Из Досье Волшебника

Отечественная история о трансформации в эволюции киноцефалов претерпела значительные изменения за последние несколько лет. Всё началось со статьи в журнале «Кино и Время» младшего научного сотрудника К. Логинова — то ли Фёдора, то ли Павла, доподлинно неизвестно. Поговаривают, что Павел не мог быть автором этой статьи в силу того, что пару лет назад сменил работу и сейчас трудится геймером, практически без выходных. Остаётся Фёдор, но это тоже не очевидно, так как он к тому времени попросту не умел пользоваться чатом ГПТ, чтобы писать подобные научные материалы. Как бы то ни было, автор в пресловутой статье совершенно безапелляционно и решительно раскритиковал основные положения кристаллизации киновари в тригональной сингонии холодным синтезом.

Вряд ли кто-то из критиков Логинова смог дочитать его статью до конца, потому что все и так прекрасно знали: таким трудозатратным способом никакое более-менее увлекательное кино сварить невозможно, весь процесс развалится к чертям ещё на стадии сюжета. Все уже давно перешли на цифровые технологии. И как следствие, любые хронические формы цефалгии уже давно и успешно лечились инъекцией экстракта обычного энцефалита.

А резонанс из-за статьи поднялся сильный, пошёл прямо как круги по воде. И всё по причине того, что в то же самое время младшую дочь замминистра Нелёгкой Промышленности целого региона Мирона Кустанайского, Грету не взяли сниматься в новом детском кинофильме о весёлых приключениях двух собачек из Байконура – Белки и Стрелки. Хотя должность заместителя министра и была неофициальной, но всё же определённо подразумевала особую ответственность в решении различных серьёзных вопросов во вверенном ему регионе.

Старших сыновей и дочерей у Мирона не было, поэтому неудивительно, что он весьма болезненно воспринял отказ киностудии. А младшей дочерью Грету называли потому, что ей в ту пору не исполнилось ещё и пятнадцати лет. Тоже болезненная травма для ребёнка, надо же было понимать. К тому же официальная причина отказа выглядела крайне сомнительной и циничной: родители якобы не предоставили вовремя справку о прививке их дочери как раз против этого самого энцефалита. Ну вот как уразуметь, когда им лечиться надо, а когда от него прививаться? Якобы съёмки фильма планировалось проводить на открытом воздухе в городской лесополосе, отсюда такие предосторожности.

Отец Мирон, конечно же, затаил злобу на киностудию и пообещал дочери разобраться, как только руки дойдут, со всеми их «цефалами и клоунами» за кидалово с прививкой. Грета же, похоже, основательно вошла в недоставшуюся ей роль и никак не желала с ней расставаться. Она целыми днями закрывалась в комнате и практически из неё не выходила. Потом купила себе в интернете маску щенка-корги с пушистыми ушками, полосатый хвостик и варежки в форме собачьих лапок.

Затем она завела себе аккаунт на Тик-Токе, где по нескольку раз в день делилась своими фотографиями и короткими видео в подобных нарядах. Удивительно, но буквально за несколько недель она сумела набрать почти 5 тысяч подписчиков и последователей, которым её идея с перевоплощением в животных сильно пришлась по душе, и которые, в свою очередь, начали ей подражать: одеваться в различных зверят, мурлыкать и щебетать на веб-камеру.

Не забывая о своём намерении разобраться как следует с киноцефалами, Мирон сам решил навестить работников киностудии во время съёмок и лично поехал в городской парк, граничащий с лесополосой, где как раз должны были происходить съёмки будущего блокбастера. Выйдя из своего внедорожника, впереди от себя, метров за 50, он сразу же увидел сцену, в которой компания молодых людей из трёх человек в спортивных костюмах избивала более взрослого, похожего на хипстера, бородатого мужчину в очках, пытаясь вырвать из его рук старый поношенный рюкзак. Одновременно с этим, с противоположной от Мирона стороны, из-за ближайших деревьев на четвереньках вышла немногочисленная стайка подростков в масках котиков, енотиков и собачек, в пушистых курточках и с пришитыми сзади хвостиками, которые дружелюбно мяукали, мурлыкали, лаяли и весело улыбались друг дружке, направляясь в сторону стилизованного под 90-е годы кулачного представления. Один из нападавших, случайно увидевший подростков, внезапно застыл на секунду на месте, а потом с перекошенным от ужаса лицом истошно закричал:

— Пацаны! Это квадроберы! Сваливаем!

И вся троица мгновенно, словно растворившись, исчезла. Подростки в масках тоже, немного порезвившись на лесной дороге, незаметно уползли в кусты и скрылись из виду. Кустанайский остался наедине со своими мыслями. Мысли кипели, бурлили и лились через край стремительным потоком.

Мирон был просто потрясён увиденной сценой: великолепная игра актёров, захватывающий сценарий и потрясающая гармония с окружающей средой. Его немного смутило, что совершенно не было видно съёмочной группы, операторов и кинокамер со специальным освещением, но об этом серьёзно Мирон задумается несколько позже. А в том самом пареньке, кричащем «Сваливаем! », он отчётливо узнал себя тридцатилетней давности: мечтательного и энергичного молодого человека, начинающего свою предпринимательскую карьеру на стадии начального накопления капитала. Скупая мужская слеза покатилась по небритой щеке заместителя министра.

Тем временем по району стали расползаться тревожные и фантастические слухи. Работник шиномонтажа Митяй клялся и божился натурой, что на той неделе поздно ночью его на автобусной остановке разбудила огромных размеров белка и настоящим человеческим голосом школьной отличницы Анечки Трифоновой из пятого подъезда обратилась к нему со словами:

— Дядя Митя, не пейте водку больше. Замёрзнете, помрёте. Вашего Саньку из школы выгнали за то, что деньги у младшеклассников отбирал в общак, а вы, поди, и не знаете.

А несколькими днями позже в отделение полиции обратился известный местный бард и исполнитель собственных песен на музыку и стихи Бориса Гребенщикова, Максим Краев-Непочатый, с заявлением по случаю его избиения хулиганами в городском парке. Вторую часть своей фамилии Максим позаимствовал у своей неизменной и неисповедимой подруги Агнессы, женщины решительной и непредсказуемой, которую он много лет назад выиграл в шашки у бывшего мужа Агнессы – Рабиновича, человека со всех сторон тщедушного и без особого рода деятельности. Бард Максим искренне и красочно рассказал представителям правопорядка о напавших на него хулиганах и внезапно спасших его существах, в которых он, среди прочих, узрел мифических персонажей Сирина и Гамаюна из одноимённой песни Гребенщикова... правда Алконоста при этом не упомянул, побоялся принудительного лечения.

Представители правопорядка с недоумением посматривали друг на друга, студент-нарколог громко вздыхал и охал, старательно записывая всё сказанное в свой ноутбук. Криминалисты чесали затылки и пытались идентифицировать квадроберов методом лингвистических ассоциативных построений. Логичным же казалось, что квадроберы должны иметь определённое родство с квадрокоптерами, летательными аппаратами, именуемыми в простонародии дронами, из-за издаваемых ими во время полёта характерных звуков, в точности повторяющих музыку в экспериментальном стиле дрон.

Но тогда почему эти квадро-как-их-там существа не летали, а ползали на четвереньках? В практике судебной криминалистики ещё не было зафиксировано ни единого случая, чтобы механические аппараты оказались подвержены влиянию алкоголизма. В итоге все подозрения сошлись в одной единственной точке и беспощадно указали на Рабиновича, который, лишившись своей единоутробной супруги, проигранной им в азартном угаре, сам по определению автоматически стал беспелотником. Ну а как ещё назвать мужчину, внезапно оставшегося без женщины?

В тот же момент густой испариной покрылась черепная коробка главного начальника полицейского управления, а вместе с ним, по причинно-следственным связям, и у всех остальных присутствующих, исключая блаженного барда, которому всё было невдомёк. Как гром среди ясного неба до всех дошло, что подобное откровение выводит этот, казалось бы, заурядный случай с пьяницей-бардом в масштаб федерального расследования, а признание виновным Рабиновича, кроме всех прочих неприятностей, несомненно вызовет широкий международный резонанс и осуждение. Поэтому вариант с подсудимым Рабиновичем, хоть и выглядел многообещающим, на деле оказался совершенно неприемлемым для органов правопорядка. Ну а что ещё можно было ожидать от обычного среднестатистического Рабиновича: денег и иных материальных благ у него не было, а духовные ценности в этом ведомстве никого не интересовали.

В конце концов все дружно развели руками и, понимая, что ввязываясь в это дело, они рискуют своей карьерой, посоветовали барду Краеву-Непочатому обратиться в Министерство Нелёгкой Промышленности. Дескать, заместитель министра там уважаемая личность, был знаком одно время даже с легендарным человеком из Кемерова, и разберётся со всем этим безобразием строго в рамках существующих законных понятий.

Как потом рассказывал сам бард Максим, его несколько дней не пускали на приём к заместителю министра Кустанайскому, несмотря на все его заверения о важности вопроса. На третий день наконец секретарша сжалилась над ним и разрешила войти в кабинет к начальнику. Мирон сразу же признал в нерадивом посетителе киноактёра из сцены в городском парке, свидетелем которой он сам оказался. Он был уверен, что киностудия послала Максима извиниться за тот самый косяк с Гретой.

— Давай, клоун, рассказывай, — начал разговор первым Мирон.

— Я не клоун, — стал робко оправдываться бард, — я артист, действующий член Ассоциации Любителей и Авторов Самодеятельной Песни вверенного вам региона, — уже с некоторой ноткой гордости добавил Максим.

— Знаю, знаю, какие вы там все артисты, — бесцеремонно перебил посетителя Мирон, — за дочку я вам, цефалам, сам такое кино устрою, мало не покажется.

В кабинете воцарилась минута молчания, после которой замминистра несколько подобрел и продолжил:

— Знаешь, артист, в целом мне ваше кино нравится. Я видел съёмки на прошлой неделе в парке, где ты играл роль лоха, которого чётко окучивали пацанчики.

— Так это вы стояли у обочины возле внедорожника? — осторожно, но с возбуждением произнёс Максим. — Позвольте мне сказать — это было не кино, я в действительности подвергся жестокому избиению организованной преступной группой, меня лишили всех наличных денег. По этому вопросу я и хотел поговорить с вами.

— Как это было не кино?! Я что, слепой, по-твоему? — раздражённо начал кричать заместитель министра, — вы там на своей киностудии все рамсы попутали? Ещё и набрались наглости бабло клянчить из министерского общественного бюджета! Пошёл вон отсюда!

Бард Максим моментально покинул помещение. Мирон встал из-за стола и стал нервно ходить по кабинету. Потом остановился, налил из графина полный стакан коньяка и залпом выпил.

— Как не кино было? — начал вслух рассуждать он, — а что тогда кино? Вот этот вот опостылевший кабинет и чмошный клоун-артист со своими идиотскими кривляниями и есть сплошное кино! Бредовые совещания, никому не нужные бумаги, нескончаемые дурацкие просьбы жены и дочери, пленумы и съезды с партийной братвой — это и есть один нескончаемый нелепый фильм. Может, и прав этот киноцефал, там в лесу действительно была настоящая жизнь: никаких абсурдных декораций, живая природа, ровные пацаны с твёрдыми понятиями о целях в жизни, неподдельный страх лоха.

Нахлынувшие откровения полностью захватили Мирона Кустанайского. Он налил ещё один стакан коньяка и продолжил критически воспринимать внезапно открывшиеся ему истины.

Поздно вечером сильно пьяного заместителя министра на руках заносили в дом два охранника и водитель. Мирон пытался размахивать руками и громко пел свою любимую песню молодости:

«А по малолетке, да по малолетке

Юности моей тетрадь из линейки стала в клетку. »

Встреча с бардом ещё сильнее повлияла на Кустанайского, чем ситуация со съёмками фильма в городском парке, усилив и без того уже прочно укоренившиеся противоречия в сознании относительно реального положения вещей в нашей проявленной материальной Вселенной. После этой встречи Мирон больше недели не появлялся на работе в министерстве и вообще не выходил из дому. Он почти круглосуточно искал какую-то информацию в интернете, изучал различные мистические и оккультные течения и даже всерьёз подсел на теорию сущностных типов Эзотерического Гностицизма небезызвестного автора Гносева.

Дело дошло до того, что он начал принимать активное участие в форумах последователей этой дикой ереси, но быстро слился, так как получал там постоянные оскорбления и наезды от пользователя с ником АВГ. В этой скромной аббревиатуре недвусмысленно угадывался сам основатель-патриарх учения Авдей Васильевич Гносев.

На десятый день Мирон, шатаясь от усталости и бессилия, наконец-то вышел из своей спальни и сразу же столкнулся с дочерью Гретой. Грета медленно и вальяжно передвигалась на четвереньках по коридору в маске собачки корги, в рукавичках в форме собачьих лапок и в мамином норковом манто от дизайнерского дома Тиффани. В недоумении он вскрикнул:

— Грета, что с тобой? Что за маскарад? Ты репетируешь роль, да? А-а-а, таки засцали клоуны-киноцефалы, взяли тебя в кино!

— Ну папа! — раздражённым и эмоциональным голосом ответила дочь, — Для тебя это маскарад, а для меня – это жизнь! Это моя жизнь, пойми! А кино – это ты со своим понарошным министерством, дурацкой братвой и тупыми разводами о цене вопросов! И киностудия здесь ни при чём! Пожалуйста, оставь меня в покое.

Заместитель министра и отец по совместительству остолбенел прямо на месте. Никто до этого момента не мог позволить себе разговаривать с ним таким тоном, так безапелляционно, без страха и без понятий. Он сразу же вернулся к себе в спальню, громко хлопнув дверью. Закрылся и опять не выходил из неё ещё пять дней. Не совсем понятно, чем он там занимался, какие эмоциональные перипетии и духовные откровения бороздили его изнеможённое сознание, но вышел он оттуда уже совсем другим человеком. Воистину, его духовной трансформации позавидовал бы сам Гносев.

На шестой день Мирон Кустанайский, в костюме и при галстуке, с гордой осанкой вышел из дому, сел в машину и первым делом поехал не на работу, а в церковь. Там он долго беседовал с батюшкой, задавал много сложных и каверзных вопросов относительно символов веры и жития святых угодников. Потом купил большую икону святого Христофора псеглавца, отвёз её к себе на работу в министерство и повесил в своём кабинете рядом с портретом, язык не поворачивается сказать, — самого всем известно кого! Казалось бы, жизнь налаживается и будет продолжаться своим обычным чередом, но не тут-то было.

Первой заподозрила неладное секретарша заместителя министра. Босс откровенно перестал обращать на неё внимание апостериори и совсем перестал материться. Потом масла в огонь подлила делегация депутатов Тагильской братвы, которая вместо понимания и поддержки со стороны Министерства своей линии в противостоянии с бригадой Сурена из Нижних Челнов, получила прогон на целых 30 минут о бренности и эфемерности так необходимых районам финансовых потоков. Ну а последней каплей в целесообразности занимаемой Мироном Кустанайским должности стала столичная церковно-думская комиссия Автономного Управления Епархий, сокращённо АУЕ. Вместо отчёта о проделанной работе, Мирон всей комиссии предложил коллективную молитву о тленности материальных богатств и мирских сует с челобитной на лик святого Христофора.

Закат политической карьеры Мирона Кустанайского был тихим и незаметным. В народе говорили, что он воистину уверовал, поэтому и оказался неугодным для сильных мира сего. Официальная же версия выглядела куда более прозаичной и менее эпической: мол якобы заместителя министра во время прогулки в городской лесополосе укусил клещевой вирусный энцефалит и затем начались осложнения, требующие длительного стационарного лечения и специального ухода.

Изредка в больнице Мирона навещала дочь Грета, приносила различную духовную литературу и показывала свои новые видео из Тик-Тока. К тому времени число её последователей уже достигло семидесяти тысяч.