Из огня

Главный храм святилища Владыки ничем особенным не выделялся. Если не знать, так нипочём не угадаешь, кому тут бьют поклоны. Масштаб у Изначальных на заре мира разнился редко. Широченные ступени, грубая кладка… Не иначе, сюда пошёл списанный излишек мирового фундамента. Будь здешние бесконечные колонны деревьями, их совокупно со всех построек набралось бы на целый лес. На торцах самого здания скромные рощицы в два ряда. То ли чувство меры возобладало, то ли материал вовремя кончился. Издали похожи скорее на огромные факелы из-за резных капителей – языки огня будто стремились объять плоскую крышу, но груда камня одерживала победу. Или же свод храма по замыслу зодчего покоился на них. «Небо Империи безоблачно, пока горят подпирающие его костры». Воплощенная державная романтика.

Сюжеты рельефов, покрывающих пилоны у входа, разумеется, восславляли изобилие, благоденствие и процветание под покровительством Владыки. Нигде ни одного эпизода казней или пыток. То ли Бэл в годы постройки не был так озабочен устрашением врагов, то ли сцены истязания и истребления стоило поискать где-нибудь поглубже в недрах храма. Была бы охота.

Умеренностью культ Вечного Владыки и без того не отличался и был, по сути, перевёртышем культа матери. Схожие вкусы и воззрения не зря свели их вместе. Но титул Верховного жреца мог носить лишь мужчина, с чем приходилось пока мириться – иллюзий и без того требовалось накладывать изрядно. Бэлов любимец принял сан охотно, как до того – печать, но хозяина больше нет, значит, нет никаких гарантий. С Кроцеллом уже сцепился. Цахона и прочую марионеточную мелочь с долей «божественной» крови не тронул, но бережный интерес Верховного жреца ко всем её обладателям выглядел всё подозрительней и подозрительней. «По капле наполнится чаша»… Это чаша безумия, и оно уже плещет через край.

Цейя поправила край накидки, укрывающий лицо, и вошла внутрь.

Прохладный полумрак, аромат благовоний и ожидаемые тишина и безлюдье. Все забились по норам и отсыпаются, кроме разве что дневных слуг. Кому-то же надо заниматься унылой рутиной, даже если с детства мечтали служить при храме не с ведром и тряпкой наперевес, а ублажать всех желающих во славу созидательной страсти Владыки и безымянной супруги его. Интересно, которой из них, уж не покойной ли госпожи Нитокрис? Божество из неё вышло бы отменное, но вряд ли она согласилась бы на роль покорной и кроткой богини-матери даже в умах каких-то дикарей.

Ликов или статуй божественной четы в храме ни следа, вместо них в нишах располагались чаши светильников, курильницы и прочий церемониальный хлам. Досадное упущение, паства порой изображала своих кумиров столь причудливо, что хоть стой, хоть падай при виде меры разумения иных художников и скульпторов.

Неподвижных идолов с успехом заменяли стражники-новобранцы, торчавшие теперь почётным частоколом не только у входа, но и по периметру. Внутри, снаружи и ещё Хаос знает где. Куда господин Верховный жрец поставили, там и стоят, им без разницы. Все как на подбор юные, рослые, стройные и мускулистые.

После демонстрации возможностей Благословенных на одной из церемоний местные дурни едва не передрались за право пройти ритуал посвящения и пополнить ряды защитников храма, неуязвимых и непобедимых воинов Вечного владыки. Мёртвого дракона зубья. Счастливчики, избранные Верховным жрецом, теперь красовались в сияющих золотых доспехах, но вряд ли могли порадоваться исполнению заветной мечты.

У северной стены дышал жаром чудовищный зев жертвенного грота, облизывался бесчисленными алыми языками.

Цейя извлекла из воздуха скромный венок из левкоев и отправила в огненное небытие. Цвет подношения – дурацкая, но смешная раймирская шутка, понять которую было некому. «Тебе и огню».

Здесь не заботились о том, почему пламя никогда не гаснет, не чадит и бесследно поглощает всё, что попадает в его объятия. Просто век за веком прилежно кормили ненасытную пасть и ждали чудес. Вот и она ждала невесть чего.

Бросить бы этот цирк и идти дальше, только вот силёнок маловато. Переоценила себя. И Хулюд...Право крови есть право крови, но к нему прилагаются и обязанности. Совершенно непосильные для сестры, даже в лучшие времена она вела себя как взбалмошный ребёнок. Дальше? Куда дальше, где оно, идеальное и счастливое? Один Хаос знает, что творится в других владениях Бэла, давно им позабытых. И насколько радушно там встретят новых хозяев. Чем жирнее кусок, тем больше охотников на него.

В дремучем захолустье проще, особенно когда климат сносный и никаких проблем с магией. Магия действительно била ключом, местные же не могли набрать хоть напёрсток. До того выродились, что вместо заклинаний перешли на бездумные молитвы. Власть взяли быстро и чисто, а толку? Наладить поставки с других Пластин никто не берётся. Не могут или, что хуже, не хотят, опасаясь преследования со стороны матери. Не лучшие за ними пошли, отнюдь не лучшие. Новый мир не сотворят, старый не переделают. Одного выскочку убрать всем гуртом – и то не решаются, мол, риск слишком велик. Некромант, правая рука Бэла – кто знает, какие козыри у него в рукаве? И не для того бежали от одной войны, чтоб немедля развязать другую. Не свита, сборище бродячих комедиантов. Ситри бы не побоялся, на дух не выносил некромантов вообще и этого труполюба лично. Впору воскресить да извиниться: ах, прости, милый, зря тебя извели, кто ж знал…

Заслышав хлопанье крыльев, не стала оборачиваться. Знала прекрасно – Таиф тенью следовал за ней, куда бы она ни пошла. Именно потому избегала его всеми средствами, а сегодня для прогулки выбрала это место и время. Хотела проверить, как быстро разбудят и доложат. Если он, следом за своим мёртвым божеством и мёртвыми слугами, вообще не разучился спать.

Исполинская птица склонила голову набок, разглядывая Цейю. Бочком скакнула ближе, демонстративно встопорщила бурые перья, но не издала ни звука.

– Чего тебе? Без дела пришёл, так и ступай в жерло.

Могильный орёл неотрывно следил за каждым её движением, словно ждал другого ответа.

Жалкая пародия, презренный шут. Кому и аист халиф, а им с сестрой достался в наследство придворный стервятник. Злая насмешка Хаоса.

– Хочешь носить этот наряд до конца дней своих? Могу пожаловать.

Под её пристальным взглядом перекинулся. Длинную жилистую шею гнул по-прежнему, но смотрел без страха. Не мог же знать наверняка, что силы не достанет. У неё такой уверенности не было, как и права на ошибку.

– Всё ещё сомневаетесь в моей преданности.

– Ничуть. Знаю, кому она принадлежит всецело.

– Как верность всякого здесь, – Таиф передержал многозначительную паузу до появления отчётливого душка двусмысленности. – Владыке и Владычице. Дочь Тысячеликой и ничтожного под их защитой.

– Мой отец был одним из тех, кто создал мир на заре времён. Плоды его трудов тебе не пожать вовеки.

– Мои соболезнования. Уверен, Владыка встретил его в Хаосе и наградил по заслугам.

Тон новоявленного иерофанта вызвал острое желание столкнуть его в огненный грот. Самосожжение во славу Владыки тут тоже практиковали.

– Ещё что-нибудь, господин Верховный жрец?

– Радостные вести сообщила мне Владычица. Ложная скорбь её наконец рассеялась в свете истины.

– Твои вести свежи, как храмовые шлюхи на рассвете. Без тебя знаю, что сестре лучше. Оставь несчастную в покое. Перестань рассказывать ей свои сказки. Бэл погиб, его не вернуть.

Таиф растянул серые губы в благодушной усмешке.

– Сказки? Хаос есть гибель погибели, начало и конец, слитые воедино. Нерождённый, несотворённый, непознаваемый и неузнанный, равно приемлющий благословение и проклятие. Ничто не исчезает бесследно и всякий может возродиться вновь. Кроме скептиков и маловеров. Когда Владыка вернётся к нам, мир изменится. Церемония призыва станет началом новой эры.

– Довольно, – оборвала его Цейя. Вызвать Бэла Хулюд уже пыталась, первое время она без конца его звала, даже во сне. Что Таиф наговорил девчонке, во что собрался втянуть?

– Не хотите слушать меня, обратитесь к той, что любит вас. И знает правду, как знаю её я. Владычица Хулюд с большим вниманием отнеслась к моим опытам.

Восхитительно. Покорный раб, лишившись хозяина, окончательно рехнулся.

– Непременно, – Цейя одарила его одной из своих лучших улыбок. От такой и дохлый мерин уже встал бы и скакал вокруг игривым жеребёночком. Её чары подчиняли самых стойких, легко могли смягчить большинство мужчин, но Таиф, увы, всё ещё относился к меньшинству.

***

Могла бы видеть вероятности, срубила бы на корню эту ветку. А как радовалась поначалу, когда Хулюд стала приходить в себя и интересоваться хоть чем-то. Уже не лежала безучастная и равнодушная ко всему и вся, даже к ней, а искала утешения в беседах с отцовским фаворитом, пусть и таким своеобразным. Ну что ж, нашла.

Почти у самых покоев сестры Цейя опомнилась и позвала в пространство.

– Марбас!

– Да, госпожа, – лекарь явился на зов и пал ниц, но без особой истовости. Согбенная спина пришлась весьма кстати. Мир сразу обрёл привычную и приятную устойчивость. Это могла быть сандалия, милый, могла. Но к ней неизбежно добавилась бы шпилька из причёски. Зачем усложнять, когда никто не видит? Острие каблука скользнуло вниз и утонуло в густой бронзовой гриве, упираясь в основание затылка, туда, где прятались крамольные мыслишки и седые пряди.

– Говори.

Промолчал, не повиновался. Пришлось сместить орудие кары чуть вбок и нажать посильнее.

– Да что с… кх-ха!

– Прости. Скверный день, – Цейя убрала ногу и наклонилась потрепать беднягу по щеке. Надёжен, прочен, но порой чувствителен, как недолговечный. – Порадуй меня хоть ты.

– Режь или ешь, госпожа, нечем радовать. Опять затворилась в своих покоях, меня на порог не пускает. Вот и весь сказ.

– Одна?

– Слышал только её голос.

– Старая беззубая химера… Ты бесполезен: ничего не видишь, ничего не знаешь, кроме своих склянок и свитков.

Лекарь встал на ноги и принялся отряхиваться, раздражённо ворча себе под нос:

– И какой пользы от меня ещё надобно? Сыпали бы порошочки мои в курильницы – смирной была бы, как прежде. Жаль девчонку, но только так её недуг и врачевать. Да и вам бы не помешало… Но воля была ваша, решение ваше. А я не караульный и не нянька. И повторить судьбу Алфиты не жажду.

– Ну полно, полно, – Цейя примирительно улыбнулась, сделав вид, будто не расслышала некоторых рекомендаций. – Не думай, будто я не ценю твоих усилий. И не принимай близко к сердцу моей резкости. Нам просто нужно другое лекарство. Не такое сильное.

– Убавьте дозу на треть, – огрызнулся Марбас, тёмные глаза из-под кустистых бровей сверкнули неожиданной злостью. – И уберите прочь из дворца лживую падаль.

Сложно с ними стало: ниц валятся, колено целуют, а ропщут. Придётся что-то решать с новой печатью и присягой, и чем скорее, тем лучше. Одного обаяния на всех не хватает.

– Таиф загнал себя в ловушку. Его бредни не осуществить. Нужно лишь подождать – и всё решится само собой.

Марбаса её слова ничуть не убедили.

– Терпение советников отнюдь не безгранично. В лучшем случае он просто сумасшедший и впустую тратит ценные ресурсы, в худшем – ведёт очень скверную игру. Влияние, которое он приобрёл, пользуясь доверием помешанной – уж простите мою прямоту! – ставит под угрозу все перспективы здесь. Рано или поздно кто-нибудь заметит, что жезлоносцы Верховного кхм… слишком идеальны. И многочисленны. Чтобы греть ему постель довольно и десятка, но их поголовье растёт день ото дня – не хотите узнать, зачем? Или хотя бы сыскать самого завалящего ясновидца. Да хоть гаруспика, чтоб голубиными кишками начертил вам схему грядущего переворота.

Неужто ждут, что она бросится на Таифа сама? Или кто-то опять хочет быть умнее всех…

– Прекрасная речь. Повтори её в присутствии мужей совета. Займи наконец своё место среди них. А до того побеседуй с Кроцеллом. Во мнениях вы сходитесь, согласие в действиях не будет лишним. И я правда признательна тебе за всё, что ты делаешь для нас с Хулюд. Печать Бэла уже не сожжёт ослушника и беглеца, но ты всё ещё здесь.

– Сам задаюсь вопросом, отчего так, – хмуро ответствовал лекарь и растаял в воздухе, не дожидаясь позволения.

Не к добру эти разговорчики. Как бы в самом деле не пришлось вновь подаваться в бега, если окажется, что бывшие сторонники Бэла и здешние его миньоны имеют виды не только на владения покойного хозяина. Свалить Таифа, устроить массовый несчастный случай царской семье… А им с Хулюд порошочков в курильницы – и айда зачинать наследников новой династии. Со всем почтением и преклонением. Перед государем и повелителем Вавилонским, каков бы ни был, тоже пресмыкались, пыль жрали, а продали без торга, шакалы.

Цейя отогнала неприятные мысли и твёрдым шагом направилась к дверям.

– Это я, золотце. Открой.

– Сестрица! Входи скорей! – послышался звонкий радостный голос, от которого всегда теплело в груди. – Я и не думала запирать.

Цейя осторожно проскользнула внутрь, бесшумно затворив за собой тяжёлую створку. Хулюд налетела, едва не сбив с ног, повисла на шее и жадно расцеловала. Облачиться соизволила, слава за малые милости. Но ровно так, чтобы складки одежд ничего не скрывали, а лишь подчёркивали.

– И ты туда же! Старый дуралей стучался битый час, видите ли, я его не пускаю. Умора! Нет замка, нет ключа и никакой двери тоже нет, если знать, как ходить. Хорошо, что он не знает, торчал бы тут и глазел на меня.

– Он лекарь. Напрасно ты его прогнала.

– А зачем мне лекарь, разве я больна? Пусть не ходит больше, не то отец ему зенки выжжет.

Цейя вздохнула. При виде Хулюд, такой весёлой и полной жизни, начинать неприятный разговор резко расхотелось.

Рассудок сестры в ту роковую ночь не выдержал, раскололся на куски и не смог собраться обратно без серьёзных потерь. А Цейя помнила. Помнила разбудивший её жуткий вопль, лихорадочный жар, искажённое судорогой лицо и дикие безумные глаза. Помнила, как не пускала, держала, обнимала и унимала, наплевав на ожоги, укусы и царапины. Помнила истошный полузвериный вой, переходящий в беззвучные рыдания. Потому, наверное, и не превратила тогда, поняла: это горе не унять сменой формы.

– Ох, ящерка, что с тобой делать, – Цейя улыбнулась и нежно провела пальцами по тёмным кудрям, таким же буйным, как нрав их хозяйки. За истекшее время они заметно отросли.

– А то ты не знаешь, – поддразнила Хулюд. Вот ведь несносная девчонка!

Цейя бросила взгляд на ложе – там царил полный бардак. Наряды и украшения валялись грудами тут и там, будто водоросли после шторма.

Судя по бодрому и отдохнувшему виду, ночь Хулюд провела в своей постели. К счастью, ритуальные забавы сестру так и не привлекли. Неприятно было бы видеть её жемчужиной в этом убогом ожерелье. Хоть один благотворный симптом у треклятой мании: при любом упоминании о местных оргиях только презрительно фыркала, и слышалось в её интонациях что-то от Бэла.

Нехотя разомкнула объятия и спросила:

– Что за буря в гардеробной, м-м? Не то, чтоб перед тобой особенно богатый и сложный выбор.

Хулюд сморщила носик, недовольная всем сразу.

– Вот именно! Дурацкие жреческие тряпки. Ну их в печку! Лучше выпьем и поболтаем.

– Чего ты хочешь? Только скажи, я кликну служанок.

– Не надо служанок, глупая. На что нам магия? – Хулюд хлопнула в ладоши, и невидимый вихрь снёс всё барахло на пол, а на освободившемся месте возник поднос с вином и фруктами. Перед тем, как устроиться на ложе, Цейя дополнила натюрморт мёдом и финиками. Виноделие на этой Пластине было развито, но далеко не на привычном уровне. Даже лучшие образчики с царского стола казались плоскими и невыразительными. Об игристых не слыхивали вовсе, все попытки втолковать суть принимали за шутку или фантазию.

– Где ты была? – Хулюд обвиняюще глянула поверх кубка. – Опять у своего любезного Кроцелла? Совсем меня позабыла. Думаешь, раз окружила служанками, я не стану скучать без тебя?

– Он нам нужен, ты сама прекрасно понимаешь, – Цейя пригубила вино и поморщилась. – Если не уделять внимания верным, долго ли они останутся в повиновении?

– Не понимаю. Верность ведь не товар и не подвиг, платы или наград не требует. Слуга либо верен, либо мёртв, третьего не дано.

– Как у тебя всё просто, – сестра помимо воли заставляла её улыбаться, когда изрекала что-нибудь эдакое.

– А к чему сложности, когда есть печать. Для кого нам вообще нужно притворяться? Цахон с семьёй и без узоров на лбу будут счастливы отдать нам престол. Мы ведь умеем делать счастливыми. А народ будет ликовать – вновь правят сильные. Как раньше, как в Вавилоне: сильные правят, слабые радуются, ничтожные гибнут.

С тех пор, как Хулюд начала вникать в положение дел, Цейя не раз пыталась намекнуть, что печать Бэла утратила силу, но девчонке будто воском уши залепляло.

– Ты права, здесь и сейчас сильные – мы сами. Но покамест недостаточно, – мягко ответила Цейя. – Потому нельзя действовать на прежний лад.

– Ифа тоже так говорит. То нельзя, это нельзя, ничего нельзя, пока отец не вернётся.

Теперь, чтобы улыбнуться, пришлось приложить усилия.

– И что он ещё говорит, твой любезный Ифа?

– Какой из него любезный! – Хулюд захихикала и улеглась на живот, покачав полупустым кубком. – Ему в охотку только солдатиков своих муштровать. Бедные чучелки, они ведь наверняка ничего не чувствуют! Я спросила, счастливы ли они, Ифа ответил, что да. Но мне кажется, он заблуждается. Ты видела их глаза?

– Хуже было бы, если б чувствовали. Куда их столько? Есть же армия.

– Её он тоже благословит. После церемонии у него будет больше сил.

Цейя отщипнула виноградину, положила в рот и медленно разжевала вместе с косточками. Перья калёные в хвосте у него будут. И крылья алые. Спереди настежь. Последний страх потерял, потрох птичий – знает же, что Хулюд всё выболтает.

– Чего ты сегодня сплошь кривишься да морщишься? – девчонка перекатилась ближе и боднула кудрями в плечо.

Держать лицо привыкла, а не заметила. Может, прав львиная морда, поразошлись нервишки.

– Земля здесь щедра, но родит не пойми что. Вино кислое, ягоды горчат…

– Всё-то тебе не сладко… – лукаво сощурилась Хулюд. Рука её метнулась к миске с мёдом, а потом резво мазнула Цейю по губам.

– А так?

– Дурочка! – расхохоталась Цейя, убирая от лица липкую ладошку.

– Тот, кто держит мёд, облизывает пальцы! – пропела негодяйка и продолжила забавляться, войдя во вкус. Цейя лениво отбивалась, стараясь уберечь причёску, но усилиями сестры в меду вскоре оказалось всё. Поднос был опрокинут, фрукты раздавлены, недопитое вино разлито.

– Слезь с меня и марш в купальню! – приказала Цейя. – Посмотри, что ты устроила.

Девчонка с довольным хихиканьем подчинилась, затем стянула перепачканное платье, скомкала и бросила в Цейю.

– Лови, неряха!

Исполнить просьбу труда не составило – и бежать было недалеко, и двигалась беглянка не слишком быстро, то и дело оглядываясь. Поимка и полёт в воду сопровождались счастливым визгом. Хулюд резвилась, поднимая тучу брызг в надежде облить Цейю, но когда поняла, что всё напрасно, легла на воду и обманчиво мирно пригласила:

– Спускайся, сестрица. Не бойся. Сказочных морских чудовищ тут нет.

Цейя неторопливо разделась, вынула шпильки из причёски и села у края бассейна. Осторожно тронула воду ногой.

– Не знаю, не знаю. Одно настоящее чудовище я точно вижу.

Хулюд поворачивалась то одним боком, то другим, наслаждаясь невесомой лёгкостью тела.

– Красивое?

– Как все чудовища.

Хулюд с обиженным фырканьем ушла под воду. В голубоватых неверных отсветах очертания искажались, но гибкая смуглая фигурка была отлично различима на фоне беломраморного дна. Подплыла почти вплотную и вынырнула, коснувшись щекой колена Цейи.

– Я – не все! – серьёзно заявила девчонка. – Не смей так говорить.

– Верно, милая. Второй такой свет ещё не видывал.

– И раз я чудовище, то… просто обязана утащить тебя в пучину! – Хулюд обхватила её ногу, навалилась всем весом и исполнила угрозу, пусть и не до конца.

Барахтались, плескались и ныряли, пока не устала даже Хулюд. Потом долго качались на волнах, болтая о любых пустяках, что приходили в голову. Запас их у Хулюд был поистине неистощим. Нелепые, трогательные, уморительно смешные. А временами абсолютно кошмарные и вызывавшие уйму вопросов, ответы на которые узнавать не стоило.

Разнеженная лаской и вполне успокоенная вниманием Хулюд не стала возражать против служанок, явившихся чтобы обтереть и умастить тела и привести в порядок волосы своих хозяек.

Хулюд обожала, когда Цейя расчёсывала её сама, но сейчас покорно отдалась заботам девушек. Разбирать непослушные вьющиеся пряди без помощи магии – то ещё занятие, но храмовые искусницы справлялись, ничем не вызывая неудовольствия своей Избранной и её подруги. Тихие, исполнительные, всегда всем довольные. На какой-нибудь другой Пластине из них вышли бы прекрасные наёмные убийцы – двигались всегда плавно, появлялись и исчезали почти неслышно. Потому Цейя слегка удивилась при виде спешащей к ним взволнованной служанки. В руках она сжимала небольшой резной ларчик из тёмной кости. Вряд ли там любовная записка или подарок. Радостные вести в этих краях срочными не бывают.

Упала на колени перед Хулюд, бормоча что-то неразборчиво-благоговейное. Та приоткрыла глаза и милостиво махнула рукой, мол, открывай, не томи.

Внутри оказался кристалл, и как только крышка откинулась, он тускло засветился, являя взорам особу Верховного жреца, чтоб его взорвало и развеяло.

– Час настал, о Владычица. Твой верный слуга ждёт тебя. Народ ждёт тебя. Делай так, как мы условились, и Отец возродится из огня…

Они вскочили почти одновременно, не дожидаясь окончания монолога. Ленивую негу как рукой сняло.

– Прочь, прочь, все прочь!

Цейя развеяла голограмму, отобрала ларчик и захлопнула крышку, будто это была крышка Таифова саркофага. Треклятый могильный червь её провёл! Причём провернул почти тот же номер, о котором думала сама.

– Он же не договорил, чего ты? – возмутилась Хулюд. Глаза её блестели тем лихорадочным возбуждением, от вида которого Цейе делалось невыразимо горько.

– Похоже, тебе он ничего нового не скажет. А ты знаешь больше, чем я, – с наигранной веселостью промолвила Цейя, щелчком пальцев довершая работу служанок для себя и сестры. Запись голограммы явно была сделана с расчётом потянуть время, не стоило помогать мерзавцу и в мелочах.

– Мне не нравится этот наряд… – протянула Хулюд, ощупывая длинный подол платья.

Чтобы погасить все капризы в зародыше, Цейя крепко прижала дурочку к груди и прошептала:

– Это всего лишь тряпки, золотце. Не упрямься. Народ будет обожать нас и в жалком рубище. Поспешим, ведь ты так ждала этого дня.

– А ты нет? Неужели ты его не любишь?

Чутье у помешанных почище звериного, но пора долгих уговоров прошла.

– Больше твоего любить невозможно, – Цейя сдобрила ответ поцелуем и маленьким безобидным заклинанием, а затем открыла портал.

***

– Обнимите Того, кто породил вас и говорил с нами! Да будет путь Его через эти врата выстлан вашей верой! Да исполнится по слову Его!

Опоздали. Ровно настолько, чтобы успеть полюбоваться грудой свеженьких отборных трупов и правящей династией, шагающей навстречу огненному небытию. Все, от мала до велика. Чем одурманены, уж безразлично, гипноз ли, зелья или всё разом. Широкие улыбки, пустые глаза. Ни стона, ни крика – разума не больше, чем у бревна. Зато точно счастливы, можно не волноваться.

Хулюд неотрывно следила за процессией. Щёки рдели нездоровым румянцем, взгляд застыл, зеркально отражая алые языки огня и исчезающие в них фигуры.

– Ай, хорошо, полешко к полешку, ровно ложатся. Всё как надо, всё сами. Нет никаких пут, когда выя привыкла. Да, сердце моё?

Её лунатический лепет разбирала лишь Цейя. Пользуясь тем, что сестра полностью поглощена жутким зрелищем, подала знак Кроцеллу. Понял и тотчас скрылся в толпе. Расторопен более прочих мужей совета – их-то по-прежнему не видно. Не явились от неведения или? А может, так же прячутся по углам в густых тенях… С тенями сегодня определённо творилось нечто непонятное. В отсветах жертвенного огня они казались странно живыми, не совпадающими с очертаниями предметов и людей. И чем ярче огонь – тем живее они плясали так, будто обладали собственной волей. Алчно тянулись вслед за пламенем выше и дальше. Что они ищут? Или кого?

Снять вуаль невидимости пришлось – паства под руководством жреца громогласно взывала к Избранной. Скважина ключа Владыки, сосуд божественного огня и прочая, и прочая. Девчонка слегка пришла в себя, но без верной помощницы – какая ирония! – так и стояла бы столбом.

– Давай, золотце, – шепнула ей Цейя, не сомневаясь, что верно угадала запрещённый, но совершенно безобидный в нынешних условиях ритуал. – Поглядим, что вы тут придумали. Ты справишься.

Дальнейшее действо с ножом и чашей укрепило её догадку. Даже если перед призывом старшей крови пролить реки чужой или слабой – толку не будет. А младшей сильной звать Бэла с той стороны смысла мало. Не отзывался прежде, с чего сейчас явится?

Без прорицаний ясно, с кем они там разговаривали, и кто им что велел. Полное помешательство, прав был лекарь. С гласом воображения и вестником безумия оба беседы вели. От сумасшедших можно дождаться чего угодно, но не спектаклей с явлением божественного духа.

– Пустое… – прошелестел под сводами низкий глухой голос, напитав всё вокруг отвращением и брезгливостью. Звук забирался под кожу, до костей продирал нездешним холодом, сочился волглым эхом из каменных плит.

И был абсолютно реален.

Таиф пал ниц и восславил божество длинной литанией, в исступлении перейдя на староадмирский. Сотни голосов вторили ему, не чуя подвоха.

Хулюд замерла, переводя растерянный взгляд со священного пламени на Таифа. Ни малейшего проблеска радости, только обида, непонимание и страх. Тоже заметила странную пляску теневых языков, всё ближе подбирающихся к согбенной фигуре.

– Хулюд! – мысленно приказала Цейя. – Быстро сюда!

– Это не он, это не отец, это… – девчонку трясло, с пальцев сыпались первые искры. – Ифа меня не слушает!

– Мне жаль, милая, – Цейя коснулась губами влажного горячего лба сестры. Хулюд охнула и кулём осела на руки, лишившись сознания. Портал пришлось заменить свитой из жриц покрепче. Цейя следила, как они покидают храм – быстро, слаженно и без заминок.

И тут поняла, что слышит только хор. Таиф остался на месте, неуклюже пытаясь подняться и что-то бормоча.

Никто не кинулся на помощь. Верховный жрец в один миг сделался невидимкой для своей паствы.

– Помоги! – сдавленно и хрипло прошептал он, обращаясь почему-то к Цейе. – Помоги мне, стерва! Дурная жена и дщ…

Грохот и лязг доспехов заставили вздрогнуть – идеальные солдаты Верховного рушились на пол. Благословенные падали по всему залу, валились, как деревья под ураганом, и вскоре на ногах не осталось ни одного.

– Поди ближе, дитя, – вновь потребовал Таиф куда более мирно. – Помоги подняться.

В интонации произошла неуловимая перемена, как и в атмосфере. И с тенями теперь всё было в полном порядке, плясали как утром, послушно повторяя движения языков огня, формы предметов и фигуры людей. Только у жреца тени не было.

Та-ак. Не делать резких движений, не подавать голос, не выпускать из храма. Ждать, покуда не прибудет подмога. И ни в коем случае не приближаться. Говорит по-адмирски, что попало не жрёт, её подманивает. Тварь старая, сильная и вот как бы не Изначальная…

Кроцелл, где тебя носит?! Цейя в ярости повторила зов, осмелившись забрать часть силы у оцепеневшей паствы.

Тварь тем временем села и принялась бессмысленно вращать головой. Глаза жреца смотрели в пустоту, верхняя губа подёргивалась, а ноздри раздувались, со свистом втягивая воздух. Слепа или привыкает к новому зрению?

– Где ты, дитя? Поди ближе. Твоё безмолвие неучтиво.

Цейя сделала неуверенный шаг и остановилась, усилием воли стряхивая наваждение. Слишком разумна – сдерживает голод, жертву выбирает придирчиво, как платье. Как только прозреет, сможет быстро передвигаться или колдовать, никакие блоки не спасут от одержания. Нужно не дать ей обжиться в занятом теле… Цейя сосредоточилась. Не смотреть твари в глаза в поисках проблеска осмысленности и не думать ни о чем, кроме главного.

Заслышав разочарованный вой, облегчённо выдохнула. И тут же обругала себя за глупость – самец гиены, конечно, существо чахлое сравнительно с самками, но не стоило рисковать ради мелочной мести покойнику. Превратить в улитку или гусеницу, во что-то безобидное, лишённое зубов и когтей. Ладно, есть стазис. Тяжело идёт, дороговато обходится.

И, слава Хаосу, есть этот державный зверинец. Явились наконец, где-то умудрившись потерять самого толкового.

– Не убивать! – крикнула Цейя. – Шацар, Дарий, стойте! Пока хидир заперт в теле без магии, у нас есть шанс.

– Шанс на что?

– Среди нас нет экзорцистов!

– И некромантов тоже нет… уже.

– Вы же не собираетесь…

– Собираюсь! – рявкнула Цейя. – Собираюсь вышвырнуть эту погань туда, откуда она вылезла. Пока не разрушился нынешний сосуд.

– Но запечатать проход нечем.

– Личные печати?

– Их может быть недостаточно.

– Если бы с нами был Владыка…

Цейя чувствовала, как ворочается внутри гиеньего тулова неведомая тварь, медленно, но верно преодолевая стазис. Ищет лазейку и найдёт её, пока они препираются.

Как только поступило первое предложение бросить всё и бежать, терпение лопнуло. С трудом сдерживаемый гнев рванулся наружу ледяной волной. Голова сделалась необычайно ясной, мысли – чёткими и простыми.

Довольно. Хватит побегов. Хватит сомнений.

И хватит обирать добрый народ, пора взыскать с его слуг. Назвались верными – извольте. Если не выйдет, разделите общую судьбу.

Никто больше не спорил. Сила потекла к ней ровными мощными потоками, возвращая спокойствие. Она подняла уже начавшую слабо шевелиться зверюгу в воздух и швырнула в огненный зев. От воя в голове зазвенело, перед глазами всё поплыло. Плевать! Для главного удара зрение не нужно. Хаотичное переплетение линий на изнанке век сложилось в сигил и запульсировало в такт ударам сердца, всё сильнее и чаще. Когда натяжение воли стало предельным, Цейя отпустила снаряд.

И рухнула следом в бездонный провал, в объятия вязкого чёрного света. В стремительном падении едва различала мелькающие повсюду разноцветные всполохи и… голоса?

– Цейя!

Сквозь хлёсткую пелену дурноты её позвали. Звали снова и снова, пока не ощутила непомерную тяжесть собственного тела и ровное тепло грубых ладоней.

– Где тебя носило? – язык еле слушался, но Кроцелл понял.

– За стенами храма нашлось немало дел. Хулюд в порядке. А здесь предстоит изрядно разгребать.

– Так-то ты исполняешь мои приказы?

– Привержен духу, не букве, – криво усмехнулся, улыбаться иначе ему мешала старая рана. – Сомневаешься – ставь печать. Хоть на лоб, хоть ещё куда. Но не раньше, чем наберёшься сил.

Цейя открыла глаза. Камень над гротом оплавился, первым приняв оттиск её сигила. Их с Хулюд сигила, на свой страх и риск созданного Цейей на основе трёх печатей.

Получилось. Впору плясать от радости, а она не может даже пошевелиться.

– Самое время меня прикончить. Не возьмёшь на себя, так за прочими проследи.

– Никто не возьмёт, дураков нет. А если найдутся… Жизнь и дураку дорога. Верно?

Державный хор звучал тихо, но истово, почище прежнего во славу Бэла. Судя по голосам, до смерти никого не обобрала.

Как она там сказала Хулюд, «здесь и сейчас – сильные мы сами»?

Цейя устало прикрыла глаза. Здесь и сейчас ей хотелось только одного – спать.