момент. Саймон, чувствуя каждую вибрацию машины, словно биение ее сердца, мог предсказать надвигающуюся беду.

Вот и заправка. Больше двадцати минут они всматривались в безжизненный пейзаж. Решили припарковаться среди брошенных автомобилей, где пикап, казалось, сливался с мертвым фоном. Наблюдение показало, что поблизости никого нет – по крайней мере, живых.

– Мэй, готова? – тихо спросил отец, сжимая в руке пистолет. Мэй, несмотря на юный возраст, закалилась в этом аду. Она изменилась до неузнаваемости с того рокового лета.

– Пошли, – ее ответ прозвучал как команда. Она первая выскользнула из машины, накинув капюшон зеленого дождевика, скрывая в тени свое юное лицо. Саймон, будучи бывшим военным с выслугой в восемнадцать лет, и прошедший через огонь и воду, научил дочь выживать. Он передал ей свои знания о военной тактике, передвижении, выживании в экстремальных условиях. Поэтому он не пытался вырваться вперед – он доверял ей, зная, что она все сделает правильно.

Они двигались короткими перебежками, останавливаясь в укрытиях, готовые в любой момент дать отпор. Мэй вела их вперед, и Саймон с гордостью наблюдал за ее уверенными действиями. Путь до последнего укрытия перед заправкой занял всего пару минут. Дальше – лишь потрескавшийся асфальт, пропитанный страхом и отчаянием. Дождь усиливался, но ветер стих, позволяя лучше слышать окружающий мир. В глазах Мэй сверкала решимость, но в тот момент, когда она собралась сделать шаг вперед, почувствовала прикосновение отцовской руки.

– Будь внимательнее, – прошептал Саймон, указывая на слепую зону. Из-за угла здания, шатаясь, вынырнул зараженный.

[Внезапный удар молнии]

Опустив голову, тварь медленно ковыляла по случайному маршруту. Одетая под осенний стиль - куртку-жилет, темный рваный свитер, джинсы со множеством дырок, перепачканные в грязи. Один кроссовок отсутствовал.

Пандемия началась ещё в марте, когда снег едва отступил, вывод - он пережил начало катастрофы, и вероятно, ещё несколько месяцев выживал, но до этих дней ему суждено было дожить только во второй жизни.

Все мы совершаем ошибки. Мэй часто рвалась вперед, переступая грань между уверенностью и безрассудством. Этот шаг отделял ее от пропасти.

Дочь решительно кивнула и обошла Саймона, оценивая обстановку с другой стороны автомобиля. Да, там был зараженный, один из тех, кого они называли "бедолагами" – легкая добыча.

– Я займусь им, – произнес Саймон, обнажая лезвие армейского ножа. Он бросился вперед, а Мэй одновременно двинулась ко входу в здание заправки. Бензоколонки пока не интересовали их. Под прикрытием дождя, как говорил Саймон, можно действовать агрессивнее. Он продемонстрировал это, стремительно сближаясь с бедолагой, который уже заметил его. Взмах ножа, удар снизу в подбородок – точно и смертельно. Тварь рухнула на землю, избавившись от мучений. Саймон поднял руку над головой, коснувшись пальцами – все чисто. Мэй же столкнулась с препятствием – дверь была заперта. Это одновременно и хорошо, и плохо. Возможно, сюда еще никто не добрался, но взлом замка – дело не быстрое.

– Так, уважаемая, – улыбнулся Саймон, находя время для позитива даже в этом аду, – дверь я беру на себя, а ты – дуй в обход и глянь, что там в резервуарах, усекла?

– Я побежала тогда, – ответила она, разворачиваясь. Через мгновение скрылась за углом. Перед ней предстал заправочный корпус, укрытый от непогоды крышей на металлических колоннах. На заднем плане, под дождем, мокли стальные резервуары, с люками и вентилями. Доступ к ним преграждал сетчатый забор, перемахнуть через который не составляло труда. Прежде чем двинуться туда, она обыскала брошенные автомобили. В первом салоне было пусто, а со вторым пришлось повозиться. За какие-то пять минут она стала обладательницей дорожной аптечки, черного шнурка и грязной зажигалки. Далее – резервуары. Но как только она собралась направиться к ним, в стороне раздался жуткий, мертвый стон. Мэй замерла на мгновение, но быстро взяла себя в руки. Это был мертвяк. Она расправилась с ним быстро и без лишних церемоний. Одним ударом пробить череп было бы сложно, но она умела сбивать противника с ног подсечкой – семилетний опыт самбо. Бедолага упал на бок и получил смертельный удар в лоб. Готово.

Саймон тем временем справился с дверью. Культурный взлом провалился, пришлось действовать грубой силой. В рюкзаке всегда лежал складной лом. Пара ловких движений – и дверь скрипнула, отворяясь. Внутри помещение было узким, словно коридор. Шкафы, сейфы, кнопки, приборы, стол, стул, спальное место и, конечно же, окно кассира. Фонарик, прикрепленный к куртке, рассеял темноту, обнажив толстый слой пыли. Раз здесь столько вместилищ, значит, здесь хранится что-то ценное… или дающее доступ к чему-то ценному.

Мэй с легкостью перелезла через забор, отдавив пальцы о его тонкую структуру. За стальными конструкциями притаились большие деревянные ящики, вероятно, с укомплектованными шлангами для подсоединения к резервуарам. Осмотрев люки, она поняла, что они надежно опечатаны, и простым ломом их не вскрыть. Кроме того, дополнительной защитой служили металлические замки. Вентили внизу не прокручивались. Скорее всего, там было топливо, которое в последнее время для Кимберли ценилось наравне с едой и водой.

Ещё немного времени, и они, промокшие до нитки, подводили итоги часовой вылазки. Саймон, с какой-то маниакальной одержимостью, выломал дверцы в сейфах и добыл пронумерованные ключи от замков. Золотая жила! В этом хаосе и отчаянии найти столько топлива – это словно сама судьба протянула им руку помощи. На бумажной карте появилась новая, трепетно выстраданная отметка. Обратный путь до их скромного убежища пролетел быстро, они словно чувствовали невидимую нить, ведущую их домой. Но дождь, словно предчувствуя беду, усиливался. Небо, свинцовое и безжалостное, накрыло их непроглядной пеленой, а гром, оглушительный и зловещий, сотрясал землю каждые несколько мгновений. Казалось, надвигался не просто дождь, а сама ярость стихии – ураган.

Их пристанищем, хрупким оазисом надежды в этом безумном мире, был двухэтажный коттедж на самой окраине частного сектора, в шести милях к западу от места их последней вылазки. Домик, ничем не примечательный, словно пытался слиться с пейзажем, стать невидимым для чужих глаз. Такой же заброшенный дворик, вечнозелёные кустарники, словно застывшие в ожидании, покосившиеся беседки, забытые кострища, одинокие собачьи будки, заброшенные гаражи, зоны отдыха, хранящие воспоминания о счастливых днях… У них же – непритязательный газон и старый, добрый колодец, дарующий им живительную влагу. Внутри – такая же монотонная картина. Три комнаты – две спальни, скромные, но дарящие ощущение уюта, и просторная гостиная, где старый ковер хранил следы их историй. Мэй, заботливая и нежная, однажды посвятила целый день его чистке, словно пытаясь вернуть в этот мир хоть немного красоты и надежды. Туалет, почти функционирующий, требовал постоянного внимания, а ванная комната, частично восстановленная отцом, была символом их борьбы за выживание, хоть и требовала бережного расхода воды. Кухня – территория Саймона. Ещё до пандемии он находил утешение в кулинарии, а теперь она стала их убежищем, местом, где хранились их скудные припасы и часть снаряжения. Об освещении старались не думать, слишком опасно было зажигать свет, когда снаружи рыскали не только мертвецы, но и другие, ещё более страшные твари. Обходились стационарной заряжаемой лампой, похожей на внешний аккумулятор, дарящей им крохи света во тьме. Но была одна проблема, которую они не могли решить – холод. С наступлением вечера приходил озноб, и они боролись с ним, плотно укутываясь в одеяла, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Чтобы не привлекать внимания к своему хрупкому убежищу, старый пикап ветерана был спрятан среди скопления брошенных машин в паре сотен метров от дома.

Пеший путь от машины до спасительных стен дома порой превращался в опасное приключение, но не сегодня. Спрятавшись от дождя и ветра, Кимберли и Саймон спокойно, не спеша добрались до коттеджа. Заражённых вокруг, на удивление, не было.

Обычно, после вылазки за припасами, остаток дня они посвящали своим занятиям. Саймон, словно алхимик, сортировал припасы, читал найденные книги, и часами изучал мятую карту города, испещрённую пометками, линиями и окружностями, словно татуировка на лице старого бандита. Его дочь, Кимберли, беззаботно убивала время за письменным столом в своей комнате, доверяя свои мысли дневнику, названному «Мир снаружи и внутри меня». Она уделяла время сну, так как в последний месяц редко высыпалась, что было чревато нарушением режима. А ещё она проводила часы, беседуя с отцом, делясь своими страхами и надеждами.

И эти кочевники, обреченные на скитания, чувствовали себя вполне комфортно, обходились без высоких стен и бдительного надзора. У них был свой распорядок, свой хрупкий мир. Да, не без сложностей и ограничений. Но на то были свои причины. Лучше пожертвовать безопасностью и выживать с человеком, которому готов доверить свою жизнь, чем быть членом группы, где каждый со своими тараканами в голове. Саймон знал, какие букашки живут в голове его маленького шестнадцатилетнего чуда, а она, в свою очередь, была хорошо знакома с его собственными демонами. Они были семьей, связанной не только кровью, но и общей судьбой, и это делало их сильнее, чем любые стены и укрепления.

***

Среди выжившего общества существовало негласное правило, именуемое как "правило ночи".

Все свои дела люди выполняли в рамках светлого времени суток, а с наступлением сумерек, они, словно мыши, почувствовавшие дыхание хищника, прятались в свои норы. Прятались не просто так — чем ниже опускалось светило, тем меньше становились шансы на то, что ты доберёшься до спасительного укрытия живым. И, когда последние лучи окончательно покидали город, на его тёмные, заброшенные улицы выходили они.

[Громкое рычание, отдающее эхом]

Твари, о которых шутят днём, но не издают и звука, стоит их увидеть. Непростые заражённые, вовсе не мертвецы и бедолаги, коими кличут тех, с кем может справиться даже подросток.

Мэй?

Мутанты. Некоторая часть населения обратилась в иные формы. Их называли "охотниками" или, чтобы это было не так страшно, "ночниками". Но несмотря на разницу имён, образ оставался единым.

Никто, никогда, возможно, не сообщит выжившим точную информацию о том, как давно появились охотники, сколько они уже существуют, если опираться на те первые дни — как на стартовую точку. Если брать учёт на индивидуальный опыт, то Мэй со своим отцом впервые столкнулись с первым мутантом в середине августа.

Филипп нарвался на "своего" охотника на месяц раньше, а Никсон... Впрочем, Никсон вообще не встречал ни одного. Ни разу.

"Даже сука взглядами не пересекались!" - цитата персонажа по имени [***]

Хоть и не все выжившие имели дело с охотниками, но наверняка каждый слышал о них — либо байки вечером, либо реальные рычания, издаваемые ими где-то вдалеке.

В целом, ночное время суток являлось опасным не только лишь по причине существования мутировавших тварей.

Находились смельчаки, отдающие предпочтение ночным хождениям. Зачастую эти люди либо сверх-подготовленные и имеющие четко разработанный план, либо к чертям щенячьим отбитые. Но есть и третий тип, глядя на которых, появляется улыбка на лице и цитата: "слабоумие, или отвага?"

Знакомьтесь, парень, который сейчас оказался в ловушке, лежа под машиной, окружённой мертвецами, зовут Алекс Страйдер. На дворе около одиннадцати часов ночи, а он всё ещё не вернулся в родные стены. Первые охотничьи крики прозвучали, когда стрелка часов едва достигла цифры семь.

Спору нет, адреналин тоннами выбрасывался в кровь, и Алекс жалел о содеянном... Жалел раз эдак пятидесятый, ведь подобные опоздания он допускал слишком часто. Но каждый раз ему везло. Удавалось ловить какой-то момент и избегать опасности. Даже текущая ситуация, в которую этот парнишка влип, казалась обречённой на положительное завершение. Оставалось лишь уловить нужный миг...

***

У стен Убежища

21 октября

00:40

Со стороны Севера к стенам Убежища почти вплотную примыкал густой лес, расположившийся на холмистой местности, что позволяло даже самому заметному человеку оказываться какое-то время незамеченным. Но охраной этого места было предусмотрено и такое. Линия часовых внимательно просматривала ближайший и средний северный периметры. Дополнительно, рядом был установлен мощный прожектор.

Алекс, словно "тень во тьме", крался вдоль высокой железобетонной ограды. Ему удалось миновать часовых — пройти через давно найденную слепую зону, используя, как выражался он сам, "защитно-маскировочные свойства местности". Прячась среди зарослей, сухой, но всё ещё высокой травы. В каменной вертикальной стене имелись углубления, трещины и различной формы выступы. Парнишка хорошо знал, насколько хорошо охраняется эта часть Убежища, где наблюдение более бдительно, а где — не очень. И вот он, пролез в сквозную, но неприметную из-за металлической пластины, пробоину. Ступил на мерзлый грунт. Он в безопасности.

Это личная победа! Попасть в ловушку и спрятаться под машину, полежать там, выскочить и дать деру в спасительном направлении; проскочить мимо взора караула и оказаться в Убежище.

Страйдер смог противостоять даже этой системе защиты. Но кое-чего он не учёл.

Приведя себя в порядок, отряхнувшись, Алекс (он же разведчик Убежища) вышел из темноты переулков между зданий сортировки и неспешно пошагал в сторону своего куба-дома, максимально делая вид, что всё в порядке. Настроение, несмотря на чёртов факт того, что буквально всё, что обитает снаружи, хочет тебя убить, было хорошим. Подобные вылазки для него далеко не новизна.

На подходе к своему скромному жилищу, стал шарить по карманам в поисках ключей, завернул за угол знакомой стены и...

— Кхм, — он поперхнулся. На скамье слева от деревянной двери сидел Филипп, сунувший руки в карманы, смолящий сигарету.

— Не ожидал? — спокойно ответил глава, рассматривая никотиновый огонёк. В голосе не читалось злобы или раздражения. Он будто знал.

Эпизод 3

***

Дождь давно перестал бить по хрупкому оконному стеклу. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом старого дивана и редкими каплями воды, падающими с карниза за окном. Никсон молча сидел, уставившись в одну точку. Мысли путались, но все они крутились вокруг одного — завтрашнего дня. Он пытался успокоить себя: "Все будет только завтра, а до завтра еще целая ночь... Целых пять часов."

Мёрфи заставил себя лечь, но сон никак не шёл. Его мозг работал на износ, прокручивая бесконечные сценарии того, что ждёт его впереди. Что будет завтра? Этот вопрос терзал его с момента разговора с Филиппом после утреннего собрания. Каждый вздох казался тяжелее предыдущего, будто воздух в комнате стал гуще.

***

Убежище

21 октября; 07:51

Никсон проснулся внезапно, будто кто-то выдернул его из глубин сна. Едва открыв глаза, он сразу понял: он опаздывает. В голове мелькнул образ Филиппа с недовольным лицом, что лишь добавило мотивации вскочить с дивана, наспех одеться и рвануть к точке сбора — ангару.

Он представлял, как его томно ждут команды. Собственно, неважно, какая именно — первая, вторая или третья. Где бы он ни оказался, там были те, кто его терпеть не мог. Утро чувствовалось значительно холоднее вчерашнего, но времени на долгие сборы уже не оставалось. Мёрфи решил обойтись без теплой одежды под основную и пулей выскочил на улицу.

— Черт, опоздал! — шипел он под нос, спеша через пустынные улицы Убежища. Однако, добравшись до ангара, он понял свою ошибку. Под крышей здания толпились люди, но их было значительно меньше, чем вчера. Вспомнилось про сменный график.

По мере приближения удалось рассмотреть тех, кто, как и он, проснулся пораньше и отправился сюда. Это была третья команда снабжения — десять парней до тридцати лет, уверенных и решительных, хоть и сонных. Возглавлял их молодой человек по имени Рахим, едва достигший двадцати лет.

Рахим встретил новичка холодным, изучающим взглядом. Его реакция на то, что Мёрфи - сама бесполезность, была скорее безразличной, чем презрительной. Это немного удивило Никсона, хотя он и не ожидал чего-то другого.

Внутренность ангара представляла собой просторную площадку с полом из бетонных плит. По обе стороны тянулись ящики, полки и давно сломавшиеся приборы. Чуть дальше, впритык к левой стене, находилась временная ремонтная точка. Там стоял автомобиль, похожий на "Хаммер", лишенный передних колес и держащийся на домкрате. В полумраке он напоминал забытую боевую машину, ожидающую своего часа.

Задний план ангара был завален металлоломом, коробками, ящиками и верстаком у правой стены. Парочка спальных коек, место для розжига костра и два автомобиля в углу завершали картину хаоса и импровизации. Но больше всего внимание привлекал длинный железный стол, словно предназначенный для переговоров. Вокруг него расположилась команда.

Часть ребят тихо беседовала, несколько человек курили в сторонке, ещё трое сидели рядом, сунув руки в карманы, и дремали. Лишь Никсон ощущал себя чужим среди них. Даже после резкого подъема он чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя, если быть честным, само Убежище никогда не было его тарелкой.

Вскоре вдалеке показалась знакомая фигура Филиппа. Но что удивило Никсона, так это то, что глава Убежища шел не из своей бетонки, где обычно проводил большую часть времени, а выходил из здания котельной, обеспечивающей выживших теплом.

Его внешний вид отличался от вчерашнего. На нем был черный плащ-куртка чуть выше колен с выделяющимися пуговицами, переходящими в застежку на груди. Широкие штаны, заправленные в берцы, и пистолет на поясе завершали образ. Филипп двигался быстро и уверенно, словно каждое его движение было продумано заранее.

Когда он вошел в ангар, команда начала суетиться, но легкий взмах его руки, словно успокаивающий жест, заставил всех замереть.

— Так, все на месте? — бодро проговорил Филипп, подходя к Рахиму и обмениваясь с ним рукопожатием. Никсон удивленно наблюдал за этой сценой.

"Чтобы Филипп сам подходил к кому-то и жал руку... черт, это не просто так. Понятное дело, он может сделать это по отношению к своим ровесникам, но чтобы проявить инициативу перед этим пацаном..."

Стереотипы о лидерах, слишком гордых и высокомерных, снова всплыли в голове Никсона.

"Похоже, Рахим неплохо с ним общается..."

Филипп разложил карту на металлическом столе, указывая точки для рейда.

— Отметил для тебя точки, Рахим. Ориентир берешь по ним, — вещал мужчина, а смуглый юноша послушно кивал, впитывая каждое слово. — Тут торговая улица, магазины, лавки и прочее... На Западе — спальный район. Еду и воду там вряд ли найдете, но много бытовых вещей. И... последняя точка — частные комплексы на Юго-западе, но только если время позволит. До шести вечера вы должны быть здесь.

— Да, я понял. Беру ответственность, — твердо произнес Рахим, глядя в глаза Филиппа. В его голосе не было ни тревоги, ни дрожи, лишь доверие.

— Так, — продолжил Филипп, — что у вас по боезапасу? — Хлопнул ладонью по кожаной кобуре с пистолетом.

Члены команды начали выкладывать на стол свое оружие: затворные винтовки средней мощности, полицейские "глоки", дробовик. Филипп внимательно проверил каждое оружие и боеприпасы.

— Занятно, — произнес он, явно довольный увиденным. У каждого было достаточно боеприпасов. Дополнительные минуты ушли на проверку рюкзаков и наличие запасов еды и воды.

Оставалось немного свободного времени. Кто-то решил перекусить, другие сбегали в свои жилища за дополнительными вещами. Никсон удалился переодеться в более теплую одежду. Тем временем Филипп и Рахим стояли на границе бетонного пола и грунта, выпуская ядовитый дым из легких и разговаривая.

— Ты же наверняка хочешь спросить, что это за пацаненок? — глядя куда-то вдаль, произнес Филипп.

— Это, который, как говорят многие, нихрена не делает?

— Плохо так говорить о людях, но да, это так. Пригляди за ним. Брайан отказался брать его к себе, про Джейка я вообще молчу.

— Пф, — усмехнулся Рахим, — Джейк его сожрёт к чертям.

— Я думаю, у тебя хватит нервов, чтобы продержаться с ним... Хотя бы до вечера.

— Он вообще "банка", да? — глянул юноша на Филиппа.

— Что-то между. Граничит, и очень близко. У меня много работы, а так, я бы и сам им занялся. Спрашивал у него позавчера, умеет ли он стрелять...

— И? Умеет?

— Да если бы. Но, все же, это смело с его стороны. Займись им, обучи, направь... — Филипп сунул руку в карман штанов, достал связку ключей и протянул один из них Рахиму. — Поедешь на моей машине. Держи связь со мной, отчёт об обстановке или по происшествию. Все, давай, побежал, пацан.

Филипп шутливо толкнул юношу в спину, и тот, уловив редкую волну настроения, улыбнулся. Он быстрым шагом направился к парковке, зазывая за собой товарищей по группе.

***

Рахим стал жителем Убежища спустя месяц после его основания — в тот период, когда это место представляло собой не что иное, как хаотичный набор полуразрушенных строений и временных укрытий. Несмотря на то, что Филипп Агостьен уже взял на себя роль лидера, инфраструктура была крайне примитивной. Система отопления отсутствовала, а въездные ворота так и не были установлены. Всё пространство ангаров напоминало поле битвы: грязь, груды мусора, сломанные механизмы и разбросанные запчасти. Общежития жилого сектора выглядели ещё более удручающе: осколки стекла, кучи мусора, ржавые металлические конструкции и ветхие тряпки создавали ощущение, будто каждое помещение пережило взрыв или пожар. Инфраструктура в те первые месяцы существования Убежища была скудной, а численность его обитателей составляла лишь малую долю нынешней. Иерархическая система была примитивной и однотипной, где главным принципом было "сильный защищает слабого", но при этом каждый сам за себя.

Филипп, несмотря на усталость и постоянное давление обстоятельств, начал активно заниматься улучшением Убежища. Он не спал ночами, планируя, изучая и экспериментируя. Его усилия постепенно превратили это место из хаотичного лагеря в относительно организованное сообщество. Именно в этот период Рахим проявил себя, вызвавшись стать помощником Филиппа. Юноша не только помогал с текущими делами, но и проявлял инициативу, предлагая идеи по улучшению быта и безопасности Убежища. Это привлекло внимание Агостьена, который быстро осознал потенциал парня. Филипп начал обучать Рахима всему, что считал важным: обращению с огнестрельным оружием, навыкам ближнего боя с использованием колющих и режущих предметов, а также тактике выживания. Лидер Убежища уделял много времени своему подопечному, объясняя сложные моменты, поправляя ошибки и давая ценные советы.

Несмотря на свой юный возраст, Рахим оказался способным и быстродействующим учеником. Его мораль и личностные качества ещё не были до конца сформированы с точки зрения взрослого человека, однако он обладал уникальной чертой — готовностью учиться и адаптироваться. Контакт между Филиппом и Рахимом сложился практически сразу, что вызывало восхищение среди других жителей Убежища. Многие наблюдали за их взаимодействием как за примером наставника и ученика, где старший передаёт опыт и знания младшему. Однако первое время Ризэ (фамилия Рахима) испытывал лёгкий страх перед Агостьеном.

Характер Филиппа был известен своей строгостью и непреклонностью. Он ненавидел лжецов, предателей и выскочек до такой степени, что даже одно упоминание этих слов могло вызвать у него холодную ярость. Он был человеком сдержанным, редко проявляющим яркие эмоции. Эти черты его характера вызывали у Рахима чувство тревоги и дискомфорта. Однако со временем молодой человек начал привыкать к лидеру, понимая его методы и мотивацию. Сегодняшние отношения между ними качественно отличаются от тех, что были вначале. Рахим теперь может позволить себе многое, что другим недоступно. Например, входить в кабинет Филиппа без стука — право, которым могут похвастаться лишь немногие. Он свободно садится за его стол, использует его стул и даже иногда принимал важные решения в его отсутствие, разумеется, предварительно посоветовавшись с такими же людьми, получивших расположение и доверие. На первый взгляд, это мелочи, но каждая из них символизировала доверие и уважение, которые Филипп питал к этому юноше.

"Если Филипп жмёт тебе руку, значит он тебе доверяет, а если он тебе доверяет - чувак, ты выиграл эту чёртову жизнь!" - Брайан Кеннеди.

***

Мэй медленно открыла карие глаза, и первое, что она увидела, был потолок — отсыревший, покрытый трещинами, словно старик, несущий на себе груз прожитых лет. Воздух в комнате был тяжелым, пропитанным сыростью и холодом, который полз по полу и обжигал ступни даже через теплые носки. Она проснулась от звуков — знакомых до боли, будто эхо апокалипсиса билось о её сознание, заставляя его пробуждаться. Кровать располагалась прямо возле окна, и все, что требовалось от неё в тот момент, — это принять сидячее положение.

Сознание ещё не до конца очнулось от дремоты, когда Мэй, оторвав голову от подушки, увидела их. Около сотни мертвяков — бесконечная процессия кошмаров, шагающих не только вдоль улицы, но и пересекающих газоны частных домов. Они двигались медленно, как призраки, но их стоны были живыми, реальными, пробирающими до костей. Девушка замерла, её разум пытался осмыслить происходящее, но инстинкты уже начали действовать.

Адреналин ударил в кровь, как будто кто-то вылил ледяную воду на голову. Веки, едва не смыкавшиеся секунду назад, теперь распахнулись так широко, что казалось, будто её глаза способны пронзить саму темноту. Мэй юркнула обратно на подушку, ощутив её тепло затылком, а затем, словно жидкость, бесшумно скатилась с кровати на пол. Её рука инстинктивно потянулась к тумбочке, где лежал боевой пистолет — тот самый, который отец вручил ей после первой серьёзной тренировки на стрельбище. Холод металла успокаивал, напоминая, что она не беззащитна.

Стоны тварей доносились только с улицы. За дверью дома царила тишина — зловещая, непроницаемая. Но даже эта тишина не могла убедить Мэй, что внутри их убежища никого нет. Входная дверь запиралась на три замка-защелки, дополнительной защитой служила металлическая пластина, выполнявшая функцию шлагбаума, надёжно удерживающая любую нагрузку с той стороны. Но опыт научил её и отца тому, что безопасность — это всегда иллюзия. За месяцы выживания они сталкивались с ситуациями, которые изначально казались безобидными, но в итоге оборачивались настоящим кошмаром. Например, однажды мертвяк пробрался к ним в салон автомобиля, застряв в проёме так, что его челюсти клацали в десяти сантиметрах от лица спящей Мэй, которая, надев наушники, пыталась забыть о мире.

Именно поэтому они всегда различали грань между безопасностью и её иллюзией.

Чтобы не допустить ошибок и быть готовыми действовать сообща, они использовали рации. Военные, перепрошитые устройства с единым каналом связи, на который невозможно было выйти с других устройств. Саймон пользовался ими во время спецоперации в Бразилии, и теперь эти рации стали неотъемлемой частью их жизни. У Мэй прибор крепился "крабиком" к груди её белой тёплой пижамы с голубыми и красными узорами. Прежде чем связаться с отцом, она нажала на неприметную клавишу чуть ниже основной. В такие моменты тишина была её лучшим другом.

В ответ — ничего. Только стоны мертвецов, беспорядочно смешивающиеся, пробивались через пыльное окно. Но вдруг...

Короткая, ощутимая вибрация в ответ, отдающая в грудь — можно разговаривать.

— Па, ты это видишь? — Негромко, слегка хрипло произнесла Мэй, не отрывая взгляда от потока мертвой массы.

— Да, я вижу это. Как там у тебя? — Голос отца звучал спокойно, почти равнодушно.

— Порядок. И будильник не нужен.

— Идут на Восток, к высоткам. Сиди тихо, не светись. Дома чисто, встретимся в гостиной. — Не дожидаясь ответа, отец прервал связь.

Только сейчас Мэй ощутила озноб. Октябрь не лето, черт бы его побрал. Быстро одевшись и накинув на плечо рюкзак, она отодвинула засов и вышла в коридор, поглощённый полумраком. В гостиной маячила могучая фигура Саймона.

— А у тебя всё в порядке? — Пряча пистолет за спину, под одежду, задала вопрос девушка.

— Да, милая, — ответил мужчина, грубовато вогнав заряженный магазин в пистолет с характерным металлическим щелчком.

— И чего они... Куда идут?

— Не знаю, — сухо прозвучало. — Главное сейчас, чтобы они к нам не пожаловали.

— Высотки говоришь? — Двинула бровью Мэй.

— Их явно что-то привлекло. — Саймон уселся на диван, будто не замечая напряжения в воздухе.

— Или, — сложила руки на поясе девушка, — кто-то. Не находишь?

— В целом, не наше дело... Мы же не ищем группы. Группа — это проблема. А они нам ни к чему... Переждём, пока они уйдут. Пошли, пока что, позавтракаем...

Сотня с лишним мертвяков — повод для волнения. Да, несомненно. Но главное не сама толпа, а то, что послужило её возникновению. Мэй и Саймон не видели повода для действий, ведь мертвяки шли мимо, не подозревая о прячущихся. Это был яркий пример психологической стойкости и трезвости ума.

***

По грунтовой дороге, усеянной крупными камнями, мусором и опавшими листьями, двигались два автомобиля. Впереди шёл внедорожник Филиппа, покрытый укреплёнными пластинами. За ним следовал скромный чёрный седан, побитый временем. До города оставалось ещё некоторое время, но для бывалых снабженцев Убежища эти минуты летели быстрее, чем для Никсона, который предпочёл занять место на заднем сиденье. Хотя вряд ли кто-то позволил бы ему поступить иначе.

Перед глазами Никсона маячила коротко стриженная голова Рахима за рулём, справа от него — более пышная и светлая шевелюра его напарника. Между ними простирался мёртвый серый пейзаж, веющий холодом. На выезде из Убежища перед неопытным, но любопытным взором Никсона предстали полупустоши. Чем дальше они отъезжали от ворот, тем чаще встречались заросли травы, а затем деревья, плавно переходящие в густеющий лес.

Небо казалось одинаковым везде. Но что-то цепляло паренька. Серая пелена, затянутая унынием облаков, если наблюдать её из-за стен Убежища, казалась ничем не примечательной, даже скучной. Прибыв в августе, он видел только эту картину. Единственное, что хоть как-то менялось внешне, были заросли растительности, в отличие от неподвижных строений и вмонтированных в землю стен. Сейчас реакция Никсона была другой. Покинув безопасные стены, он первым делом взглянул на небо и почувствовал тревогу. Та же серость и тоскливость, но что-то не давало ему покоя.

"Спокойно, ты просто давно не выходил наружу, это нормально... и вовсе не страшно"

— Все в порядке?

"Идиот, не слушай этого правого! Ты в опасности, лучше валить обратно!"

"Что именно тебя пугает?"

— Никсон.

"Его все пугают! Потому что тут опасно всё!"

"Не нужно отступать, Никсон"

"Скажи этому пацану, чтобы разворачивался, вне стен опасно, каждый шаг — неоправданный риск!"

"Что страшнее: неоправданный риск или быть отвергнутым Филиппом?"

— Никсон! — окликнул Рахим, заметив, что парень застыл, уставившись в одну точку уже несколько минут. Мёрфи вздрогнул.

— Да... Что?

— У тебя, — в зеркале заднего вида было видно, как ассистент Филиппа приподнял бровь, — всё хорошо? Тебе не плохо?

Никсона подташнивало, но не настолько сильно, чтобы ответить положительно.

— Д-да, я в порядке. Просто размышлял.

— Если что, говори, мы остановимся.

Мёрфи не ответил и продолжил наблюдение. Помимо пелены облаков, внимание привлёк лес. Он не казался враждебным, сквозь кроны деревьев можно было рассмотреть происходящее дальше. Никаких посторонних движений — лишь деревья и местами возвышающийся, то снижающийся рельеф. Глядя на осеннюю чащу, Никсон почему-то успокаивался.

Окружение менялось по мере отдаления от Убежища и приближения к городу. Лес и перепады высот сменились более открытой местностью, напоминающей сельскую. Справа, среди сухой высокой травы, стоял одинокий дом без огороженной территории и пристроек. Выбитые стёкла, дыры в крыше, но целая дверь. Когда Никсон сосредоточился на постройке, в голове словно кто-то нажал самую низкую и зловещую клавишу пианино.

Чуть позже дорога сменилась на гравийную, и парень заметил железнодорожные пути, пересекающие её поперёк. Одна ветка уходила на северо-запад, другая — на юго-восток. Перед тем как автомобиль проехал по шпалам, взгляд Никсона выхватил металлический указатель направлений. Зелёный фон и белые буквы с цифрами перекрывала надпись баллончиком:

"Их не существует"

Никсон не нашёл сил спросить, что значат эти слова. Возможно, даже те, кто их написал, уже забыли.

Лес снова возник из ниоткуда. Впереди показался перекрёсток, где стояли брошенные, поглощённые временем машины. Когда-то здесь произошла авария лоб в лоб. Рахим плавно повернул влево и прошипел:

— А я-то думал, куда они делись...

Невидимая черта была пересечена. Теперь две машины вторглись на чужую территорию. Впереди замаячили фигуры, которые, хотя и выглядели человеческими, быстро оказались заражёнными. Опытные снабженцы почти никак не отреагировали на них, но для Никсона, впервые за долгое время оказавшегося вне Убежища, это стало событием. Для группы мертвяки были целью, которую нужно устранить. Мёрфи же видел в этих существах настоящих монстров. Он чувствовал каждой клеткой тела, что эти твари, не знающие боли, страха и мыслей, могут изменить жизнь навсегда — лишить её. Им было наплевать на угрозы. Они не боялись и всегда стремились убить.

Все эти мысли казались вечностью. Автомобиль миновал заражённых, которые через мгновение заковыляли вслед, теряясь в дорожной пыли. Сердце Никсона забилось чаще. Рядом с ним сидел мужчина лет двадцати пяти с заметными морщинами и едва пробивающейся бородой. Внешность его могла показаться непривлекательной, но внешность часто обманчива. По нему нельзя было сказать, что он в Убежище с самого начала. Глядя на сжатого цепями собственной тревоги Мёрфи, он задал, очень точный вопрос:

— Как ты выжил?

Прямо в десятку, в самое нутро

— А? — оглянулся тот. — Ты мне?

— Да. Как так вышло, что ты выжил? — Бровь мужчины приподнялась. Что-то в его тоне и выражении лица было не так, но Никсон старался не смотреть на него слишком долго.

— Так получилось.

— Тебе повезло? — Лёгкая ухмылка проскользнула по лицу.

Рахим начал чаще глядеть в зеркало заднего вида.

— Да. Наверное. — Никсон предпочёл не защищаться. Попахивало пассивной агрессией.

"Лучше отвечать и не огрызаться?"

— Вот это везение... Когда ты пришёл к нам?

— Несколько месяцев назад.

— Это растяжимое понятие, парень. Так, когда ты пришёл?

Тяжесть обстановки стала ощущаться и у пассажира спереди, справа от Рахима.

— В августе. — Никсон сглотнул.

— То есть, ты большую часть времени после этого пиздеца провёл на улице?! — удивился тот, в его словах читался сарказм, пропитанный издёвкой.

— Получается так. Мне и, правда, повезло.

— Везунчик. — Вновь саркастически выразился напарник.

Гравий и камни под колёсами сменились старым асфальтом. По краям дороги выступали металлические ограждения, за которыми начинался резкий перепад, полноценный обрыв. Обстановка внутри салона становилась всё более напряжённой, а пейзаж снаружи не внушал уверенности и позитива. Позитивный настрой Никсона окончательно улетучился, когда он увидел серые, словно в тумане, высотные здания города. Мертвецов стало больше: кто-то бесцельно бродил, кто-то был давно убит или придавлен. По противоположной полосе стояла пробка из машин, перевёрнутых и разбитых. Разложившиеся, разорванные, реже обугленные тела лежали повсюду. Покосившиеся фонарные столбы, некоторые и вовсе упали. Местной достопримечательностью этого участка пути стал путепровод (дорога над дорогой), с которого свисал мертвяк. В Убежище его называли "пугалом".

Никсон был уверен, что его моральное и психологическое состояние хуже уже не станет — он вышел из зоны комфорта. Но ошибся. Он поник ещё сильнее, когда Рахим, взяв рацию, произнёс:

— Филипп, это Рахим. Мы въезжаем в город.

Продолжение следует...