Испепеляющее касание

- Держи, с меня хватит, - я хлопнул по растрескавшейся от старости столешнице рукой. Но звук был не глухой, а звонкий, ведь о дерево ударился металл. Когда я убрал руку, Семён увидел перед собой серебристого цвета значок президента шахматного клуба. Отталкивающее, слишком бледное лицо восьмиклассника Семёна вытянулось от удивления, он начал мерзко скалиться, но спохватился и изобразил серьёзность.

- Жаль, что тебе не хватает времени, Андрей, нам всем было очень приятно учиться у тебя и...

И ещё куча вранья. Семёну в отличие от других не было приятно, он, как уж на сковороде, вертелся, пытаясь придумать поводы для перевыборов президента клуба, выискивая недостатки в моей работе, но я его опередил и сдал пост сам.

- Уверен, следующим выберут тебя. А если нет, то отдашь значок тому, за кого проголосуют...

Семён кисло и вымученно улыбнулся - как это я смею сомневаться в его победе.

- ...мне вообще это всё уже не интересно.

Последняя фраза прозвучала, как гвоздь в гроб самооценке соперника. Он теперь был не победителем в финальном забеге, а нищим на паперти, которому бросили мелкую монету. Он даже не нашёл, что ответить. А я и не собирался слушать его дальше, поэтому повернулся к собеседнику спиной и взглянул на зал.

Подтрибунное помещение школьного стадиона выглядело, как дом праведника. Всё идеально чистое, но старое и тесное. Трибуна, определявшая нашу архитектуру, придавала потолку необычную форму. Он шёл под углом от большой стены с окнами, всё снижаясь, пока не встречался с полом в противоположном конце комнаты. Тридцать квадратных метров, пять столов, которые были заняты лишь во время ежемесячных турниров, зелёная грифельная доска и несколько стульев перед ней. Всё, чем обладал клуб на данный момент. На подоконнике стояли около десятка шахматных досок, отличающихся степенью изношенности. Какие-то сильнее выцвели, какие-то потеряли железные замки, мешающие фигурам высыпаться. Вот и всё наше шахматное государство, не так уж и жалко покинуть пост его президента.

Мой громкий удар значком по столу привлёк внимание восьмерых других участников, и многие, наверное, подумали, что я сделал это намерено. Но я просто не рассчитал силу, а не пытался актерствовать.

- Андрюх, ну ты же не уходишь... - грустно протянул Жора Котлов - слабый игрок, который почти не прогрессировал, но регулярно копался в книгах и старался узнавать что-то новое.

- Да не, Жора, конечно нет. Играем дальше. Куда же я без наших турниров? Мне же тут так везёт...

...везёт? Я ухмыльнулся собственным мыслям. Да тут и речи не идёт о везении. Я просто на голову сильнее всех в клубе. Все гроссмейстеры, с которыми я вступал в переписку, говорили, что играть надо с теми, кто сильнее. Только так можно развивать навык. А тут что?

Я посмотрел на шахматную доску, затем перевёл взгляд на напряжённое лицо Семёна, который думал над своим ходом. Мы во второй раз подряд встретились в финале. И я в весьма опасной ситуации. Теоретически. Вот только если Семён не увидит сложную комбинацию ходов с жертвой собственного "качества", то он проиграет снова. А для меня это будет третья подряд победа в ежемесячном турнире. Была бы пятая подряд, если бы я не симулировал болезнь в апреле, чтобы пропустить соревнование и дать шанс другим игрокам. Пока Семён радовался своей победе в апрельском турнире, я с большим интересом разбирал шахматные задачи из статьи Шилова, шахматного журналиста, который вёл колонку в "Советском спорте". Тот же Шилов писал в газете, что не далек год, когда по всей стране будет проведена цифровая сеть, и шахматисты смогут играть друг с другом, даже находясь в разных точках мира. Но пока в нашей уральской глуши был только один компьютер, и тот в университете.

Тем временем Семён вновь разочаровал меня, упустив свой единственный шанс на победу или ничью. Мы сделали ещё несколько ходов, и с лица оппонента пропала довольная улыбка. Он всё посчитал и понял. Но слишком поздно.

Я мог бы выиграть в два хода, но решил закончить в один.

- Сдаюсь, - сказал я и повалил собственного короля на доску небрежным движением пальца.

- Какого хрена? - заворчал Семён, глядя на клетчатое поле и пытаясь найти собственный игровой перевес, которого я якобы испугался. Но потом он поднял взгляд, встретился со мной глазами и закипел.

Семён ударил кулаком по доске, отчего последние "оставшиеся в живых" фигуры попадали.

- Сдашь десятку в фонд, на покупку новых досок, - сказал я с хладнокровным злорадством.

- Ты уже не президент, ты не решаешь... - злобно огрызнулся Семён.

И только сейчас я сообразил, что дважды за день унизил его, сделав подачку. Наверное, не стоило так жестоко... Но не могу же я одновременно считать и обычную шахматную партию, и бесконечную игру под названием "жизнь". Я же, черт возьми, не Капабланка!

Уже уходя, я услышал, как меня окликнула единственная девушка в нашем клубе - скромная и старательная Маша.

- Ты же ещё вернёшься? - спросила она.

Маша не всегда видела мат в два хода, но всегда видела людей насквозь. Может, ей стоило пойти на психолога? Девушка явно не тем занималась в жизни, но мы просто не хотели говорить ей этого из жалости. И вот я улыбнулся, сказал "вернусь". Хотя возвращаться мне совсем не хотелось.

Следующий месяц я не появлялся в клубе, занимаясь своими делами. Родители старались выгнать меня летом на улицу, чтобы я не сидел взаперти над книгами и шахматной доской. И я радостно играл в футбол с одноклассниками, ел мороженое, купался в речке: одним словом, проводил нормальное лето школьника поступившего в десятый класс.

Но по вечерам я всё равно разворачивал "Советский спорт", отыскивая новую статью Шилова, решал шахматные задачи и разбирал чемпионские партии из книги "Лучшие шахматные баталии двадцатого века".

Я не собирался бросать шахматы и через месяц в конце июля вновь вернулся в наш тесный клуб с косым потолком, чтобы посмотреть на очередной турнир.

К своему удивлению, я увидел новое лицо. Новички у нас редкость. Над доской, за которой сидел новоявленный президент Семён и каким-то чудом пробившийся в финал Жора Котлов, нависли привычные зрители. Вот только среди них ярким пламенем выделялась рыжая копна волос, принадлежащая девушке примерно моего возраста. Не отвлекаясь от матча, другие участники клуба представили мне Юлю.

И она сразу мне понравилась.

Нет, не как девушка, хотя она и была не дурна собой со своими яркими огненными волосами и голубыми глазами цвета ясного летнего неба. Мне понравилось, как она следила за игрой. Пристально, внимательно, с интересом. То неотрывно глядела на доску, пытаясь анализировать возможные ходы, то переводила взгляд на игроков, будто старалась по выражению лица понять, насколько шагов вперёд они просчитали позицию. Она смотрела на движение шахматных фигур с таким же благоговением, как я на пожелтевшие страницы старого томика Капабланки. И это меня покорило.

Юля очень обрадовалась, узнав, что она не единственная девушка в клубе. По её словам, ей так будет легче, ведь она не будет привлекать лишнего внимания. Как же она ошибалась. Её первая пробная партия, по которой мы пытались оценить Юлин уровень игры, собрала тот же состав зрителей, что и финал ежемесячного турнира - а именно всех участников клуба. Юля знала, как ходят фигуры, но делала очень быстрые и бездумные ходы, отчего быстро проиграла. Но даже этот проигрыш дался ей с трудом. По напряженному лицу девушки было видно, что каждый ход даётся ей ценой недолгих, но тяжёлых размышлений. По окончании партии со всем присущим нашему коллективу гостеприимством и дружелюбием мы приободрили её и пообещали научить всему, что знаем.

Следующую партию с Юлей играл я и чувствовал себя не в своей тарелке. По двум причинам. Во-первых: на моё предложение сыграть с Юлей Семён кивнул так высокомерно, будто я был крепостным, просившим у барина хлеба в голодный год. Я старался не подавать вида, хотя стало неприятно. А во-вторых... Юля. Она играла плохо. Очень. Действительно на уровне новичка, которому вчера рассказали правила. И хоть правила она запомнила но...

Мы же понимаем, что правила - лишь вершина айсберга, лишь первое слово в заклинании на пути к овладению тайной магией шахмат. Но это ещё не всё, что выбивало меня из седла. Юля играла с такой, непонятной мне и ничем необусловленной нежностью, что мне становилось дурно. То, как она касалась фигур рукой, то, как вздыхала, долго думая над ходами, то, как забавно ойкала, совершая поспешный «зевок», наводило меня на мысли, что она делает это намерено, чтобы сбить меня с толку своим едва ощутимым флиртом. Что, вообще, происходит? Но я стойко сопротивлялся и решил проявить хладнокровие, граничащее с жестокостью.

Первую партию я выиграл, не особо напрягаясь, минут за пятнадцать. Вторая закончилась еще быстрее, словно я играл с новичком, впервые севшим за доску. После пятого поражения подряд она, слегка покраснев, словно от волнения, призналась: «Я просто не понимаю, что делаю не так… как будто мои фигуры ходят сами по себе, надо записывать ходы». Тут Юля достала из кармана ручку и слегка помятый блокнот.

И тогда во мне что-то щелкнуло. Вместо привычного ощущения победы меня охватило желание помочь. Я и раньше учил других шахматам, но теперь просто загорелся этой идеей. Ведь эта задача сильно отличалась от очередной победы в турнире со слабыми конкурентами. Я предложил Юле стать ее наставником, поделиться своим опытом. "Хорошо, если ты не против", - ответила она, одарив меня робкой, но такой искренней улыбкой, что внутри все потеплело.

Так начались наши тренировки. Мы просиживали часами за книгами, разбирали партии гроссмейстеров, изучали замысловатые комбинации, играли тренировочные матчи, где я, как мог, пытался донести до девушки азы шахматной стратегии.

Юля оказалась прилежной ученицей. Она впитывала все мои советы, старательно записывала в свой потрепанный блокнот мои замечания, задавала умные вопросы, которые порой ставили в тупик и меня самого. Я видел, как ее игра, пусть медленно, но верно, становилась более осмысленной, более уверенной.

И в том же июле началось самое странное. На тренировках с другими участниками она играла с каждым разом все лучше и лучше, демонстрировала завидный прогресс. Но стоило нам вдвоем сесть за доску в обычной партии, как ее игра словно рассыпалась, как карточный домик. Она допускала нелепые ошибки, забывала элементарные комбинации, ставила свои фигуры под бой. И, что самое удивительное, все эти ошибки чаще всего происходили в игре со мной, её учителем.

А еще, во время игры, я стал замечать ее нежные, едва уловимые жесты. Она поправляла рыжую прядь волос, когда я объяснял ей какой-нибудь сложный ход, прикусывала губу, когда была увлечена анализом позиции на доске. Иногда, когда я наклонялся, чтобы показать ей какой-то маневр, она, казалось, специально задерживала на мне взгляд, словно хотела рассмотреть меня до мельчайших деталей. Эти мимолетные проявления внимания меня смущали, и одновременно притягивали.

С каждой тренировкой, с каждым обсуждением партии мы становились ближе. Я делился с ней своими мечтами, рассказывал, как шахматы помогают мне мыслить стратегически не только на доске, но и в жизни. Она, в свою очередь, открывала мне свой внутренний мир, делилась переживаниями, взглядами на мир вне шахмат, на школу и общение с родителями. Например, она рассказала мне, что её отец журналист, а она совсем не хочет идти по его стопам.

- Но так ведь легче, - удивлённо возразил я. - Вот я, например, часто читаю Шилова в "Советском спорте". Он классно пишет про шахматы. Ты бы могла также!

От такой неприкрытой лести Юля покраснела до самых корней рыжих волос, но сказала, что никогда не читала Шилова, хотя и не против начать.

Таким образом, между нами возникла хрупкая, теплая связь, которая выходила за рамки отношений ученик-наставник.

Июль подходил к концу, и настало время второго турнира. Я не участвовал, полностью отдавшись тренерской работе и возомнив себя умелым наставником. Тогда я с гордостью мог сказать, что это дало свои плоды. Юля хорошо выступила, имея шансы занять третье место из девяти в случае победы в последней партии.

Я наблюдал, как она сидит за столом в углу зала, где косой потолок сближается с полом, сжимает в руке нагревшуюся от тепла ладоней пешку, готовясь к решающей партии, и испытывал чувство гордости. Она выросла на моих глазах, словно прекрасный цветок, распустившийся в лучах моего внимания.

С замиранием сердца я наблюдал каждый следующий ход своей подопечной и был крайне расстроен, когда идеально ровная игра была проиграна из-за всего одной грубой ошибки.

Мы досмотрели турнир до конца (выиграл снова Семён, к моему раздражению). После этого довольная Юля пригласила меня погулять в парке. Она искренне радовалась своему успеху, считала четвёртое место маленькой победой и не понимала, почему я такой ворчливый.

- Семён, - буркнул я. - Гнусный тип. Строил козни, чтобы отжать моё президентство, а теперь выигрывает у новичков и кичится так, будто это победа в турнире претендентов. И ты видела? Он все партии играл одним дебютом, там подготовки ноль. И этот человек президент? Чему он вас научит?

- А, - усмехнулась Юля, отчего уронила кусочек эскимо на нагретый асфальт. – Мальчишечье соперничество.

- Нет, - сказал я. – Серьезное противостояние. И мы должны его уничтожить.

- Просто поучаствуй в следующем турнире и побей его, как делал раньше, - девушка пожала веснушчатыми плечами, видными под лямками платья.

- Нет, ты должна побить его. Тогда я смогу трижды стать лучше, чем он. Тем, что кинул ему в лицо президентский значок, тем, что выиграл его, и тем, что подготовил тебя.

- А он точно заслуживает таких усилий ради победы над ним?

- Мне кажется да, - ответил я. Но не мог сказать, почему именно.

- И я - всего лишь оружие твоей мести в этом мальчишеским противостоянии!? – пылко, но смешливо спросила Юля, откусывая от эскимо.

- Ты - нет! - я вскочил со скамейки и замахал руками для пущей убедительности. - Ты для меня... Ты!..

Юля захохотала, прикрывая руками рот, набитый мороженным.

- Да поняла я, не маши крыльями, - мягко сказала она, бросая палочку от эскимо в урну. - Но и ты пойми. Я не люблю привлекать к себе внимание. Мы, рыжие, и так прокляты на то, чтобы делать это без усилий.

Девушка намотала на палец один из своих локонов и слегка дёрнула, что не могло не причинить боли.

- Ладно... Будем просто играть! - согласился я.

- Нет, будем играть сложно! Так, чтобы никто не понял, как нам противостоять, - в голосе Юли звучало воодушевление.

Тренировки продолжились. Я начал объяснять Юле, что такое шахматные этюды и показал ей энциклопедию со всеми способами начать партию.

- Понимаешь, первых ходов не так много, и все их уже много-много раз делали. Поэтому можно просто запомнить, какой ход самый лучший, а не анализировать партию после каждой сдвинутой фигуры? - я сидел на табуретке перед ещё одной табуреткой, где расположилась доска с фигурами, а Юля ходила по моей комнате, разглядывая корешки книг и фотографии на полках.

- Запоминать ходы? Заучивать? - девушка повернулась ко мне и снисходительно улыбнулась, будто я сказал какой-то бред. - Это же безумие... Ходов ведь тысячи!

- Десятки тысяч, если брать всю партию! - восторженно воскликнул я. - Но в дебютах их намного меньше!

Так мы стали изучать дебюты. Юля записывала их названия в тетрадь, делала комментарии и мелкие пометки. Некоторые, вроде "Лондонской системы" и "Итальянской партии" давались ей легко, а другие, например "Французская защита", ставили девушку в тупик. Я рисовал ходы на заготовленном бланке, изображающем шахматное поле, и стрелками указывал направление движения фигур.

- Вот, всё на самом деле просто... - говорил я, рисуя очередную стрелку. - Тут, правда, чуть больше нужно запомнить...

- А эта фигура куда? А если конь под боем? А если тут образуется связка? - сыпала вопросами любознательная Юля, нежно тыкая тонкими пальчиком с ярким маникюром в разные клетки. Причём сладость её голоса заставляла меня с каждым следующим вопросом думать о шахматах всё меньше и меньше.

В ответ на вопросы я дорисовывал всё новые и новые стрелки, пока поле не превратилось в тёмный лес из серых палок и перечеркнутых фигур, застрявших в этих дебрях, словно лесные олени в буреломе.

В конце концов, я сам запутался не в силах понять, что к чему.

- Короче, это мы не играем, - Юля сочувственно посмотрела на меня. - Учитель тут сам поплыл...

- Ага, - я расстроено кивнул. Юля написала в блокноте "сложно, не играем" - напротив французской защиты, а затем закрыла блокнот и отмахнулась им, словно веером. Было жарко, и Юля, уставшая сидеть в квартире, быстро убедила меня пойти в парк.

- Но мы должны тренироваться, чтобы победить! - воскликнул я.

- Победить важно для тебя и Семёна, - улыбнулась Юля.

- А для тебя не важно? - я почувствовал, как сердце от обиды пропустило удар.

- Для меня найти таких хороших друзей, как ты и наш шахматный клуб - всё, чего я желаю. Это важнее всего.

И я, одновременно польщенный и огорошенный, пошел в парк, чтобы прохлаждаться у фонтана.

Через две недели я уже легко мотивировал собственную неприязнь к Семёну, когда он в очередной раз проявил свою гнилую натуру.

Выйдя из клуба после очередной тренировки ровно за день до турнира, Юля пожаловалась на жару и хотела вновь обмахнуться блокнотом, как веером, но поняла, что забыла его.

Поспешно вернувшись, я увидел, что в зале, развалившись на стуле, сидит один Семён и что-то внимательно изучает. Стоило ему увидеть меня, как он резко открыл ящик стола, сунул туда Юлин блокнот и с хлопком закрыл ящик обратно.

- Чего вернулся, Андрей? - с ядовитой приторной любезностью спросил Семён.

- Ты блокнот тут не видел? Юля забыла.

- Не видел. А что, наша новая звезда уже не может играть без бумажки? Что же она завтра делать будет, когда и подсказки тренера запрещены? – Семён покачал головой с наигранным огорчением.

Я сжал кулаки и сделал шаг вперёд. Можно было хорошо врезать по морде наглому восьмикласснику, но последствия... Он бы выкинул меня из клуба в момент. И был бы прав. Может, мне и не с кем тут было играть, но в случае исключения я бы стал намного меньше общаться с Юлей. Эта мысль позабавила меня так, что я засмеялся. Вот, значит, какие у меня теперь приоритеты? Да, от себя не убежишь.

- Что смешного? - удивился Семён.

Я молча вышел на улицу. Юля стояла у клумбы с какими-то розовыми цветами и пригнулась к ним, вдыхая аромат бутонов. Я влюблено смотрел на неё, не желая прерывать, и в то же время не мог придумать, что сказать о блокноте. Если она узнаёт, что вся наша теория теперь у Семёна в руках, и шансов на победу нет, она очень расстроится. А может, скажет, что я трус должен был вырвать блокнот у него из рук, ценой вылета из клуба.

- Не нашёл? - Юля повернулась ко мне и улыбнулась. - Ну и давно ты тут стоишь?

- Не нашел, - с грустью сказал я.

- Ну и ладно, значит, кто-нибудь подобрал, да завтра отдаст. Или закатился куда под стол.

Я подошёл к ней и взял за запястье, чтобы приободрить, не думая ни о чём другом.

- Ты выиграешь, - наверное, я перегнул с драматизмом в голосе. - А даже если и нет, то это не важно. Главное, что мы хорошо провели это лето.

- Даже если и нет? - Юля наигранно удивилась. – Беспринципный тренер-чемпион начал допускать шанс поражения? Или это такой обманный приём? Шахматная ловушка? Тренер прикидывается тем, кем он не является?

Я отпустил её руку, поняв, что сжал слишком сильно. На розовом чуть загорелом предплечье остались белые следы моих пальцев.

- Прости...

- Эх, пришла пора ученику учить учителя... - Юля подошла ко мне ближе, положила мои ладони себе на талию, а затем обняла за шею. - Да, про такие манёвры Капабланка не пишет.

За Юлиной спиной цвели бледно-розовые цветы в клумбе. Но без Юли, касающейся пальцами их бутонов, они уже не были так красивы.

Я не спал целую ночь, заучивая все ходы французской защиты и понимая, что на другом конце города тем же самым занимается Семён. Вот только завтра он без шансов победит и будет усмехаться надо мной. А мне это знание лишь поможет глубже прочувствовать поражение. Но больнее всего мне от того, что завтра проиграет Юля. Это я втянул её в эту игру. Это я дал ей надежду и убедил, что она умеет играть в шахматы. И это я завтра буду виноват в том, как растопчут её веру в себя.

Проснулся я к обеду, лёжа лицом на раскрытой книге. Поглядев на схему доски, мне стало понятно, что теперь я знаю о французской защите ещё меньше, чем вчера. На часах двенадцать двадцать. С ужасом понимаю, что турнир начался полтора часа назад, и время уже подходит к финалу. Горе-тренер! Бросил свою ученицу в самый ответственный момент!

Схватив книгу, я через парк бегу к подтрибунному помещению стадиона. Воображение уже рисует Юлю, в слезах сидящую возле клумбы с розовыми цветами после вылета в первом туре. Я врываюсь в помещение и вижу, как все столы сдвинуты к стенам, лишь стол финалистов в центре, но сидящих за ним закрывают спины немногочисленных зрителей. Юли нигде не видно, может уже убежала домой? Я подхожу ближе, чтобы узнать, не видел ли кто её, и понимаю, что вопрос не имеет смысла.

Юля сидит за столом финалистов напротив Семена. На ней ярко-оранжевое платье, соревнующиеся с волосами девушки в степени похожести на пламя. Выигрывают явно волосы, которые сегодня причудливо завиты и расходятся волнами огня. Семён выглядит жалко. Мешки под его глазами говорят о том, что он также не спал всю ночь. Но на его стороне преимущество, добытое нечестным путём, и даже с преимуществом в глазах Семёна нервная неприязнь. Юля начинает игру, и Семён быстро переводит её во французскую защиту. Юля ходит, не тратя на раздумья и пяти секунд. Но почему?

Семён делает свой ход быстро, ведь он их все заучил прошлой ночью. Он бьёт по кнопке часов, но не проходит и семи секунд - ещё один удар по кнопке, это Юля делает ход. Она решила быстрее проиграть, чтобы не тянуть время? Но ходы правильные, первый, второй, третий... В четвёртом я не уверен, поэтому я открываю книгу, чтобы найти главу с французской защитой... Зрители рядом просят меня не шелестеть страницами так громко, чтобы не мешать смотреть.

А посмотреть есть на что. В матче с классическим контролем времени Юля уже опережает Семёна на двадцать минут. Девушка, недавно путавшаяся в стрелках на моей схеме, теперь побеждает чемпиона клуба? Дебют закончен, и игра подошла к миттельшпилю. Я отбрасываю книгу на подоконник, потому что теперь она бесполезна. Огорошенный происходящим Семён смотрит то на часы с уходящим временем, то на зрителей, которые сами не понимают происходящего. Но он не глядит на доску, потому что не понимает, как выиграть. Не глядит он и на Юлю, потому что боится, что своим взглядом оппонентка его сожжёт. В движениях Юли больше нет никакой нежности, только сила, только уверенность, только мощь. Последним ходом она ставит Семёну мат. Он встаёт из-за стола на ватных ногах, срывает с себя значок президента клуба и бросает его на доску с глухим стуком.

Семён уходит, а Юля принимает поздравление удивленных и радостных товарищей.

- Ну и что это было? - спросил я. Мы привычно сидим на скамейке в парке и едим мороженное.

- Перед партией этот ваш Семён подошёл ко мне, показал мою тетрадь и предложил быстро сдаться, так как у меня нет шансов.

- Вот урод... - прошипел я. - Но как?..

- Он меня взбесил, пришлось раскатать его, показав у кого на самом деле нет шансов. Он всё равно мне не соперник, думает не дальше, чем на три хода.

- Но как? - вновь спросил я, не в силах даже сформулировать вопрос.

- Так у меня второй взрослый разряд, - пожала плечами Юля. - И то, потому что мы с отцом часто переезжаем. Мог быть уже первый.

- Это отец тебя играть научил?

- Ага, - Юля зажмурилась и повернула голову к яркому летнему солнцу.

- Но он же у тебя журналист...

- Ну да. Юрий Шилов, в Советском спорте про шахматы пишет. Я просто с маминой фамилией живу, это нормально. Она тоже писатель… Творческие люди, они, знаешь, странноватые…

- Но почему ты так слабо играла с другими?

- Мне нравятся шахматы. И люди вы приятные, кроме Семёна этого. Так что я решила особо не выделяться. Да и знаешь, как сложно играть плохо, если ты умеешь хорошо? Чтобы сделать неверный ход, надо просчитать все вереные. Я пыталась сидеть и не отсвечивать. Но если уж отсвечивать, - тут она разгладила складку на оранжевом платье, - то жечь дотла.

- Но я же пересказал тебе всю шахматную теорию, которую ты знаешь лучше меня... - застонал я.

Юля положила руку на тыльную сторону моей ладони и улыбнулась.

- Просто ты очень хорошо рассказываешь, я могу слушать это часами... Думаю, у нас будет на это ещё много времени.