Испытание Тишиной

Лестничный пролет обычной хрущевки. Дух времени десятых годов так и не выветрился вместе с табачным дымом.
Полупустая бутылка «старого мельника», открытая пачка «Bond»’а синего, и тишина вокруг, лишь изредка нарушаемая хлопками дверей. Я сидел на самом высоком этаже, тут никто не выходил на лестничную клетку, легче было спускаться на лифте, оттого и было спокойнее всего. Все как-то шло не в том русле- ни работа, ни учеба, ни, тем более, личная жизнь не складывалась в правильный пазл. Все как-то выбивалось друг от друга. Было слишком громким, резким что ли. Именно такие моменты уединения и позволяли взять передышку

Типичные посиделки с друзьями не доставляли удовольствие, суета вокруг лишь напрягала и высасывала все изнутри, оставляя голый скелет. Как выдерживать это все? Было не ясно. Телефон ослепил глаза, привыкшие к полумраку. Звонил старый друг, который всегда пытался вытянуть с этого болота самокопания.

—Да, ало.— Желания отвечать не было совсем, хотелось остаться в этим молчании.

—По лбу не дало?— Ехидный голос раскатом грома ударил по мозгам.— Где ты есть?

— Дома— Хоть лестница и была холодной, но все таки оперся на нее спиной.

—Если хочешь меня выдернуть — не вариант.

Я закрыл глаза. Острая головная боль заставила съежиться. Что-то происходило вокруг меня. Неестественное, странное. Глаза повело , как при сильном опьянении и лишь усилием воли я сдержал рвотный позыв.

—Вариант.— голос в трубке преобразился, на момент мне показалось, что он издевается надо мной.— Еще какой вариант.

Волна страха затронула саму душу, в панике я открыл глаза. Подъезда не было.

Стены помещения , похожего на какой-то старый советский бункер огромной площади, вроде тех, которые ставили для техники. Однако была одна проблема. Я не видел ни потолка ни пола. Сидел на железной лестнице, что внизу, что вверху тьма непросветная и только над головой лампочка, не дающая сойти с ума окончательно.

«Блять…» — это слово повисло в гулком, металлическом эхе, бесконечно отражаясь от невидимых стен. Голос из трубки, который теперь казался единственной нитью, связывающей с реальностью, прозвучал снова, но уже без ехидства. Он был спокоен и деловит, как у инструктора, объясняющего технику безопасности.

— Вариант, — повторил он. — Держись за перила. Не смотри вниз и не всматривайся вверх. Фонарик в телефоне включи.

Я, не своим голосом, просипел что-то невнятное, но рука сама сжала холодный, шершавый поручень. Сердце колотилось где-то в горле. Я выполз на середину пролета, под лампочку, и тыкнул в иконку фонаря. Луч света, жалкий и несмелый, прорезал тьму. Он не достиг ни пола, ни потолка, растворившись в абсолютной черноте всего в десяти метрах. Но он выхватил из мрака решетчатые ступени подо мной и такие же — над головой. Лестница была бесконечной.

— Что это за место? — выдавил я, и эхо подхватило: «…место… место… место…»

— Промежуточная. Ты здесь не первый. И не последний. Главное — не паникуй. Паника здесь съедает быстрее ржавчины.

— Как я сюда попал? Я же был в подъезде!

— А ты и сейчас в нем. Просто… твой подъезд стал немного больше. Твои самокопания, твое желание спрятаться — они как раз и являются пропуском. Эта лестница для тех, кто застрял. В себе, в жизни, в времени. Как бутылка того «Старого Мельника» на твоей площадке — такой же артефакт застоя.

От его слов стало еще страшнее. Это было не похищение, не сон. Это было отражение моего внутреннего состояния, материализовавшееся в бесконечный, ржавый лабиринт.

— Что мне делать? — спросил я, и в голосе послышалась детская беспомощность.

— Идти. Вниз. Пока не найдешь дверь.

— Какую дверь?

— Свою. Ту, за которой не будет этой гулкой пустоты. Она будет отличаться. Ты поймешь.

Он помолчал, и в тишине я услышал отдаленный, металлический скрежет, будто где-то в этих бесконечных шахтах что-то огромное и старое пришло в движение.

— И, друг… — его голос снова стал серьезным. — Здесь ты не один. Есть и другие. Застрявшие. Некоторые надолго. Они… изменились. Не доверяй теням, которые шепчут. И помни, лестница иногда меняется.

Трубка коротко пискнула, и связь прервалась. Я остался один в оглушительном грохоте тишины, под одинокой лампочкой, в сердце бесконечности, построенной из моей же хандры. Я сделал шаг вниз. Ступенька звякнула, эхо прокатилось вниз и вверх, словно предупреждая кого-то о моем движении. Страх сдавил горло, но позади была лишь та же лестница в никуда.

Оставался только один путь.

Вниз.

— Молодой человек, вы не могли бы говорить потише?

От неожиданности я застыл как вкопанный. Козья голова смотрела на меня , свесившись с перил. Неправильные глаза смотрели глубже, нежели любой особист. Он ждал ответа, а у меня ком в горле встал. Это и есть Застрявший?

—Извините…— Мысли промчались в голове со скоростью пули.

—Запомните, молодой человек,— Козьеголовый сощурился.— вы должны соблюдать правила «Испытания Тишиной». И будьте любезны, потушите фонарь.

Ком в горле мешал дышать. Язык прилип к небу. Это не было обычным потрясением; это был животный, древний ужас перед существом, которое нарушало все известные законы биологии и физики. Его взгляд был тяжелым, как свинец, и пронизывающим насквозь. «Испытание Тишиной». Слова повисли в пространстве, но эхо, к моему удивлению, их не подхватило. Оно боялось этого существа. Мои пальцы, одеревеневшие от страха, дрожа тыкнули в экран телефона. Свет погас, и нас поглотила кромешная тьма. Лишь тусклый ореол одинокой лампочки над головой очерчивал призрачные контуры рогатой головы.

— Х-хорошо? — прошептал я, и мой голос прозвучал оглушительно громко в новой, гнетущей тишине. Козья голова медленно покачалась, и я услышал тихий, сухой шелест, словно терли наждачной бумагой старую кожу.

— Шепот — та же болтовня, только для трусов, — произнес он, и его голос был тихим, но идеально четким, будто доносился не через уши, а прямо из моего сознания. — Мысли громче, чем ты думаешь. А тут они… слышны.

От этой мысли кровь застыла в жилах. Он читал мои мысли? Все мои панические «блять», все воспоминания о подъезде, о друге? Он медленно, с неземной грацией, перевесился через перила, и я увидел, что шея его неправдоподобно длинна, извиваясь, как шея ящера. Его морда оказалась в сантиметрах от моего лица. Пахло пылью, старыми книгами и чем-то горьким, вроде полыни.

— Правило второе, — продолжил он, и его бездонные зрачки сузились в вертикальные щелочки. — Не задерживайся под светом. Он привлекает… внимание. Не мое.

Он кивком указал на лампочку над нами. И в этот момент я понял — я не хочу знать, чье внимание она может привлечь. Существо отстранилось и начало медленно, бесшумно подниматься по лестнице вверх, в непроглядную черноту. Его силуэт растворялся в темноте.

— Желаю удачи… новичок, — его мысленный голос прозвучал уже откуда-то сверху, становясь все тише. — И постарайся не кричать, когда они придут. Это только разозлит их.

И он исчез.

Я остался один в полной тишине, нарушаемой лишь бешеным стуком моего сердца. Оно билось так громко, что, казалось, эхо подхватывало его: тук-тук-тук. Я зажал ладонью рот, пытаясь заглушить и этот звук. «Постарайся не кричать, когда они придут. Это только разозлит их». Кого их? Страх перед одиночеством в темноте боролся со страхом быть замеченным.

Сделав глубокий, беззвучный вдох, я начал спускаться. Каждый шаг по решетчатой ступени я ставил с нечеловеческой осторожностью, сначала перенося вес, и лишь потом отрывая ногу. Скрип металла казался мне предательским выстрелом. Я спустился на один пролет. Потом на другой. Лампочка над головой осталась далеко позади, и меня окружила благодатная, безопасная тьма.

Я почти выдохнул с облегчением. И тут услышал. Снизу, из бездны, донесся новый звук. Не скрежет, не шаги. Это был тихий, мокрый, шлепающий звук. Как будто что-то большое и мягкое медленно, неспешно ползло по ступеням навстречу.

Навстречу мне.

И оно издавало тихое, булькающее повизгивание. Запахло гниющей плотью. От звука переваливания этого существа у меня вставали волосы дыбом.

Спускаться дальше вниз, через ЭТО существо? Ну уж нет. Ужас, животный ужас поглотил меня, наплевав на совет друга и не издав ни звука, я начал подниматься обратно. Козлоголовый сказал , что лестница может меняться. Дай Бог, чтобы это было так. Мысль о меняющейся лестнице стала единственной соломинкой в этом море парализующего страха. Я рванул вверх, забыв про наставления о спуске вниз , отчаянно хватаясь за холодные перила. Решетчатые ступени громко гремели под ногами, но теперь это не имело значения — оно уже знало, что я здесь. Запах тления становился гуще, пропитывая всё вокруг. Булькающее повизгивание снизу нарастало, сопровождаемое мокрыми, чавкающими звуками, будто по ступеням тащили мешок с мокрым мясом и кишками. Я не оглядывался. Инстинкт кричал, что увиденное отнимет последние остатки рассудка. Я мчался через островки света от редких лампочек, помня предупреждение Козлоголового, но теперь выбор был между «привлечь внимание» и «быть съеденным». Я выбирал первое. И лестница послушалась. После очередного пролета, в кромешной темноте, моя нога нащупала не пустоту, а ровную, бетонную плиту.

Я запнулся и рухнул на колени, тяжело дыша. Обернулся. Там, откуда я прибежал, вместо уходящих вниз ступеней зияла глухая стена, грубо залитая бетоном, будто проем заделали много лет назад. Скрип и бульканье стихли. Их заглушил новый звук — яростное, горловое шипение и царапанье по бетону с той стороны. Оно не могло пройти. Я спасся. На несколько секунд. Обернувшись, я увидел, что лестница не просто оборвалась — она изменила направление.

Теперь я стоял на небольшой бетонной площадке. От нее вверх уходила уже знакомая решетчатая лестница, но прямо передо мной был проем, ведущий в узкий, тускло освещенный коридор. Он был до боли знакомым: обшарпанные стены с граффити, запах затхлости и слабый аромат чужого табака. Это был лестничный пролет моей хрущевки. Тот самый, на котором я сидел с бутылкой «Старого Мельника». Сердце екнуло. Дверь? Та самая дверь, о которой говорил друг? Она была тут, всего в десятке шагов — серая, с номером моей квартиры. Шаг. Еще шаг. Я почти не дышал, прислушиваясь. Из-за двери доносился приглушенный звук телевизора. Знакомая жизнь. Спасение. Я уже потянулся к ручке, как вдруг заметил то, от чего кровь снова стыла в жилах. На площадке, в тени, лежала та самая полупустая бутылка «Старого Мельника». Рядом с ней — открытая пачка «Bond»'а синего. Мои вещи. В точности как я их оставил.

Но пачка была у меня в кармане. Это была не моя площадка. Это была его площадка. Точная, до мелочей, но холодная и безжизненная копия. Ловушка, подстроенная этим местом. И тут скрипнула дверь лифта в конце этого фальшивого пролета. Медленно, с натужным гудением.

Я замер, глядя на щель между створками, из которой повалил леденящий душу, знакомый уже запах — пыли, полыни и чего-то древнего. Из лифта на площадку выползла длинная, узловатая тень, увенчанная рогами.

— Открой дверь…

Тень расползлась по лестничной площадке. Красные глаза появились в каждом из клочков, что не были захвачены светом подъездного освещения.

—Ты вернешься домой…

Ручка так и манила. Вот он - выход. Еще шаг и я забуду об этом, как о кошмарном сне. Нужно всего лишь вытянуть руку. Дверная ручка приятно холодила разгорячённую адреналином ладонь. Родная дверь с вызовом смотрела на меня через глазок. Я должен ее открыть. Должен вырваться…

Стоп. Дверь смотрит через глазок? Я присмотрелся. Огромный красный глаз впился в меня взглядом. Не верь теням…

И в этот же момент рывком отпрянув от двери бросился вниз по лестничной клетке, забывая о всех возможных мерах предосторожности, перепрыгивая пролеты в одном жгучем желании выжить.

Рев сзади чего-то дикого и старого лишь добавлял мне стимула не останавливаться. Оно уже гналось за мной Адреналин выжег весь страх, оставив лишь чистый, животный инстинкт бегства. Я не бежал — я летел вниз, перескакивая через три-четыре ступени за раз, хватаясь за перила, чтобы не сорваться в черноту. В ушах стоял оглушительный рев — не просто ярости, а чего-то древнего, оскорбленного в самой своей сути. Оно не хотело меня догнать — оно хотело сожрать .

Свет лампочек мелькал, как стробоскоп, выхватывая из мрака обрывки лестницы. И лестница менялась, отвечая на мою панику. Пролеты становились уже, ступени — круче. Перила вибрировали под рукой, превращаясь из холодного металла во что-то теплое, жилистое, пульсирующее. Я отдернул ладонь и уже не бежал, а съезжал по ступенькам, которые превратились в сплошную мясную горку . Рев позади нарастал, сливаясь с грохотом моего сердца и лязгом железа. Я уже не видел того, что гналось, но чувствовал его дыхание — ветер, пахнущий старыми костями и распадом. И вдруг лестница оборвалась. Я не упал в пропасть. Я с разбегу врезался в тяжелую, глухую дверь из матового металла.

Она была тут, в конце этого безумного спуска, единственная, не похожая на все остальное. Ни ручки, ни замочной скважины — только гладкая, холодная поверхность. Отчаявшись, я ударил по ней кулаком. И тут из темноты позади, изгибаясь, как тень, выползло Оно. То, что было Козлоголовым, теперь было лишь его подобием. Тень расползлась, потеряв форму, сотканная из шепота тысяч потерянных душ и красных, горящих точек глаз. Она тянулась ко мне, не спеша, зная, что мне некуда деться.

— Открой, — прошипело оно, и этот звук скребся по стеклу моей души.

Я прислонился спиной к холодному металлу, готовый к концу. И в этот момент моя рука, скользнув по гладкой поверхности, нащупала едва заметную впадину. Отпечаток. Отпечаток ладони. Без мысли, без надежды, я прижал к нему свою ладонь. Металл дрогнул. Дверь беззвучно отъехала в сторону, впустив меня вовнутрь. Я вкатился за ней и ударился спиной о какую-то панель. Дверь так же беззвучно закрылась, отсекая подступающую тень.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная. Я лежал на холодном полу, вслепую ощупывая пространство вокруг. Оно было маленьким, тесным, металлическим. Воздух пахл озоном и статикой. И тут в темноте загорелся экран. Один-единственный, зеленый, пиксельный символ на черном фоне.

[ @ ? @]

А под ним мигал курсор, будто ожидая команды.