Изолиум. Книга первая

Вечер окутал квартиру Дениса привычной тишиной, нарушаемой лишь негромким щелканьем клавиш и тихим гулом системного блока. За окном Чистопрудный бульвар медленно погружался в сумерки, но в уютном мире компьютерной стратегии время текло по иным законам. Молодой человек, словно полководец давно минувших дней, сосредоточенно направлял пиксельные батальоны через виртуальные поля сражений, ощущая прилив адреналина от каждого верного решения, от каждой выигранной стычки.

— Заходи слева, — пробормотал Денис, быстрым движением мыши перебрасывая подкрепления на фланг. — И получи по зубам.

Экран отозвался анимацией взрыва. Противник отступал, его юниты таяли один за другим. Стратег улыбнулся, откинувшись на спинку кресла. Такие моменты наполняли парня чувством контроля, которого так не хватало в реальности. Здесь, среди цифровых ландшафтов, каждое решение имело последствия, каждое действие приводило к результату — чистому, как уравнение.

В его будничной жизни вместо рапортов о победе были бесконечные таблицы в Excel, вместо стратегических решений — повседневная рутина офисного планктона. Даже трешка на Чистых прудах, доставшаяся от уехавших родителей, не особо скрашивала серость будней.

Виртуальный штаб на экране заполнился сообщениями от союзников. Денис пробежал глазами по строкам: «Отличная тактика!», «Ты их разнёс», «Настоящий стратег». Усмехнулся — есть что-то почти жалкое в этом удовлетворении от похвалы анонимных игроков, разбросанных по всему миру. Но чёрт возьми, как же приятно.

Пальцы летали по клавиатуре, разум просчитывал комбинации. Ещё один фланг, ещё одна атака — и решающий удар по вражеской базе. Момент триумфа был близок...

И в этот самый момент мир погас.

Не было предупреждения, не было постепенного затемнения или мигания — лишь абсолютная темнота, наступившая в доли секунды. Монитор, настольная лампа, торшер в углу — всё исчезло одновременно, словно кто-то щелкнул гигантским выключателем.

— Что за... — геймер замер с пальцами над клавиатурой, которую теперь не видел.

Первая мысль была банальной — выбило пробки. Денис отодвинул кресло, машинально потянувшись к карману джинсов за телефоном. Экран мобильника оставался тёмным, несмотря на многократные нажатия кнопки питания.

— Разрядился? — озадаченно пробормотал парень, хотя точно помнил, что заряд был около семидесяти процентов.

Инстинктивно взглянул на запястье, но стрелки наручных часов замерли, показывая семнадцать минут девятого.

Плотная темнота обволакивала квартиру, непривычная для городского жителя. Даже в самые поздние часы в комнату обычно просачивался свет уличных фонарей, мерцали индикаторы бытовой техники, горела подсветка цифрового термометра на стене. Теперь не было ничего — только абсолютная, глубокая тьма, которая, казалось, даже звуки поглощала, делая их приглушёнными, нереальными.

Осторожно, наощупь, Денис двинулся к входной двери, где в тумбочке лежали свечи и спички — на случай отключения света. Пальцы скользили по стенам, мебели, ногами он пинал неожиданно возникающие препятствия. Собственная квартира вдруг стала чужой территорией.

— Черт, — выругался, когда колено врезалось в угол дивана.

Добравшись до тумбочки, нашарил коробок спичек и толстую хозяйственную свечу. Руки немного дрожали, когда он чиркал спичкой о шершавый бок коробка. Первая вспышка после полной темноты показалась ослепительной. Пламя осветило прихожую жёлтым неровным светом, отбрасывая на стены длинные дрожащие тени.

С зажжённой свечой в руке Денис ощутил себя героем викторианской драмы или фильма ужасов. Этот образ вызвал нервный смешок — настолько нелепо выглядел молодой человек с современной стрижкой, в футболке с логотипом игры и с горящей свечой.

Холод. Он заметил это не сразу, но теперь отчётливо чувствовал — квартира начала остывать. Вдобавок к электричеству не работало и отопление. Мурашки побежали по коже, и Денис решил найти свитер.

С пляшущим огоньком свечи подошёл к окну. Чистопрудный бульвар, обычно сияющий огнями и наполненный жизнью, превратился в чёрную бездну. Ни единого фонаря, ни светофора, ни подсветки на зданиях. Пруд, отражавший обычно огни города, казался чёрным провалом. Театр «Современник» растворился в темноте, и лишь его очертания угадывались на фоне неба.

И только сейчас Денис заметил звёзды. Яркие, низкие, они висели над Москвой, словно в насмешку над погасшим городом. Никогда раньше он не видел столько звёзд в московском небе, скрытых обычно световым загрязнением мегаполиса.

Это был не локальный сбой. Происходящее охватывало, как минимум, весь район, а возможно, и больше. Городской пейзаж, лишенный искусственного освещения, выглядел чужим, почти враждебным — древний, как в доэлектрическую эпоху.

Повинуясь внезапному импульсу, юноша вернулся в комнату и застыл перед настольной лампой. Рука сама потянулась к выключателю, но замерла на полпути. Он усмехнулся своей нелепой надежде. Конечно, лампа не загорится. Но палец всё равно коснулся кнопки — просто чтобы убедиться в окончательности происходящего. Щелчок выключателя прозвучал как приговор в тишине квартиры.

Кухонные приборы, телевизор, даже старый радиоприёмник — ничто не функционировало. Денис мог поклясться, что радио работало от батареек, но оно тоже молчало.

— Это какой-то бред, — прошептал, глядя на оплывающую свечу.

В подъезде послышались звуки. Сначала отдалённый топот, затем чьи-то быстрые шаги по лестнице, приглушённые голоса и ругань. Соседская дверь хлопнула так громко, что Денис вздрогнул.

— Гена! Гена, где фонарик?! — женский голос в коридоре казался почти истеричным.

— Откуда я знаю? Ты же всё перекладываешь! — мужской голос звучал раздражённо и растерянно одновременно.

Денис неуверенно подошёл к входной двери, прислушиваясь. Весь дом, казалось, пробудился от спячки. Хлопали двери, по лестницам сновали люди, с верхних этажей доносились возбуждённые голоса.

Он осторожно приоткрыл дверь, выглядывая в подъезд. Лестничная клетка тонула в темноте, только где-то выше мелькал луч фонарика и слышались шаги. Холодный сквозняк проник в квартиру, и пламя свечи затрепетало, отбрасывая искажённые тени.

— Кто-нибудь знает, что происходит? — спросил Денис в темноту подъезда, не ожидая ответа.

Удивительно, но ответ пришёл — сверху, от невидимого соседа:

— Весь дом без света. И судя по виду из окна — весь район.

— Это просто авария, — произнёс Денис, скорее себе, чем собеседнику.

— Какая, нахрен, авария? — голос соседа звучал напряжённо. — У меня телефон сдох и часы остановились. Это не похоже на обычное отключение.

В этот момент на площадку второго этажа спустился мужчина средних лет с фонариком — сосед с третьего, Валентин. Луч света выхватил встревоженное лицо с взъерошенными волосами.

— Телефонные линии тоже не работают, — сообщил он, направляя фонарик то в пол, то в потолок, словно ища там ответы. — И аккумуляторы в машинах на парковке разрядились. Мне кажется, что-то серьёзное случилось.

Денис почувствовал, как внутри нарастает тревога — вязкая, душная, ползущая из живота к горлу. То, что казалось поначалу простым отключением света, приобретало зловещий оттенок.

— Может, теракт? — предположил кто-то с лестничной площадки этажом выше.

Денис вернулся в квартиру, аккуратно прикрыв дверь. Эта фраза, брошенная невидимым соседом, повисла в воздухе как ядовитый туман. Теракт? Возможно ли, что враг ударил по электросетям и коммуникациям? Или это что-то ещё хуже? Природная катастрофа? Вспомнились новости о солнечных вспышках, которые теоретически могли вывести из строя электронику...

Он стоял у окна, держа свечу перед собой как единственную защиту — хрупкий, но упрямый фильтр между квартирой и той тьмой, что казалась почти живым существом, медленно вползавшим в город. Пламя колебалось от малейшего сквозняка, плясало на фитиле, превращая привычный пейзаж в набор странных теней и бликов.

За пределами квартиры, там, где ещё пару часов назад бликовали неоновые вывески, теперь сгущалась ночная мгла, и только редкие пятна света — тусклые, желтоватые, будто капли рыбьего жира — то вспыхивали, то исчезали вдоль дорожек и между домами. Сначала улица казалась вымершей, но постепенно из темноты выступили первые люди — соседи, местные, случайные прохожие, чьи силуэты теперь напоминали обитателей черно-белой фотопластинки или забытых лубочных гравюр.

Денис наблюдал, как жизнь под окнами быстро меняла сценарий: люди, ещё недавно привычно игнорирующие друг друга, теперь сбивались в группы, в них просыпалась древняя потребность в коллективном действии, в совместном удивлении и страхе. Один мужчина, высокий и жилистый, методично бил кулаком по капоту своей «Тойоты» так, будто надеялся воскресить сразу и двигатель, и самого себя, вырвавшись из нелепой декорации.

Через несколько секунд к нему присоединилась женщина — судя по всему, жена — она сжимала в руках фарфоровый подсвечник и бросала на мужа такие убийственные взгляды, что, казалось, сейчас швырнёт свечу ему в лицо. Их глухая ругань, неразличимая сквозь стекло, резала воздух жёстче любого сигнала автомобильной сигнализации.

Чуть дальше по двору собралась стайка молодых парней — возможно, из соседних подъездов, а может, просто случайные гуляки, которых тьма застала врасплох. Они наполовину шутили, наполовину спорили: кто-то размахивал телефоном, тщетно пытаясь его включить, кто-то шарил по карманам в поисках зажигалки, кто-то просто стоял, растерянно глядя под ноги. Один попробовал зажечь старую бензиновую зажигалку, и его лицо на миг озарилось оранжевым светом, прежде чем огонь тут же погас. Выглядело как неудавшийся ритуал, как попытка призвать стихию, которая больше не подчинялась людям.

На детской площадке в центре двора несколько женщин собрались вокруг коляски, накрытой клетчатым пледом. Они разговаривали вполголоса, но по жестам и напряжённым профилям было видно: обсуждают нечто большее, чем ночной форс-мажор. Одна нервно закурила, прикрывая ладонью огонёк, будто боялась, что кто-то выхватит у неё эту драгоценную искру.

В углу двора стояли двое пожилых — мужчина и женщина, оба в домашних халатах, оба с фонарями старого образца, дававшими едва заметный свет. Они обменивались короткими репликами, и по их неторопливости чувствовалось: для них эта ситуация была скорее поводом для воспоминаний, чем для паники. Старик что-то рассказывал, жестикулируя свободной рукой, а спутница кивала, иногда улыбаясь, вспоминая, наверное, свои «тёмные» годы, когда электричество отключали по расписанию.

Над всей этой сценой громоздились многоквартирные дома. Их окна казались слепыми, но изредка в одном вспыхивали и гасли свечи, а иногда зажигались два огонька подряд, будто кто-то наверху проверял: если поставить свечу с одной стороны комнаты, заметит ли её человек напротив?

Внезапно вдалеке пронёсся резкий детский крик, а следом — смех, удивительно звонкий, как разбитое стекло на фоне вязкой тишины. Денису показалось, что этот звук пробирается прямо под кожу, возвращая во двор хоть какое-то подобие нормальности. Он почувствовал, как внутри разрастается не страх, а почти восторг, смешанный с бессонной усталостью.

Дети — странно, но некоторым малышам всё происходящее казалось увлекательной игрой. До слуха Дениса донеслись звонкие голоса:

— Я спасатель! Все за мной!

— Нет, я главный спасатель!

Их беззаботный смех в гнетущей обстановке казался почти кощунственным, но в то же время — странно утешительным. Хоть что-то оставалось нормальным в этом внезапно изменившемся мире.

Тепло уходило из квартиры с пугающей скоростью. Денис накинул на плечи толстовку, но это не помогало. Городская жизнь отучила от таких неудобств, как холод или темнота. Теперь же оба эти ощущения наваливались на него, вызывая смутное, но настойчивое беспокойство.

Интересно, надолго ли это? Час? Ночь? Попытался представить, что делать, если свет не появится к утру. Запасов еды в холодильнике хватит на несколько дней, но без электричества всё быстро испортится. Он встал и подошел к раковине, повернул кран. Тишина. Ни звука, ни капли. Воду тоже отключили. Денис сглотнул внезапно пересохшим горлом. Кто знает, что именно произошло и насколько это серьезно?

В дверь постучали — резко, нервно. Он вздрогнул, едва не уронив свечу.

— Кто там? — спросил Денис, подходя к двери.

— Это я, Валентин, — сосед с третьего этажа. — Можно войти? Хочу обсудить, что делать дальше.

Денис открыл дверь. Валентин сжимал в руке блюдце под оплывшей свечой. Его фонарик, еще недавно такой надежный, лежал бесполезным грузом в кармане куртки — батарейки сдохли, как и вся электроника.

— Проходи, — пригласил хозяин, отступая в сторону.

Сосед переступил порог, держа свечу на блюдце. Пламя колебалось от движения воздуха, отбрасывая на стены дрожащие тени и на мгновение высветив лицо Дениса — бледное, с расширенными зрачками, застывшее в выражении той растерянности, которая теперь объединила всех жителей.

— Я проверил соседние дома, — сказал Валентин, прикрывая ладонью огонёк, чтобы не погас. — Мы с мужиками из пятого подъезда обошли весь квартал. Везде то же самое.

Денис кивнул, сжимая пальцы на подоконнике. Они уже час назад проверили щитки — и в квартире, и в подъезде. Теперь эта новость прозвучала как окончательный приговор. Весь квартал. Парень почувствовал, как что-то обрывается внутри — последняя ниточка надежды на то, что проблема окажется локальной и легко устраняемой.

За окном раздался крик — не испуганный, а гневный, полный возмущения:

— Да где же эти чёртовы коммунальщики?!

Этот вопль выражал коллективное настроение всех, кто оказался во тьме этим вечером. Где власти? Где ответственные службы? Где объяснения и прогнозы?

Но ответов не было. Только темнота, звёзды, да свеча, которая, оплывая горячим воском, казалось, отсчитывала минуты до наступления нового мира — холодного, тёмного и непонятного.

Валентин прошел в глубь квартиры. Пламя свечи в его руке колебалось, бросая на стены дрожащие тени. Огонек выхватывал из темноты то фотографию на полке, то корешки книг, то угол стола, оставляя всё остальное во мраке еще более густом, чем прежде. Сосед опустился в кресло, в котором Денис не так давно командовал виртуальными армиями. Свечу поставил на журнальный столик, и воск уже начал капать на полированную поверхность. В трепетном свете пламени лицо гостя казалось вырезанным из картона — плоским.

С Валентином они были знакомы давно: жили друг над другом почти десять лет. Встречались нерегулярно, но тепло — то по праздникам, то просто так, без повода. Выпивали под разговоры, чаще на кухне у Дениса. Валентин приносил колбасу, хозяин — маринованные грибы. Разговоры тянулись долго, без надрыва, как у людей, которые умеют пить не ради опьянения, а ради тишины между тостами. Бывало, сосед заходил с фразой: «По рюмке — и спать». Так и сидели, глядя в окно и говоря о вещах, о которых обычно молчат. Эти вечера вспоминались теперь особенно отчётливо — как нечто ушедшее и важное.

— Я проверил щиток, обесточил всё на всякий случай, потом включил снова, — начал Валентин, потирая переносицу. — Но толку ноль. Что-то серьёзное происходит.

Денис сел напротив, зажатая в руке свеча отбрасывала на стену причудливые тени, похожие на персонажей театра теней. Весь мир сузился до этого крошечного островка света.

— Думаешь, авария на подстанции? — спросил, сам не веря в такое простое объяснение.

Валентин покачал головой. Его тревожные глаза отражали пляшущее пламя.

— У Людмилы Петровны с шестого есть радиоприёмник на батарейках. Старый советский, — он сделал паузу, словно давая собеседнику возможность осознать серьёзность дальнейшего. — По всей стране отключено электричество. Везде. Полностью.

— По всей стране? — Денис ощутил, как что-то холодное скользнуло по позвоночнику — страх, древний как сама тьма, в которую погрузился город.

— Диктор говорил что-то про масштабную техногенную катастрофу, — продолжил Валентин. — Потом связь прервалась. Больше ничего не удалось поймать.

Они замолчали. Тишина квартиры, обычно наполненной гудением компьютера, тиканьем часов, шумом холодильника, теперь давила на уши. Денис ощутил внезапное головокружение — мир, такой понятный и надёжный всего час назад, рушился с каждой минутой.

— Что будем делать? — спросил он наконец.

Валентин пожал плечами — жест, едва различимый в полумраке.

— Сидеть дома, наверное. Ждать. Поддерживать связь, когда она восстановится, — он помолчал, затем добавил с неожиданной твёрдостью в голосе: — Выходить сейчас не стоит. В такие моменты люди... меняются.

В его тоне Денис уловил что-то странное — будто Валентин говорил из опыта, будто уже видел, как люди меняются, когда отключается свет цивилизации.

— Ты военный? — спросил, сам удивившись своему вопросу.

Валентин усмехнулся, но глаза остались серьёзными.

— Был когда-то. Давно. В другой жизни, — он поднялся, прикрывая ладонью пламя свечи от внезапного движения воздуха. Воск капнул на пол. — Я пойду к себе. Запри дверь. Свечей много?

— Штук пять, — ответил Денис, провожая взглядом дрожащий огонёк в руках соседа.

— Хорошо. Экономь. Неизвестно, сколько это продлится, — Валентин направился к выходу, но у двери обернулся: — Если что-то понадобится, я у себя.

Когда за соседом закрылась дверь, Денис щёлкнул замком — раз, другой. Никогда раньше не запирал дверь с таким тщанием. Затем медленно прошёл через комнату к окну. Внизу, во дворе, разворачивалась странная сцена, подсвеченная фонариками и редкими факелами.

Мужчина в кожаной куртке методично колотил по капоту своего BMW, словно это могло каким-то образом оживить мёртвый автомобиль. Стук разносился по двору, гулкий и отчаянный.

— Петя! Петенька! — кричала женщина в ночном халате, задрав голову к тёмным окнам. — Если ты дома, отзовись!

Группа подростков столпилась вокруг лавочки, бессмысленно тыкая в чёрные экраны мобильников. Один из них, в синей куртке, тряс телефон и прикладывал к уху, словно это могло оживить мёртвый пластик. Другой раздражённо стучал по корпусу своего гаджета, будто не понимая, что без электричества эти прямоугольники превратились просто в бесполезные коробочки.

А в центре двора несколько детей устроили импровизированную игру. Один мальчик лет десяти, с фонариком, обмотанным красной тканью, командовал:

— Я спасатель МЧС! Все за мной! Нужно спасать людей!

Дети визжали от восторга, бегая за своим предводителем. Для них это было приключением, весёлой игрой в темноте. Денису стало не по себе от этого зрелища — невинного и тревожного одновременно.

В подъезде снова послышались голоса. Кто-то спускался по лестнице, громко споря. Денис приоткрыл дверь, прислушиваясь.

— Надо ждать до утра, — говорил мужской голос, усталый и раздражённый. — Что ты предлагаешь делать ночью? Куда идти?

— А если это надолго? — возражал женский голос, высокий, с нервными нотками. — Нужно хотя бы узнать, что происходит! Найти какого-нибудь дежурного офицера, МЧС, кого угодно!

— Какого офицера? — раздражённо отвечал мужчина. — Сейчас все в таком же положении. Думаешь, у полиции есть волшебный генератор?

Шаги и голоса приблизились — семейная пара с пятого этажа, Денис видел их раньше, но имён не знал. Женщина, маленькая, полная, в наспех накинутом пальто, выглядела испуганной и решительной одновременно. Мужчина — высокий, с залысинами, в очках, казался больше раздражённым, чем встревоженным.

— А если это диверсия? — не унималась женщина. — Саботаж? Надо узнать!

— Люба, успокойся, — вздохнул мужчина. — Какая диверсия? Скорее всего, авария на подстанции. К утру всё наладят.

— Тогда почему телефоны не работают? — не сдавалась Люба. — И машины не заводятся? Это странно, согласись!

Они спустились ниже, голоса постепенно стихли. Денис остался у приоткрытой двери, вслушиваясь в тишину подъезда, которая теперь казалась напряжённой, выжидающей.

Со стороны верхних этажей послышались новые шаги — медленные, осторожные. Слабый свет выхватил из темноты две фигуры: старик с палкой и пожилая женщина, бережно поддерживающая его под локоть. Они спускались медленно, ступенька за ступенькой, останавливаясь передохнуть.

— Совсем как в девяностые, — проскрипел старик, когда они поравнялись с площадкой второго этажа. — Помнишь, Нина, как свечки жгли? И керосинки доставали?

— Помню, Семён Маркович, — отозвалась женщина, голос её звучал мягко, с теплотой воспоминаний. — Только тогда хоть причина была понятна: денег нет, платить нечем. А сейчас что? Техника умерла.

— Не только техника, Ниночка, — старик покачал головой, и в этом движении Денису почудилась вековая мудрость. — Жизнь умерла. Та жизнь, к которой привыкли.

— Не каркай, — мягко упрекнула его спутница. — Утром всё наладится.

Старик усмехнулся — беззубый рот превратился в тёмную щель на осунувшемся лице.

— Не наладится, Нина. Что-то кончилось, — он поднял голову, словно принюхиваясь. — Чувствуешь? В воздухе конец.

Они продолжили спуск, и скоро их шаги стихли внизу. Денис закрыл дверь, ощущая, как слова старика повисли в воздухе невидимой паутиной: «В воздухе конец».

Что если он прав? Что если это не временное отключение, а нечто более серьёзное? Денис попытался представить мир без электричества — не на день или неделю, а навсегда. Мир без интернета, без телефонов, без отопления зимой. Без привычных продуктов в супермаркетах, без транспорта, без медицинской аппаратуры в больницах...

Внезапно ему стало трудно дышать, будто эти мысли физически сдавили грудь. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Нельзя поддаваться панике. Наверняка власти уже работают над решением проблемы. К утру всё может наладиться. Или нет.

Денис вернулся к окну. Теперь во дворе стало оживлённее. Кто-то развёл костёр в старой железной бочке — языки пламени плясали, освещая круг встревоженных лиц. Люди собирались вокруг этого импровизированного очага, словно первобытное племя.

В соседнем доме, на верхнем этаже, мелькал огонёк — кто-то, как и он, наблюдал за происходящим при свете свечи. Множество крошечных огоньков теперь мерцали в окнах, делая район похожим на звёздное небо, опрокинутое на землю.

Странно, но в этом зрелище было что-то завораживающее, почти красивое — город без электрического света обрёл иное, более человеческое измерение. Каждый огонёк — это чья-то жизнь, чьи-то руки, держащие свечу или фонарь. Люди снова стали видимыми друг для друга не как профили в соцсетях, а как тёплые искры в темноте.

Эта мысль немного успокоила Дениса, но тревога не отпускала. Вспомнил слова Валентина: «В такие моменты люди меняются». Что имел в виду бывший военный? Как именно меняются люди, когда гаснет свет цивилизации?

Денис снова подошел к крану на кухне, хотя уже знал результат. Бессмысленно повернул ручку, как будто что-то могло измениться за последний час. Металл отозвался сухим скрежетом. Безжизненная и бесполезная труба молчала. Вспомнил, как раньше, когда отключали горячую воду летом, но тогда хотя бы холодная продолжала течь. Теперь не было ничего. Насосы, качающие воду на верхние этажи, замерли вместе со всем остальным миром.

Свеча оплыла почти наполовину. Следовало экономить, как советовал Валентин. Денис задул пламя, и комната погрузилась в густую темноту. Через несколько минут глаза немного привыкли, и он смог различать очертания мебели, голубоватый квадрат окна.

В этой темноте звуки стали отчётливее. Из квартиры сверху доносились шаги — кто-то мерно ходил из угла в угол, словно маятник. Снизу слышались приглушённые голоса — соседи, видимо, обсуждали ситуацию. Откуда-то издалека, возможно с улицы, донёсся звон разбитого стекла — резкий, тревожный.

Денис опустился на диван, закутался в плед, который всегда лежал рядом. Холод становился всё ощутимее. Странно, как быстро уходит тепло, когда отключается отопление. Казалось, сама квартира остывала, превращаясь в склеп для прежней жизни.

«В воздухе конец», — вспомнил он слова старика. Может, это и правда конец — не мира, конечно, но конец привычного существования? Дениса охватило неожиданно острое чувство потери. Он понял, что скорбит — не по электричеству как таковому, а по целому миру, который был построен на бесперебойной работе проводов и микросхем.

Его мир игр и стратегий, мир, где он был генералом цифровой армии. Мир, где можно было заказать еду нажатием кнопки, не выходя из дома. Мир, где общение происходило в комфорте личного пространства, без необходимости выходить наружу.

Теперь этот мир рушился. И что-то подсказывало Денису, что придётся строить новый — с нуля, из пепла старого. Возможно, уже завтра.

В тишине квартиры стук его сердца казался неожиданно громким. Впервые за долгое время Денис осознал, что полностью одинок в этом погружённом во тьму городе. Нет родителей, которые могли бы приехать и помочь. Нет близких друзей поблизости — все они существовали скорее как ники в мессенджерах, разбросанные по разным концам Москвы.

Только он — и соседи, большинство из которых даже не знал по именам.

Звуки с улицы становились громче, хаотичнее. Кто-то кричал, где-то ещё раз звякнуло стекло. В темноте Москва словно обнажила свой истинный характер — напряжённый, нервный, готовый вспыхнуть от любой искры.

Денис сидел неподвижно, прислушиваясь к этой симфонии неспокойного города, и думал, что утро, которое неизбежно наступит через несколько часов, принесёт с собой не только свет, но и понимание того, каким будет новый мир. Мир без привычного электрического пульса.

К полуночи холод в квартире стал невыносимым. Денис ворочался под двумя одеялами, но сон не шёл, вытесненный тревогой и назойливыми мыслями. Сквозь неплотно задёрнутые шторы видел огонь во дворе — кто-то поддерживал костёр, ставший центром притяжения для жителей дома. Отблески пламени плясали на стенах соседних зданий, создавая иллюзию движения там, где царила неподвижность. Наконец, решившись, встал, натянул свитер, куртку, шапку, и, прихватив старый, как у пенсионеров во дворе, фонарик с севшими наполовину батарейками, вышел из квартиры.

Лестничная клетка была погружена во тьму ещё более глубокую, чем несколько часов назад. Денис спускался осторожно, придерживаясь за перила, отсчитывая ступени в такт дыханию. Где-то на верхнем этаже скрипнула дверь, послышались приглушённые голоса. Дом жил своей новой, непривычной жизнью, словно огромный корабль, сбившийся с курса в ночном море.

Преодолев последний пролёт, Денис толкнул тяжёлую входную дверь подъезда. Она поддалась с трудом, пронзительно скрипнув на петлях. Шагнув во двор, почувствовал, как холодный воздух ударил в лицо – свежий, резкий после спёртой атмосферы лестничной клетки. Глубоко вдохнул, вглядываясь в темноту двора, прорезанную оранжевым пятном костра.

Вокруг огня собралось человек двадцать — мужчины, женщины, даже несколько детей, которых родители не смогли уложить спать. Пламя отражалось в их глазах, делая лица одновременно знакомыми и чужими. Они переговаривались вполголоса, передавая друг другу термосы с чаем, бутерброды, закутанные в фольгу.

Денис приблизился к костру. Никто не обратил особого внимания — ещё один сосед, присоединившийся к импровизированному племени. Он встал рядом с пожилым мужчиной в шапке-ушанке, который бросал в огонь обломки какой-то мебели.

— Здравствуйте, — неуверенно произнёс Денис.

Мужчина кивнул, не отрывая взгляда от пламени.

— Холодает, — только и сказал он. — Градуса два-три осталось, — добавил, не пояснив, до чего.

— Что слышно? Есть новости? — спросил Денис, протягивая руки к огню.

Мужчина пожал плечами.

— Говорят, что техника сдохла вся и везде. Говорят, транспорта нет — ни метро, ни электричек, ни самолётов. Говорят, что это надолго.

Каждое «говорят» звучало как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба прежней жизни. Денис поёжился, и дело было не только в холоде.

— Спросите у неё, — мужчина кивнул в сторону женщины в тёмно-синем шарфе, стоявшей по другую сторону костра. — Она у Кремля живёт. Видела кое-что.

Денис обошёл костёр, приблизившись к указанной женщине. Она выглядела лет на сорок, с напряжённым, осунувшимся лицом, на котором играли тени от пламени.

— Извините, — начал он. — Мне сказали, что вы, возможно, знаете больше о происходящем.

Женщина посмотрела на него — глаза в свете костра казались почти чёрными, поглощающими свет.

— Я работаю... работала в библиотеке возле Кремля, — произнесла она тихо, голосом, в котором слышалась усталость. — Когда всё погасло, я вышла на улицу. И видела, как из ворот Кремля выехали чёрные машины — лимузины и грузовики. Они выстроились в линию и двинулись куда-то — без сирен, без криков, молча. Словно следовали заранее составленному плану.

Она помолчала, обхватив себя руками, как будто пытаясь согреться не только телом, но и душой.

— Понимаете, в чём дело, — продолжила женщина. — Не было паники. Не было хаоса. Они просто... уехали. И полиции нигде нет. Совсем. Я шла от Кремля до метро «Библиотека имени Ленина» — ни одного патруля, ни одной машины ДПС. А ведь обычно их там полно.

Денис слушал, ощущая, как холодок пробегает по позвоночнику — и дело было не в ночном морозце.

— Аптека на Воздвиженке пуста, — добавила она. — Не закрыта, а именно пуста. Дверь открыта, витрины разбиты, товара нет. И никого. Ни охраны, ни росгвардии, никого из тех, кто следит за порядком.

— Вы думаете... — начал Денис, но она перебила:

— Я ничего не думаю. Я просто говорю, что видела. Мир словно лишился не только электричества, но и власти, и звука.

В её словах было что-то финальное, словно последняя точка в конце длинного абзаца. Женщина отвернулась, глядя в огонь, и Денис почувствовал, что разговор окончен.

Он отошёл в сторону, переваривая услышанное. Если власти действительно эвакуировались по какому-то плану, значит, они знали заранее? Или быстро отреагировали? И что происходит в других городах, других странах?

— Привет, сосед.

Денис вздрогнул от неожиданности. Обернувшись, увидел Аню — девушку с пятого этажа. В памяти всплыли обрывки воспоминаний: три месяца назад, её стук в дверь поздним вечером, бутылка вина в руке, прямой взгляд, не требующий объяснений. Потом регулярные встречи — то у него, то у неё, всегда после десяти, всегда без лишних слов, только тела и тихие вздохи в темноте. А потом её сообщение: "Давай сделаем паузу", без объяснений причин, и он не спрашивал.

В памяти Дениса, словно вспышка молнии, ожили все те ночи — не просто тела в темноте, а обострённая, почти болезненная близость, которая начиналась с неловких прикосновений в полумраке его комнаты, когда оба старались вести себя так, будто всё происходящее — обычная рутина, не стоящая внимания. Но стоило им оказаться в одной постели, как мир вокруг переставал существовать.

Он вспоминал, как кожа у неё всегда была чуть прохладнее, чем его собственная, и как она вздрагивала от легкого касания, будто не привыкла, что её трогают так бережно. Она всегда смотрела ему в глаза, даже если молчала, даже если, казалось, была где-то далеко; её взгляд был тяжёлым и цепким, как якорь, не дающий выплыть из этих довоенных (так теперь казалось) объятий. В такие моменты между ними не было ни прошлого, ни будущего — только ритмичный шёпот дыхания, быстрые, иногда неуклюжие движения, и ощущение, что за пределами кровати никто их не ждёт.

Это были отношения без иллюзий, почти без слов, и именно поэтому каждая встреча запоминалась острее обычного: едва заметный изгиб её губ, когда он слишком резко притягивал её к себе, или то, как она после оргазма тихо царапала ему спину, не осознавая этого. Денис знал, что для неё это был способ пережить собственную уязвимость, как для него — попытка хоть немного её приручить. После секса они редко разговаривали; она иногда оставалась до утра, лежала на спине и смотрела в потолок, а потом, собравшись, уходила, не прощаясь. Однажды, когда в квартире вырубили отопление, они занимались этим на кухонном столе, чтобы согреться, потом долго смеялись, завернувшись в один плед, и ели сыр прямо с ножа.

Всё это нахлынуло на Дениса одной волной, пока стоял у костра рядом с Аней, чувствуя, как от её присутствия по коже расходится странное, болезненное тепло. Он невольно отвёл взгляд, чтобы не выдать себя, и попытался спрятать воспоминания обратно в чердак памяти, туда, где они хранились в ожидании бессонных ночей. Но сейчас, при этом оранжевом свете, при живых, почти первобытных лицах вокруг, казалось, что старые правила больше не работают и маски уже ни к чему.

— Привет, Аня, — отозвался он, пытаясь разглядеть её лицо в неверном свете костра.

Она выглядела иначе, чем он помнил — волосы собраны в небрежный пучок, лицо без косметики, в глазах — настороженность, которой раньше не было. На ней была тёплая куртка не по размеру, видимо, мужская, и шерстяные перчатки с обрезанными пальцами.

— Странная ночь, — сказала она, доставая из кармана плоскую фляжку. — Будешь?

Денис кивнул, принимая фляжку. Жидкость обожгла горло — дешёвый коньяк, но сейчас он показался лучшим напитком в мире.

— Спасибо, — он вернул фляжку. — Как ты?

Аня усмехнулась, делая глоток.

— Как все. Пытаюсь понять, что происходит. Пытаюсь не замёрзнуть, — она помолчала, разглядывая его с каким-то новым выражением. — Пойдём ко мне. Давай согреемся друг другом. Сегодня это не просто удовольствие.

Денис поперхнулся воздухом. В её словах не было ни кокетства, ни игры, только прямолинейность, словно она предлагала выпить чаю или посмотреть фильм.

— Не воспринимай как обязательство, — продолжила она, заметив его замешательство. — Просто предложение. Холодно. Страшно. Тела согревают друг друга лучше одеял.

Он смотрел на неё, пытаясь собраться с мыслями. Ещё вчера такое предложение показалось бы странным, неуместным и одновременно желанным — в зависимости от настроения. Но сейчас, в этом новом мире, оно казалось одновременно и логичным, и незначительным.

— Прости, Аня, — наконец сказал он. — Я не могу. Не сейчас.

Он ожидал обиды, но она лишь кивнула, словно получила тот самый ответ.

— Понимаю. Предложение остаётся в силе, — она слегка коснулась его плеча прохладной ладонью. — Выживай, сосед. Может, ещё увидимся.

Она растворилась в темноте, оставив после себя лёгкий аромат духов — странно знакомый, почти неуместный в этой новой реальности запах прежнего мира.

Денис постоял у костра ещё немного, слушая разговоры людей. Кто-то обсуждал запасы еды, кто-то спорил о причинах произошедшего, называя версии от солнечных вспышек до инопланетного вторжения. Молодой парень с жёстким, нервным лицом рассуждал о том, что нужно организовывать патрули для защиты от мародёров. Пожилая женщина тихо плакала, обнимая маленькую девочку, закутанную в одеяло.

Странное сообщество возникло вокруг этого костра — временное, хрупкое, связанное общей бедой и необходимостью выживать. Раньше эти люди проходили мимо друг друга в подъезде, едва кивая. Теперь они делились едой, информацией, теплом.

Но не с ним. Денис чувствовал себя наблюдателем, человеком за стеклом, даже стоя рядом. Что-то мешало ему полностью погрузиться в это новое племенное единство — может быть, привычка к одиночеству, может быть, неумение принадлежать к чему-то большему, чем он сам.

Когда руки начали замерзать даже у костра, Денис решил вернуться домой. В подъезде было немного теплее, но темнота казалась гуще после яркого пламени. Он поднялся по лестнице, считая ступеньки и прислушиваясь к звукам дома — приглушённым голосам, скрипу половиц, тихому плачу ребёнка где-то наверху.

В квартире Денис первым делом подошёл к окну. Костёр во дворе по-прежнему горел, но людей стало меньше — видимо, многие разошлись по домам. Подняв взгляд, увидел звёзды — необычайно яркие, низкие, почти осязаемые в безмолвном небе над Москвой.

Звёзды смотрели на город равнодушно, как смотрели на Рим и Вавилон, на взлёты и падения цивилизаций, на войны и революции. Для них тьма, окутавшая Москву, была естественным состоянием вселенной, а электричество — лишь кратким мгновением в вечной ночи космоса.

Денис опустился в кресло, не отрывая взгляда от окна. В темноте комнаты, прорезанной лишь тусклым светом звёзд, он вдруг почувствовал себя совершенно одиноким — не только в пространстве, но и во времени, оторванным от прошлого, неуверенным в будущем.

Почему-то именно сейчас, в этот странный час вынужденного бодрствования, перед ним развернулась вся история его жизни, словно кинолента, которую можно просмотреть за один присест.

Поначалу история Дениса казалась бы банальной даже для читателя с тусклым воображением: мать, всю жизнь проработавшая в бухгалтерии института связи, и отец — инженер-конструктор, который мог бы спроектировать всё что угодно, кроме собственной счастливой семьи.

Детство Дениса прошло в атмосфере приглушённого конфликта, где родители, хотя и не ссорились всерьёз, совершенно не умели разговаривать друг с другом иначе как через сына или в формате совместного просмотра новостей по телевизору. В школьные годы Денис не выделялся ничем особенным — был средним учеником в средней московской школе, не вызывал ни учительского восторга, ни тревоги, а после уроков исчезал в виртуальные миры, где мог стать кем угодно: снайпером, хакером, командиром космического флота.

Когда пришла пора поступать в университет, он выбрал единственный факультет, где чувствовал себя относительно уверенно — компьютерные науки, хотя и понимал с самого начала, что программировать на высоком уровне не станет. Зато с завидной лёгкостью осваивал все новые игры и софт, быстро обрастал знакомствами в онлайн-комьюнити, в которых его запомнили скорее по остроумным никнеймам, чем по фамилии.

Университетские годы прошли почти незаметно: без сессий на грани, без бурных романов, без глубоких разочарований. Всё происходило как бы само собой, по инерции, и, когда диплом был получен с минимальным отличием, Денис испытал не радость, а недоумение — это всё?

Его первую работу можно было бы назвать символом эпохи — тестировщик в геймдев-стартапе, где сутками напролёт играли в недоделанные прототипы, чинили баги и спорили о реалистичности анимации крови. Сначала казалось, что попал в сказку: платить за то, что ты и так делал бы бесплатно, — это ли не мечта?

Но очень быстро появилось ощущение пустоты, словно внутри фирмы работал невидимый пылесос, высасывающий у сотрудников всё, что могло бы сделать их по-настоящему живыми. Коллектив был молодым и дружным, но никто никогда не говорил о будущем дальше ближайшего релиза. Столы ломились от упаковок пиццы и энергетиков, все знали, кто с кем спит прямо в офисе, но вечера были глухими и бессмысленными, как после затяжной LAN-вечеринки.

Денис быстро продвинулся до старшего менеджера проектов — должности, которая не приносила ни власти, ни удовольствия. Он был координатором между кодерами, дизайнерами и маркетологами, тушил пожары, вёл бесконечные переписки и совещания, но никогда не чувствовал себя хозяином происходящего. Зарплату платили приличную, которая с лихвой покрывала регулярные апгрейды техники — новая видеокарта, наушники с шумоподавлением, кресло для геймеров, которое собирал, матерясь, в новогоднюю ночь. Иногда, в приступах тоски, задумывался о том, что мог бы уехать из Москвы, начать что-то заново, но тут же вспоминал: а куда и зачем?

В личной жизни тоже не было особых сюжетов. В университете у него была одна серьёзная девушка — Юля, студентка-математик, которая разбиралась в криптографии лучше любого преподавателя. Они встречались почти два года, но всё закончилось тихо и буднично: однажды она просто не пришла, а через неделю написала, что ей нужно пространство, и Денис понял, что спорить не имеет смысла. После этого были короткие романы на работе, пары встреч с девушками из Тиндера, но ни одной истории, достойной хотя бы сотни символов в статусе.

И вот, к двадцати пяти годам Денис с изумлением обнаружил, что его жизнь — это не пролог к чему-то, а уже почти вся книга. Оставалось только механически перелистывать страницы, иногда допуская маленькие ошибки ради интереса, но не надеясь на неожиданный сюжетный поворот. Знакомые либо уехали в Европу, либо обзавелись детьми и исчезли из поля зрения.

Иногда Денис думал, что в нём нет ничего настоящего — только привычки и алгоритмы, накопленные за годы. Он никогда не был на грани выживания, никогда не дрался за девочку во дворе, никогда не испытывал ни голода, ни страха, ни настоящей радости, от которой закладывает уши. Все эмоции были фильтрованы через экраны: сериал, подкаст, ролик на Ютубе, игра. Даже чувства превращались в мемы, иронические цитаты, статусные картинки, которые можно сохранить и пересылать из чата в чат.

И вот теперь, в этой тёмной, замерзающей Москве, впервые пришло ощущение реальности — острой, неотвратимой, как зубная боль во сне. Всё, что было раньше, казалось репетицией, а настоящее начиналось только сейчас. Денис сидел у окна, смотрел на костёр во дворе и думал: что он вообще умеет, кроме нажатия кнопок и прокрастинации?

Родители, уехавшие в Испанию после выхода на пенсию, оставившие ему трёхкомнатную квартиру на Чистопрудном — единственное настоящее богатство, доставшееся от советских времён, когда дед, работавший в партийных структурах, получил её как награду за верную службу.

Женщины, приходившие и уходившие — Светлана с её вечной хандрой, Марина, мечтавшая о детях слишком рано, Ольга, которую так и не понял, и наконец Аня, с которой всё закончилось так же внезапно, как началось. Ни одни отношения не продлились больше полугода года.

Что осталось? Виртуальные победы в стратегиях. Коллекция фигурок с игровыми персонажами. Библиотека, которую почти не читал. Модный велосипед, на котором выезжал пару раз за сезон.

В свете настоящей катастрофы все эти детали биографии казались такими незначительными, такими... пустыми. Он вдруг понял, что за всеми ширмами и удобствами современного мира скрывалась пустота — не только его личная, но и общая, коллективная. Мир, где связи между людьми становились всё тоньше, всё виртуальнее, пока не превратились в фикцию.

А теперь эта фикция рассыпалась. Экраны погасли, серверы остановились. Остались только люди — растерянные, напуганные, не знающие, как жить друг с другом без привычных интерфейсов.

Денис посмотрел на свои руки, бледные в полумраке комнаты. Что он умеет делать этими руками, кроме как нажимать клавиши? Починить что-то? Вырастить еду? Защитить себя или других? Создать что-то полезное, осязаемое?

Он не знал ответов на эти вопросы. И подозревал, что большинство его сверстников, выросших в эпоху изобилия и технологий, тоже не знают.

Глядя на безмолвную, погружённую во тьму Москву, Денис понял с пронзительной ясностью: старый мир отключён от сети. Навсегда. Может быть, не всё электричество пропало безвозвратно, может быть, какие-то системы восстановятся. Но прежний мир, с его иллюзией безопасности и постоянства, с его оцифрованными отношениями и виртуальными достижениями — этот мир больше не включится. Нельзя будет просто вставить вилку в розетку и вернуться к прежнему существованию.

Глаза начали слипаться. Денис почувствовал странное изнеможение, словно тяжесть целой эпохи давила на плечи. Мысли текли медленно, вязко, как будто он поднимался по лестнице сна — ступенька за ступенькой, всё выше и выше, всё дальше от реальности.

Он не заметил, как задремал в кресле у окна. Сон накатил внезапно — глубокий, без сновидений, похожий на погружение в тёмную воду. Последней осознанной мыслью было странное чувство, почти уверенность: проснувшись, он будет уже другим человеком. Человеком нового, холодного мира.

За окном звёзды медленно плыли по чёрному небу Москвы. Где-то на окраинах города возникали и угасали огни костров. Люди искали тепла и света, как их далёкие предки тысячи лет назад. Цивилизация отступала, обнажая древние, почти забытые инстинкты и страхи.

Но вместе со страхом приходило и что-то ещё — смутное осознание того, что за искусственным светом экранов и лампочек скрывалась настоящая тьма: пустота одиночества среди миллионов, иллюзия связей в разобщённом мире. Теперь эта тьма стала зримой, осязаемой — и, возможно, именно поэтому её наконец можно было преодолеть.

Квартира остывала всё сильнее. Дыхание Дениса превращалось в лёгкий пар, поднимавшийся к потолку. Но ему больше не было холодно — сон укрывал надёжнее любого одеяла, унося сознание туда, где не было ни электричества, ни его отсутствия, а только покой и забвение.