Из крови и осколка

Холод был идеальным инструментом. Он не чувствовал его как дискомфорт — только как данность, физический параметр среды, в которой он работал. Вершина пика где-то на Кавказе, залитая лунным светом, была для него не местом для восхищения, а точкой на карте, целью. Его звали... это не имело значения. Имя было ширмой, как и его гражданская жизнь. Под ней скрывалась истинная суть: первоклассный механизм для устранения целей. Ему было девятнадцать, и он уже знал вкус последнего вздоха двадцати семи человек. Смерть была его ремеслом, а равнодушие — броней.

Его взгляд, холодный и аналитичный, скользнул по скальной гряде и остановился на аномалии. Вмерзший в лёд у самого края пропасти осколок. Он не был похож на стекло. Он был чернее самой горной ночи, матовый, поглощающий отблески луны и звезд. Казалось, это не объект, а дыра в реальности.

Он двинулся к нему с присущей ему экономией движений. Лед под кошками крошился с тихим хрустом. Присев, он снял перчатку. Пальцы впились в лед, расчищая его вокруг осколка. Камень? Обсидиан? Материал был непонятен на ощупь — холодный, но не леденящий, гладкий, как отполированная кость.

Осколок поддался, выскользнул из ледяного плена. И в этот миг заостренный край, казавшийся идеально гладким, прочертил тонкую линию на его указательном пальце.

Боль была острой и точечной. Он уже собирался отдернуть руку, когда увидел.

Капля алой крови, теплая и живая, коснулась поверхности абсолютно черного осколка.

И вселенная взорвалась.

Это была не боль. Боль — это сигнал нервной системы. Это было растворение. Ощущение того, как каждая молекула его тела разрывается на кварки, как сознание, вырванное из черепной коробки, расплывается по бесконечности, не имеющей ни времени, ни пространства. Он не кричал — у него не было для этого голоса. Он не видел — не было света. Он был этой агонией.

А потом... ничего.

Тишина. Абсолютная. Не та тишина, что есть отсутствие звука, а та, что была до рождения звука. Пустота.

В этой ничто начало проявляться нечто. Сгусток тьмы, более плотный, чем сама пустота. Он не имел формы, но имел присутствие. Древнее, безмерно уставшее, исполинское.

«Любопытно...» — прозвучало не в ушах, а в самой основе его распавшегося «я». Голос был подобен скрежету стирающихся галактик. «Кровь смертного... коснулась Осколка Начала. Ты должен был исчезнуть. Но ты... держишься. Цепляешься. Интересный образец воли.»

«Тот, кто был. Теперь — лишь эхо. Пыль на ветру Пустоты. У меня нет имени для тебя, а у тебя — времени для меня. Ты угасаешь.»

Осознание пришло без эмоций. Это был диагноз. Факт. Его существование подходило к концу.

«Прямолинейно. Ценно. Альтернатива... есть. Стань сосудом. Прими мою природу. Мою последнюю искру. Стань тем, кого в мирах, что ты не можешь вообразить, называют Дьяволом. Это не спасет тебя от небытия. Это заменит одно небытие на другое... но с возможностью действовать.»

Он не раздумывал. Воля к существованию была его единственным топливом. Не было страха, не было жадности. Был холодный расчет. Небытие — или шанс.

«Хорошо.»

И тогда ему был явлен выбор. Не через образы, а через концепции. Он видел себя не в зеркале, а в уме. Он конструировал новую форму. Инструмент. Тело, которое будет идеально служить его воле.

· Кожа — прочнее адамантита. Загар — для маскировки под смертных.

· Глаза — чтобы видеть токи энергии. Фиолетовая радужка. Зрачки — бездонные колодцы, хранящие отблеск космоса.

· Когти — для разделения плоти и пространства. Фиолетовые, как сама Пустота.

· Узоры — каналы для силы. Врожденные, как татуировки самой души. Фиолетовые и красные, как запекшаяся кровь на черном.

Форма была утверждена.

«Техника... «Пустотный Дьявол». Она будет расти с тобой. Только твоя раса сможет ею владеть. Теперь... твоя суть переписана. Ты — Дьявол.»

Он ощутил это. Нечеловеческую мощь, дремлющую в клетках. Бесконечный океан потенциала, ожидающий своего часа. Внутренний мир, прежде бывший абстракцией, теперь был реальной, пусть и пустой, сферой внутри него.

«Одеяние Ассасина. Маска Безликости. Они теперь — часть тебя. Как и это...»

Беззвучный щелчок творения. Комплект одежды из ткани, что была мягкой, как шёлк, и прочной, как скрежет судьбы, облепил его новое тело. На его лице появилась маска. Чёрная-чёрная. Без узоров. Лишь прорези для глаз, которые она сама формировала по воле хозяина.

«Прощай, осколок смертного. Интересно, что ты совершишь... Верморт.»

Имя упало на него, как печать. Оно жгло, как лед, и стало частью его кода. Верморт.

Пустота сжалась и вытолкнула его. Боль возвращения была ничтожной по сравнению с болью распада. Он летел сквозь вихрь света и тени, чувствуя, как законы физики его старого мира рвутся, уступая место новым.

Его первое путешествие подходило к концу. Впереди был запах гари и вкус чужого мира.

---