Исчезновение атомохода

От автора:

Атомного ледокола, описанного в этой загадочной истории, на самом деле не существовало. Данная книга является полным и вольным вымыслом автора, который позволил себе изложить выдуманные им события в простой форме фантастического жанра, завуалировав их во благо интереса читателя.

Итак…

Добро пожаловать в Арктику!

Глава 1

1976 год.

Море Лаптевых.

Район восьмидесятого градуса Северной широты близ Новосибирских островов.

11 часов 03 минуты по местному часовому поясу.

Радиорубка атомохода.

Валентин Шелестяк, радист узла связи, откинулся в передвижном кресле, поморщился и снял наушники, переключив аппаратуру на динамики. От громкого шума покалывало виски. Где-то он однажды читал, что музыка для человеческого слуха слышна в диапазоне от 20 герц до 20 килогерц. Это предел слышимости. Тут и проверять было нечего. От скуки и безделья Валентин решился на своеобразный опыт: сможет ли его ухо выдержать громкость звука выше по регистру той, о которой он читал? Получилось даже забавно: если бы не барабанные перепонки, готовые выскочить на соседнюю палубу, вполне можно слушать и дальше.

— Ну уж нет! — проорал он зеркалу, висящему напротив, перекрикивая бешеный шум динамиков. — Глухим я себя не сделаю!

В рубке связи царил тот творческий беспорядок, когда от нечего делать совершенно забываешь об уборке. На столах с аппаратурой валялся вчера забытый стаканчик с остатками кофейной гущи. Рядом сиротливо лежал блокнот с набросками обнажённых женщин — любимым хобби Валентина. Тут же примостился вахтенный журнал, в который и заносить-то было нечего. Их экспедиция продолжала двигаться своим ходом, за последние дни ни претерпев никаких кардинальных перемен. Всё было скучно, однообразно, уныло. За бортом сплошные белые поля ледяного покрова: ни земли, ни островов, ни чаек. Ни души: одни снега, как сказал бы их старпом Брянцев, суровый мужик сорока пяти лет. Самому Валентину было едва за тридцать. Сейчас он сидел в рубке и бездельничал, сменив своего напарника полтора часа назад. До сдачи дежурства оставалось четыре с половиной часа. В рубку заглянул Кузьмич, старший механик ледокола. Этому было уже за пятьдесят.

— Скучаешь?

— А что делать? Эфир пустой уже какие сутки. Ни ответа, ни привета с материка. Плывём, как в вакууме. Кругом лёд, ни души.

— А ты всё голых барышень рисуешь?

— Посмотрел бы я на тебя от безделья. Через каждый час отстукиваю на ключе позывные, чтобы нам хоть кто-нибудь ответил. Всё напрасно. Мы как в каком-то глухом коконе. Нас не слышат — мы не слышим. Что там на мостике?

— Капитан в гневе.

— Ну, ясный перец! Сколько уже плывём в пустом радиомолчании. Такое ощущение, что о нас попросту забыли.

— Или потеряли, — наливая кофе, загадочно добавил тот.

— Как это, потеряли?

— Запросто. Океан-то велик!

— Но не с нашим же оборудованием! Стационарные приёмники — одни из лучших в мире. Уступают только американцам и японцам. По ним можно ловить хоть Австралию, хоть Антарктиду.

— Ты ещё до Марса доберись, — хмыкнул Кузьмич. — Толку от твоих приёмников, если даже Новосибирские острова поймать не можем. А они ближе всех. Порт Тикси тоже молчит.

— Вот я о том и говорю! — обозлился Валентин. — Аппаратура в порядке, всё работает по часикам, а поймать радиоволну не в силах.

— Капитан послал меня, чтобы я узнал, вышел кто на связь?

— Передай, что ни хрена не вышел. Мы как на «Титанике». Сами передавать можем, а получать радиограммы — тишина как в желудке у негра.

— Почему у негра? — поднял брови Кузьмич, отпивая кофе, направляясь к двери.

— Потому что пусто, тундра ты недалёкая. Когда желудок полный, он урчит.

— А когда голодный — нет?

Шелестяк только отмахнулся. Кузьмич покинул рубку и направился к мостику, поднимаясь на две палубы выше. Командиру судна он нёс второй стаканчик с кофе.

***

Атомный ледокол нового поколения 1969 года выпуска, флагман Советского Антарктического флота, приписанный к порту Тикси, имел водоизмещение 16 000 тонн, четыре палубы и девять лабораторий. Почти сто метров длиной, он нёс в себе три мощных двигательных установки по 55 мегаватт каждая, питающиеся от ядерного реактора. Атомоход шёл в пустынных ледяных полях уже третью неделю, постепенно и методично удаляясь от Новосибирского архипелага навстречу географической точке Северного полюса.

— Миновали под днищем котловину Подводников, — донеслось в капитанской рубке. — Приближаемся к котловине Амундсена, ребята!

— «Подводников» — так и названа?

— Да. В честь подводников.

— Спасибо. Объяснил, — хохотнул кто-то.

В рубке находилось пять человек. Отдав капитану кофе, Кузьмич подошёл к старпому Брянцеву.

— Командир всё ещё в ярости? Даже не знаю, как его называть. Шкипер? Начальник экспедиции?

— Просто капитаном. Шкиперы на других суднах. Ты не заметил свечения над верхней палубой? Какая-то светящаяся сфера окутывает внешнюю антенну уже вторые сутки. Вот Данилыч и бесится. Думает, что из-за этого мерцающего облака вся наша пустота в эфире.

— Это в лаборатории что-то наколдовали, — пожал плечами Кузьмич. — Вчера мимо меня промчался взъерошенный Толик-лаборант, даже не обратил внимания, что едва не столкнулся плечом. Бросился куда-то в отсек переборки, причитая на ходу.

— Что причитая?

— А бес его знает. Схватился за голову и промчался. Что-то в смысле какого-то прокола во времени.

— Чего?

— Вот и я толком не понял. Они там у себя при опытах, якобы, прокололи какое-то временное пространство, что ли… Какую-то временную петлю. Чем прокололи, как прокололи, когда, куда — я так и не расслышал. Парень умчался наверх к внешней антенне. Наверное, как раз посмотреть, каким-таким облаком её окутало.

— И что?

— Я последовал за ним, крича во всё горло: Толик — Толик! Когда поднялся к узлу антенны, ни Толика, ни кого-либо из экипажа не увидел. А вот свечение какое-то действительно было.

— И на что оно похоже?

— На-а… — Кузьмич цокнул языком, подыскивая подходящее определение, — на мерцающее облачко, ты правильно выразился. Как светлячки во мраке. Как огни Святого Эльма. Помнишь, в морских поверьях бывалые матросы боялись этого атмосферного явления, светящегося на мачтах? Мне тоже стало не по себе.

— И Данилыч об этом знает?

— О свечении?

— Да.

— Наверное, знает. Толик ему каждую смену обязан докладывать об опытах в лаборатории. Вдруг что-то пойдёт не так. Капитан ледокола должен знать первым.

— Вот, видимо, и пошло что-то не так. Иначе бы наш сдержанный Данилыч не пребывал сейчас в такой ярости.

— Пойдём, взглянем на антенну?

— Сейчас. Сдам вахту. Обожди меня на четвёртой палубе, я сразу за тобой.

Кузьмич вышел. Брянцев сдал вахту сменщику и, кивнув капитану, последовал за старшим механиком. Поднявшись на последний уровень пятиэтажного ледокола, оба полярника миновали несколько переборок, мостиков, отсеков, технических помещений и кают. Узел внешней антенны располагался на крыше трансформаторного блока, вращаясь своим параболическим зеркалом словно телескоп в обсерватории. Рядом стояли два матроса, переговариваясь между собой:

— Говорю тебе, первый гражданский атомоход «Ленин» был спущен на воду в пятьдесят девятом году, спроси у нашего капитана. А «Арктика» — больше нашего аж на пятьдесят метров. И водоизмещение у неё двадцать три тысячи тонн, на семь тысяч тяжелее. На том и на том ледоколе нет такой антенны, способной уловить орбитальные спутники Земли.

— О чём толкуете, ребята? — подошёл Брянцев, задрав голову к вращающемуся аппарату.

— Об антенне, товарищ старпом, — подтянулись те, указав вверх. — Только что видели, как она окуталась каким-то свечением, словно в детской игрушке калейдоскопа. Замерцала, вспыхнула огнями и угасла. Несколько раз подряд. Вот, ждём следующего мерцания. Не знаете, что это? Прежде такого никогда не было. Я третий год на судне.

— Знаю, Васильчиков, знаю, что ты из старожилов ледокола. Мы вот со старшим механиком сами пришли выяснить причину. Говоришь, мерцала?

— Не просто мерцала. Сначала окуталась какой-то дымкой, потом загудела и завибрировала. Показались бегущие огоньки… — он помедлил. — Ну, знаете, типа таких, как на праздничных ярмарках или каруселях. Только огоньки были не разноцветные, а неоновые.

— Какие?

— Неоновые. Как в лампах дневного света.

Кузьмич с Брянцевым переглянулись. Старпом невесело нахмурился.

— Вот что… — указал он кивком на люк нижней палубы. — Идите, отдыхайте после дежурства. Мы сами тут поколдуем. Пока ничего никому не говорите. Хорошо?

Оба матроса пожали плечами.

— И позовите сюда Толика из лаборатории! — крикнул вслед Кузьмич. — Скажите, что старпом вызывает.

Матросы, по-прежнему оглядываясь на антенну, удалились.

— Что думаешь? — спустя минуту озабоченно спросил Брянцев.

— Если и Васильчиков такого прежде не видел, то дело действительно пахнет керосином. А он уже три года на судне. Почти на берег не сходит. Сирота, без семьи и всё такое. Постоянно на ледоколе. Почти живёт здесь. И, причём, безвылазно.

Брянцев продолжал следить за антенной. На палубе больше никого не было. Колючий, со снежными иглами ветер пробирал меховые куртки, оставляя неприятные ощущения. К этим ощущениям прибавилось что-то тревожащее душу. Что-то такое, чего оба полярника ещё не могли понять.

— Чувствуешь то же, что и я?

— Примерно, — поёжился Кузьмич, доставая неизменную трубку, заранее набитую табаком. Подкурил, прикрываясь от ветра. Задрал голову и бросил тревожный взгляд на узел агрегата. Тот застыл на месте, прекратив обороты вокруг своей оси.

— Смотри! — дёрнул он за рукав собеседника. — Сейчас начнётся. В тот раз антенна тоже остановилась, прежде чем окутаться сиянием.

И действительно. По застывшему штырю параболического зеркала пробежало какое-то свечение. Раздался тихий гул. Узел завибрировал, словно подвергся какому-то воздействию извне. Вокруг в радиусе нескольких метров сверкнуло мелкими зигзагами молний, пробежавшись разрядами по корпусу. Трансформаторный блок окутался зыбким мерцанием, вспыхивая едва заметными огоньками тусклого неонового света.

— Васильчиков прав, — отчего-то шёпотом выдавил Брянцев, с опаской отступая от трансформаторного блока. — Светится как в дневных лампах. Сейчас чего доброго шарахнет разрядом!

— Похоже на лучи Николы Теслы, — добавил, понизив голос Кузьмич. — Я такие видел по телевизору в передаче «Очевидное невероятное», которую Капица ведёт. Заметил, как извиваются? И трещат нестерпимо.

Оба поморщились от неприятных звуков, проникающих в барабанные перепонки. Свечение и гул нарастали, перекрывая даже грохот ломающихся под днищем льдин. Этот крошащийся шум преследовал атомоход повсюду, когда он вступал своей мощной громадной конструкцией в пределы расположения ледяных полей.

За спинами отворился люк и на палубу выскочил запыхавшийся младший научный сотрудник лаборатории.

— Я здесь! Вызывали? — и замер, открыв рот. Крик изумления так и не успел вырваться наружу. Его опередил вспыхнувший ослепительный свет, заставивший всех троих зажмурить глаза. Всполох свечения был настолько ярок, что Толик едва не ослеп.

— Прикрой глаза! — крикнул старший механик, в свою очередь, закрыв их рукавицей.

— Что это? — пролепетал Толик. — Откуда?

— Это мы тебя должны спросить! — обозлился Брянцев, делая ударение на слове «тебя». — Что вы там, к чертям собачьим, натворили в своей лаборатории?

— Я… — запнулся молодой лаборант. — Я не знаю. Я только помогал. Меня послали вчера посмотреть на антенну, но я ничего необычного не заметил.

— Да? Может, и сейчас не замечаешь?

— Сейчас замечаю…

Все трое стояли ошеломлённые, в испуге наблюдая, как узел антенны подвергается атаке какого-то неизвестного силового поля. Мерцающее облако, окутывая антенну и агрегат установки, расползалось пульсирующим пятном, клубясь, словно дым над печной трубой. Запахло озоном. Мерцание усиливалось с каждой секундой. По телам полярников прошла дуга электрического тока. Теперь вибрировала вся верхняя палуба. Где-то сочилась вода. Переборки и рукоятки мостиков покрылись светящимися точками. Зигзагообразная молния, в долю секунды прочертившая во всех направлениях пространство, ударила в ноги Брянцева.

— Назад! — заорал он, рванув Толика на себя. — Сейчас долбанёт!

Кузьмич, получивший разряд, прошивший его сквозь тело, стал заваливаться на бок. Потом внезапно всё стихло. Антенна пришла в движение, вибрация исчезла. Старпом убедившись, что Кузьмич в порядке, только немного в шоке, схватил парня за воротник, с силой встряхнув:

— Я спрашиваю, бес тебе в горло, какие вы опыты там проводили?

Толик хватал ртом воздух, не приходя в себя от потрясения.

— Я не… не знаю, — заикаясь, почти всхлипнул он. — Экспериментами заведует Степан Михайлович. Я только помогал.

— Сколько вас в лаборатории?

— Четверо.

— Это только в одной? А в остальных восьми?

— По двое. Остальные лаборатории числятся в помощниках эксперимента.

— Степан Михайлович, это тот которого к нам прислали из Мурманска? Хренов академик какой-то?

— Так точно. Рябышев его фамилия. Он сел к нам на ледокол в Тикси.

— С позволения капитана?

— Да. Валентин в радиорубке получил какую-то секретную радиограмму, предписывающую взять Рябышева на борт.

— Ещё что знаешь? Говори немедленно! — старпом продолжал трясти бедного парня, по-прежнему оглядываясь на вращающуюся антенну. Окутавшее его облако исчезло вместе с мерцанием огоньков, но воздух остался наэлектризован до предела. Каждый волосок на теле стоял дыбом. Казалось, всё пространство трещало от невидимых разрядов.

— Знаю, что опыты с проколом пространства должны были начаться, когда мы под днищем пройдём котловину Амундсена.

— И что?

— Вчера мы к ней подошли. Степан Михайлович с остальными участниками проекта приступил к эксперименту.

— Какого эксперимента? Есть название?

— Но это… — запнулся Толик. — Это же секретная информация… — попытался высвободиться он от крепкой хватки Брянцева.

— Ты не забыл, что я старший помощник капитана? Его заместитель? Выкладывай, иначе поведу тебя прямо к нему. Он знает о результатах опыта? И есть ли они вообще, эти результаты, кроме тех, что я сейчас видел? Ваш Рябышев что, хочет к чёртовой матери потопить корабль? Кто дал ему право заниматься какими-то сомнительными экспериментами на нашем ледоколе?

— Распоряжение поступило из столицы, — едва пролепетал Толик. — Я краем уха слышал, как Степан Михайлович говорил своему лаборанту, что как только судно минует котловину Амундсена, они произведут прокол во времени.

— Каким образом это происходило?

— Не знаю. Меня не допускали к агрегату.

— К агрегату?

— Да. Там, в лаборатории, они собрали какой-то мощный генератор с силовыми установками. Вчера запустили. И сразу начался аврал.

— Что начался?

— Аврал. Суматоха. Что-то пошло не так. Генератор заработал, выдав в помещении лаборатории нешуточный заряд энергии. Двоих отбросило к пульту управления. Сам Рябышев получил разряд электрического тока, сползая на пол. Меня почти парализовало. Помню только, как он закричал, чтобы я побежал к внешней антенне, проверить, работает ли она. Вот я и помчался. — Парень виновато бросил взгляд на Кузьмича. — Едва не сбил вас с ног.

— Это всё? — спустя несколько секунд раздумий, спросил Брянцев.

— Всё. Вернулся в лабораторию, доложил, что антенна крутится. Получил указание от руководителя проекта пока ничего не говорить капитану.

— На каком основании?

— Он показал мне правительственную радиограмму. Проект должен оставаться в секрете до той минуты, когда будет выявлен окончательный результат.

— Какой?

— По изначальному плану, эксперимент предполагал собой прокол в пространстве, выйдя из которого, ледокол со всем экипажем должен оказаться в совершенно ином отрезке временных эпох планеты.

Толик беспомощно умолк.

Кузьмич присвистнул:

— Ничего себе, картинка вырисовывается! После эксперимента мы должны оказаться в абсолютно ином времени?

— Так точно.

— И в каком именно?

— По мнению Рябышева, в какой-то эпохе восемнадцатого или девятнадцатого века.

Кузьмич присвистнул вторично, поднимаясь на ноги:

— Мать господня! Перемещения во времени? И не где-нибудь, а у нас на ледоколе? Это что ж творится! Академия наук не могла подыскать более подходящего места? Вообще там с катушек съехали?

— Как раз и планировали в ледяных полях провести эксперимент, чтобы не зацепить какое-нибудь пространство с людьми.

— Да? А наш экипаж не люди? Можно в расход пустить, в случае неудачного перемещения?

— Но всё пошло не так, — закончил Толик, виновато заикаясь, будто сам был руководителем проекта. — Что-то не сработало, что-то вышло из-под контроля, произошёл непредвиденный сбой. Сейчас я увидел то, что должно было произойти с антенной ещё вчера.

— Позавчера, — поправил его Кузьмич. Брянцев по-прежнему держал за воротник младшего лаборанта, лихорадочно что-то обдумывая.

— Позавчера, — повторил старший механик. — Я бросился за тобой, но тебя и след простыл. Как раз заметил остановившийся блок антенны, окутавшийся мерцанием. Тогда тоже палуба дрожала от вибрации.

— Выходит, дружочек, что из твоей памяти исчезли целые сутки? — задумчиво резюмировал Брянцев. — Вот что, — обернулся он к старшему механику. — Веди его к капитану. Пусть он расскажет Данилычу всё, что знает. — И, видя, как Толик пытается протестовать, решительно добавил. — Да-да. Расскажешь всё, что только что поведал нам. Без вопросов! Или хочешь быть соучастником гибели экипажа?

— Но ведь радиограмма… — пролепетал младший лаборант. — Правительственная.

— Никакая она, на хрен, не правительственная! — взорвался Брянцев. — Просто прислали из Мурманска. Какая-то кучка выживших из ума горе-учёных, помешанных на пресловутой «машине времени» в кавычках, выпросили разрешение у «Росатомфлота» поколдовать что-то в лабораториях ледокола. Им дали в распоряжение наше судно. Вот и всё.

— А как же Рябышев? — бессильно прошептал Толик. — Он ведь взял с меня слово никому не рассказывать.

— Ты кому подчиняешься, сынок? — ласково спросил Кузьмич, отчего-то прислушиваясь к звукам за бортом. — Нашему капитану атомохода? Или какому-то академику, которого увидел первый раз в жизни?

— Так-то оно так… — неуверенно выдавил из себя бедный парень.

— Всё! Разговор окончен. Веди, Кузьмич, нашего лаборанта к Данилычу.

— А ты?

— А я… — в голосе старпома послышались нотки гнева. — А я, пожалуй, нанесу визит вежливости к этому академику, чтоб его черти сожрали. Пора познакомиться с загадочным элементом, проникнувшим на наше судно. Такие ли у него полномочия, что нельзя ставить в известность даже капитана?

Толик покорно поплёлся вслед за старшим механиком.

— Как переговорю с Рябышевым, — крикнул Брянцев напоследок, — узнаю, в чём весь сыр-бор, что это ещё за хреновы перемещения в проколах времени, так сразу вернусь на мостик. Так и передай Данилычу.

— А с Васильчиковым и тем парнем что делать?

— Вызови тоже. Пусть наш капитан с ними потолкует.

На палубе было пустынно. Бросив озабоченный взгляд на вращающийся блок антенного агрегата, все трое устремились в переходы бесчисленных переборок, этажей и платформ. Напоследок Кузьмич хотел было подойти к борту, свесившись через него, чтобы развеять какие-то непонятные сомнения, прокравшиеся в его душу. Что-то было там не так, за этим бортом. Какая-то небывалая тишина. Ни скрипа льдин, ни грохота ломающихся под днищем торосов, ни звуков крошения. Подозрительное безмолвие, как в романах Джека Лондона, подумал он. Странно всё это. Вначале непонятное облако, окутавшее антенну. Затем рассказ молодого парня о каких-то проколах и загадочном полоумном академике. Теперь сплошная тишина за бортом, звенящая и необъяснимая, словно они попали в какой-то вакуумный кокон. И тишина в эфире, о которой говорил Валентин из радиорубки. Их никто не слышит, не видит, не замечает на радарах и орбитальных спутниках. Что это, как не какое-то тревожное знамение? Куда их приведут эти чёртовые опыты с перемещением? А если их УЖЕ забросило к чёрту на кулички? Необходимо срочно доставить этого парня на капитанский мостик. Заодно взглянуть на локацию, на приборы, на радары. Где звуки крошащегося льда? Почему они плывут в такой сплошной тишине?

С этими мыслями Кузьмич вёл Толика сквозь этажи переборок.

Брянцев, тем временем, уже подходил к лаборатории, с удивлением отметив про себя, как несказанно пустынно стало на корабле. Ему не попалось ни одного матроса. Ни в лабиринтах переходов, ни на палубах, ни в отсеках и каютах.

…Сочилась вода. Всё было тихо.