Истоки тьмы

Глава 1. Идеальная маска и первая трещина

Осенний дождь застилал высокие стрельчатые окна Большого зала мутной пеленой. Внутри, под парящими свечами, царила оживлённая утренняя суета. Том Реддл, сидя за длинным столом Слизерина, с отстранённым видом намазывал сливочное масло на поджаренный хлеб. Каждое его движение было выверено и экономно. Его внешнее спокойствие было обманчивым; слух, отточенный годами в шумном приюте, улавливал каждый обрывок разговора вокруг, фильтруя шепотки и сквозь шум выделяя полезные зёрна.

— Отец пишет, что в Министерстве настоящий переполох, — вполголоса, но с явным удовольствием сообщал Абраксас Малфой, изящно отодвигая тарелку с не тронутой овсянкой. — Кто-то на прошлой неделе пробрался в канцелярию Комитета по экспериментальным заклинаниям. Ничего не взяли, но все документы перевёрнуты вверх дном. Чиновники в ярости.

Том не изменился в лице, лишь левая бровь чуть дрогнула, выдав мимолётную искру удовлетворения. Он припомнил ту ночь: скрип пергамента под пальцами, холодный мрамор пола под босыми ногами, ощущение абсолютной власти от безнаказанного вторжения в святая святых бюрократии. Это была месть за высокомерный отказ в доступе к архивам, мелкая, но сладостная демонстрация силы, которую они даже не смогли обнаружить.

Первым уроком стояла Трансфигурация. Класс был наполнен запахом воска и озона от недавно сотворённых заклинаний. Профессор Дамблдор, в своих роскошных бордовых мантиях, с длинной седой бородой и пронзительным взглядом из-под полумесяцев очков, наблюдал за учениками с присущим ему спокойным интересом. Его присутствие, в отличие от других преподавателей, Том всегда ощущал физически — как лёгкое давление на сознание.

— Виртуозно, мистер Реддл, — произнёс Дамблдор, останавливаясь рядом с его партой. Его голос был спокоен, но в нём слышалось не столько одобрение, сколько изучающее любопытство. На столе перед Томом лежала идеальная серебряная модель дракона, в мельчайших деталях повторяющая исходную деревянную статуэтку. — Ваша работа демонстрирует не только безупречный контроль, но и... глубокое понимание сути трансфигурации. Почти... слишком глубокое для школьного упражнения. Десять очков Слизерину.

Том ответил вежливым кивком и своей обычной, безупречной улыбкой, но его разум лихорадочно работал. Он чувствовал на себе взгляд Дамблдора даже когда тот отвернулся. Этот человек не восхищался, он анализировал. И Тому это не нравилось.

На большой перемене его ждала первая досадная помеха. Труд «Тёмные артефакты Ассирии», заказанный им с прошлой недели через официальный, одобренный Дамблдором запрос, внезапно оказался «временно недоступен». Мадам Пинс, обычно непроницаемая и строгая, разводила руками с редким выражением искренней беспомощности.

— Каталог однозначно указывает на его наличие, мистер Реддл, но я не могу найти его ни на отведённой полке, ни в основном хранилище, — говорила она, хмурясь. — Странное дело. Очень странное. Будто испарился.

Том почувствовал лёгкое, холодное раздражение, словно капля ледяной воды скатилась по его позвоночнику. Случайности он не верил по определению. Его взгляд, холодный и аналитический, скользнул по залу, выхватывая группу гриффиндорцев, столпившихся у одного из высоких окон. Среди них, как алый штандарт, выделялся Гаррик Олден, семикурсник с квадратным, упрямым подбородком и взглядом серых глаз, полным открытого, немого вызова. Их взгляды встретились на мгновение — дольше, чем того требовала простая вежливость, достаточно долгое, чтобы быть намеренным выпадом. Олден не отвел глаз первым. Семена будущего конфликта, похоже, были не просто посеяны, но и дали первый росток.

Глава 2. Лев и змей

Гаррик Олден был не просто капитаном команды по квиддичу и старостой. Он был живым воплощением духа Гриффиндора — не только благодаря своей крови, являясь потомком самого Годрика Гриффиндора, но и по характеру. В его жилах текла не только магическая мощь, но и непоколебимое, доходящее до упрямства чувство чести и справедливости. Идеальная, отполированная до алмазного блеска маска Тома Реддла, его неизменная вежливость и неестественная для подростка рассудительность вызывали у Гаррика глубинное, инстинктивное недоверие. Слишком уж всё было гладко. Слишком безупречно. Слишком расчётливо. Для Олдена, чья натура была взрывной и прямой, такая искусственность была хуже откровенной подлости.

Их противостояние напоминало сложную шахматную партию, невидимую для остальных учеников, где фигурами были намёки, а доской — весь Хогвартс. Никаких драк в коридорах, никаких публичных обвинений. Оно проявлялось в том, как Олден «забывал» освободить проход в узком каменном коридоре, когда Том явно спешил. В том, как он с преувеличенным, почти театральным энтузиазмом хвалил успехи других студентов, нарочито игнорируя очередное безупречное достижение Реддла. В том, как их взгляды встречались через весь Большой зал, и в воздухе, казалось, трещали искры молчаливой вражды.

Их первое настоящее столкновение произошло на уроке Зельеварения. В подвальном помещении пахло серой и сушёными травами. Профессор Слизнорт, сияя от возбуждения и вытирая лоб пёстрым платком, объявил:

— Сегодня, мои дорогие, мы приступим к варке одного из самых сложных и опасных зелий в вашей школьной программе — Оборотного зелья! Работайте в парах! И, пожалуйста, соблюдайте предельную осторожность!

Судьба, или, что более вероятно, чья-то злая шутка, свела Тома и Гаррика за одним массивным дубовым котлом. Гриффиндорец молча кивнул, его лицо было каменной маской, скрывавшей бурю негодования.

— Я займусь измельчением корней пауков, — безразличным, ровным тоном предложил Том, уверенно беря в руки ступку и пестик. — Это требует тонкости. Ты можешь начать с отмеривания сока пузырчатки. Помни, точность здесь критична. Малейшая ошибка... — он не договорил, но смысл повис в воздухе гуще паров зелья.

— Я в состоянии прочитать рецепт и отмерить ингредиенты самостоятельно, Реддл, — отрезал Олден, его пальцы с такой силой сжали мерный стакан, что тому послышался тихий хруст. — Не нужно мне указывать. Сосредоточься на своей задаче.

Они работали в гнетущей, почти звенящей тишине, нарушаемой лишь бульканьем закипающей жидкости и размеренным скрежетом пестика в ступке Тома. Когда Реддл потянулся за хрупкой склянкой с жидкой ртутью, его локоть, плавный и точный в своём движении, задел край фаянсовой чаши с нагретой до кипения дистиллированной водой, которую Олден только что снял с огня. Горячая жидкость хлынула на разложенный пергамент с аккуратными записями гриффиндорца, мгновенно расплывая чёрные чернила в безобразные, бесформенные кляксы.

— Это было намеренно? — прошипел Олден, его голос дрожал от сдерживаемой ярости, а скулы покрылись густым румянцем. Он сглотнул, пытаясь взять себя в руки.

— Несчастный случай, — так же тихо, но с лёдком в голосе парировал Том, сузив свои тёмные глаза. — В тесном пространстве такое неизбежно. Я предлагаю не тратить время на выяснения и сосредоточиться на завершении зелья. Или ты предпочитаешь потратить остаток урока на бесплодные жалобы профессору Слизнорту? Уверен, он будет восхищён твоей прилежностью.

Гаррик сжал кулаки так, что его костяшки побелели, но промолчал, с силой швырнув испорченный пергамент в мусорное ведро. Их Оборотное зелье в итоге получилось безупречным, прозрачным и мерцающим, но воздух между ними зарядился статическим напряжением, более густым и опасным, чем едкие пары от варившегося котла.

После урока, в пустом, освещённом тусклыми факелами каменном коридоре, Олден перехватил Тома, шагнув ему навстречу из глубокой тени ниши.

— Я знаю, что это ты был в астрономической башне прошлой ночью, Реддл. Далеко за полночь, когда все уже спали. Что ты там делал?

Том медленно, с королевским спокойствием развернулся к нему, его движения были плавными и полными скрытой силы.

— Профессор Синистра попросила меня помочь с калибровкой нового ахроматического телескопа для наблюдения за туманностью Андромеды, — его голос был ровным и убедительным. — У неё, как тебе должно быть известно, хронические проблемы со спиной, и работа с тяжёлыми механизмами ей противопоказана. Или ты считаешь, что помощь пожилому и уважаемому преподавателю — это действие, противное правилам, Олден? Возможно, тебе стоит пересмотреть свои приоритеты.

Гриффиндорец не нашёлся, что ответить на эту идеально выстроенную защиту. Он лишь с силой сжал губы, бросил на Тома последний испепеляющий взгляд, развернулся и зашагал прочь, его алая мантия развевалась за ним как знамя уходящей в бой армии. Том проводил его взглядом, в котором плескалась не ярость, а холодное, аналитическое удовлетворение хищника, видящего, как его жертва сама идёт в расставленные сети. Надоедливая мушка, жужжавшая у его уха, начинала становиться навязчивой. Пора было подумать о том, как от неё избавиться — быстро, тихо и навсегда.

Глава 3. Клуб Слизней и сети благосклонности

Наступил вечер очередного собрания Клуба Слизней. Том пришёл одним из первых, заняв своё привычное место в первом ряду, откуда открывался наилучший вид и на лектора, и на реакцию аудитории. Комната была заполнена до отказа; многие пришли поглазеть на нового «питомца» профессора. Профессор Слизнорт, сияя, как новенький галеон, демонстрировал свой новый экспонат — гигантского флуоресцентного слизня с отдалённых Тихоокеанских островов. Существо, покрытое буграми и бородавками, мерцало в полумраке комнаты тревожным призрачным синим светом, отбрасывая на стены неверные тени.

— И этот великолепный, я бы сказал, уникальный экземпляр, дети мои, — восклицал Слизнорт, с почти отеческой нежностью глядя на слизистый комок, — обладает поразительной способностью поглощать остаточную, рассеянную магию и преобразовывать её в чистую, концентрированную энергию! Представляете, какой неиссякаемый потенциал скрыт в таких, казалось бы, низших формах жизни?

Большинство студентов смотрели на существо с нескрываемым отвращением, перешёптываясь и ёрзая на местах. Том же, положив подбородок на сложенные ладони, внимательно и без тени брезгливости изучал слизня. Его ум, острый как бритва, работал безостановочно. «Поглощение магии... — размышлял он, мысленно перебирая известные ему трактаты. — Если выделить и стабилизировать каталитический фермент, ответственный за этот процесс, можно создать пассивную защиту от диагностических заклинаний... или маскировать энергетическую сигнатуру тёмных артефактов. Интересно... очень интересно».

После лекции, когда толпа стала редеть, Том подошёл к профессору, который с гордостью и осторожностью упаковывал слизня в специальный стеклянный контейнер с усиленными стенками.

— Профессор, ваше открытие, как всегда, поразительно, — начал Том, его голос звучал искренне восхищённо. — Меня особенно заинтересовал биоалхимический механизм поглощения. Теоретически, если бы можно было выделить и синтезировать тот самый муцин, ответственный за этот процесс, это открыло бы дорогу к созданию совершенно новых классов защитных артефактов.

Слизнорт повернулся к нему, его круглое лицо озарилось восторгом, а глаза заблестели ещё ярче.

— Боже мой, мальчик мой! Ты всегда видишь на десять шагов вперёди других! — Он понизил голос до конспиративного шёпота, озираясь на последних расходящихся студентов. — Между нами, я как раз веду некоторые... частные, очень деликатные исследования в этой самой области. Мои коллеги из Континентальной ассоциации алхимиков прислали мне на рецензию весьма любопытные труды, не предназначенные для широких кругов. Может, заглянешь ко мне в кабинет в пятницу? После ужина? У меня есть несколько томов, которые, я уверен, приведут тебя в полный восторг.

— Я буду несказанно польщён, профессор, — с идеально подобранной долей почтительности, скромности и научного энтузиазма ответил Том, слегка склонив голову. Это был именно тот шанс, которого он ждал — прямой, неограниченный доступ к частной библиотеке и, что важнее, к обширным связям Слизнорта в мире магии.

В пятницу, ровно в назначенное время, Том аккуратно постучал в дубовую дверь кабинета профессора зельеварения. Комната, как всегда, была до потолка завалена книгами, свитками, склянками с разноцветными жидкостями и клетками с редкими магическими существами, от которых исходил сладковатый, тошнотворный запах. Слизнорт встретил его как дорогого гостя, суетливо расчищая место на бархатном диване и смахивая на пол несколько драгоценных, на его взгляд, пергаментов.

— Входи, входи, мой мальчик! Не стесняйся! — бормотал он, сияя. — Я приберёг для тебя кое-что совершенно особенное. «Алхимические применения биомагии» самого Генриха фон Гогенштайна! Роскошный, бесценный труд, всего двести экземпляров по всему миру!

Том провёл в кабинете почти два часа, ведя утончённую, подчёркнуто почтительную беседу о свойствах слизи, молекулярной структуре муцинов и их взаимодействии с магическими полями. Параллельно, с искусством заправского шпиона, он выведывал информацию о влиятельных выпускниках и чиновниках Министерства, которых Слизнорт с гордостью называл «своими звёздочками» и считал «многообещающими». Профессор, польщённый и пленённый вниманием такого блестящего студента, быстро разоткровенничался, подливая себе в бокал ещё немного крепкого эля.

— Ах, Том, — вздохнул он с налётом мелодраматичности, развалившись в кресле. — Такие самородки, такие таланты, как твой, не должны пропадать втуне. Нет, нет и ещё раз нет! Мне просто необходимо представить тебя кое-кому... Профессор Диппет как-то упоминал, что ищет способных студентов для подготовки к работе в Министерстве... Я обязательно скажу ему о тебе! Он человек старых взглядов, ценит магические таланты и благонадёжность. Уверен, вы найдёте общий язык.

Том склонил голову в почтительном поклоне, скрывая торжествующую улыбку, что рвалась на свободу. Выход на самого директора был ценнее любых связей Слизнорта в Министерстве. Армандо Диппет, добродушный и, по мнению Тома, чрезмерно мягкий и доверчивый старик, был куда более лёгкой мишенью для манипуляций, чем проницательный Дамблдор. Слизнорт становился не просто полезным идиотом, но и, в какой-то степени, управляемым инструментом. Его тщеславие, его страсть коллекционировать таланты и его желание быть причастным к будущим великим людям было той самой ручкой, за которую его можно было повернуть в нужную сторону. И Том уже сжимал эту ручку в своей ладони.

Глава 4. Ночная прогулка и открытое противостояние

Холодный ноябрьский ветер гудел за стенами Хогвартса, пробираясь в щели и заставляя факелы в коридорах трепетать и отбрасывать неверные тени. Была глубокая ночь, когда Том Реддл возвращался из Выручай-комнаты. Он провёл там долгие часы, изучая сложнейшие схемы разделения души, и его разум был переполнен образами силы и обещанием бессмертия. Он двигался по тёмным коридорам с призрачной, кошачьей грацией, прекрасно зная каждый поворот, каждую скрипучую доску, каждый портрет, который можно было обойти стороной.

Однако на этот раз его ждал сюрприз. Из глубокой тени ниши, скрывавшей вход в гостиную Слизерина, возникла высокая, прямая фигура в багряной мантии. Гаррик Олден стоял, прислонившись к холодному камню, его руки были скрещены на груди, а в опущенной руке он сжимал свою палочку. В слабом, мерцающем свете факелов его лицо казалось высеченным из гранита.

— Поздняя прогулка, Реддл, — произнёс он, и его голос, низкий и уверенный, гулко разнёсся в звенящей тишине спящего замка. — Уже далеко за полночь. Не потерял ли чего по пути? Или, может, ищешь? Что-то — или кого-то?

Том замедлил шаг, но не остановился. Он продолжал двигаться вперёд с той же безмятежной уверенностью, пока между ними не осталось всего пары метров. Он видел напряжение в плечах гриффиндорца, решимость в его глазах.

— Размышляю, Олден, — невозмутимо ответил он, и его собственный голос прозвучал тихо, но чётко, словно удар кинжала по бархату. — Замок обретает особую ясность в ночной тиши. Она способствует... концентрации. Очищает разум от дневного шума. Может, и тебе стоит попробовать. Усмирить пыл своего нрава. Постоянный грохот квиддича и восторженные вопли твоих поклонников, должно быть, мешают ясно мыслить.

Гаррик выпрямился, его плечи напряглись, словно перед броском.

— Не отводи глаза и не пытайся уйти в словесные дебри, Реддл. Я не из тех, кого можно замять пустыми комплиментами и псевдофилософскими изречениями. — Он сделал шаг вперёд, и теперь они стояли почти нос к носу. — Я знаю, что ты что-то затеваешь. Я вижу, как ты смотришь на всех свысока, даже на профессоров. Я слышал, как ты говоришь с младшекурсниками — тихо, веско, вкрадчиво, словно вбиваешь им в головы какие-то ядовитые идеи. Я вижу, как они смотрят на тебя — не с восхищением, а со страхом.

— Интересные, хоть и весьма бредовые фантазии, — холодно, почти с сожалением парировал Том. — Тебе, наверное, невыносимо скучно в перерывах между тренировками и исполнением обязанностей старосты. Или бремя твоего блистательного наследства, наследие самого Годрика Гриффиндора, так тяготит твои плечи, что ты вынужден выискивать несуществующие заговоры, чтобы оправдать своё собственное ничтожество?

— Я знаю, что это ты подстроил тот инцидент с портретом Кандиды Когтевран, — Олден проигнорировал колкость, его голос стал ещё тише и опаснее. — Я не знаю как, и я не могу этого доказать. Но я знаю. Я чувствую это. Я вижу это в твоих глазах. В них нет ни капли тепла, ни искры человечности. Ты не такой, как все. Ты что-то другое. И это «другое» меня пугает.

Теперь и Том сделал шаг навстречу. Расстояние между ними сократилось до минимума. Он чувствовал исходящее от Олдена тепло, видел, как вздымается его грудь от гнева. Напряжение витало в воздухе, густое и осязаемое, словно перед ударом молнии.

— В этом, — тихо, но с такой стальной, не скрываемой более убеждённостью, что мурашки побежали по коже у Гаррика, произнёс Том, — в этом ты не ошибаешься. Я не такой. И тебе, Олден, следует это усвоить. Раз и навсегда. Не вставай на моём пути. — Он почти не шевельнул губами, но каждое слово впивалось в слух, как лезвие. — Ты забавляешься детскими играми — погоней за мячиком, поиском одобрения толпы, пылью в глаза. Я же строю будущее. Моё будущее. И я не позволю такой ничтожной помехе, как ты, помешать мне. Отойди в сторону, пока не стало слишком поздно.

Они стояли так несколько секунд, молча, измеряя друг друга взглядами — ледяной, аналитический взгляд змеи против горящего, полного праведного гнева взгляда льва.

Внезапно из темноты позади них раздался спокойный, весомый голос.

— Проблема, господа?

Оба вздрогнули, отпрянув друг от друга. Из тени возникла высокая фигура профессора Дамблдора. Он был в тёплом халате поверх ночной одежды, но его взгляд из-под полумесяцев очков был острым и бодрым, словно и не спал.

— Профессор! — выпалил Олден, всё ещё взволнованный. — Реддл нарушает комендантский час! Я уверен, он что-то замышляет!

— Я возвращался из библиотеки, профессор, — голос Тома был чистым и искренним, без тени волнения. Он даже позволил себе лёгкое, почтительное удивление. — Профессор Слизнорт попросил меня проверить несколько редких рецептов для его исследований в области биоалхимии. Засиделся, не заметил времени. Приношу свои извинения.

Дамблдор смотрел на Тома, и тому вновь показалось, что эти голубые глаза видят сквозь стены, сквозь маску, сквозь саму душу, выискивая спрятанные там тёмные уголки.

— Профессор Слизнорт действительно отличается... неукротимым энтузиазмом в своих изысканиях, — медленно произнёс Дамблдор. — Однако, Том, даже самым усердным студентам, чьи академические подвиги восхищают даже нашего уважаемого директора Диппета, необходим отдых. — Он сделал паузу, давая этим словам просочиться в сознание. — А тебе, Гаррик, — он перевёл взгляд на гриффиндорца, — я советую быть осторожнее с обвинениями, не подкреплёнными доказательствами. Профессор Диппет очень не любит, когда в стенах школы, которую он считает вторым домом для всех учеников, сеют раздор на пустом месте. Ступайте в свои спальни. Оба. Немедленно.

Олден, багровея, бросил на Тома последний яростный взгляд и, не сказав ни слова, зашагал прочь. Том с почтительной покорностью кивнул Дамблдору и двинулся в противоположном направлении. Он чувствовал на спине жгучий взгляд преподавателя транфигурации ещё долго, пока не завернул за угол. Эта встреча лишний раз подтвердила: Дамблдор был опасен. Но Диппет... Диппет был полезен. И пока первый наблюдал, вторым можно было манипулировать. Эта мушка, Олден, становилась всё навязчивее. Она жужжала, кусалась и пыталась ужалить, привлекая ненужное внимание. Пришло время не просто отмахнуться, а подумать о более радикальных, окончательных мерах. Мысль об этом была спокойной и методичной.

Глава 5. Собрание в тени и рождение Тьмы

Вечер перед зимними каникулами. Воздух в замке был наполнен радостным, почти осязаемым возбуждением. Студенты толпились у доски объявлений, обсуждали планы на праздники, обменивались подарками, смеялись и строили планы. Том Реддл оставался в Хогвартсе, как оставался всегда. Формально — чтобы помочь профессору Диппету с каталогизацией школьной библиотеки, о чём директор, тронутый «исключительным усердием и любовью к школе», лично объявил на ужине. Доверчивый старик был так простодушен.

Понятие «дом» было для него пустым, бессмысленным звуком, тусклым воспоминанием о холодных, продуваемых сквозняками стенах приюта Вулдрин, где не было ничего своего, кроме койки и тайного страха, который он внушал другим детям.

Выручай-комната в этот раз, откликаясь на его глубинное, сокровенное желание, приняла облик сырого, полуосвещённого готического склепа. Сводчатый потолок терялся в тенях, по стенам, грубо высеченным из тёмного камня, извивались резные изображения змей. В центре на каменном полу пылал огонь в массивной железной чаше, отбрасывая длинные, пляшущие, искажённые тени. Семь закутанных в одинаковые тёмные мантии с натянутыми на лица капюшонами фигур молча, не шелохнувшись, ожидали его появления. Среди них были Малфой, Эйверри, Лестрейндж, Наотт. На их юных, бледных лицах, видных в прорезях капюшонов, читалась смесь страха, подобострастия и пьянящей гордости от своей избранности.

Том вошёл бесшумно. Он не произнёс ни слова, проходя к чаше. Его собственная мантия была простой, без украшений, но он носил её с королевской, безраздельной властью. Он медленно обвёл их взглядом, чувствуя исходящее от них напряжение — страх, ожидание, жажду принадлежности.

— Наши ряды растут, — начал он без предисловий, и его голос, низкий и властный, заполнил всё каменное пространство, вибрируя в самых костях. — Но число — лишь тень, бледное подобие истинной силы. Истинная мощь зиждется на двух столпах: на безоговорочной верности и на несгибаемой силе воли. На том, чтобы взять то, что принадлежит тебе по праву рождения и крови, и не позволить никому встать на твоём пути.

Он поведал им о своих изысканиях. Не о крестражах — это сокровенное, страшное знание было пока его единоличным, величайшим достоянием. Но о могуществе, лежащем по ту сторону убогих, выхолощенных школьных учебников, одобренных трусливым Министерством. О праве, данном чистокровным по рождению и подкреплённом личной силой, вершить свою волю и диктовать условия этому прогнившему, слабому миру.

— Мир за стенами Хогвартса болен, — вещал он, и его слова падали, как удары молота о наковальню. — Его разлагают терпимость к слабости, потакание вырождению, позорное смешение с теми, кто недостоин даже праха у наших ног. Они разбавили нашу кровь, осквернили нашу магию, объявили вне закона величайшие искусства, чтобы скрыть своё собственное ничтожество! — Он повысил голос, и в нём зазвучали стальные ноты. — Но мы не будем более терпеть это! Мы — будущее! Мы — избранные, наследники великих родов и те, кто сумел подняться из грязи силой одной лишь воли! Мы — те, кто вернёт магии её утраченное величие!

Он заставил их принести клятву. Не на крови — этот священный, окончательный шаг был впереди. Но на их самых постыдных, самых грязных тайнах, которые Том собирал с кропотливостью и усердием архивариуса, превращая их в оружие. Каждый из них, произнося слова, добровольно отдавал ему часть своей воли, своей свободы, становясь его должником, его пешкой, его собственностью.

Когда последний из них, низко склонив голову, скрылся за дверью, Том остался в полном, абсолютном одиночестве. Гробовая тишина склепа была ему музыкой. Он подошёл к грубо отесанной стене, где в железной чаше ещё плясало пламя, отбрасывая неверные, уродливые тени. Он знал, что Олден где-то там, снаружи, в мире света и глупых праздничных приготовлений, безуспешно пытается разгадать его загадку, собрать против него улики. Пусть старается. Пусть тратит свои последние дни на эту безнадёжную затею. Скоро наступит время, когда все загадки будут раскрыты. Все улики станут неважны. И Гаррик Олден, и Альбус Дамблдор с его всепонимающим взглядом, и доверчивый профессор Диппет, и весь магический мир содрогнётся от ужаса, услышав его истинное имя. Имя, которое он себе избрал. Имя Властелина.

Он щелчком пальцев погасил огонь в чаше, и комната погрузилась в абсолютную, режущую глаза, густую как смоль тьму. Но для Тома Реддла это была не тьма забвения или страха. Это был предрассветный мрак новой эры. Эры, которая будет носить его имя. Эры Лорда Волдеморта. И в этой рождающейся тьме, однажды, должен будет умереть и последний потомок Гриффиндора, Гаррик Олден. Это было неизбежно, как смена времён года. И это было правильно.