Искроносец. Цена Свободы

Ты когда-нибудь задумывался о том, что будет, если выйти за рамки? Делать то, что хочется. Не бояться осуждений, последствий, наказаний за содеянное? Задумывался о том, что будет, будь ты свободным, не живущим под прицелом…? Я вот думал.

В моём мире много рамок – таковы законы. Нам мало что можно сделать по нашему желанию, нужно думать, что говоришь, о чём пишешь, про что рассуждаешь, иначе можно поплатиться своей свободой, если не жизнью.

Я отправился по главной улице Уэдрин-Стана, осматривая труды, созданные нами, и всё больше погружался в мысли о прошлом.

Одними из первых ограничений стали верования, которые не соответствуют предпочтениям власти. Идеология у нас делится на два основных направления, во главах которых стоят две сестры – Верида, та, кто пожелала установить вечный и незыблемый Порядок, и Локира – та, кто захотела дать миру Свободу меняться. Ранее власть признавала оба течения и не препятствовала никакому из них. Теперь последователи Локиры подвергались гонениям, были вынуждены прятаться и очень аккуратно открывать рты. После издания закона люди начали в страхе избавляться от религиозных книг, от произведений запрещённых писателей – выкидывать их из окон, сжигать прямо около своих домов – делали всё, чтобы не попасться на глаза офицерам, что регулярно устраивали обыски домов.

Прямо передо мной стоит пожилой человек. Взгляд его направлен на полуразрушенный храм в центре площади. Окна его заколочены, о присутствующих когда-то дверях теперь свидетельствуют лишь ржавые петли. Белый облицовочный кирпич осыпался, изразцы покрылись паутиной, а поверх заколачивающих вход досок налеплен огромный плакат с надписью «Заблуждения ведут к хаосу. Вера в порядок – истинна».

Здание, бывшее когда-то центром счастья и спокойствия, теперь превратилось в заброшенную лачугу. Стабильно после визитов стражи кому-то из нашей деревни так доставалось. Старик тяжело вздыхает, собирая в себе последние силы, чтоб вернуться в свой дом.

Вокруг этой церкви раньше располагался местный рынок с продуктами. Сейчас же он опустел: после запретов пошли обязательства платить государству всё больше, обсуждать власть меньше. Год и так не из самых плодородных, а большую часть выращенного приходилось отдавать в обмен на свою относительно свободную жизнь. Люди начинали замечать неладное и выступать против новых законов, но были резко осажены, причём достаточно жестко – бунтовщики были заключены в тюрьмы, а любые собрания после этого разрешено было проводить только в присутствии вооружённых представителей власти. Император не хотел новых заговоров, поэтому учредил патрули по городам. Как последствие, были запрещены различные любительские клубы по интересам – вдруг там обговаривается бунт.

Двое мужиков, мимо которых я проходил, тоже заметили страдания старика. Слух уловил отрывки их диалога:

– Жалко беднягу. Раньше в Деспираллиуме было куда меньше ограничений.

– Согласен. Многие люди сломлены новыми правилами, кто-то потерял свою веру, а кто-то – надежду. Я слышал, в столице у них за неправильный анекдот не в кухни, а в спецприёмник отправляют. На "переучивание"

- Кошмар, а мне жена говорила – узнала от брата, что туда преподавать ездил – что там есть для детей специальные уроки идеологии! Мол, их там заставляют письма против родителей писать. На всякий случай.

Я задумался над их словами и опустил голову. Они, к сожалению, были правы: раньше прав у жителей было предостаточно. По крайней мере, нас не ограничивали в выражении своих мыслей, точки зрения, не запрещали проявлять то, кем мы являемся. Всё продолжалось до тех пор, пока правитель Альдор не исчез. Да, вот так просто.

Пуф – и нет его.

На престол тогда вступил его племянник – жадный до власти, избалованный роскошной жизнью, холодный человек. Имя ему – Ворен.

Проходя мимо местной книжной лавки, у которой сидела грустная женщина, мои мысли переместились в другую сферу. Обучение ведь тоже стало более узким – из истории вырезали целые главы, народу преподносили лишь то, что ему было необходимо знать с точки зрения правителя, и я сам в этом убеждался. У меня дома есть учебник нового и старого поколения, мне есть, с чем сравнить. И я вам с уверенностью говорю: новое издание в три раза тоньше. Империя становилась деспотией – вся власть нового монарха была направлена на усиление контроля над населением. Чего только стоили россказни мужиков: я не уверен, что все из них – выдумка.

Прямо передо мной, обдав меня грязью, пронеслась карета, обвешанная разного рода драгоценностями. Я чертыхнулся, безуспешно пытаясь оттереть пятно с рубашки. Что эта погремуха Мишурных забыла в Уэдрин-Стане? Они тут никогда не ездили... Не к добру это. Следует держать ухо востро.

Похожая участь постигла и других людей на улице: не один я оказался по уши забрызган грязью. С ненавистью провожая взглядом уезжающий экипаж, они сквозь зубы шипели проклятия в адрес Блистающих — так эти «угодные императору» называли себя, мы же дали им прозвище Мишурные.

Блистающие получали всё: знатность, состоятельность, внимание и признание в высших кругах. Для них не существовало той жизни, которая была у Простаков. Всё их время занимали праздники, приёмы у Его Величества, походы, балы, а доля сословий, стоящих ниже, была куда сложнее – нужно зарабатывать на жизнь из последних сил. Как же выглядели эти «угодные императору»? Давайте я попробую вам их описать.

Вы видели когда-нибудь свинью, одетую в дорогие вещи, сидящую за столом и смеющуюся над проблемами других? Примерно так и выглядели те самые «угодные». Мы назывались Простаками, исходя из нашего образа и стиля жизни, но, естественно, знать дала нам прозвище, а именно – Чернь. Тоже мне, любители истории.

– Крис! – вдруг послышался оклик.

Я резко обернулся, и прядь светло-русых волос упала на лоб, мешая обзору. Отбросив мешающие волосы, я увидел того, кто меня звал.

Свен, мой давний друг, такой же, как и я, несносный парень, бежал ко мне со стороны полей. Когда расстояние между нами сократилось до метра, я хлопнул его по плечу заношенной синей куртки. Он носил её всю осень, практически не снимая. Хотя и выбора у нас особо не было – мы, напомню, богатством не славимся. Я и сам хожу в тёплой, но старой зелёной рубашке.

– Неважно выглядишь, – прокомментировал Свен, кивнув на грязную одежду.

– Да это Мишура мимо проехала, пустяки, ототру позже, – махнул я рукой и поспешил сменить тему. – Ты чего так спешишь, что-то случилось? – поспешил я узнать.

– Подожди, ты сказал «Мишура»? – он нахмурился.

– Ну да. Мне тоже не понравилось, что он тут проехал, здесь им не место…

– Ну, тогда всё понятно, – перебил мою тираду друг. – Сейчас я тебе кое-что скажу, у тебя пазл-то и сложится.

Я приподнял брови. Что он имеет в виду? А Свен всё продолжал:

– На краю Уэдрин-Стана замечена группа офицеров, человек шесть, не больше. Но если они вторгнутся в поселение и вызовут помощь, нам всем несдобровать. Нужно или отвести их от нас, или... – он провёл рукой вдоль шеи.

– Я понял, – хмуро кивнул я.

Эти ребята и правда могли доставить нам неприятностей. Скорее всего, офицеры той самой «наглой» кареты. А я говорил, что не просто так они тут появились. Решать нужно было быстро: лучше увести их от Уэдрин-Стана, чем повесить на себя чужую смерть.

– Отправь на границу двух человек. Нужны спокойные, но серьёзные ребята. Пусть пойдут Ларс и Эд, они не первый раз с такой задачей сталкиваются.

Свен тут же отозвался:

– Хорошо, так и сделаем.

Он развернулся и побежал, теперь уже от меня – найти ребят. Хоть эта деревня не такая уж маленькая, но относительно молодая: её основали родители нашего поколения, когда решили отделиться от всего государства. Скрыться. Исчезнуть. Если верить отцу, то идея эта к нему пришла сразу после того, как до них с друзьями донеслась новость о смене власти несколько лет назад. Он тогда несколько семей, видящих истину в Локире, смог уговорить на побег в леса.

Полностью сбежать от этой системы, конечно, очень трудно, но так они избавились от тотальной слежки со стороны офицеров. Лишь иногда нам нужно было уводить от деревни потенциальных посетителей – только так, чтобы они сами об этом не узнали.

Так беженцы постепенно осваивали эти места, строили дома, разводили скот – всё для сносной жизни вдали от контроля. Со временем сюда съезжались люди со схожей целью: избежать ограничений в жизни и вере, что немаловажно.

Мой отец, Рагнар, можно сказать, был инициатором данного переселения. Он здесь старейшина, поэтому, когда этот мужчина входил в таверну, разговоры стихали. Не потому, что его боялись, а потому, что уважали. Седая прядь в его чёрных волосах выдавала возраст, а в глазах светилась мудрость человека. Рагнар был из тех людей, кто мог и советом помочь, и кулаком постоять за правду. Таков уж мой родитель, в противовес матушке.

Моё внимание привлёк пустой дом, при взгляде на который настроение упало совершенно. Напоминание о первом провале. Когда-то там жил мой знакомый кузнец, но любил он поговорить на политические темы во всеуслышание. И в один день, пока нас с командой не было в деревне, офицеры устроили набег на стан, где в это время и разглагольствовал бедняга. Жители говорят, что его тут же скрутили, выпытали адрес, и, опечатав дом, увезли прямо с площади.

Я очень долго корил себя за этот момент – оставил стан без опеки и защиты. Я несу ответственность перед всем населением, и этот случай лишь доказывает то, что я ещё слишком слаб. Я должен быть внимательнее, серьёзнее.

Мысли мои вернулись к новому императору. Предыдущий правитель не подпускал его к управлению, так что Ворен прождал около двух десятков лет после своего совершеннолетия, прежде чем получить престол. За это время сердце его очерствело, осталась в нём лишь злоба и жестокость к окружающим – вот кого совесть не грызёт за проступки, коих за ним числится, наверняка, немало.

Да, мой отец, в отличие от него, показал себя хорошим лидером. Он руководствовался нуждами народа, а не сугубо личными прихотями. Теперь, будучи его приемником, мне нужно вести народ за собой. Но вот только прятки от властей – не то, чего хочу я и мои друзья. Нам нужна свобода, и мы готовы за неё бороться.