Ивонна

— Я люблю тебя. Люблю-люблю.

Он смотрит на ее длинный плащ и платье из дорогой зеленой парчи, отстраненно думая о том, что за столько дней давно должен был выучить все узоры на нем. Принцесса трогательно сжимает пальцами зачарованные прутья темницы и смотрит так нежно-нежно, заботливо, радостно и слегка безумно, что это сродни какой-то пытке. Почему он? Почему именно она? Колдуну ее любовь, конечно, только на руку, но веры ей он и близко не чувствует.

— С чего тебе меня любить?

— Ты хороший, — отвечает Ивонна и мягко улыбается ему. — Я знаю, что это так. Ты очень милый, славный, прекраснее любого принца, ходящего под небом. Я поняла это с самого первого взгляда.

В самом деле, она и не пискнула, когда он ее похищал. Фрейлины, мамушки-нянюшки, менее знатные подружки, служанки — все они кричали от страха, когда он, тенью отделившись от звездного неба, упал на них, и, завернув принцессу в широкий плащ, сгинул под землей. Наследница трона всегда была спокойна и тиха — кроме, разумеется, моментов с крайне внезапными признаниями в любви — и вела себя далеко не так, как ожидал колдун.

Ее влюбленные взгляды, придыхания, неловкие касания и хватания за рукав, частые комплименты и даже слезы нисколько не трогали его. Удивляли — да, но по большей части были абсолютно безразличны. Его план должен был вступить в силу вне зависимости от ее любви или ненависти, но, честно говоря, во второе он бы поверил быстрее.

Ненависть практически всегда разгоралась искренне — это вложили в его память прошлые копии много поколений назад. Из бессчетных лиц матерей, приходящих к нему во снах, помнились всегда лишь искаженные, злобные, с глубокими морщинами, идущими от крыльев носа к краям губ, и обнаженными передними зубами, как во время плача. Единым хором они пели: «Ты распял наши сердца, колдун! Распял, распял!» — а он только моргал и ждал, что они скажут дальше. Лучше матери, болтающие без умолку, чем просто сидящие напротив, молчащие и глотающие слезы, смотря на свое отражение в его стеклянных глазах.

Ненависть показывала, что в тех женщинах еще есть душа. В очередной раз уходя от Ивонны, колдун думал, сможет ли принцесса стать первой матерью, смотрящей на новую копию с любовью.

В подвале он возвращался к телу, созданному из глины, крови и отваров, от ядовитого пара которых серая кожа на его лице и ладонях шла трещинами, иссыхала и опадала, приближая миг его кончины. В котелке неподалеку второй день в молоке варилось сердце, которое предстояло вложить в дыру в груди — к ночи как раз будет готово. Протерев листами крапивы два стеклянных шара, колдун вложил их в пустые глазницы, посыпал пеплом и полил кровью из ковша. Все детали должны совпасть. Новая копия должна быть точным отражением старой.

В памяти некстати всплывают навязчивые слова о любви, и колдун чуть не ошибается, выводя красные узоры на обожженной глине. Помотав головой, он подливает вина в огонь, обжигающий ему стопы, и продолжает свое дело. Все должно закончиться в срок. Новая копия должна появиться не позже старой.

Но фразы Ивонны никак не хотят уходить из головы, и потому он надевает на себя маску ее служанки и идет расчесывать длинные медные волосы принцессы, непослушными волнами распадающиеся у него в руках. Служанка — прихоть, как и ночная сорочка с коттой, спряженные из паутины, верхнего слоя воды и лунного света. Как цветы или иголка с ниткой, чтобы заниматься вышивкой. Все они искусственны, пусты внутри: колдун слишком скептичен, чтобы перенести половину замка только ради удобства пленницы.

— И почему вы его любите? — говорит он женским голосом, вплетая ей в волосы нити жемчуга. Принцесса вздрагивает под его руками, но, пару мгновений полюбовавшись на свое отражение в зачарованном подносе с водой, счастливо вздыхает и отвечает:

— Он обращается со мной так, как должно обходиться с наследницей трона. Я это ценю. Ни рыцари, ни графы с принцами не считают нужным иногда даже обмениваться со мной парой фраз, — она завивает пальцами кудри, закрывающие уши, и улыбается самой себе.

— Он же держит вас под замком, — хмыкает колдун, не мешая другим служанкам-марионеткам заниматься платьем пленницы.

Ивонна хихикает в пальцы и игриво подмигивает ему-служанке.

— Люблю, когда мужчины мыслят нестандартно, — весело говорит она, усаживаясь за стол в ожидании завтрака. Он задумчиво перебирает пальцами гребень и бормочет:

— Колдуны меньше всего верят в любовь.

Служанки-марионетки расставляют тарелки и приносят зачарованные корешки и листья, принявшие вид изысканнейших блюд мира. Принцесса со спокойным удовлетворением смотрит на это, запрокидывает голову и лукаво улыбается ему.

— Когда-то я меньше всего верила, что колдуны могут хотеть власти. Но однажды один такой пришел и съел моего дедушку, сославшись на какое-то там обещание. Так что все когда-нибудь случается в первый раз.

Колдун задумчиво смотрит в ее неожиданно целеустремленные глаза и, склонившись в поклоне, исчезает в свой подвал, рисовать черты лица золой и смолой. Какое-то странное чувство не покидает его до самого конца дня, и он в самом деле удивляется, понимая, что случайно придал новой копии черты своей пленницы. Потрясенно смотря не в свое лицо, он начисто стирает дымом ладана и мяты недавнюю работу. Так нельзя. Новая копия должна быть точным отражением старой. Не важно, кто мать. Изменения в копии недопустимы.

Когда на него из раза в раз продолжают смотреть светло-зеленые глаза принцессы, колдун в отчаянии бросает кисть и трусливо сбегает из подвала, не в силах опять уничтожать их. Его пальцы уже горят от боли, но лучше уж пойти к Ивонне и в очередной раз слушать, как она влюблена, чем творить вместо себя ее.

— Любимый! — радостно ахает пленница, отбрасывая вышивку. — Ты пришел навестить меня! О, милый, мое сердце поет, увидев твое чудесное лицо!

Она может говорить подобное часами, и колдун морщится, поправляя на плечах расшитый звездами и лесами плащ. Он скажет это сегодня. Больше тянуть нельзя.

— Если ты и правда так любишь меня, — в глазах принцессы вспыхивает искра любопытства, — то сотвори мне сына.

Ивонна краснеет, нервно хихикает и склоняет голову на бок. Теребя в руках шелковый платок, она отводит взгляд и смущенно признается:

— Ну разумеется, — румянец на ее щеках все так же не трогает колдуна, но почему-то что-то внутри него тает от нежности. — Уверена, отец согласится обвенчать нас. Плевать, что там было раньше. Надо просто рассказать ему, какой ты хороший! И как сильно я люблю тебя. О, дорогой, я была счастлива возлежать с тобой до этого, но…

Колдун взмахом ладони прерывает ее.

— Твое тело для этого не требуется. Некоторые части его — возможно, но, поверь, мне нужно от тебя не то, чего хотят от человеческих женщин, — он вздыхает и, быстро глянув на ближайшую стену, щелкает пальцами, убирая прутья. — Пойдем.

Спустя пару мгновений Ивонна уже недоверчиво разглядывает что-то, очень похожее на колдуна, только без лица, сидящее перед ней на стуле и смотрящее стеклянными глазами куда-то между лестницей наверх и погасшим очагом. Колдун протягивает руку и указывает на свое подобие, не реагирующее ни на какие звуки.

— Это — мой сын, — как всегда бесстрастно сообщает он. — Моя точная копия. Я хочу, чтобы ты помогла сотворить его, — принцесса восхищенно и немного опасливо подходит ближе и проводит ладонью по щеке копии. Колдун чувствует, как его губы медленно расплываются в улыбке, и продолжает: — Говори с ним. Будь рядом. Смотри ему в глаза, держи за руку — словом, давай понять, что ты с ним, — Ивонна убирает темные нити волос, упавшие на лоб копии, и касается губами ему между бровей. Колдун спешно отводит взгляд и договаривает: — Мне понадобится твоя кровь, локон твоих волос, твои слезы и твое дыхание. Больше я не попрошу.

Принцесса подходит ближе к нему, к нему-нему, не к нему-копии — хоть он и сам тоже не более, чем копия предыдущей копии — берет за руку и кладет голову ему на плечо. Золотая парча ее плаща с красными узорами смотрится излишне богато в сравнении с темной материей его одежды, но он обращает внимание куда больше на тепло чужого тела, живого тела, чем на их несоответствие.

— Чтобы ты ни попросил, — нежно говорит Ивонна. — Я здесь.

Он впервые чувствует, как его кожа трескается от яда изнутри.

Она становится хорошей матерью, лучшей, если судить по памяти, оставшейся от других копий, и колдун даже чувствует радость, наблюдая за ней, пока вкладывает в голову копии свои знания. Странную радость. Многие копии до него вынашивали план о том, как посадить колдуна на престол, но никто и не предполагал, что все сложится так удачно. Влюбленная в него принцесса, говорящая с копией с теплотой, сравнимой разве что с огнем, три года в молчании формировавшим новое тело. Возможно ли такое? Он хотел бы поверить, что это так.

— Ты всегда был со мной, — как-то раз говорит Ивонна, показывая в зачарованной воде пустующий королевский двор. — Все эти доблестные мужи не бросились искать меня, хотя клялись в вечной верности моему отцу. Они разъехались по своим замкам и счастливы, хотя их господин в печали; ты же не покидал меня, и оттого моя любовь к тебе лишь крепла.

Колдуну странно верить в это, даже когда копия почти ожила; матери теперь не надо постоянно сидеть рядом, и он спокойно отпускает принцессу бродить по своей башне, пока сам творит таинство закрепления печатей. Серая кожа осыпается все сильнее с каждым днем, и колдун уже чувствует приближение собственной смертности, уязвимости, потери своего невидимого щита. На недолгий миг он сможет почувствовать себя человеком… И, может, это не так уж и плохо? Может, тогда он сможет отблагодарить принцессу за ее любовь?

Она воспринимает это с радостью. Она танцует и смеется, хлопает в ладоши и опять щебечет что-то, что он не может понять. Она давно стала хозяйкой в его замке — он спокойно позволяет ей сколько угодно любоваться на себя в зачарованную воду и рисовать пером цветы на пергаменте. Пусть будет счастлива. Она это заслужила. Улыбка все чаще появляется на его суровом лице, и колдун думает, что, возможно, его судьба не так уж плоха. Он прячет копию в незримой комнате, позволяя себе-сыну постичь цвет и смысл волшебства, и впервые выходит с Ивонной на луг перед башней. Они запускают игрушечных птиц, и принцесса звонко целует колдуна в щеку, когда те действительно взлетают.

Он думает, что это и есть счастье.

На пятый день его бытия человеком в башне случается пожар.

По золе и смоле, по упавшим балкам и битому стеклу, по остаткам заклинаний он пытается найти свою Ивонну, кричит, срывая горло, силясь дозваться до нее, но все тщетно. Его ныне несовершенные глаза слезятся, ничего не видят среди пламени, и слепой колдун идет на ощупь, расходуя последние чары, чтобы отыскать возлюбленную принцессу. В этот момент он не может врать себе: он любит ее, любит эту несуразную пленницу с непомерно длинными волосами и маленькими пальцами, любит своим сваренным в молоке сердцем и стеклянными глазами, и, если она сейчас погибнет, он умрет в тот же миг, не зная, как жить дальше. Ее нет ни в одной из комнат башни, и, потеряв надежду, колдун покидает это место, не собираясь даже пытаться забрать свой волшебный плащ из незримой комнаты у собственной копии. Он и не помнит о копии — он помнит лишь о принцессе, единственной живой душе за полторы тысячи лет, которая была к нему добра и которую он не спас.

Это разрывает ему душу, хотя как таковой у него никогда и не было. Падая без сил на лугу, колдун, глотая первые за всю жизнь слезы, слышит, как догорает его башня — и чей-то смех.

Поднимая голову, он не верит своим глазам. Ивонна сидит на рыцарской лошади и снисходительно улыбается ему, вытирая шелковым платком шею и пальцы.

— Это было чудесно, милый, — сладко тянет она. — А мне говорили, что колдуны меньше всего верят в любовь, — говорит она тем же влюбленным голосом, но при этом — с какой-то издевкой, и он с ужасом осознает, что все его хитрые планы она раскусывала в два счета. Какой-то вооруженный мужчина рядом с ней уже натягивает тетиву лука, но принцесса властным жестом останавливает его. — Не нужно. И так умрет — он сам мне сказал. Лучше найдите его сына: нам не нужен новый колдун и претендент на престол.

— Миледи, — непонимающе говорит один из рыцарей. — Но башня пуста.

Колдун неожиданно для себя хмыкает и смотрит на нее снизу вверх, хоть и не может уже разглядеть ничего выше бархатных башмачков в стременах. Ивонна бросает на него недоверчивый взгляд и, подстегнув лошадь, объезжает башню кругом. Она ничего не найдет, думает обхитренный колдун, чувствуя, как что-то, похожее на ржавый стержень, впивается ему между ребром и подмышкой. Ни она, ни кто-либо другой. Но он с горечью понимает, что даже незримой комнате не выдержать пожара — как, значит, и копии. Новой копии, в которую почти вдохнули жизнь. Боль усиливается с каждым новым взглядом на принцессу, возвращающуюся к спасителям, но все равно подозрительно поглядывающую на горящую башню. Все-таки, он был слишком глуп, чтобы поверить ей. И еще глупее — подумать, что полюбил ее.

Смотря на колдуна в ногах лошади, бывшая пленница хмыкает и бросает:

— Ну и пусть. Даже самая волшебная глина не выдержит столько огня.

И, как это ни больно признавать, принцесса права. Она смеется и уезжает, оставляя колдуна в одиночестве досчитывать минуты до завершения своей жизни — но только вместо чисел он помнит лишь одно слово:

Ивонна.