Изнанка сталинки

Глава 1.

Москва в конце октября напоминала промокшую серую тряпку, которую выжали прямо на асфальт. Холодный ветер швырял в лицо ледяную морось, фонари расплывались в мутные желтые пятна, а бесконечные пробки на набережной мигали красными габаритами, словно воспаленные глаза уставшего зверя. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а курьер — существо подневольное, ему выбирать не приходится.

Виктор смахнул капли с экрана телефона. Экран треснул еще месяц назад, и теперь карта города напоминала паутину, в которой запуталась его жизнь.

— Маршрут перестроен, — равнодушно сообщил навигатор голосом Оптимуса Прайма.

Виктор выругался сквозь зубы. «Яндекс» вел его к высотке на Котельнической набережной. Желтый короб за спиной давил на плечи, лямки натерли ключицы до красных полос. Это был последний заказ на сегодня. Пятница, вечер, пробки девять баллов. Все нормальные люди уже сидят по барам или дома под пледом, смотрят сериалы и гладят котов. А он, Витя, двадцать восемь годиков, тащит кому-то «Премиум сет роллов» и коробку с пиццей «Четыре сыра».

Он припарковал электровелосипед у шлагбаума — внутрь двора охрана таких, как он, не пускала. Элитное жилье, чтоб его.

— Пешком топай, «желтый», — буркнул охранник из будки, даже не подняв глаз от сканворда.

Виктор вздохнул, поправил капюшон и поплелся к центральному входу. Высотка нависала над ним, как гигантский каменный спрут. Шпиль терялся в низком тумане, свет в окнах горел редко и тускло. Ему всегда было не по себе от этих зданий. Сталинский ампир. Величие, от которого веет могильным холодом. Гранит, мрамор, бронза и миллионы тонн бетона, замешанного непонятно на чем. Говорят, их строили зэки. Говорят, в стены замуровывали прорабов. Городские легенды, конечно, но сейчас, глядя на темные провалы окон, Виктору казалось, что легенды слишком уж похожи на правду.

Он дернул тяжелую дубовую дверь. Та поддалась с натужным, протяжным скрипом, словно жалуясь на вторжение. Внутри пахло вареной капустой — запах, который, казалось, въелся в стены московских подъездов еще полвека назад.

В холле сидела консьержка. Не привычная бабушка-божий одуванчик, какие обычно вяжут носки, а какая-то древняя старуха в черном платке, надвинутом на самый лоб. Лицо у нее было как печеное яблоко, а глаза — водянистые, белесые, почти без зрачков. Рядом с ней на столике стоял старый дисковый телефон, который молчал, но старуха держала руку на трубке, словно ждала звонка с того света.

— Доставка в тринадцатую, — буркнул Виктор, проходя мимо. Ему хотелось проскочить быстрее.

Старуха медленно повернула голову. Шея хрустнула, как сухая ветка.

— Нету тринадцатой, — прошелестела она. Голос был сухой, скрипучий, как песок по стеклу. — Не живут там.

— В смысле нету? — Виктор остановился, глянул в смартфон. — Заказ 45-Б. Котельническая набережная, 1/15. Этаж 13, квартира 666. Код домофона...

Он осекся. Квартира 666? Серьезно? Какой-то приколист решил пошутить на Хэллоуин?

— Шутка, наверное, — нервно хохотнул Виктор. — Ну, клиент платит, я несу. Лифт работает?

Старуха отвернулась к стене.

— Для кого работает, а для кого и возит, — пробормотала она. — В один конец возит.

Виктор решил не уточнять, что это значит. Меньше знаешь — крепче спишь. Он подошел к лифтам. Их было три, но кнопка вызова горела только у крайнего, грузового. Двери были старые, металлические, крашенные в сто слоев бежевой краской. Он нажал кнопку. Где-то в глубине шахты загудело, залязгало цепями, словно проснулся огромный голодный зверь, которому в пасть бросили кость.

Лифт приехал быстро. Двери разъехались с тяжелым вздохом. Внутри было темно, только одна лампочка моргала под потолком, забранная в металлическую сетку. Стены были обшиты фанерой, исписанной маркерами: «Цой жив», «Маша + Петя», какие-то телефоны дилеров. Виктор шагнул внутрь. Нажал кнопку «13». Кнопка была странная — черная, карболитовая, совсем не такая, как остальные пластиковые кругляши. Она была теплой. Словно кто-то держал на ней палец минуту назад.

Двери закрылись. И сразу наступила тишина. Абсолютная. Шум улицы, гул вентиляции, далекий звук телевизора у консьержки — все отрезало, как ножом. Лифт дернулся. Виктор схватился за поручень. Кабину тряхнуло так, что короб с едой едва не улетел на пол. Потом возникло странное чувство. Обычно, когда лифт едет, тебя немного вдавливает в пол. Но сейчас Виктора потянуло... вбок. Словно лифт ехал не вверх, а скользил по диагонали, проваливаясь в четвертое измерение.

Моргающая лампочка вдруг вспыхнула ярко-желтым светом и с сухим треском лопнула. Осколки посыпались на плечи. Виктор вскрикнул, прикрыв голову руками. На секунду стало совсем темно. А потом включился свет. Но это была не лампочка. Свет просачивался сквозь щели в дверях. И он был не электрически-белым, а каким-то мутным, болезненно-желтым, маслянистым.

Запах изменился. Исчезла вареная капуста. Теперь пахло крепким, дешевым табаком и сырой штукатуркой. Стены лифта больше не были исписаны маркерами. Фанера исчезла. Теперь это были панели из темного лакированного дерева. Зеркало на стене было мутным, старым, с черными пятнами амальгамы, похожими на язвы.

Виктор посмотрел на свое отражение. Он был бледен, глаза расширены.

— Что за хрень... — прошептал он.

Достал телефон, чтобы включить фонарик. «Нет сети». Вместо значка 4G в углу экрана мигал крестик. Лифт остановился. Мягко, без рывка. Двери начали открываться. Медленно, величаво. Виктор поправил лямку короба, готовый высказать клиенту все, что он думает о таких приколах с лифтами и светом.

— Доставка! — громко сказал он, шагая вперед.

И замер.

Глава 2

Это был не подъезд жилого дома. Точнее, не совсем подъезд. Коридор был широким, высоким. Потолки терялись в полумраке, где висели тяжелые бронзовые люстры с хрустальными подвесками. На полу лежала ковровая дорожка — густо-красная, с золотой каймой по краям. Она глушила шаги, словно мох на болоте.

Стены были выкрашены в тот самый казенный зеленый цвет, который Виктор видел только в старых школах и больницах. Но здесь краска была свежей, она блестела. На стенах висели портреты. Не реклама интернета, не списки должников ЖКХ. Портреты. Усатый мужчина с трубкой, прищурившийся по-доброму, но от этого прищура хотелось спрятаться под кровать. Человек с бородкой клинышком. Лысый человек в пенсне, похожий на злого учителя математики. Виктор знал эти лица. Он видел их в учебнике истории, когда учился в школе, но сейчас они смотрели на него как-то слишком... живо. С осуждением.

— Эй? — неуверенно позвал Виктор. Голос утонул в коврах. — Есть кто?

Тишина была плотной, ватной. Но это была не пустая тишина. Это была тишина, когда за дверями стоят и слушают. Слушают, как бьется твое сердце.

Вдруг в конце коридора хлопнула дверь. Раздались шаги. Четкие, звонкие удары подкованных сапог. Навстречу Виктору вышли двое. Они были одеты странно. Косплееры? Реконструкторы? На обоих были длинные кожаные плащи, доходящие почти до щиколоток. Черная кожа блестела, словно натертая маслом. На головах — фуражки с синим верхом и краповым околышем. На поясах — портупеи.

— Стоять, — сказал тот, что шел первым. Голос был спокойный, даже будничный. Но от этого голоса у Виктора по спине пробежали мурашки размером с таракана.

— Ребят, я курьер, — Виктор улыбнулся своей «клиентской» улыбкой, поднимая руки ладонями вперед. — Заказ 45-Б. Роллы, пицца. Вы заказывали? Или соседи? А то тут домофон не работает, пришлось прорываться...

Военные переглянулись. Тот, что помоложе, с рябым лицом, положил руку на кобуру.

— Какой еще курьер? — спросил старший. У него было усталое, серое лицо и глубокие мешки под глазами. — Документы.

— Да в приложении все, — Виктор полез в карман за телефоном.

Младший дернулся, выхватывая наган. Настоящий, черный, хищный наган. Дуло уставилось Виктору в живот.

— Руки! — рявкнул он. — Руки, сука, чтобы я видел! Никаких резких движений!

Виктор замер. Телефон выпал из ослабевших пальцев и глухо стукнул о ковер. Это не было похоже на пранк. Пранкеры не смотрят такими глазами. У этих двоих глаза были... мертвые. В них не было ни интереса, ни веселья. Только холодная, профессиональная подозрительность.

— Гражданин, — старший подошел вплотную. От него пахло тем самым дешевым табаком и «Красной Москвой» — одеколоном, который душил сильнее удавки. — Кто таков? Каким образом проник на спецобъект?

— Я... я доставщик, — пролепетал Виктор. — Лифт... он сломался. Я кнопку нажал, и вот...

Старший пнул носком сапога лежащий на ковре смартфон. Экран загорелся, показывая время: 19:42 и фото кота на заставке. Военные отшатнулись, как от гранаты.

— Передатчик? — шепотом спросил рябой. — Шпионская техника?

— Немецкая, видать, — кивнул старший. — Или японская. Смотри, светится. Без проводов. Изображение зверя... Код?

Он поднял глаза на Виктора. Взгляд был тяжелым, как могильная плита.

— Фамилия?

— Смирнов. Виктор Смирнов.

— Год рождения?

— Девяносто пятый.

— Ты мне дурака не валяй, — голос старшего стал жестче, как удар хлыста. — Тысяча восемьсот девяносто пятый? Выглядишь молодо для сорока лет. Где омолаживался? В Париже?

Виктор моргнул.

— В смысле? Тысяча девятьсот девяносто пятый. Мне двадцать восемь.

Повисла пауза. Такая тяжелая, что можно было вешать топор. Старший медленно расстегнул кобуру.

— Тысяча девятьсот... — повторил он медленно, пробуя цифры на язык. — Ты что, контра, издеваешься? Сейчас тридцать седьмой год на дворе. Октябрь месяц.

Виктор почувствовал, как пол уходит из-под ног. Он огляделся. Портрет Сталина на стене. Кожаные плащи. Наганы. Латунные ручки дверей. Отсутствие пластиковых кабель-каналов на стенах. Слишком детально для розыгрыша. Слишком страшно для сна.

— Какой год? — переспросил он, чувствуя, как пересыхает во рту.

— Тысяча девятьсот тридцать седьмой, — отчеканил чекист. — Второй год второй пятилетки.

Виктор нервно хихикнул. Истерика подступала к горлу комком.

— Ребят, хорош. Камера где? — спросил он, озираясь. — На ютуб снимаете? «Попаданцы в реальной жизни»? Классно, декорации вообще огонь. Сколько аренда стоит? Вы еще Берию пригласите...

Младший шагнул вперед и без размаха, коротко и профессионально ударил Виктора кулаком в солнечное сплетение. Воздух вылетел из легких со свистом. Виктор согнулся пополам, хватая ртом воздух, как рыба на берегу. Боль была настоящей. Тошнотворной, яркой, реальной.

— В камеру его, — бросил старший, подбирая телефон платком, чтобы не оставлять отпечатков. — И короб этот его желтый заберите. Может, там бомба или отрава. К капитану Рябову его. Пусть разбирается, что за птица к нам в капкан залетела.

Виктора подхватили под руки и поволокли по коридору. Ноги его волочились по красному ковру. Он пытался вдохнуть, но перед глазами плясали черные круги. Последнее, что он увидел перед тем, как его втолкнули в какой-то кабинет — это календарь на стене. Обычный отрывной календарь. На листке черным по белому было написано: 24 ОКТЯБРЯ 1937 ГОДА. Суббота.

И где-то далеко, словно из-под пола, раздался низкий, утробный гул. Будто сам дом урчал от удовольствия, получив новую игрушку.

Глава 3

Виктора швырнули на стул так, что у него лязгнули зубы. Руки тут же пристегнули наручниками к тяжелой, привинченной к полу спинке. Комната была похожа на декорацию к фильму про репрессии, но с нюансами, от которых волосы на затылке начинали шевелиться.

На столе под зеленым абажуром лежал его смартфон. Рядком были разложены вещи из карманов: ключи от квартиры, зажигалка, пачка жевательной резинки и тот самый жетон на метро, который валялся в куртке уже года три. За столом сидел человек. На вид ему было лет сорок пять. Лицо рябое, одутловатое, но глаза цепкие, злые. Погоны со шпалами. Капитан Рябов. Странным было другое. На стенах кабинета, прямо поверх портретов вождей, были начерчены мелом странные символы — пентаграммы, перечеркнутые рунами, и знаки, похожие на схему метро, но вывернутую наизнанку. А в углу, где должна была стоять кадка с фикусом, стоял освинцованный ящик, от которого тянуло холодом, как из открытого холодильника.

Рябов взял смартфон. Он держал его двумя пальцами, брезгливо, как дохлую мышь. Нажал кнопку сбоку. Экран вспыхнул, осветив лицо чекиста мертвенным светом.

— «Нет сети», — прочитал он вслух. Голос был скрипучим, неприятным. — И не будет здесь сети, гражданин Смирнов. Здесь даже радиоволны дохнут, как мухи в керосине.

Он поднял глаза на Виктора.

— Капитан Рябов. Тринадцатый особый отдел ГУГБ НКВД. Рассказывай. Кто послал? Какая цель? Что это за устройство? Зеркало для общения с Ними?

— С кем — с ними? — голос Виктора дрожал. — Товарищ капитан... или господин... Это телефон! «Самсунг». Я курьер! Я просто вез жратву!

Рябов усмехнулся. Усмешка получилась кривой.

— Жратву, значит. В желтом коробе. А внутри — круги из теста с мясом. Ритуальная пища? Подношение?

— Это пицца! — взвыл Виктор. — Обычная пицца пеперони! Вы что, издеваетесь? Отпустите меня! У меня мать в Химках, кошка некормленая!

Рябов встал. Он подошел к окну. Шторы были плотно задернуты.

— Ты, Смирнов, или идиот, или очень хороший актер. Ты хоть понимаешь, где находишься?

— В высотке на Котельнической...

— Ты находишься в Саркофаге, — перебил капитан. — Этот дом — не для жилья. Думаешь, зачем мы строим эти высотки? Семь сестер. Семь вершин звезды.

Он резко развернулся.

— Москва стоит на крови. Веками стояла. Под нами — пласты костей. Болота, кладбища, чумные ямы. В тридцатые мы вскрыли землю метрополитеном, и Они полезли. Тени. Бетонники. Шептуны. Древняя дрянь, которая спала со времен язычников. Чтобы заткнуть дыры, Партия приказала построить зиккураты.

Рябов подошел к Виктору вплотную. От него пахло не только табаком, но и ладаном. Странная смесь для советского офицера.

— Мы ловим их. Замуровываем в фундамент. Этот дом — батарейка. Он питается страхом жильцов, чтобы держать Барьер. Каждая бессонная ночь, каждый донос, каждый стук в дверь — это энергия. А ты... — он ткнул пальцем в грудь Виктора, — ...ты прошел сквозь Барьер, как нож сквозь масло. Значит, ты или Ключ, или Взломщик.

Виктор слушал и чувствовал, как реальность трещит по швам. Зиккураты? Демоны в метро? Этот мужик псих. Опасный, вооруженный псих, облеченный властью расстреливать.

— Я не ключ, — прошептал Виктор. — Я Витя. Я просто нажал кнопку лифта.

Рябов вдруг напрягся. Он повернул голову к стене, словно прислушиваясь. Лампочка под абажуром мигнула. Телефон на столе вдруг завибрировал. Виктор вздрогнул. Сети же не было? Экран загорелся сам собой. Поверх трещин побежали символы — не русские и не английские. Какая-то клинопись, светящаяся ядовито-зеленым.

— Началось, — спокойно сказал Рябов. Он вытащил из кобуры наган. Но не обычный. На стволе были выгравированы серебряные знаки. — Ты привел хвост, курьер.

Глава 4

Стена за спиной Виктора задрожала. Штукатурка посыпалась на пол, обнажая серый бетон. Но бетон вел себя не как камень. Он шевелился. По поверхности стены пошла рябь, как по воде, в которую бросили камень.

— Ложись! — рявкнул Рябов, опрокидывая тяжелый дубовый стол, чтобы сделать баррикаду.

Из стены начали проступать очертания. Сначала — руки. Огромные, бесформенные, состоящие из крошки, арматуры и цементной пыли. Пальцы заканчивались ржавыми крюками. Затем голова — безликий ком с черным провалом вместо рта. Существо вылезало из стены с тошнотворным звуком мокрого шлепка, словно рождаясь из самого здания.

— Огонь! — крикнул Рябов.

Дверь распахнулась, в кабинет влетели двое в плащах (те самые, из коридора). Загрохотали выстрелы. Пули вгрызались в бетонное тело монстра, выбивая крошку, но тварь даже не замедлилась. Она просто поглощала свинец, становясь больше.

Виктор, прикованный к стулу, заорал от ужаса. Тварь тянула к нему свои лапы-глыбы. Запахло сыростью подвала и старой могильной землей.

— Ключ... — прошелестело существо. Голос звучал так, будто терли два жернова. — Верни... нас... домой... Мы голодны...

Существо замахнулось лапой. Рябов выстрелил твари в то место, где должно быть лицо. Пуля с серебряными насечками вспыхнула синим пламенем при ударе. Бетон зашипел, пошел трещинами, из которых потекла черная вязкая жижа, похожая на мазут. Монстр взревел, и звук этот был похож на скрежет тормозов поезда. Он отшатнулся, врезавшись в шкаф с делами. Бумаги разлетелись белыми птицами.

— Режьте браслеты! — крикнул капитан одному из бойцов. — Он нужен живым!

Молодой чекист подскочил к Виктору, звякнул ключами. Наручники щелкнули. Виктор не стал ждать приглашения. Адреналин ударил в голову, смывая страх. Остался только животный инстинкт: бежать. Он схватил со стола свой телефон (рефлекс человека XXI века — спасать гаджет первым) и рванул к двери, пока чекисты отвлекали бетонную тварь, поливая её свинцом.

В коридоре царил хаос. Свет мигал, где-то выла сирена — низкая, механическая, как гудок паровоза. По ковровой дорожке бежали люди с папками, кто-то тащил пулемет «Максим». Стены пульсировали, словно здание дышало. Картины на стенах менялись: вместо вождей на них проступали искаженные мукой лица.

Виктор побежал направо, туда, где (как он помнил) была лестница. Но лестницы там не было. Вместо пролета был тупик. Гладкая стена, на которой висел плакат: «Болтун — находка для шпиона». Глаза нарисованного рабочего следили за Виктором.

— Да вы издеваетесь! — крикнул Виктор, колотя кулаками по стене.

Сзади слышался грохот и стрельба. Тварь прорывалась в коридор. Вдруг одна из неприметных дверей в стене (узкая, техническая, почти сливающаяся с обоями) приоткрылась. Из темноты высунулась бледная рука и схватила Виктора за куртку.

— Сюда, дурак! — шикнул девичье-старческий голос. — Они тебя сейчас на запчасти разберут!

Виктора дернули с такой силой, что он влетел в темноту, больно ударившись плечом о трубы. Дверь захлопнулась, отрезая звуки стрельбы. Стало тихо, только слышалось капанье воды и тяжелое дыхание рядом. Виктор включил фонарик на телефоне. Луч выхватил из темноты лицо девушки. На вид ей было лет двадцать. Худая, бледная до синевы, с огромными темными глазами. На ней было простое ситцевое платье, явно не по размеру, и грубые ботинки. Волосы были коротко обстрижены, почти под ноль.

— Ты кто? — выдохнул Виктор.

— Тише ты, Громкий, — она приложила грязный палец к губам. — Дом слышит. Он сейчас злой. Ты ему желудок разбередил.

Она смотрела на него не с испугом, а с каким-то болезненным любопытством.

— Я Аглая. Шептунья. А ты — тот самый, кто пришел с Изнанки Времени?

— Я курьер... — снова начал Виктор свою мантру, словно это могло защитить его от безумия.

— Курьер... — она попробовала слово на вкус. — Гонец. Вестник. Беду ты принес, гонец. Рябов теперь не отстанет. Он думает, что ты диверсант. А ты хуже. Ты — дырка в плотине.

Она схватила его за руку. Ладонь у нее была ледяная и шершавая.

— Пошли. Здесь нельзя стоять. «Лифтовые» уже чуют твой запах. Пахнет чужим временем. Вкусным.

— Куда пошли? — Виктор попытался вырвать руку, но девчонка держала крепко, как клещами.

— В «кишки», — сказала Аглая и потянула его вглубь узкого технического лаза, где между трубами парового отопления едва мог протиснуться человек. — К Архиву. Там мертвые спят крепко, может, и нас не заметят.

Виктор оглянулся на дверь. За ней что-то тяжелое ударило в стену, посыпалась пыль. Выбора не было. Он полез в темноту за сумасшедшей девчонкой, сжимая в руке бесполезный телефон, на котором было 12% зарядки.

Глава 5

Они ползли, кажется, вечность. Технический лаз был узким, как гроб. Сверху нависали ржавые трубы, обмотанные стекловатой, которая колола руки даже сквозь куртку. Снизу хлюпала черная жижа. Здесь было жарко и влажно, пахло прелостью, горячим металлом и чем-то еще... чем-то, напоминающим запах старых вещей в комиссионке.

— Не отставай, — шепнула Аглая. Ее голос в этой трубе звучал глухо, как из бочки. — Здесь «кишки». Дом здесь еду переваривает. Если остановишься — стенки сомкнутся.

— Успокоила, — прохрипел Виктор. Он стер пот со лба, размазывая грязь. — Слушай, Аглая... ты же не призрак? Ты теплая.

— Я пока здесь, — туманно ответила она, не оборачиваясь. — Я проводник. Рябов меня нашел в деревне, когда мне десять было. Я тогда видела, как покойники из земли выходят дождь пить. Рябов сказал: «Полезный кадр». И привез сюда. Теперь я слушаю Дом. А Дом слушает меня.

Вдруг Аглая остановилась возле старой вентиляционной решетки, встроенной в пол лаза. Сквозь прутья пробивался тусклый свет.

— Смотри, — прошептала она. — Только тихо. Не дыши на них.

Виктор прильнул к решетке. Внизу была видна квартира. Богатая, с высокими потолками, лепниной и роялем. За столом сидела семья: отец в военной форме, красивая женщина в платье и девочка с бантом. Они пили чай из фарфоровых чашек. Но что-то было не так. Их движения были дергаными, циклическими. Отец поднимал чашку, улыбался, открывал рот, чтобы что-то сказать... и в этот момент дверь вышибали люди в кожанках. Женщина кричала, но звука не было. Отца валили на пол. Девочка пряталась под стол. Затем сцена «моргала», и они снова сидели за столом. Отец снова поднимал чашку.

— Кто это? — в ужасе спросил Виктор.

— Корм, — равнодушно ответила Аглая. — Это 8-й этаж. Они умерли два месяца назад. Но Дом не отпускает их страх. Он крутит этот момент снова и снова, высасывая все до капли. Стены помнят всё.

Виктор отпрянул от решетки. Ему показалось, что девочка из-под стола посмотрела прямо на него — черными, пустыми глазницами.

— Идем! — дернула его Аглая. — Если будешь долго смотреть, сам станешь кинолентой.

Труба кончилась внезапным обрывом. Аглая ловко спрыгнула в темноту, Виктор последовал за ней, едва не переломав ноги. Они оказались на винтовой лестнице. Она уходила вниз, в бездну, которую не мог пробить слабый луч фонарика на смартфоне. С каждым пролетом воздух становился холоднее. Жара технических этажей сменилась ледяной стужей. Стены здесь были не крашеные, а облицованные грубым, необработанным гранитом. Камни были влажными, словно потели от страха.

— Какой это этаж? — спросил Виктор, стараясь не стучать зубами. — Минус второй? Минус третий?

— Минус вечность, — ответила Аглая. — Мы в Архиве. Здесь время не течет, оно капает.

Лестница закончилась огромными железными воротами с массивным вентилем, как на подводной лодке. На металле были выцарапаны имена. Тысячи имен. Аглая навалилась на вентиль всем своим хрупким телом. Виктор помог. Металл застонал, и дверь приоткрылась, выпустив облако пара.

Виктор ожидал увидеть стеллажи с папками. Ну, как в библиотеке или в полицейском участке в кино. Он увидел стеллажи. Бесконечные ряды металлических полок, уходящие в темноту, теряющиеся во мгле. Но на полках стояли не папки. Там стояли стеклянные банки. Тысячи трехлитровых банок, закрытых жестяными крышками, закатанными вручную. Внутри каждой клубился серый дым.

— Что это? — Виктор подошел к ближайшей полке.

На банке была наклеена бумажка с печатью НКВД и каллиграфическим почерком: «Иванов И.И., 1899 г.р., ст. 58-10. Изъят: 12.08.1937». Виктор посветил фонариком внутрь банки. Дым в ней дернулся, испуганно метнулся к стеклу и на секунду сформировался в искаженное беззвучным криком человеческое лицо. Лицо прижалось к стеклу, расплющиваясь, открывая рот в мольбе. Виктор отшатнулся, едва не уронив телефон.

— Консервы? — его голос сорвался на визг. — Вы здесь людей консервируете?! Как огурцы?!

— Не людей, — тихо сказала Аглая, проводя пальцем по пыльной крышке. — Тени. Тело — в землю, душу — в дело. Энергия. Рябов говорит, что страх и боль — это лучшее топливо для Барьера. Чтобы держать тех, кто снизу, нужно кормить их теми, кто сверху. Экономика.

— Какая к черту экономика?! Это ад! — Виктор схватился за голову. — Мне надо выбраться. Я не хочу в банку. Я не хочу быть топливом!

— Чтобы выбраться, надо закрыть дверь, которую ты открыл, — Аглая пошла вдоль рядов. — Дом знает твою кровь, Виктор. Ты здесь не случайно. Ищи фамилию.

Глава 6

— Какую фамилию? — не понял Виктор.

— Свою, дурак. Смирнов. Ищи Секцию «С».

Они разделились. Аглая ушла влево, Виктор — вправо. Бродить между рядами банок было жутко. Ему казалось, что дым внутри следит за ним. Иногда он слышал шепот. Не ушами, а прямо внутри головы. «Выпусти нас...»«Холодно...» «Товарищ следователь, я не виновен...»

Виктор зажал уши руками, но голоса не стихали. Вдруг свет фонарика выхватил странную фигуру в конце прохода. Там стоял человек в сером костюме, без лица. Вместо лица у него был гладкий лист бумаги с печатью «ОТКАЗАНО». Существо медленно подняло руку, указывая на Виктора. — Гражданин, пройдемте, — прошелестело оно сухим бумажным голосом. — Ваше место на полке триста сорок восемь.

Виктор попятился. Существо двинулось к нему, шурша одеждой. — Нет! — крикнул Виктор. Он направил фонарик прямо на «лицо» твари и включил режим стробоскопа (приложение для вечеринок, которое он скачал по приколу). Яркие вспышки света ударили по существу. Оно зашипело, закрываясь руками. Бумага на его лице начала тлеть. — Сгинь, бюрократия! — заорал Виктор, разворачиваясь и убегая.

Он налетел на Аглаю. — Ты чего орешь? — шикнула она. — Всех перебудишь. — Там... там мужик с бумажным лицом! — А, это Цензор. Не бойся, он слепой. Он только страх чует. Нашла я. Иди сюда.

Она стояла у дальнего стеллажа, покрытого инеем. На полке стояла не банка. Там лежала толстая картонная папка, перевязанная бечевкой. На ней было написано: «ДЕЛО № 00-13. СМИРНОВ НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ. Гл. Инженер объекта "Звезда". Особый статус».

У Виктора перехватило дыхание. — Николай Петрович... — прошептал он. — Это прадед. Бабушка говорила, он на стройке погиб. Несчастный случай. Кирпич на голову упал. Ага, кирпич... размером с высотку.

— Открывай, — приказала Аглая.

Дрожащими пальцами Виктор развязал узел. Внутри не было протоколов допроса. Там лежали чертежи. Схемы фундамента, похожие на анатомический атлас. И дневник. Обычная школьная тетрадка в клеточку. Виктор открыл на случайной странице. Почерк был резкий, с сильным нажимом.

«15 сентября 1937. Мы нашли ЕГО. Котлован вскрыл древнюю кладку. Это не подвал Ивана Грозного, это намного старше. Оно пульсирует. Рабочие сходят с ума, прыгают в бетономешалки. Комиссар Рябов приказал лить бетон прямо на живых, чтобы заткнуть дыру. Я разработал проект Саркофага. Высотка станет пробкой. Но пробка должна быть живой. Нужен Хранитель. Рябов смотрит на меня странно. Он готов стать тюремщиком, но Жертвой должен стать я».

Виктор перевернул страницу. Последняя запись, сделанная карандашом, буквы плясали.

«23 октября 1937. Барьер нестабилен. Нужна жертва крови архитектора. Я знаю, что Рябов придет за мной сегодня ночью. Я не дамся им живым. Я уйду в фундамент сам. Моя кровь станет замком. Но если кто-то из моих потомков вернется сюда... Замок откроется. Простите меня, дети мои. Я строю вам тюрьму, чтобы вы могли жить снаружи».

Виктор выронил тетрадь.

— Я открыл его, — прошептал он. — Я просто зашел в лифт, и моя кровь... типа как ключ-карта? Биометрия, блин?

— Ты снял печать, — кивнула Аглая. — Твой прадед запер Дверь собой. А ты пришел и «позвонил в звонок». Теперь снизу лезет то, что спало веками. И Рябов это знает. Поэтому он хотел тебя убить. Или использовать, чтобы запечатать дыру заново. Твоей тушкой.

Вдруг в дальнем конце Архива, откуда они пришли, лязгнул засов. Раздались тяжелые шаги, отдающиеся гулким эхом под сводами.

— Гражданин Смирнов! — голос капитана Рябова звучал спокойно, но в нем слышалось безумие. — Выходите! Не заставляйте меня разбивать банки. Здесь много интересных людей, они будут рады компании! Я выпущу поэтов, они зачитают вас до смерти!

Виктор затравленно оглянулся.

— Что делать? — спросил он у Аглаи.

Девушка посмотрела на потолок, где переплетались трубы.

— Прадед твой инженер был? — спросила она. — Значит, знал, где у Дома сердце. Нам наверх надо. На самый шпиль. Там звезда. Она — антенна. Если перерубить поток, Барьер схлопнется.

— И что будет?

— Или мы вернемся домой, или Дом рухнет и похоронит под собой пол-Москвы, — просто ответила Аглая, словно выбирала между чаем и кофе. — Бежим. Есть грузовой подъемник для трупов.

Она потянула его за стеллажи, в темноту. Виктор сунул дневник прадеда за пазуху. Теперь это была не просто экскурсия в ад. Это было личное. Рябов выстрелил где-то позади. Пуля разбила банку. Раздался жуткий, нечеловеческий вопль освобожденной души, который тут же перешел в радостный хохот. Тени начали вырываться на свободу.

— Он псих, — бросила Аглая, открывая решетку старого, ржавого подъемника. — Он готов сжечь мир, лишь бы выполнить приказ. Залезай!

Они запрыгнули в тесную клеть. Аглая дернула рычаг. Мотор, кашляя, ожил. Клеть дернулась и медленно поползла вверх, сквозь перекрытия, оставляя внизу безумного чекиста и его армию мертвых теней.

Глава 7

Грузовой подъемник, скрипя всеми суставами, полз вверх. Сквозь решетчатый пол Виктор видел, как внизу, в черной бездне шахты, вспыхивают синие огни выстрелов. Рябов не сдавался. Он лез следом, карабкаясь по тросам с неестественной для человека скоростью.

— Куда мы едем? — перекрикивая визг мотора, спросил Виктор.

— На чердак, — Аглая вцепилась в прутья клети так, что костяшки пальцев побелели. — Выше лифт не ходит. Дальше пешком. По каркасу.

Клеть дернулась и замерла. Виктор толкнул дверь, и они вывалились на технический этаж под самой крышей. Здесь ветер гулял свободно, свистя в дырах кирпичной кладки. Снаружи бушевала гроза. Но это была не обычная гроза. Молнии были не белыми, а грязно-багровыми. Они били в шпиль здания без остановки, словно пытаясь его расплавить.

— Сюда! — Аглая потянула его к винтовой лестнице, ведущей к основанию шпиля.

Но лестница вдруг дрогнула. Металлические ступени изогнулись, как живые, и превратились в гладкую горку. Перила ожили, превращаясь в змей из арматуры.

— Дом не пускает! — крикнула Аглая. — Он знает, что ты хочешь сделать!

Стены вокруг начали меняться. Барельефы — гипсовые снопы пшеницы, серпы, молоты — начали вылезать из штукатурки. Гигантские бетонные лица рабочих и колхозниц поворачивались к беглецам. Их глаза, пустые и слепые, наливались тьмой. Бетонная рука колхозницы, державшая сноп, вдруг удлинилась и хлестнула по воздуху, сбив Виктора с ног. Удар был тяжелым, как кувалдой.

— Ах ты ж сука советская! — заорал Виктор, откатываясь.

Он выхватил из кармана единственное оружие, которое у него было — газовый баллончик «Шок» (для собак и неадекватов). Пшикнул прямо в каменное лицо статуи. Это было глупо, но сработало. Статуя замерла, словно чихнула, и пошла трещинами. Химия из будущего разъедала магию прошлого.

— Страх! — догадался Виктор. — Они питаются страхом! А я не боюсь! Я злой! Я просто хочу домой жрать пиццу!

Он вскочил и побежал к пожарной лестнице, которая пока оставалась неподвижной. Аглая бежала впереди, удивительно легкая и быстрая. Они выбрались на открытую площадку у основания шпиля. Ветер здесь был такой силы, что сбивал с ног. Дождь бил в лицо ледяной шрапнелью. Прямо над ними возвышалась гигантская Звезда. Она гудела, вибрировала. Вокруг нее воздух закручивался в воронку. В центре воронки виднелось Ничто. Черная дыра, из которой в наш мир смотрели мириады глаз.

— Разлом открыт! — прокричала Аглая. — Прадед твой держал его, но печать сорвана!

Вдруг дверь на крышу с грохотом распахнулась. На площадку вышел капитан Рябов. Он выглядел страшно. Фуражки не было, кожаный плащ изодран в клочья, на лице — кровь и бетонная пыль. Но глаза горели фанатичным огнем. В одной руке наган, в другой — какая-то странная граната с ручкой, похожая на немецкую колотушку, но светящаяся изнутри пульсирующим светом.

— Стоять! — рявкнул он. Голос капитана перекрыл даже рев бури. — Смирнов! Ты думаешь, ты герой? Ты думаешь, ты спасаешь себя? Ты сейчас мир погубишь!

Рябов поднял наган.

— Звезда — это не антенна. Это пробка! Если ты её тронешь, Москва провалится в Пекло! Я жизнь положил на то, чтобы держать эту дверь закрытой. Я друзей своих в фундамент залил! А ты, щенок, хочешь все разрушить ради чего? Ради своей жалкой жизни?

Глава 8

Виктор замер у парапета. Под ним была Москва 1937 года. Темная, почти без огней, прижавшаяся к земле в страхе. Черные воронки автомобилей ползли по улицам, как жуки.

— Я не хочу трогать вашу звезду! — крикнул Виктор. — Я просто хочу домой! У меня там ипотека! Кот! Девушка... ну, почти!

— Нет у тебя дома! — Рябов сделал шаг вперед. — Твой прадед продал душу этому зданию, и ты продал, когда вошел сюда. Мы все здесь — расходный материал. Топливо для Империи!

Он взвел курок.

— Отойди от края, Смирнов. Я пущу тебя в расход быстро. Больно не будет. Твоя кровь запечатает разлом еще лет на сто. Это честь для тебя.

— Нет! — Аглая вдруг бросилась наперерез. Она встала между Виктором и дулом нагана. — Не тронь его, волк! Он живой! В нем нет смерти, как в нас!

Рябов замешкался. Дуло нагана дрогнуло. На секунду в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Сомнение? Жалость? Или, может быть, воспоминание о собственной дочери? В этот момент Звезда полыхнула багровым светом. Воронка в небе расширилась. Из нее потянулись призрачные щупальца, хватаясь за шпиль. Здание застонало, металл конструкции начал гнуться.

— Поздно... — прошептал Рябов, глядя вверх. Лицо его посерело. — Барьер рухнул. Твари идут. Они уже здесь.

Капитан опустил револьвер. Он посмотрел на Виктора. Взгляд его изменился. Исчезла злоба, осталась только бесконечная, свинцовая усталость человека, который держит небо на плечах уже почти век.

— Ты прав, парень, — тихо сказал он, но Виктор услышал сквозь рев ветра. — Ты здесь чужой. Ты пахнешь будущим. Сытым, слабым, глупым... но живым. А мы — мертвецы, охраняющие кладбище.

Рябов сунул наган в кобуру и перехватил светящуюся гранату поудобнее.

— Эй, потомок! — крикнул он, и на его губах появилась кривая усмешка. — Как там, в будущем? Коммунизм построили? Счастье для всех есть?

— Нет! — честно крикнул Виктор. — Айфоны построили! И пиццу! И интернет! И войны все так же идут!

Рябов рассмеялся. Страшным, лающим смехом.

— Хреновое будущее. Но за него тоже умирали. Вали отсюда.

Капитан рванул к Звезде. Он не стрелял. Он полез прямо по мокрым, скользким конструкциям шпиля, навстречу разлому, навстречу щупальцам.

— Аглая, толкай его! — крикнул Рябов, не оборачиваясь. — Толкай его в шахту! Живо!

Щупальца из разлома обвили капитана. Он закричал — страшно, яростно — и выдернул чеку из своей странной гранаты.

— За Родину! За живых! Сдохните, твари! — его крик утонул в грохоте.

Рябов прыгнул прямо в центр черной воронки. Вспышка была ослепительной. Она была не огненной, а чисто-белой, выжигающей глаза. Словно на секунду над Москвой взошло второе солнце, очищающее всё вокруг. Взрывная волна отбросила Виктора назад. Он почувствовал, как Аглая хватает его за шиворот.

— Прыгай! — крикнула она.

Они стояли у края открытой шахты лифта, которая, казалось, уходила в бесконечность.

— А ты?! — Виктор схватил ее за тонкую руку. — Пошли со мной! У меня дома тепло! Я тебя чаем напою!

Аглая улыбнулась. Впервые за все время она улыбнулась по-настоящему, как обычная девчонка, а не как древняя ведьма.

— Я не могу. Я часть Дома. Я его совесть. Кто-то должен присматривать за Рябовым. Ему там, в вечности, одному будет скучно. Он ведь неплохой мужик был, просто время такое.

Она разжала пальцы. И сильно, с нечеловеческой силой толкнула Виктора в грудь. Он полетел спиной в темноту. Последнее, что он видел — это силуэт худенькой фигурки на фоне сияющей белым светом Звезды. Аглая помахала ему рукой. А потом тьма поглотила его.

— Молодой человек? Эй, парень! Ты живой?

Виктор открыл глаза. Над ним склонилось лицо. Не Рябов. Не Аглая. Это был узбек в оранжевом жилете коммунальщика.

— Братан, ты чего в лифте спишь? Люди ждут! Грузовой лифт один работает, ремонт идет!

Виктор резко сел. Он был в лифте. В обычном, обшитом фанерой лифте. Свет горел ровно, скучно. Пахло не серой и гнилью, а обычной краской и чьим-то дешевым парфюмом. Короб с пиццей валялся рядом, перевернутый. Виктор дрожащими руками достал телефон. Экран был разбит еще сильнее, но он светился родным голубым светом.

20:15. Пятница. Сеть: LTE (4 палки).

Двери лифта открылись. Виктор выполз на лестничную площадку 13-го этажа. Обычная площадка. Коврик с надписью «Welcome», детский велосипед у стены, запах жареной картошки из-за двери. Из квартиры 45-Б (которая по документам была, а по словам старухи — нет) вышла девушка в розовом халате.

— О, доставка! Наконец-то! Вы где ходите? Полчаса назад должны были быть! Пицца холодная, наверное? Я жалобу напишу!

Виктор смотрел на нее и не мог сказать ни слова. Он начал смеяться. Тихо, потом громче, переходя в истерику. Он смеялся, сидя на грязном полу, обнимая коробку с пиццей.

— Холодная... — выдавил он, вытирая слезы, размазывая по лицу грязь и копоть 37-го года. — Зато не с человечиной. Ешьте. Это... дар жизни.

Он вручил ошарашенной девушке коробку, даже не взяв оплату, и пошел к лестнице. Лифтом он пользоваться не собирался. Никогда в жизни.

На улице он вдохнул московский воздух. Выхлопные газы, пыль, шаурма. Самый вкусный воздух на свете. Он сунул руку в карман куртки, ища сигареты. Пальцы нащупали что-то твердое, холодное. Виктор достал предмет. Это был не жетон на метро. И не зажигалка. Это была тяжелая, почерневшая от времени латунная гильза от нагана. На боку у нее было нацарапано чем-то острым, криво, спешно: «ЖИВИ».

Виктор сжал гильзу в кулаке так, что она врезалась в ладонь. Он поднял голову и посмотрел на сияющий огнями шпиль высотки. Ему показалось, что звезда наверху мигнула ему багровым светом. Всего на секунду. Он подмигнул ей в ответ и зашагал к метро, твердо зная одно: ипотеку он выплатит. И кота заведет. Обязательно.