Исполнитель желаний

Молочный, густой туман лежал над городом. Свидригайлов и Порфирий Петрович уверенно шли по скользкой, грязной деревянной мостовой, по направлению к Малой Неве.

— Есть такие люди, и не только в Санкт-Петербурге, но и в провинции, — говорил Свидригайлов, чтобы скрасить путь. — В Америке, на Сицилии, к примеру, или в Москве, которые бегают по улице и кричат: "Убейте меня, убейте меня!" Рано или поздно найдётся тот, кто выполнит их желание.

— Я вообще-то при исполнении-с, — напомнил Порфирий Петрович.

— Мне что? — молвил Свидригайлов. — Я вчера чуть не застрелился, да вы меня вытащили.

— По делу вытащил, — сказал Порфирий Петрович.

И хотя всё было давно обговорено. Свидригайлов расставил точки над «i».

— У Родиона Романовича две дороги: или пуля в лоб, или по Владимирке.

— Увы-с, — хихикнул Порфирий Петрович. — Не без того-с.

Впереди на мосту из тумана развиднелась нескладная фигура в драной немецкой шляпе без полей. За ним вился женский плач.

— Окстись, Родя, — укоряла вдогонку мать. — Что ты творишь, дражайший мой сыночек, бесы тебя побери?

— Вот и наш дурачок.

— Да-с.

Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение. Особенно тревожил его Свидригайлов: можно даже было сказать, что он как будто остановился на Свидригайлове. Со времени слишком грозных для него и слишком ясно высказанных слов Свидригайлова, в квартире у Сони, в минуту смерти Катерины Ивановны, как бы нарушилось обыкновенное течение его мыслей. Он знал за собой много нехорошего. Чуял массу упоротых косяков. Предполагал, что люди знают. По крайней мере, припоминая впоследствии и силясь уяснить себе припоминаемое, он многое узнал о себе самом, уже руководясь сведениями, полученными от посторонних. Одно событие он смешивал, например, с другим; другое считал последствием происшествия, существовавшего только в его воображении. Порой овладевала им болезненно-мучительная тревога, перерождавшаяся даже в панический страх.

А теперь, гонимый материнской гиперопекой, он пришёл дорогой смертной тени навстречу двум роковым фигурам, одна из которых воплощала тревогу, другая — панический страх.

Свидригайлов пристально смотрел в глаза Раскольникову и вдруг, помолчав и понизив голос, спросил:

— Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой?

— Тварь я дражайшая или право имею? — дерзновенно молвил скубент-отступник.

Свидригайлов спустил курок.