Изгой

Смерть я перестал бояться давно. Она превратилась в скучную, навязчивую соседку, что днями напролет молча сидела в углу моей палаты, и я научился смотреть сквозь нее. А вот с болью договориться не получалось. Она была моим тираном, палачом и будильником, что звонил, не переставая, выжигая остатки сознания.

«Саркома Юинга. Метастазы в костный мозг и лёгкие». Поэтичное почти что название для твари, что методично пожирала меня изнутри. Мое тело — когда-то послушный инструмент, резавшее километры на беговой дорожке и покорявшее железо в спортзале, — стало склепом и орудием пыток. Каждый нерв был оголенным проводом, по которому пульсировал ток острой, выкручивающей агонии. Обезболивающее превратилось в горькую формальность — сладкий сироп, которым безуспешно пытались залить бушующий лесной пожар.

Я лежал и смотрел в потолок, отсчитывая секунды по мерцающей люминесцентной лампе. Она мигала с неровным, больным ритмом, словно подстраиваясь под хрип моего дыхания. Шестьдесят секунд. Еще шестьдесят. Минута жизни. Минута боли. Какая, в сущности, разница?

Палата была стерильным адом. Белые, выцветшие до боли в глазах стены, белые, пахнущие стерильной тоской простыни, белый халат медсестры Надежды, что пять минут назад заглянула с фальшивой, заученной улыбкой поправить капельницу. Воздух был густым коктейлем из едкой перекиси, сладковатого хлора и под ними — неуловимый для постороннего носа, но сводящий с ума меня — терпкий, сладковатый запах тления. Мой собственный. За окном медленно умирал вечер. Длинные, уродливо скрюченные тени от голых ветвей ползли по стене, словно щупальца спрута, сжимающего мой мир. «Вот он, — пронеслось в голове. — Тот самый момент, где гаснет свет». Не только дневной, но и тот, последний огонек, что теплился внутри.

Дверь открылась без стука. Я ожидал увидеть вечно уставшую Надежду или дежурного врача с его визитом-ритуалом, но в палату вошел Незнакомец. Он был в идеально сидящем тёмно-сером костюме, и его появление резануло глаза, как пощёчина. Он был здоров. Предельно, вызывающе здоров. Его тело было полным сил сосудом, а моё — вытекавшей из него грязной лужицей. И его глаза… В них не было и капли жалости. И почему-то это было приятно. Приятнее, чем слащавое, дежурное сочувствие, что я видел последние полгода.

— Артём? — его голос был низким и ровным, как гул подстанции где-то глубоко под землей. — Меня зовут доктор Вертер. Я из корпорации «Омнибрэйн».

Он подошел ближе, и я увидел в его взгляде нечто, похожее на холодный, безжалостный научный интерес. Так смотрят на редкий, умирающий экспонат в коллекции, а не на человека.

— Если вы от страховой, то я, кажется, паршивая инвестиция, — хрипло выдохнул я. Каждое слово отдавалось ржавым гвоздем в легких. — Мне доктор Шилов вчера сообщил, что мне осталось дней пять. Семь, если буду есть это желе. Оно выглядит так, будто уже один раз умерло и не впечатлилось.

Уголок его безупречного рта дрогнул, изображая подобие улыбки.
— Я не из страховой. И доктор Шилов, при всём уважении, мыслит категориями вчерашнего дня. Я же предлагаю вам альтернативу этому… мрачному прогнозу.

— Альтернативу? — я попытался скептически хмыкнуть, но получился лишь болезненный, хриплый выдох. — Что, нашли панацею от саркомы в дорогом костюме?

— Не панацею. Эволюцию, — он положил на мои колени, невесомые и костлявые, тонкий матовый планшет. Экран ожил, показав логотип, который знал каждый второй подросток на планете. «Логхарт: Хроники Пепла». — Вы знакомы?

— Кто не знаком? — я почувствовал слабый, давно забытый интерес, первую трепещущую искру за долгие недели апатии. — Рекламировали на каждом углу. Эпичное фэнтези, продвинутый ИИ, полное погружение. Рай для гиков.

— Именно. Но для широкой публики — это всего лишь игра. Для нас — это новый мир. Мы разработали технологию полного переноса сознания. Не симуляцию, Артём. Не виртуальную реальность. Это будет настоящее воплощение. Ваш разум, ваша личность, ваше «Я» — всё это будет перенесено в цифровую вселенную «Логхарта».

Я уставился на него, пытаясь понять, не галлюцинация ли это, рожденная коктейлем из морфия и отчаяния.
— Вы предлагаете мне… загрузиться в игру? Как какой-то файл?

— Я предлагаю вам бессмертие, — поправил он, и слова его прозвучали как приговор и дар одновременно. — В мире, где нет боли. Где ваше новое тело будет сильным, здоровым и подвластным лишь вашей воле. Где вы сможете бежать, сражаться, чувствовать ветер на коже и дышать полной грудью. Мы ищем добровольцев с сильной волей, тех, кому в этом мире… терять нечего. Проще говоря, вы — идеальный кандидат.

Мой мозг, затуманенный болью и химией, с трудом переваривал эту информацию. «Логхарт»… Я помнил трейлеры. Это была не просто красивая картинка, а обещание целой жизни. Глубина, детализация, дыхание мира.
— Подождите, — прошептал я, и мой голос сорвался. — Это же… это же тёмное фэнтези. Тот мир… он не выглядел дружелюбным.

Вертер кивнул, как учитель, довольный сообразительным учеником.
— Вы правы. Это не увеселительная прогулка. «Логхарт» — это суровый, выжженный мир, переживший несколько эпох апокалипсиса. Небо там вечно затянуто пепельной дымкой, а руины древних империй населены тварями и безумцами. Магия там… другая. Она требует жертв. Но вместе с тем, это мир безграничных возможностей. Вы можете стать кем угодно. Магом, разрывающим вечный шторм молниями. Воином в доспехах, выкованных из сердца вулкана. Искателем приключений, вскрывающим гробницы забытых богов. Вам не будет больно, Артём. Вы будете жить. Так, как не жили никогда.

Он говорил, а я уже видел это. Я не видел монстров и пепел. Я видел себя. Себя, идущего по бескрайнему полю, чувствующего под ногами не больничный матрац, а упругую, пахнущую дождем землю. Себя, заносящего меч и чувствующего не спазм в спине, а ликующий прилив силы в каждой мышце. Я видел свободу. Свободу от этого тела-склепа.

— Риски? — спросил я, и голос мой внезапно окреп, сорвавшись с надтреснутого шепота. — Что, если что-то пойдёт не так?

Вертер на мгновение замялся, и его бесстрастная маска на миг дрогнула, обнажив бездну за ней.
— Технология экспериментальна. Мы не можем гарантировать стопроцентный успех. Процесс переноса необратим. Физически вы… перестанете существовать здесь. И мир «Логхарта»… он чреват опасностями, которые мы не в силах полностью просчитать. Но, — он посмотрел мне прямо в глаза, и его взгляд был подобен лезвию, — скажите честно. Что страшнее: неизвестность в мире, где вы сможете быть сильным, или гарантированный, мучительный конец здесь, в этой палате, через несколько дней?

Это был удар ниже пояса. Точно рассчитанный и безжалостный. Он был прав. Какой смысл трепетать перед виртуальным демоном, когда реальный рак уже вцепился клыками в глотку и не отпускал?

Я закрыл глаза. Я слышал мерцание лампы, этот звуковой нервный тик. Чувствовал знакомое, ненавистное жжение, точившее мои кости. Вдыхал густой запах своей смерти. А перед глазами стоял образ из старого трейлера «Логхарта»: единственный зеленый лист на черной, обугленной ветке. Символ жизни, проросшей сквозь пепел. Мой шанс.

Я открыл глаза. Тени в палате сомкнулись воедино. Свет почти погас.

— Я согласен, — сказал я. И в гробовой тишине это прозвучало не как капитуляция, а как первый, самый главный выдох новой жизни.

Вертер кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то странное — не триумф, а скорее… уважение охотника к достойной добыче.
— Процедура начнётся сейчас. Просто расслабьтесь.

Он сделал знак рукой, и в палату вошли две медсестры. Их движения были выверенными, точными и лишенными всякой эмпатии. Легкий щелчок. Укол в капельницу. Холодная волна поползла по вене, странным образом контрастируя с вечным внутренним пожаром.

Я перевел взгляд на окно. Последняя алая полоска света на горизонте догорела и исчезла, проглоченная тьмой. Наступала ночь. Но на этот раз я смотрел на нее без страха. Потому что знал — это не конец.

Это было стремительное, неудержимое падение. В новое начало.

Звуки больницы — приглушенные шаги, навязчивый писк аппаратуры — стали отдаляться, превращаясь в невнятное, искаженное эхо, будто кто-то крутил ручку настройки старого радио. Мое тело стало тяжелым, невесомым, абсолютно чужим. Боль, моя вечная спутница и мучительница, наконец-то отпустила свои тиски, растворяясь в нарастающем, всепоглощающем гуле.

Я закрыл глаза. И почувствовал, как падаю. В никуда. В вечность. В себя.