Изменивший империю. Последний рубеж. Том 3

Прошло три долгих недели. Три недели обманчивой, почти неестественной тишины, которая тяжёлым одеялом опустилась на Змееград после того, как Пастырь и его империя рухнули. Зима окончательно вступила в свои права, щедро припорошив вечно грязные улицы тонким, нездорово-серым снегом. Он не лежал долго, почти сразу тая под тысячами ног спешащих куда-то горожан, превращая тротуары в отвратительную слякотную кашу. Но город, вопреки всему, жил. Он гудел моторами, скрипел строительными кранами, дышал паром из сотен труб, словно отчаянно пытался наверстать всё то, что упустил за долгие месяцы хаоса и страха. И в самом сердце этого нового, медленно приходящего в себя мира, стоял я.

Для одних — Мор, теневой правитель, чьё имя теперь произносили шёпотом, в котором смешались страх и невольное уважение. Для других — Илья Филатов, перспективный молодой человек и, что куда важнее, официальный жених одной из самых завидных невест всего княжества, прекрасной Людмилы Смирновой. И эта двойственность, эта маска, приросшая к лицу, меня более чем устраивала. Она была моим щитом и моим оружием.

— Может, всё-таки остановимся на голубом? — нежный, бархатный голос Люды вырвал меня из глубин моих размышлений, возвращая в уютную реальность.

Мы сидели в просторной гостиной её дома, буквально погребённые под лавиной каталогов, образцов тканей и эскизов. Свадебная лихорадка была в самом разгаре. На полу, на широком диване, на кофейном столике — повсюду были разложены стопки приглашений, мотки лент, отрезы кружева. Этот мир был мне абсолютно чужд, но я, к своему удивлению, искренне наслаждался каждой его минутой. Я наслаждался её заразительным смехом, её до смешного серьёзным и сосредоточенным видом, когда она битый час выбирала идеальный оттенок для салфеток, её теплом, когда она доверчиво прижималась ко мне всем телом, чтобы показать очередной, ничем не отличающийся от предыдущего, вариант свадебного торта.

— Голубой — это родовой цвет Покрова Смирновых, — усмехнулся я, нежно притягивая её к себе и вдыхая лёгкий цветочный аромат её волос. — А мой, если ты помнишь, антрацитовый с ядовито-зелёными искрами. Боюсь, такое сочетание на алтаре будет выглядеть, мягко говоря, вызывающе.

— Тогда классический белый, — звонко рассмеялась она, запрокидывая голову и подставляя губы для поцелуя. — Уверена, с этим даже такой упрямец, как ты, спорить не станет?

— Не стану, — ответил я, с готовностью утопая в её сияющих глазах, в которых плескалось счастье.

В такие вот моменты я почти начинал верить, что всё действительно кончено. Что самая страшная война осталась позади. Что я, чёрт возьми, заслужил этот покой и это простое человеческое счастье. Почти.

***

Капитан Игнатьев ненавидел зиму. Не за пронизывающий холод или короткие дни, а за всепоглощающую, беспросветную серость. Она проникала абсолютно повсюду: в утренний, остывший кофе, в обшарпанные казённые стены его кабинета, в усталые и безразличные лица людей. Сегодняшнее утро не стало исключением из правил. Его старенькая служебная «Волга», дребезжа и кашляя, неспешно катила по полупустым утренним улицам. Игнатьев ехал на службу, уже заранее мысленно проклиная очередной дурацкий отчёт, который наверняка ждал его на столе.

Девайс, закреплённый на приборной панели, противно пискнул, вырывая его из потока безрадостных мыслей. Входящий вызов. Дежурная часть.

— Капитан, — голос дежурного сержанта был до зевоты будничным, — тут это… тело под старым железнодорожным мостом. Патрульные только что доложили. Похоже, утопленник. Вы как раз в том районе, не могли бы заглянуть?

Игнатьев издал тяжёлый, мученический вздох.

— Уже еду. Буду через пять минут.

Место происшествия уже было оцеплено яркой полицейской лентой. Несколько патрульных машин с мигающими маячками, карета скорой помощи, похожая на белый катафалк, и суетливые криминалисты, уже разворачивающие своё оборудование. Под самым мостом, у кромки покрытой тонким льдом воды, на расстеленном брезенте, лежало тело. Раздувшееся, синюшное, оно уже мало походило на человека.

— Что у нас тут? — коротко бросил Игнатьев, подходя к молодому эксперту-криминалисту, который в резиновых перчатках склонился над трупом.

— Предварительно — утопление, капитан. Судя по состоянию тканей, пробыл в воде не меньше нескольких дней, — доложил тот, не отрываясь от своего жуткого занятия. — Личность пока не установили, никаких документов при нём нет. Но одет прилично, костюм дорогой. Явно не из бродяг.

Игнатьев подошёл ещё ближе, недовольно нахмурившись. Он присел на корточки, внимательно всматриваясь в опухшее, почти неузнаваемое лицо. И в этот момент его сердце пропустило удар, а потом зашлось в бешеном ритме. Он знал это лицо. Даже в таком ужасном состоянии. Эти редкие, прилипшие ко лбу волосы, этот характерный мясистый нос…

— Чёрт побери, — выдохнул он, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

— Что такое, капитан? Вы его знаете?

— Это судья Орловский, — глухо, почти шёпотом произнёс Игнатьев, с трудом поднимаясь на ноги. Голова слегка закружилась. Орловский. Тот самый судья, который вёл дело Ильи. Тот самый, которого так убедительно «попросила» о содействии сама княгиня Савельева.

Его профессиональный взгляд снова скользнул по телу и зацепился за странные, очень глубокие царапины на шее и груди, которые хорошо виднелись сквозь разорванную ткань дорогой рубашки. Три идеально параллельные борозды, словно оставленные когтями какого-то огромного, неизвестного науке зверя.

Это был не несчастный случай. И не банальное ограбление. Это было хладнокровное убийство. И что хуже всего — это было послание.

Игнатьев медленно отошёл в сторону, дрожащими пальцами доставая свой девайс. Он нашёл в списке контактов имя, которое уже несколько месяцев было для него синонимом бесконечной, непроходящей головной боли.

— Илья? Это Игнатьев. Кажется, у нас очень большие проблемы.

***

Звонок капитана вырвал меня из тёплых, уютных объятий Люды и безжалостно бросил в ледяную, колючую реальность. Голос Игнатьева был напряжён до предела, в нём не было и тени обычного сарказма. Я слушал его молча, и с каждым произнесённым им словом хрупкий, иллюзорный мир, который я с таким невероятным трудом выстроил вокруг себя, начинал трещать по швам и осыпаться.

Судья Орловский. Мёртв. Утоплен. И эти следы когтей.

Лилит. Или кто-то, кто работает на неё.

— Я всё понял, — коротко бросил я в трубку, не желая продолжать разговор. — Собирай всех своих людей.

Я прервал вызов. Люда смотрела на меня с нескрываемой тревогой, её лицо вмиг стало бледным и серьёзным. Она всё поняла без слов.

— Что случилось, Илья?

— Затишье окончено, любимая, — глухо ответил я, поднимаясь с дивана. Покой, который я так явственно ощущал всего минуту назад, бесследно испарился, сменившись привычным, ледяным холодом в груди. — Похоже, Гордеев решил сделать свой ход.

Я закрыл глаза и активировал общую ментальную сеть, посылая короткий, безмолвный приказ, который ледяной волной разошёлся по всему городу, достигая моих самых верных людей.

Военный совет. Арена. Немедленно.

***

Кабинет на арене, который ещё совсем недавно был местом для празднования нашей хрупкой и выстраданной победы, теперь больше походил на осаждённый штаб накануне решающего штурма. Сам воздух, казалось, загустел и потрескивал от напряжения, от тяжёлых предчувствий и тех вопросов, которые никто не решался задать вслух. Я сидел во главе длинного стола, и от меня, словно от глыбы льда, исходили волны холода, не имевшего ничего общего с той зимней стужей, что завывала за окном. Вся моя команда, все мои верные союзники и соратники — все они были здесь. Их лица, обычно такие разные, сейчас превратились в мрачные зеркала, в которых отчётливо отражалась одна и та же тревожная мысль: это затишье было лишь затишьем перед бурей, коварной ловушкой, расставленной нашими врагами.

— Его тело пробыло в воде не меньше нескольких дней, — начал Игнатьев, нарушая гнетущую тишину. Его голос звучал ровно и профессионально, но я уловил в нём нотки смертельной усталости. Он вывел на большой экран, занимавший почти всю стену, фотографию с места происшествия. На ней было тело. Раздувшееся, посиневшее, едва ли напоминавшее человека. — Официальная версия, которую уже завтра спустят прессе — это несчастный случай. Мол, поскользнулся на обледенелой набережной, упал в реку, ударился головой. Банально и просто. Но мы с вами прекрасно знаем, что это наглая и циничная ложь.

Он медленно увеличил изображение, и все присутствующие невольно подались вперёд, чтобы лучше рассмотреть детали. И все увидели их. Три глубокие, глубокие длинные раны, что начинались на шее судьи и заканчивались на его груди. Словно какое-то чудовище терзало его своими огромными когтями.

— Лилит, — произнёс я, и это имя повисло в наэлектризованном воздухе, холодное и острое, как осколок замёрзшего стекла. В моей памяти тут же всплыл её безумный, сводящий с ума смех, её поцелуй, от которого на губах оставался привкус пепла, и её шёпот-обещание обязательно вернуться за мной. Что ж, она сдержала своё слово.

— Это кардинально меняет всё, — констатировала княгиня Савельева, и её пальцы с безупречным, идеальным маникюром нервно забарабанили по полированной поверхности стола. — Орловский был нашим единственным, последним якорем в этом деле. Без него мы…

Её слова оборвал тихий, но настойчивый звонок её персонального девайса. Она бросила на светящийся экран быстрый, мимолётный взгляд, и её лицо, до этого момента бывшее просто серьёзным и сосредоточенным, на одно мгновение превратилось в непроницаемую ледяную маску. Она ответила на вызов, и её голос стал до предела формальным и отточенным, как клинок.

— Слушаю… Что значит «ошибка доступа»?.. Я не «прошу», полковник, я требую немедленного объяснения… Повторите, что вы сказали.

Она медленно, словно в замедленной съёмке, опустила девайс на стол. В наступившей мёртвой тишине этот лёгкий стук пластика о дерево показался оглушительным, как удар грома.

— Мой человек в столичном судебном архиве только что доложил мне, — произнесла она, и в её голосе больше не было ни капли прежних эмоций, только холодная, звенящая сталь. — Все до единого документы по делу Ильи Филатова бесследно исчезли. Полностью. Электронные копии были стёрты без возможности восстановления, а бумажные оригиналы, включая показания того самого Бориса Воронцова, изъяты по «специальному распоряжению сверху». Архивы абсолютно пусты.

Если новость об убийстве Орловского была для нас тяжёлым ударом, то это был сокрушительный нокаут.

— Они всё зачистили, — глухо произнёс Алексей, и в его голосе слышалось отчаяние. — Словно ничего этого и не было. Вся наша работа, все риски… всё коту под хвост.

— Они не просто зачистили, — возразил я, медленно поднимаясь со своего места. Мой голос звучал твёрдо, разрезая плотную атмосферу безнадёжности. — Они подготовили почву для новой атаки. Теперь они могут начать всё с чистого листа. Новые иски, новые, ещё более абсурдные обвинения. И на этот раз у них будет новый, полностью лояльный и подконтрольный им судья.

— И у них появился для этого веский повод, — добавила Савельева, снова взглянув на свой девайс, который завибрировал от нового сообщения. — Только что пришло официальное уведомление из императорской канцелярии. Его Величество крайне обеспокоен «нестабильной ситуацией», сложившейся в нашем княжестве. Он лично планирует посетить Змееград в ближайшие недели, чтобы, цитирую, «разобраться в происходящем на месте».

Вот он. Финальный, сокрушительный ход Гордеева. Он не просто уничтожил все наши доказательства и убрал свидетелей. Он привёл сюда верховного арбитра, самого Императора, перед которым мы теперь были абсолютно беззащитны и уязвимы.

— Он загоняет нас в угол, как зверей, — прорычал Смирнов, с силой ударив своим массивным кулаком по столу. — К приезду Императора он представит Илью как неуравновешенного и опасного преступника, а себя выставит единственной силой, способной навести в городе порядок.

— Значит, мы должны действовать, — мой голос прозвучал ещё твёрже, не оставляя места для сомнений. — И действовать нужно быстро. У нас есть две основные цели.

Я обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих, задерживаясь на каждом лице.

— Первая — найти Лилит. Она — это оружие в руках Гордеева. Мы должны обезвредить её, пока она не нанесла следующий, возможно, смертельный для нас удар. Лёша, Линда, это ваша задача. Ищите её след. Везде. Поднимите всех информаторов, проверьте все притоны. Мне нужен результат.

Они молча кивнули в ответ, и в их глазах уже разгорался холодный огонь охоты.

— Вторая, и самая важная, — продолжил я, и мой взгляд остановился на аристократах, сидевших за столом. — Нам нужны союзники. Не просто временные партнёры, а настоящие, верные союзники, которые не побоятся встать за нас перед лицом самого Императора. Мы должны доказать всем, что Змееград стабилен, что он процветает под нашим управлением, и что Гордеев — это тот, кто сеет хаос и смерть, а не мы.

— Но как мы это сделаем? — спросила боярыня Морозова, с сомнением покачав головой. — У нас нет времени на долгие переговоры, подковёрные интриги и обмены любезностями.

— У нас есть повод, — я посмотрел на Люду, и она, мгновенно поняв мою мысль, ободряюще улыбнулась мне. — У нас скоро свадьба. И это идеальный, безупречный предлог, чтобы нанести визиты вежливости всем ключевым и влиятельным родам нашего княжества. Мы не будем просить их о помощи. Мы будем приглашать их на торжество. И между делом… заключать прочные союзы.

Я снова посмотрел на огромную карту княжества, которая висела на стене. Теперь это была не просто безжизненная территория с городами и реками. Это была наша шахматная доска. И у нас было всего несколько недель, чтобы расставить свои фигуры правильно. До того, как в эту смертельную игру вступит сам Император.