Ирис и ромашка

— Ты куда? — Ира поймала Севу за укладкой рюкзака. После вчерашней ссоры занятие выглядело подозрительно.

— Кирилл в поле позвал. Под Тверью городище второй год копают. На недельку-другую смотаюсь и вернусь.

— А работа?

— Отпуск взял.

— Удобно устроился, — Ира негодовала, но после вчерашнего старалась держать себя в руках, — захотел — уехал, захотел — приехал, отпуск в своё удовольствие тратишь. Как будто меня нет. Не боишься, что замки сменю?

— Да брось, Ир. Отдохнёшь.

Сева попытался чмокнуть подругу в нос, но Ира отвернулась. Небольшую вину Сева чувствовал: Ира права, он не хотел выяснять отношения и бежал. Но не сменит же замки, вправду. Тем более в съёмной квартире. Посидит одна, успокоится. Не первый раз, в конце концов.

Павел Иванович обрезал засохшие листья домашних горшочных растений и не переставал удивляться:

— Опять не сидится. Дались тебе эти раскопки. Мы с тобой своё отъездили. Найдут, не найдут — не наша забота. Чем тебе в музее не дело? Копайся в своих архивах; кому консультация нужна, сами наведаются, — Павел Иванович перестал щёлкать ножницами и задумался. — Постой, да ты небось сама напросилась.

Серьёзная Людмила Леонидовна с характерным желобком между бровями улыбнулась открытой детской улыбкой.

— Павлуш, чувствую я. Найдут.

Павел Иванович обречённо выдохнул. Шестьдесят три года, а его Люда никак не угомонится: выпросила себе место консультанта при монастыре, чтобы хоть так поучаствовать в раскопках городища.

— Ну с чего ты взяла?

Людмила Леонидовна положила стопку одежды на диван и взялась объяснять:

— Павлуш, сходится всё. Записи Тихомира монахи под видом трудов по медицине сохранили, сам он в церковных списках указан как погибший при пожаре. Значит, жил он там до последнего, и капсула где-то должна остаться. Пожар пожаром, но такую ценность Тихомир хранил припрятанной, сомнений не может быть.

Ножницы снова защёлкали. Ох уж эта её мечта отыскать ирис с ромашкой.

— Люда, даже если найдут, тебе что с того? Посмотришь потом в обычном порядке. Не обряд же ты собралась проводить.

Ответа не последовало, и Павел Иванович на мгновение усомнился в здравомыслии жены.

— Люда, глупостей не говори.

— Я ничего не сказала. Ты сам.

— Люда!

Сева вторую неделю жарился под солнцем. Ковырял грунт в отведённом ему квадрате, снимал слои земли, скидывал в отвал, фиксировал находки, если были, — простая полевая жизнь. Но полностью отключить голову от проблем не удавалось. Ира продолжала обижаться. Не так активно и упрямо, как в начале, и всё-таки по её тону Сева слышал, домой рано: не очень-то его там ждут.

Чтобы поговорить по телефону, приходилось подниматься на холм к темностенному угрюмому монастырю. Связь была только там. Видимо, организована для священнослужителей. Покой святого места нарушать не следовало, и Сева, общаясь с родными, старался держаться ближе к опоясывающей монастырский двор стене и говорить вполголоса. Получалось не всегда.

— Да с чего ты взяла, что я тебя не люблю?! — ответил на очередной выпад Сева и услышал тишину, означавшую, что разговор окончен.

Несколько минут думал, как поступить. Истерики на пустом месте порядком утомили. Ире постоянно требовались доказательства, что она для него важна. Сева не понимал, чего ей не хватает. Живут вместе — что здесь не понять? Можно было перезвонить и разобраться, но трубка почти села, а просить доступ к розетке не хотелось. Позже. Пусть Ира помучается, а Сева пока покопает. В поле всё становится проще и понятнее: снял грунт, сбросил, повторил.

По покатому монастырскому двору идти было неудобно, но Людмила Леонидовна шаг не сбавляла, она намеревалась остановить давно приглянувшегося молодого человека.

— Подождите! — крикнула она, чувствуя, что не успевает.

Сева посмотрел на пухлую женщину в светлой двойке, состоявшей из юбки и блузки в мелкий цветочек, и поздоровался.

— Вас как зовут? — тоном учительницы потребовала женщина.

— Сева.

— Меня Людмила Леонидовна. Пойдёмте, Всеволод, прогуляемся. У меня давно к вам разговор есть.

Сева сунул телефон в карман шорт и, ведомый активной, хоть и немолодой, женщиной, пошёл к воротам. На раскопках кого только не встретишь. Возможно, женщине нужна помощь, о которой в монастыре попросить некого — вот и ждёт, когда кто-нибудь из архов поднимется на холм.

Разговор получился интересный. Сева и Людмила Леонидовна шли вкруг монастыря восьмой раз.

— Давайте ещё разок, — Севе требовалось удостовериться, что взрослая и внешне здравомыслящая женщина-архивист из серьёзного московского музея его не разыгрывает. — Монах Труан, по совместительству алхимик, смог завершить эксперимент и, боясь преследования инквизиции, перебрался в Тверское княжество. Устроившись под новым именем Тихомир, сдружился с местными церковниками и передал им свой труд на сохранение. Но капсулу оставил у себя. И так как он занимался обработкой металлов, вы приблизительно можете указать квадраты, где искать.

— Всё верно.

— И вы хотите, — Сева понизил голос, хотя в жаркий обеденный час архи прятались в палатках, и поблизости никого не было, — чтобы я нашёл капсулу и, не регистрируя, передал вам.

— И это верно.

Сева залез указательным пальцем под намотанный на манер банданы платок и поскрёб вспотевшую голову.

— Могу я узнать, зачем?

Людмила Леонидовна, ничуть не смущаясь, взяла Севу под руку и задала самый странный для текущего разговора вопрос:

— Всеволод, вы верите в любовь?

Сева сам себе не мог объяснить, как оказался втянут в преступный сговор с архивистом. Это ведь срок до шести лет! Но страсть Людмилы Леонидовны была столь заразительна.

— Мы смотрим на прошлое через запылившиеся до черноты стёкла веков, — с жаром говорила она. — Машину времени никогда не изобретут. А здесь, представьте, вы сможете увидеть их лица, услышать голоса, узнать историю из первых уст. Я бы хотела провести эксперимент, как положено, но вы ведь понимаете, что несостоятельность алхимических воззрений давно доказана, и никто не поверит. И не позволит портить находку ради проверки неаргументированной теории. Но Труан описал процесс предельно точно. Думаю, на случай, если самому сделать обратное обращение не получится. Видимо, он надеялся на последователя, готового завершить его начинание. Это мы с вами, Всеволод. Такой опыт доступен только горячим сердцам. Не бескровной холодной науке. У вас, юноша, горячее сердце?

Да, вот так она его и уговорила. Потом дала описание капсулы и координаты квадратов, где искать и куда поглядывать. Обещала сделать подмену записей и фото, если понадобится, — все документы по раскопкам сейчас проходили через неё.

По словам Людмилы Леонидовны, ирис и ромашка более шести веков ждут возвращения к жизни. И Всеволод поверил. Тут уж либо архивист сумасшедшая, и Сева купился на иногда свойственную психам убедительность речи, либо он увидит алхимическое преображение. Сколько людей на планете могут похвастаться тем же?

Отпуск закончился и пришлось продлевать его за свой счёт. Сева бы уже бросил и уехал. Но какими словами только не уговаривала Людмила Леонидовна: и «миленьким», и «лапочкой» его называла. Приводила в пример их с Ирой отношения, хотя для примера они совсем уже не годились.

— Задержусь ещё ненадолго, — успокаивал Иру Сева на исходе четвёртой недели. — Не говори глупостей, я очень хочу тебя увидеть, но у меня расчистка вовсю идёт, не бросишь. Нет у меня никакого романа!

Ира опять не дослушала и сбросила вызов. Сева понимал, попытки сохранить отношения бессмысленны. Давно надо было закрутить с кем-нибудь из лагеря и не выслушивать беспочвенных обвинений. Или нужно возвращаться домой и всё решать там. Но Людмилу Леонидовну с её беспредельной верой в успех не бросишь, хотя дураку понятно, артефакты по заказу не находятся.

Чем занималась архивист в монастыре, кроме бумаг, не ясно. Сева предполагал, что усиленно молилась, потому что к концу пятой недели капсула нашлась. В соседнем квадрате среди шлака.

Квадратом заведовал уставший и издёрганный несимпатичной работой Никита — практикующийся студент. Находки вскрылись перед самым ужином, и заниматься бережной очисткой и фиксацией Никите, если судить по мучительному стону, не хотелось. Сева предложил подменить, ссылаясь на то, что в его квадрате глухо, а здесь хоть какое-то разнообразие. Освобождённый от рабского труда Никита поспешил скрыться с глаз ответственных за раскопку, и Сева принялся за дело. Край свинцового цилиндра хранил оттиск зеркально отображённой «Е» с загнутым хвостом — символом таинства. Сева прикопал ценный артефакт с целью забрать его ночью и взялся работать мастерком чуть в стороне, освобождая прекрасно сохранившийся шлак — стекло-металлическое напоминание о последней специальности Тихомира.

Свинцовая капсула болталась на дне рюкзака, когда Сева обходил палатки и записывал пожелания архов. Людмила Леонидовна обещала подкинуть его до магазина, чтобы Сева мог закупить вкусного в лагерь. Идеальный повод увидеться и побеседовать наедине в салоне старенького «Рено».

— А вы мне не верили, дорогой, — отъезжая от монастыря, улыбалась Людмила Леонидовна. — Завтра же заканчивайте с раскопками, поедете со мной в Москву. Должны же вы увидеть результаты своих трудов! Артём поможет вскрыть капсулу. Он мой старый знакомый — стажировались вместе, так что за его молчание можете быть спокойны. После вернётесь домой.

Во рту у Севы пересохло, он отвинтил крышку с помятой бутылки, рассчитывая залить водой пылающий в мыслях пожар. Ситуация всё больше напоминала классический детектив. И Сева, как назло, оказался не на той стороне закона. Не кончилось бы это не той стороной решётки. Ещё перспектива разговора с Ирой. Что он ей скажет? Что они не подходят друг другу? Банальность.

— Подумать только, почти шестьсот лет ожидания, — сама с собой беседовала Людмила Леонидовна, не слишком уверенно объезжая кочки грунтовой дороги. — Как думаете, вы бы так смогли, Всеволод?

Сева не ответил. Он живёт не в тех реалиях, ему такие решения принимать не требуется.

— А ведь история — это не только раскрытие тайн, но и чужой опыт, который можно перенять или отринуть. Согласны?

Людмила Леонидовна поглядывала на Севу. По обрывкам телефонных разговоров догадаться о характере проблем молодого человека не составило труда. Людмиле Леонидовне они отчасти казались смешными, потому как эту часть пути с Павлушей они прошли очень давно, и, как оказалось, настоящие сложности ждали в другом возрасте. И всё же подтолкнуть Севу в нужном направлении Людмиле Леонидовне казалось необходимым: помимо профессионального опыта имелся личный, им тоже нужно делиться.

— Вообразите, — начала она рассказ будничным тоном, — Алейдис — молодая фламандка из семьи успешных ткачей. Гийом — французский оруженосец, прибывший во Фландрию в составе компании по подчинению богатого края. Что у них может быть общего? Но чувства вспыхнули, — Людмила Леонидовна сделала паузу, давая Севе представить ситуацию. — Только брак не то что нежелателен, он преступен. И как поступить молодым людям, разделённым войной и чужой ненавистью? О побеге нечего и думать: перемещения контролировались, особенно в военное время. Как бы вы поступили?

— Не представляю.

— Думаю, у молодых людей тоже не было решения. И здесь вмешивается Труан. Наверное, он сопровождал французов, чтобы «усмирять» дух мятежных фламандцев. Возможно, исполнял роль капеллана при армии, и юноша доверил ему свою тайну. Канонический католик вразумил бы молодого человека, но Труан воспользовался безысходностью положения влюблённых, чтобы опробовать свои алхимические наработки. Смело!

Людмила Леонидовна увлеклась рассказом, глаза её горели. Столько лет непосредственного соприкосновения с историей научили её видеть в записях и предметах судьбы живых людей, а не вещи и цифры.

— Труан убедил их законсервировать души, преобразовать человеческие тела в тела растений и ждать благоприятного времени. Предположу, что Труан сам хотел вернуть Алейдис и Гийома к жизни. Но, как часто бывает, вмешался случай. Пожар, отложивший возвращение на столетия. Как вы, Всеволод? Вам нехорошо?

— Нервничаю, — вода в бутылке уже плескалась у донышка.

— Напрасно. Поверьте моему жизненному опыту, иногда рисковать стоит.

Реставратор Артём Маркович оказался довольно высоким мужчиной с седой козлиной бородкой, загибающейся на конце. Движения его были скупы и точны, словно у хирурга. Словоохотливость скорее была показная — чтобы не раздражать окружающих позицией «и так всё знаю, можете не объяснять». Сева заметил, что, обмениваясь рукопожатиями, реставратор не стал маскировать своей неприязни. Загорелый археолог-доброволец с отросшими волосами в качестве сообщника реставратора не впечатлял.

— Начнём? — Артём Маркович жестом пригласил Людмилу Леонидовну и её спутника в лабораторию.

Людмила Леонидовна сверилась с фотографиями трудов Труана и своими записями.

— Первый сосуд нужно открывать в полной тишине, — пояснила она. — Но предварительно очистить водой земной и небесной. Это станет началом ритуала.

— Что такое земная и небесная вода? — уточнил Сева.

— Дождь, — подал голос Артём Маркович, внимательно изучавший сосуд под ровным светом лампы.

— И река, — продолжила Людмила Леонидовна. — У меня всё заготовлено, — она полезла в сумку за пол-литровыми бутылочками с наклеенными бирками.

Молчать условились до полного вскрытия свинцовой капсулы. Реставратор обтёр сосуд тряпочкой, смоченной в земной воде, потом в небесной, закрепил капсулу в мягком держателе, включил вытяжку и начал миллиметр за миллиметром подрезать место спайки миниатюрным гравёром.

Когда раскрытая «лепестками» наружу капсула позволила вытащить следующий цилиндр, теперь уже стеклянный, Сева глубоко вдохнул. От напряжения грудную клетку сдавило и отпускать стало только сейчас.

Реставратор перенёс стеклянный цилиндр на другой стол осмотреть на наличие повреждений. Сева осторожно наблюдал из-за плеча Артёма Марковича. Мутное стекло не позволяло увидеть, хранится ли что-нибудь внутри.

— На этом этапе понадобится произнести молитву, — вновь обратившись к записям, оповестила Людмила Леонидовна. — Здесь приводится. И нужно использовать печать Солнца, которая закрывает и открывает тайну. Это огонь, Всеволод, — ответила архивист на вопросительный взгляд.

— Истинно так, — подтвердил Артём Маркович. — Закрыто восковой пробкой. Будем нагревать.

— Но прежде молитва, — вставила Людмила Леонидовна и вытянула перед собой руку с распечаткой текста, компенсируя небольшую дальнозоркость.

Сева узнал латынь. Слов не понимал, но звучание языка ни с чем не перепутаешь.

— Domine, protege eos in aeternum, — закончила читать Людмила Леонидовна, и реставратор взялся за вскрытие колбы.

— Вот они, — выдохнула архивист, склонившись над прозрачным боксом, где подсыхали освобождённые от воска цветы.

Сева стоял с противоположной стороны и рассматривал потерявшие цвет ирис и ромашку. Их несколько помятые лепестки по-прежнему сохраняли форму. У ромашки они смотрели по кругу, как ресницы любопытно распахнутого глаза, ирис направлял свои вверх, и лишь двумя прикрывал ромашку от воображаемого солнца.

— Всеволод, вы догадываетесь, почему именно эта форма? — спросила Людмила Леонидовна. Сева мотнул головой, сейчас близость открытия поглощала его полностью, не до разговоров. — Ирис — символ чести и власти. Мужской цветок. Ромашка — смирение и благодать. Женские добродетели.

— Что дальше? — поинтересовался подошедший Артём Маркович.

— Да-да, — заторопилась Людмила Леонидовна. — Осталось три раза обойти цветы в направлении от ромашки к ирису, кажется… сейчас проверю. Но сначала подготовим одежду. Труан описал, что одежды пали на пол после перевоплощения. Представляете, как мы смутим Алейдис и Гийома, если не позаботимся об этом заранее.

Людмила Леонидовна полезла в пакет, оставленный у двери. Сева впервые задумался, что ждёт Алейдис и Гийома, если опыт удастся.

— Как вы будете с ними общаться? — спросил Сева.

— На старофранцузском, конечно, — сказала Людмила Леонидовна.

— И где они будут жить?

— Не волнуйтесь, Всеволод, я устрою их у себя. Через время, когда они освоятся, можете навестить, если захотите. Павел Иванович вряд ли обрадуется новым жильцам, но куда ему деваться, он знал, на ком женится.

Металлический поднос, застеленный мягкой бумагой, на которой лежали цветы, опустили на свободное пространство пола. Сева и Артём Маркович встали по разные стороны от цветов с покрывалами наготове. Людмила Леонидовна начала свой крестный ход. Круг, другой. Пульс у Севы, наверное, ушёл за допустимые пределы. Последний.

Три взрослых человека стояли, глядя на выцветшие до безликой желтизны цветы, и ждали. Тишина в лаборатории стала ломкой, как сухие стебли. Нарушить её, значит признать несостоятельность идеи. Потому молчали.

Через минуту, не раньше, от подноса потянулись длинные струи, похожие на разреженный пар. Они обрисовали силуэты стоявших спиной к спине девушки и юноши. Оба невысокие. Он с широкими плечами, вытянутым лицом и прямым заострённым носом. Она худощавая, с длинными волосами и высокими скулами. Силуэты вбирали в себя пространство, будто утерянная ими материя всё время находилась в воздухе. Пока тела плотнели, в лаборатории словно становилось холоднее. Наконец, воздух всколыхнул женский вскрик:

— Dieu mon!

Артём Маркович на правах старика подошёл к Алейдис и закутал её в покрывало. Сева передал своё Гийому, который довольно быстро справился с потрясением, набросил на себя ткань и продолжил крутить головой, цепляясь за людей и предметы острым, но испуганным, взглядом. Людмила Леонидовна затараторила на певучем старофранцузском, успокаивая молодых людей.

Ключ к двери подошёл. Сева вошёл в тёмную прихожую, переходящую в длинный узкий коридор, привалил к стене рюкзак и стал разуваться.

— Ира, — позвал Сева, не понимая, почему его не встречают, он ведь написал, когда приедет.

В комнате что-то стукнуло, будто предмет неаккуратно положили на стол. Несколько спешащих шагов. Когда Сева поднял голову, Ира бежала по коридору. Пришлось распрямиться, чтобы успеть поймать её худую, как у подростка, фигурку. Ира напрыгнула на Севу, и волна волос скользнула по лицу, щекоча, блокируя кислород. Сева уже забыл, что это за ощущение.

— Приехал!

Когда Ира спустилась на пол, Сева вытащил из бокового кармашка рюкзака купленный по дороге букет.

— Ромашки и ирисы?

Не то чтобы Ира не радовалась, но было видно, ожидала другого.

— Когда я расскажу тебе легенду про Гийома и Алейдис, ты поймёшь.

Ира изучала подарок, будто он обладал невиданной ценностью. Не мешая перебирать лепестки цветов, Сева развернул Иру, обнял за талию и шаг за шагом, будто стоя на одних лыжах, повёл вглубь квартиры.

У ромашки с ирисом было мало общего, но они согласились ждать встречи, не зная о сроке. И архивист права, иногда нужно рисковать. Выбрать человека на всю жизнь — тоже своего рода риск. Почему бы не попробовать.

Благодарности

Этот рассказ — подарок для Натальи Ходыревой. Она просила сделать её любимые цветы главными героями истории. Главными не получилось, но без ириса и ромашки, рассказ бы точно не зазвучал. А без её правок выглядел бы менее убедительно.

Консультантом в вопросах археологии выступил Антон Зайцев, за спиной у которого шесть экспедиций. За что ему большое и искреннее спасибо. Прелесть иметь в доступе такого друга.

И отдельная благодарность тебе, мой читатель. Для кого мне было бы писать, если бы не ты?

Пожалуйста, если увидишь опечатки, пришли мне их личным сообщением.

И обязательно напиши отзыв. Твой отзыв — мой самый дорогой писательский артефакт. Я хочу его в свою коллекцию.

Также в серии «Чудесные рассказы»

Каприз. Новогодняя история о любви к себе и загаданных желаниях.

Швейцар. Сборник рассказов в различных жанрах фэнтези о том, как переиграть судьбу.

Танцовщица рассвета. Рассказ о современном алхимике и охоте на мавку.