Исцеление Падшего Целителя

Девятнадцатое октября, 1071 год, империя Дулия, Земли рода Кармине.

Журчание реки глушило крики на заре. Ранние лучи солнца игрались на воде и мокрой траве после ночного дождя. Деревня спала вечным сном, и ничто больше не заставит её встрепенуться. Капли падали с крыш прямо в бордовые лужи, ещё не впитавшиеся в землю. Тела были всюду. Измазанные в собственной крови, жители деревни Руллоэ смогли лишь запечатлеть посмертную гримасу ужаса и отчаяния. Деревня больше не проснëтся. Некому. Он же приехал слишком поздно.

Стоявший совсем недалеко от реки дом недавно возвели. Зажиточная семья целителя переселилась сюда недавно. Бенни вышел из дома. Он пытался избегать их. Не смотреть. В горле стоял ком, желудок вывернут наизнанку, но слëз не было. Пустота. Он боялся рассмотреть, пытался не поднимать глаз. Тщетно. Взгляд целителя, отточенный отцом, предательски цеплялся за детали даже против его воли. Он видел слишком много. Мелькнул клочок знакомого платья матери – там, где должно было быть тело, лишь алое месиво. Бабушка умиротворенно лежала на спине с пробитой грудью – убита быстро, без мучений. В сердце. Бенни отводил взгляд, но всë равно его взгляд упал на верхнюю половину тела служанки с пустыми глазницами. А у порога лежала маленькая рука младшей сестры, все еще сжимавшая тряпичного зайца. Только рука. Эта деталь вонзилась в мозг ледяной иглой. Старшего брата он распознал в кровавой каше за изгородью.

Отца не было среди мертвых. Бенни догадывался почему. Мать писала письма, пока он, молодой целитель, гостил в замке рода Кармине. Играл чуть ли не в жениха для их старшей дочери. Она писала, что отец сильно заболел, как и половина деревни. А потом пришёл другой целитель, и вылечил. Вылечил — звучало горько на фоне того, что видел сейчас Бенни. Может, если бы он был здесь, то этого бы не произошло. Но он строил свою новую жизнь, пока его родной край превращался в пепел.

Отчий дом был проклят с этого дня главой семейства. Виной тому был тот целитель – пришлый, с длинными чёрными волосами. Бенни почти ничего не чувствовал. Не передать словами. Страх? Гнев? Вину? Сквозь ледяную пустоту пробивались лишь осколки отчаяния и чувство потери. Ногти впивались в ладони до крови. Дыхание срывалось, замирало. Он мелкими шагами побрел к реке. Рухнул у подножия старого дуба, под которым когда-то слушал байки прадеда.

Прадед, старый авантюрист, чьи дикие истории будили в нем бунтарство до десяти лет, говорил: с восходом солнца приходит осознание и решительность. Древний ритуал – после великой потери обратиться к восходящему солнцу. Оно дарит прозрение. Но спустя час Бенни его не получил. Лишь едкое, разъедающее презрение резалось в душе. К себе – за то, что не был здесь. К отцу – за то, что не смог вылечить деревню сам. К тому целителю, что совершил такое. К семье – отдавшей его в золотую клетку Кармине, лишив последних мгновений с родными. К самому роду Кармине – отнявшему эти мгновения. К своему страху, с детства терзавшего его о подобном дне. К прадеду – чьи предостережения о ненадежности мира теперь звучали зловещим эхом: он был прав.

А Мир жил. Река – журчала. Солнце – слепило и жгло. Трава – тянулась к свету сквозь запекшуюся кровь. Облака – плыли. Только Руллоэ было мертво. Рядом с дубом, к стволу которого прислонился Бенни, из земли пробился росток. Он коснулся его молодых листков подушечками пальцев, ощутив хрупкую, упрямую жизнь. Затем встал. Отряхнулся. Ушел прочь от реки, спешно перебирая ногами. Не оглядываясь.

Целители исцеляют тела. Отец Бенни был целителем. Бенни был целителем. Тот пришлый тоже звался целителем. Но никто из них не мог исцелить эту гниющую опухоль на сердце, этот мертвый шрам. Ни отцовскими снадобьями, ни материнскими молитвами. Прадедовы уроки, уроки стали и выживания, прорезали ледяную пустоту яснее восхода. Только меч – настоящий, острое, беспощадное и горячее железо – мог вырезать эту заразу. Как гниющую гангрену.