Изнанка Коллекции

Меня разбудили в семь сорок, что уже само по себе — уголовщина. Или повод для уголовщины.

В дверь кто-то долбился — не звонил, не стучал, а именно долбился дятлом, как будто знал, что я лёг под утро и сейчас в зоне критического отключения мозга. Я выматерился сквозь подушку, добрел до двери и приоткрыл ровно настолько, чтобы в щёлке видно было глаз и пижаму.

— Гражданин, у нас здесь ЧП. Капитон Петрович, ваш сосед, пропал. Вы пятый в списке, так что давайте — понятым.

На пороге стоял человек с лицом, как у варёной картошки, явный следователь. Позади маячили двое в форме и соседка с третьего, Алла Геннадьевна, которая любила собирать подписи за всё — от замены лифта до запрета сатанинской музыки в подъезде.

— Понятым чего? — промямлил я.

— Обыск, осмотр. Тело, может, найдём. Или ещё чего. Документ покажете, и вперёд.

— А можно я просто кофе выпью и...

— Потом выпьешь.

У Капитона Петровича никто не бывал лет пять. Вообще никто. Он жил тихо-тихо. Иногда слышались странные звуки — жужжание, щелчки, и что-то похожее на кошачий вой, но вроде без кошки. Да мало ли, человек телик смотрит.

Мы все решили, что он:

а) радиолюбитель,

б) сумасшедший,

в) не мешает — и ладно.

Он не выходил из квартиры с зимы. Один раз, правда, я видел, как он перед Новым годом выносил что-то похожее на тостер с лампочками и бросал в мусорный бак. Я тогда подумал, что если человечество вымрет, из его квартиры пришельцы через сто лет достанут артефакты эпохи и сделают выставку — "Частная лаборатория XXI века".

Но теперь он пропал. И мне предстояло подписывать бумаги, когда все войдут внутрь. Зашибись.

Внутри у него был... музей. Нет, реально — МУЗЕЙ.

Вся комната вдоль стен — стеклянные шкафы. Даже не шкафы — витрины, как в Эрмитаже. Каждая с подсветкой, полками, и номерками. На полках — платы, микросхемы, провода, как будто он собирался собрать личный ЦУП в однушке.

— Он что, магазин держал? — спросил второй понятой, дядя Витя с пятого.

— Да какой там... Это у него фетиш такой был, технический.

Но самое странное — это матрицы. На некоторых платах — прямоугольные панели из шестигранных ячеек, как у пчёл, но из стекла. Если смотреть на просвет — там были изображения женщин. Голые, красивые, будто нарисованные, но объёмные. Кто-то сказал: "Голограммы?". Другой: "Может, сканированные с фото?". Следователь хмыкнул:

— Порнушку коллекционировал дедок. В цифре. Хитро придумано, конечно. На стенку проецировал — вот где домашний кинотеатр.

Алла Геннадьевна охнула и начала креститься. Дядя Витя засопел, потом засмеялся:

— Вот ведь старый извращуга. Молча жил, а тут целый гарем! В картинках.

Шутки-шутками, а мне стало... интересно. Один шкаф стоял приоткрытым. Внутри — плата без бирки, пыльная. Я как будто почувствовал, что она — другая. Рука сама собой — раз, и плата у меня под курткой. Никто не заметил. Пора менять профессию на более уголовную.

Мы ходили ещё минут сорок, пока не стало понятно: Капитона Петровича нет. Ни тела, ни записки, ни паспорта. Следователь сказал что-то вроде:

— Может, в окно вышел. Может, растворился. Дело — заведём. Но, скорее всего, старик просто тихо склеил ласты и сам себя куда-то упрятал. В смысле, наоборот. Сидел же на этих технологиях. Кто его знает, на что способен. Всплывёт — возобновим.

Когда я вернулся домой, у меня в кармане было устройство, похожее на гибрид компьютерной платы и витража. Я положил его на стол, долго смотрел, крутил. Свет от лампы прошёл сквозь матрицу — и внутри мелькнул силуэт.

Я моргнул. Поднёс плату к глазам. Там была девушка. Лежала. Обнажённая. Глаза закрыты.

А потом... она открыла их и посмотрела на меня.

Я решил, что кофе мне уже точно не нужен. Мне нужен фонарик.